Вы слушаете?
- Да, да! - Быстро ответил Тарас.
- Ну, хорошо. Обычная профессия. Еще только мнение. Чтобы быть честным с собой, надо довести до чувства. Доказывает. Появляется огонь. Он сжигает все предрассудки и человек уже вполне иначе смотрит и делает. Понимаете? И, конечно, он уже не понимает, почему стыдно назвать свою сестру проституткою. А мы - смешные и глупенькая люди - не понимаем его и смеется над его! Вот видите, с каким человеком вы познакомились.
- Хм! - Пробормотал Тарас, - таким образом и каждый шпига оправдать нельзя.
- Конечно! - Подхватила Даша. - Вот придите вы, например, к выводу, что Шпигом быть не позорно, не неморально, доведите до чувства вывод, идите в шпионы - и он вас даже похвалит. Хотя, может, на темной улице и уколошкае.
- Говорят, он матери своей отравил. Также, видимо, с честности с собой? - Пасмурно, злистно бросил Тарас.
- Наверное! Вот и с матиррю. Она была вполне недоумна. Понимаете, старая, недоумна, больной ... Ни к чему не способна, словом. Никого уже не узнавала и только мучилась. Он взял и отравил. Понимаете: доказал мнение к чувствах и отравил. А вот ни вы, ни я этого не сделали! Сделали бы вы это или нет? А?
Тарас злистно улыбнулся.
- Такого субъекта, как он, я бы действительно отравил.
- За что? - Засмеялась Даша. Смех ее был какой-то странный, глубокий, с самого дна груди, здригуючий. - Вы же только подумайте: Мать только мучается, и вторых мучает. Она не живет, а страдает. Не выздоровеет. Старая.
- А кто ему сказал, что не выздоровеет?
- Он сам пришел к этому выводу.
- "Он сам!
- На основании слов врачей ...
- Врачей! Знаем мы этих врачей. А врачи - боги? Сегодня так думают, а завтра изобрели нечто новое, и все их решения к черту.
- Тогда Мирон и не убивал бы ...
- Как?
- Ах, чудачина! Он сказал, что выводы нужно делать из того, что есть. А ждать, пока будут другие выводы он не может. Вывод таков, что мать не поправится, понемногу гниет, мучает себя и других. Чтобы не было, как он говорит, лишних мучений, он убивает мать. Понимаете: с большой любви убивает. С честности с собой. А мы, может теоретически згодимось с этим, а сделать не сделаем. Вот мы и не честны с собой, немощны, нецильни. Поняли? Он новый, цельный. Иной! Поняли? Вот за это его женщины так и любят. И неудивительно. Мы такой народ, что сразу умеем оценить ...
Тарас с мрачной внимательности подивлявся на Даша.
- Вы это серьезно? - Наконец спросил он.
Даша снова засмеялась.
- Конечно, серьезно! Разве вы сами не видите? Ну, скажите, если бы ваша сестра пошла в публичный дом ... Вот представьте себе это. Как бы вы реагировали? А?
Тарас молча вопросительно бегал по ней глазами.
- Ну, пустяки! - Вдруг оборвала она сама себя. - Конечно, шучу все. Довольно ... Вы лучше вот что скажите мне: ваша сестра, Оля, это такая худенькая девушка с серыми, большими глазами? Вся такая ясная, да? Белокурая, на бирже бывает ... Развитая такая ...
Тарас слушал невнимательно.
- Да, серые ... - Задумчиво произнес. - Бывает ... Или же ... Да, серые ... А что?
- Ничего. Она, значит, около знакома с Мироном?
Тарас хмуро посмотрел на Даша.
- Да, они знакомы.
- Вам это не нравится?
Он ответил не сразу.
- Да, не нравится.
- Почему?
Тарас зщулився и глубже засунул руки в рукава.
- Да.
Замолчали. Ветер злился, что на его не обращали внимания. Забегал то с одной стороны, то с другой, разгонялся сзади и сильно толкал в спину. Потом затихал, будто следил, что теперь будет. И снова начинал лютитись. Тарас вдруг освободил руки, полез в карман и вытащил записную книжку.
- Как он говорит, я забыл ... - Смущенно улыбаясь спросил, несмотря на Даша. Она с удивлением повернула к его лицу.
- Кто говорит?
- Да Мирон. Чувство к мысли? ... Или как?
- А-а! Мнение к чутье или наоборот, - это все равно ... Чтобы цельность. Вы что, записать хотите?
- Да, я это ... У меня, видите, бывает такое состояние, что я все забываю ... Ну, и записываю ...
Он снова смущенно, виновато улыбнулся и, остановившись под фонарем, записал: "Затем обдумать. Мирон: мнение к чувств, или наоборот.
Даша молча рассматривала его своими большими, строгими глазами. А детские, невинные губы чуть раскрыты были любопытства.
Ушли. Ветер, также как пидглядавшы, радостно закрутился вокруг их.
Тарас облачные более и более.
- Дарья Михайловна! - Вдруг грубо сказал.
- Скажите по правде: вы очень пренебрегаете меня за то, что я живу в Кисельських.
Даша даже остановилась.
- Что это вам бог дал! Откуда вы взяли?
- Нет, вы должны пренебрегать меня. Я это понимаю и даже згожуюсь ... Меня Анис иногда даже впускать не хочет, даже злится, что со мной, как с равным, а не как с иждивенцем ...Однако дармоедом наверное, все считают, только ...
- Постойте! - С легкой улыбкой перебила Даша.
- Одже, вы думаете, идо я так же как и Анис смотрю на людей?
- Ах, нет! Что вы! Нет, я совсем не до того. Я только то, что это понятно, когда вы меня презираете. Но даю вам слово ... Нет, вы подождите, даю, вам слово, Дарья Михайловна, и только вам и самому себе, больше некому, даю вам слово, что это недолго ... Мне нужно только немного решить, выяснить, и конец. Одну идею. Тогда иначе ... Между прочим, вы не обращайте внимания, что я так быстро и лихорадочно болтаю. Мне сейчас очень плохо. Через полчаса буду весь как вата ... А сейчас ... Или мне так кажется, что я быстро? ... У меня это бывает ... Оттого ли, что - с вами. Вы - ужасно хорошая,, Даша "..." Даша "очень хорошее имья, мне всегда так хочется называть вас, но я не смею ... У вас волосы, как венки из темно-золотой пшеницы, которые, знаете, плетут крестьяне? Особенно когда вы их надо лбом заключаете. Как корона ... Вы не обижаетесь? Нет?
- Милый, чего мне обижаться?
- Нет, другие, может, и обиделись. Неуважительном, может? Однако, я не знаю. Простые девушки не обиделись, а ... "Из благородных", как сказала эта ... Маруся, не знаю ...
- Да откуда же вы знаете, что я "из благородных" - засмеялась Даша.
- А как же?
- Я из таких же простых, как вы, и Маруся. Мой отец был сапожником, мелким даже. А что я в баре затесалась, так это случай. Учительница одна меня полюбила в гимназию отдала.Ну и сделалась "благородным".
- Да что вы! - С чрезвычайным удивлением остановился Тарас.
Даша также удивилась.
- Да чего вы так? Найзвичайнисенька крестьянка, даже не мещанка ... "С благородных" Ого! - Улыбнулась она .- Послушали бы вы, как в гимназии меня аттестовали "вулишниця" и "Разбойник Орша", иначе и не звали. Разбойником Оршей "один кривой столяр меня назвал. Я была действительно разбойник. Всегда с бандой мальчишек. Непременно во главе.Девочек не любила. Все огороды обворовывала. Добрая мне "благородная"!
Даша весело засмеялась.
- Белая была вся, кудрявая, как баран, безумная. Учительница моя всегда с ужасом на меня смотрела. Но любила. Хорошая была.
Тарас слушал в каком нетерпеливом захвату. Вытягивал руки из рукавов, снова засовывал, волновался. Наконец, не выдержал:
- Но позвольте же, позвольте! Господи! А я вас все время считал пани ... Вы с таким вкусом одеваетесь, такая ... Ах ты Боже мой! Вот поэтому-то вижу, что вы такая ужасно простая, веселая ... И потом, знаете, - у вас есть одно движение, знаете, такой Загонистый, широкий ... и слова, простые целиком. Но это, может, и ничего не значить, СЕБ-то движения и слова ... Но меня тянуло, страшно тянуло к вам ... Я, как только увидел вас, так сразу и полюбил. Не потому, что вы очень красивы, хотя может, и это, но потому, что ... Вы смеетесь?Ах, ха-ха-ха, да, да! .. Но вы понимаете, что я сказал "полюбил" не в том значение, а душевно. Э, глупое слово Не люблю этого слова! Просто, как человека ... Ну, вы же понимаете, да? Понимаете?
- Да понимаю, понимаю, комик вы. Только не волнуйтесь так. Что ж тут такого чрезвычайного? подумаешь!
- Нет, нет! Это очень важно, очень важно! Себ-то для меня, для меня важно ... Но как же это я ранище не спросил! Мне даже и в голову ни разу не пришло. И смотрите, вот я уже совсем иначе чувствую себя с вами, иначе ... Себ-то не из всех взглядов, но в том, что я уже с вами не стесняюсь ... В хорошему значение, в хорошем не стесняюсь ... Ух, как у меня голова горит. Это облака ... Но ничего ... Я рад, ужасно рад! Вы знаете, я до муки стесняюсь с интеллигентами. И совсем не такой, каким кажусь. Ей-богу! Я например, наедине с собой, я знаю, что значнищий многих из них, розумнищий даже (я не для похвальбы говорю это, ей-богу, а верно это), а при них делаюсь робким и так по дурацки держусь, что можно заболеть от стыда. Но, главное, Даро, главное в том ..., что я все-таки в глубине души делаюсь робким перед ними, как раб, как нища существо. Вот в чем подлость!Понимаете: я вот умом понимаю, что они не лучше меня, что живут они, как и все, а все же где-то там я всегда ужасно бросается перед ними, считаю их высокими и чрезвычайно интересуюсь, а как они у себя там эти. .. благородные, студенты ... Понимаете? Наследие веков, мужик еще в, мне! А я ...
- Вот видите, - вдруг перебила Даша, - когда бы вы были честным с собой, СЕБ-то мнение о том, что ничем не являетесь ниже них, довели до чувства, появился бы огонь и тогда не стало бы наследия веков ... А то мнение незаконченная.
И она с грустной улыбкой посмотрела на него из под руки, придерживала шляпу.
Тарас недовирчиво посмотрел на нее.
- Но вы правы ... - Вдруг сказала она тихо. - Это ... Себ-то не как на высоких, а, действительно, как на чужих. Это вы верно ...
Она говорила, то сразу задумалась. Тарас взволнованно встрепенулся.
- Ведь правда? Правда? И вы это заметили? Ну, а вы сколько с ними .... И в подружью круглый год. А и то ... Нет, это ...
- Тай понятно ... Иное жизнь с детства ... А это на всю жизнь ... Всегда чувствуешь нечто неродное ... Ну а что до тунеядства, то я в любом случае не могу судить, - вдруг резко и неожиданно вырвалось у Дары.
- О, нет, нет! - Даже с испугом воскликнул Тарас. - С какой речи? Я - это одно, а вы - женщина, товарищ, законная ...
- Ну, это вопрос сложный. Дармоед есть - каждый, кто на себя не зарабатывает! Вы сейчас ... домой, СЕБ-то к нам или ... куда?
- Ни я ... к своим ... Но я вас проведу ... Надо пойти ... Ждут ...
Замолчали.
- Они меня презирают. Мои ... За то, что не живу с ними ... И это понятно. Но не могу я ... Когда хоть малейший шорох, не могу спать .. Весь здригуюсь, внутренний так, знаете ... и после того сердце щемит - щемит ... Я наверно сойду с ума ...
- Ну, пустяки! Лечиться вам надо серьезно.
- Э, лечиться! Здесь он в моих целая история ... Эх! Я вам некогда, может, расскажу все ... И этот Мирон еще ... Ух, мерзость какая! Ну, пусть только это случится, я с ним поговорю, я ему покажу, разные теории ... Я не буду требовать суда над ним, не по-интелигенськы, я по-своему расправлюсь с ним, брата позову. Брат у меня человек грубая, злая, СЕБ-то, скорей разъяренная, черносотенец, я с ним в натянутых отношениях, но против такого субъекта я с чертом войду в союз!
- Что ж он сделал? Мирон СЕБ-то?
- Эх! Не могу я вам сказать ... Себ-то могу, но не хочется сейчас ... Может все это так перейдет ... У меня здесь целая низкая рижних ... А скажите, Вере очень нравится Мирон? - Вдруг выпалил Тарас.
Даша удивленно обернулась к нему и сейчас же лукаво улыбнулась.
- Не знаю ... А вы что, ревнуете очень?
Тарас в замешательство забыл свой вопрос, но, задав его вконец смешался.
- Ну что вы ... Я только так ... Мне говорили ...
Даша засмеялась.
- Ну, ничего, ничего. Я никому не скажу. Только сами не показывайте. Нехорошо, когда другие видят твое интимное ...
Тарас не знал, куда деваться, то комично бормотал, с удивлением пожимал плечами и, наконец, попрощавшись, быстро повернул назад.
Даша смеялась.
- Слушайте, но вы же не обиделись? - Крикнула она ему вслед.
- Нет, нет! - Крикнул он ему наскоро повернувшись.
Даша улыбнулась, опустила против ветра голову и, придерживая шляпу, пошла дальше.
Глава 3
В своих Тарас оставался не долго. Произошла одна из тех обычных сцен, которые доводили его до такого поднятия, что он едва не терял сознания. После сцены наступившей, вата "- состояние полного бессилия и вялой тупости, казалось, под череп и в грудь кто набил ваты, и ни одна мысль, ни одно чувство не могли поворохнутись Это был знаком состояние, после которого должно было снова прийти поднятия.
Едва доплелся Тарас к Кисельських, анисом ворчала, впуская его, - он не слышал.
В квартире было тихо и темно. В гостиной на потолке и стенах лежали белые полосы от фонарей с улицы. По гостиной была "репетиторские", которую занимал теперь Тарас Здесь также бледная полоса лежала на потолке и стене. Тарас любил ее, ему становилось то сладко и тоскливо, когда он смотрел на нее.
Не зажигая лампы, он лег на кровать и бессильно опустил руку. Тихо-тихо. Даже наверху не слышно топота ног, которое всегда так раздражало его. Такая тишина бывала иногда в тюрьме.
Вдруг где-то далеко послышались голоса. Ближе голос Дары. Еще чей, мужской.
В гостиную со свечой в руке вошла Даша. За ней Сергей. Косы золотой короной лежали надо лбом, - высокое, выпуклое, оно было нахмуренным, на нежных детских губах не было обычной озорной иронии, - они были плотно сжаты, словно решились не упускать из уст того, что скрывалось в груди.
Даша вставила свечу в подсвечник пианино, открыла крышку и начала перелистывать ноты.
Сергей стал за ее стулом. Блакитни, словно опухло глаза в пенсне смотрели печально и робко. Очень широкое, умное чело покрылось сеткой морщин. Это всегда бывало в его, когда он переживал нечто неприятное. Конечно Даша тогда одной рукой брала его за голову, а другой терла морщины тех пор, пока тонкие, заостренные, сухие губы его не змягчалися улыбкой. Тогда и морщинки расходились.
Стоя за ее спиной, он одной рукой поглажував желтую, подобную вислые с возу соломы, бородку, а другой все искал места на спинке стула Дары, чтобы опереться, но рука зсковзувала и наконец затронул Даша. Даша оглянулась, спрашивая посмотрела на Сергея, потом на его руку и снова вернулась к нот.
Сергей смутился, заложил руки за спину и заходил по комнате. На ногах были широкие штаны; грудь узкие, приплюснутым, председатель велика. От этого грудь и плечи казались найтоньшою частью тела. Иногда он кашлял, как больные грудь.
Вдруг снова остановился за спиной Дары и тихо, нерешительно сказал:
- Даро ... Нельзя-же так ...
Даша нетерпением молча листала ноты.
- Чего ты ищешь? Может, я знаю ... Даро!
- Нет, ты, не знаешь.
- Даро!
Даша с досадой оглянулась.
- Ну чего тебе? "Даро, Даро" ... Ну, что?
- Что с тобой?
- А?
Снова отвернулась и стала искать.
- Ага! Э. .. Что со мной? - Вдруг странно посмотрела она на его - Слушай, я скажу.
И, улыбнувшись, Даша, склонила слегка голову к нот и сильно ударил по клявишах. Изпод них выскочили звуки, смелые, сильные. Они, как лошади; гривы изобилуют, председателя подняты, звонко и сильно бьют копытами. Дикие лошади, уши прижали, шарпнулися, вытянулись, бешено несутся, летят; комья земли летят из-под копыт.
- Даро!
Звуки, как ветер; зтомлено дышит, сил более нет ... Бледными губами нежно целует седые колосья, они томно склоняют головки и тихо шопочуть о чем темно синим базилика.
Моментально ветер дернулся. Нет, это не ветер, бледный кто и февраль. Хватает кривыми руками крики из глубины сердца, швыряет их в небо, в землю, в Бога. Тесно ему душно
ему! Больше мучений, больше!
- Даронько!
Несется поток. Пена, как пакля, на берег летит. К черту преграды! Раз, раз! Несется поток. Ребенка схватил, - с берега, - покачал, взмахнул и о скалу, раз! - И нет. Катится камень с ужасом, большое, бессильно камней. Грохот, рев, свист, седые полосы небо рассекли, небо кроввю налялось ...
- Даро!
Земля содрогнулась и треснула. Конец. Хватит, ничего нет ...
Сергей стоял бледный закривленимы мукой губами.
Даша резко поднялась, повернулась к нему и улыбнулась.
- Хорошая вещь ... Правда?
Ноздри ей поднимались и падали. Она немного побледнела.
Сергей молча отошел и сел в кресло, опустив голову на руку.
Даша подошла к нему, тихо погладила по голове и сказала:
- Ну, будет ... Трудно мне немного, но это пройдет. Не надо так близко к сердцу принимать все это ...
- Но почему трудно? - С мукой поднял голову.
- Не знаю ... Так ... Много. Глупости.
Он снова склонился и задумчиво, чуть слышно произнес:
- Изменилась ты последними временами. Задумываешься, нервуешся. Такая моя бодра, понятное ... и то ... Не знаю я ...
Он замолчал. Молчала и она, глядя в окно мрачными, строгими глазами.
- Даро! - Вдруг тихо сказал Сергей, не поднимая головы.
Она молча посмотрела на него.
- Я эту ночь ... спать у тебя ...
Даша вся встрепенулась.
- Нет! - Отрезала резко и злобно.
- Но почему же?
- Сам знаешь. Оставь.
- Но Даро ... Нельзя же так ... Ты ...
- Нет, говорю! Опять будешь болеть целую неделю. Ты и так теперь кашляешь много. Это вредит тебе. А когда это для меня, то ... Ну, словом, этого не будет, - вот и все. Только. И кроме того, вот что ты должен быть теперь яко Мога здоровшим, собственно теперь Слышишь? Ты должен, наконец, покончить с Мироном. Окончательно разбить, уничтожит, просто стереть, не оставить камня на камине от его теорий. Понимаешь? Непременно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
- Да, да! - Быстро ответил Тарас.
- Ну, хорошо. Обычная профессия. Еще только мнение. Чтобы быть честным с собой, надо довести до чувства. Доказывает. Появляется огонь. Он сжигает все предрассудки и человек уже вполне иначе смотрит и делает. Понимаете? И, конечно, он уже не понимает, почему стыдно назвать свою сестру проституткою. А мы - смешные и глупенькая люди - не понимаем его и смеется над его! Вот видите, с каким человеком вы познакомились.
- Хм! - Пробормотал Тарас, - таким образом и каждый шпига оправдать нельзя.
- Конечно! - Подхватила Даша. - Вот придите вы, например, к выводу, что Шпигом быть не позорно, не неморально, доведите до чувства вывод, идите в шпионы - и он вас даже похвалит. Хотя, может, на темной улице и уколошкае.
- Говорят, он матери своей отравил. Также, видимо, с честности с собой? - Пасмурно, злистно бросил Тарас.
- Наверное! Вот и с матиррю. Она была вполне недоумна. Понимаете, старая, недоумна, больной ... Ни к чему не способна, словом. Никого уже не узнавала и только мучилась. Он взял и отравил. Понимаете: доказал мнение к чувствах и отравил. А вот ни вы, ни я этого не сделали! Сделали бы вы это или нет? А?
Тарас злистно улыбнулся.
- Такого субъекта, как он, я бы действительно отравил.
- За что? - Засмеялась Даша. Смех ее был какой-то странный, глубокий, с самого дна груди, здригуючий. - Вы же только подумайте: Мать только мучается, и вторых мучает. Она не живет, а страдает. Не выздоровеет. Старая.
- А кто ему сказал, что не выздоровеет?
- Он сам пришел к этому выводу.
- "Он сам!
- На основании слов врачей ...
- Врачей! Знаем мы этих врачей. А врачи - боги? Сегодня так думают, а завтра изобрели нечто новое, и все их решения к черту.
- Тогда Мирон и не убивал бы ...
- Как?
- Ах, чудачина! Он сказал, что выводы нужно делать из того, что есть. А ждать, пока будут другие выводы он не может. Вывод таков, что мать не поправится, понемногу гниет, мучает себя и других. Чтобы не было, как он говорит, лишних мучений, он убивает мать. Понимаете: с большой любви убивает. С честности с собой. А мы, может теоретически згодимось с этим, а сделать не сделаем. Вот мы и не честны с собой, немощны, нецильни. Поняли? Он новый, цельный. Иной! Поняли? Вот за это его женщины так и любят. И неудивительно. Мы такой народ, что сразу умеем оценить ...
Тарас с мрачной внимательности подивлявся на Даша.
- Вы это серьезно? - Наконец спросил он.
Даша снова засмеялась.
- Конечно, серьезно! Разве вы сами не видите? Ну, скажите, если бы ваша сестра пошла в публичный дом ... Вот представьте себе это. Как бы вы реагировали? А?
Тарас молча вопросительно бегал по ней глазами.
- Ну, пустяки! - Вдруг оборвала она сама себя. - Конечно, шучу все. Довольно ... Вы лучше вот что скажите мне: ваша сестра, Оля, это такая худенькая девушка с серыми, большими глазами? Вся такая ясная, да? Белокурая, на бирже бывает ... Развитая такая ...
Тарас слушал невнимательно.
- Да, серые ... - Задумчиво произнес. - Бывает ... Или же ... Да, серые ... А что?
- Ничего. Она, значит, около знакома с Мироном?
Тарас хмуро посмотрел на Даша.
- Да, они знакомы.
- Вам это не нравится?
Он ответил не сразу.
- Да, не нравится.
- Почему?
Тарас зщулився и глубже засунул руки в рукава.
- Да.
Замолчали. Ветер злился, что на его не обращали внимания. Забегал то с одной стороны, то с другой, разгонялся сзади и сильно толкал в спину. Потом затихал, будто следил, что теперь будет. И снова начинал лютитись. Тарас вдруг освободил руки, полез в карман и вытащил записную книжку.
- Как он говорит, я забыл ... - Смущенно улыбаясь спросил, несмотря на Даша. Она с удивлением повернула к его лицу.
- Кто говорит?
- Да Мирон. Чувство к мысли? ... Или как?
- А-а! Мнение к чутье или наоборот, - это все равно ... Чтобы цельность. Вы что, записать хотите?
- Да, я это ... У меня, видите, бывает такое состояние, что я все забываю ... Ну, и записываю ...
Он снова смущенно, виновато улыбнулся и, остановившись под фонарем, записал: "Затем обдумать. Мирон: мнение к чувств, или наоборот.
Даша молча рассматривала его своими большими, строгими глазами. А детские, невинные губы чуть раскрыты были любопытства.
Ушли. Ветер, также как пидглядавшы, радостно закрутился вокруг их.
Тарас облачные более и более.
- Дарья Михайловна! - Вдруг грубо сказал.
- Скажите по правде: вы очень пренебрегаете меня за то, что я живу в Кисельських.
Даша даже остановилась.
- Что это вам бог дал! Откуда вы взяли?
- Нет, вы должны пренебрегать меня. Я это понимаю и даже згожуюсь ... Меня Анис иногда даже впускать не хочет, даже злится, что со мной, как с равным, а не как с иждивенцем ...Однако дармоедом наверное, все считают, только ...
- Постойте! - С легкой улыбкой перебила Даша.
- Одже, вы думаете, идо я так же как и Анис смотрю на людей?
- Ах, нет! Что вы! Нет, я совсем не до того. Я только то, что это понятно, когда вы меня презираете. Но даю вам слово ... Нет, вы подождите, даю, вам слово, Дарья Михайловна, и только вам и самому себе, больше некому, даю вам слово, что это недолго ... Мне нужно только немного решить, выяснить, и конец. Одну идею. Тогда иначе ... Между прочим, вы не обращайте внимания, что я так быстро и лихорадочно болтаю. Мне сейчас очень плохо. Через полчаса буду весь как вата ... А сейчас ... Или мне так кажется, что я быстро? ... У меня это бывает ... Оттого ли, что - с вами. Вы - ужасно хорошая,, Даша "..." Даша "очень хорошее имья, мне всегда так хочется называть вас, но я не смею ... У вас волосы, как венки из темно-золотой пшеницы, которые, знаете, плетут крестьяне? Особенно когда вы их надо лбом заключаете. Как корона ... Вы не обижаетесь? Нет?
- Милый, чего мне обижаться?
- Нет, другие, может, и обиделись. Неуважительном, может? Однако, я не знаю. Простые девушки не обиделись, а ... "Из благородных", как сказала эта ... Маруся, не знаю ...
- Да откуда же вы знаете, что я "из благородных" - засмеялась Даша.
- А как же?
- Я из таких же простых, как вы, и Маруся. Мой отец был сапожником, мелким даже. А что я в баре затесалась, так это случай. Учительница одна меня полюбила в гимназию отдала.Ну и сделалась "благородным".
- Да что вы! - С чрезвычайным удивлением остановился Тарас.
Даша также удивилась.
- Да чего вы так? Найзвичайнисенька крестьянка, даже не мещанка ... "С благородных" Ого! - Улыбнулась она .- Послушали бы вы, как в гимназии меня аттестовали "вулишниця" и "Разбойник Орша", иначе и не звали. Разбойником Оршей "один кривой столяр меня назвал. Я была действительно разбойник. Всегда с бандой мальчишек. Непременно во главе.Девочек не любила. Все огороды обворовывала. Добрая мне "благородная"!
Даша весело засмеялась.
- Белая была вся, кудрявая, как баран, безумная. Учительница моя всегда с ужасом на меня смотрела. Но любила. Хорошая была.
Тарас слушал в каком нетерпеливом захвату. Вытягивал руки из рукавов, снова засовывал, волновался. Наконец, не выдержал:
- Но позвольте же, позвольте! Господи! А я вас все время считал пани ... Вы с таким вкусом одеваетесь, такая ... Ах ты Боже мой! Вот поэтому-то вижу, что вы такая ужасно простая, веселая ... И потом, знаете, - у вас есть одно движение, знаете, такой Загонистый, широкий ... и слова, простые целиком. Но это, может, и ничего не значить, СЕБ-то движения и слова ... Но меня тянуло, страшно тянуло к вам ... Я, как только увидел вас, так сразу и полюбил. Не потому, что вы очень красивы, хотя может, и это, но потому, что ... Вы смеетесь?Ах, ха-ха-ха, да, да! .. Но вы понимаете, что я сказал "полюбил" не в том значение, а душевно. Э, глупое слово Не люблю этого слова! Просто, как человека ... Ну, вы же понимаете, да? Понимаете?
- Да понимаю, понимаю, комик вы. Только не волнуйтесь так. Что ж тут такого чрезвычайного? подумаешь!
- Нет, нет! Это очень важно, очень важно! Себ-то для меня, для меня важно ... Но как же это я ранище не спросил! Мне даже и в голову ни разу не пришло. И смотрите, вот я уже совсем иначе чувствую себя с вами, иначе ... Себ-то не из всех взглядов, но в том, что я уже с вами не стесняюсь ... В хорошему значение, в хорошем не стесняюсь ... Ух, как у меня голова горит. Это облака ... Но ничего ... Я рад, ужасно рад! Вы знаете, я до муки стесняюсь с интеллигентами. И совсем не такой, каким кажусь. Ей-богу! Я например, наедине с собой, я знаю, что значнищий многих из них, розумнищий даже (я не для похвальбы говорю это, ей-богу, а верно это), а при них делаюсь робким и так по дурацки держусь, что можно заболеть от стыда. Но, главное, Даро, главное в том ..., что я все-таки в глубине души делаюсь робким перед ними, как раб, как нища существо. Вот в чем подлость!Понимаете: я вот умом понимаю, что они не лучше меня, что живут они, как и все, а все же где-то там я всегда ужасно бросается перед ними, считаю их высокими и чрезвычайно интересуюсь, а как они у себя там эти. .. благородные, студенты ... Понимаете? Наследие веков, мужик еще в, мне! А я ...
- Вот видите, - вдруг перебила Даша, - когда бы вы были честным с собой, СЕБ-то мнение о том, что ничем не являетесь ниже них, довели до чувства, появился бы огонь и тогда не стало бы наследия веков ... А то мнение незаконченная.
И она с грустной улыбкой посмотрела на него из под руки, придерживала шляпу.
Тарас недовирчиво посмотрел на нее.
- Но вы правы ... - Вдруг сказала она тихо. - Это ... Себ-то не как на высоких, а, действительно, как на чужих. Это вы верно ...
Она говорила, то сразу задумалась. Тарас взволнованно встрепенулся.
- Ведь правда? Правда? И вы это заметили? Ну, а вы сколько с ними .... И в подружью круглый год. А и то ... Нет, это ...
- Тай понятно ... Иное жизнь с детства ... А это на всю жизнь ... Всегда чувствуешь нечто неродное ... Ну а что до тунеядства, то я в любом случае не могу судить, - вдруг резко и неожиданно вырвалось у Дары.
- О, нет, нет! - Даже с испугом воскликнул Тарас. - С какой речи? Я - это одно, а вы - женщина, товарищ, законная ...
- Ну, это вопрос сложный. Дармоед есть - каждый, кто на себя не зарабатывает! Вы сейчас ... домой, СЕБ-то к нам или ... куда?
- Ни я ... к своим ... Но я вас проведу ... Надо пойти ... Ждут ...
Замолчали.
- Они меня презирают. Мои ... За то, что не живу с ними ... И это понятно. Но не могу я ... Когда хоть малейший шорох, не могу спать .. Весь здригуюсь, внутренний так, знаете ... и после того сердце щемит - щемит ... Я наверно сойду с ума ...
- Ну, пустяки! Лечиться вам надо серьезно.
- Э, лечиться! Здесь он в моих целая история ... Эх! Я вам некогда, может, расскажу все ... И этот Мирон еще ... Ух, мерзость какая! Ну, пусть только это случится, я с ним поговорю, я ему покажу, разные теории ... Я не буду требовать суда над ним, не по-интелигенськы, я по-своему расправлюсь с ним, брата позову. Брат у меня человек грубая, злая, СЕБ-то, скорей разъяренная, черносотенец, я с ним в натянутых отношениях, но против такого субъекта я с чертом войду в союз!
- Что ж он сделал? Мирон СЕБ-то?
- Эх! Не могу я вам сказать ... Себ-то могу, но не хочется сейчас ... Может все это так перейдет ... У меня здесь целая низкая рижних ... А скажите, Вере очень нравится Мирон? - Вдруг выпалил Тарас.
Даша удивленно обернулась к нему и сейчас же лукаво улыбнулась.
- Не знаю ... А вы что, ревнуете очень?
Тарас в замешательство забыл свой вопрос, но, задав его вконец смешался.
- Ну что вы ... Я только так ... Мне говорили ...
Даша засмеялась.
- Ну, ничего, ничего. Я никому не скажу. Только сами не показывайте. Нехорошо, когда другие видят твое интимное ...
Тарас не знал, куда деваться, то комично бормотал, с удивлением пожимал плечами и, наконец, попрощавшись, быстро повернул назад.
Даша смеялась.
- Слушайте, но вы же не обиделись? - Крикнула она ему вслед.
- Нет, нет! - Крикнул он ему наскоро повернувшись.
Даша улыбнулась, опустила против ветра голову и, придерживая шляпу, пошла дальше.
Глава 3
В своих Тарас оставался не долго. Произошла одна из тех обычных сцен, которые доводили его до такого поднятия, что он едва не терял сознания. После сцены наступившей, вата "- состояние полного бессилия и вялой тупости, казалось, под череп и в грудь кто набил ваты, и ни одна мысль, ни одно чувство не могли поворохнутись Это был знаком состояние, после которого должно было снова прийти поднятия.
Едва доплелся Тарас к Кисельських, анисом ворчала, впуская его, - он не слышал.
В квартире было тихо и темно. В гостиной на потолке и стенах лежали белые полосы от фонарей с улицы. По гостиной была "репетиторские", которую занимал теперь Тарас Здесь также бледная полоса лежала на потолке и стене. Тарас любил ее, ему становилось то сладко и тоскливо, когда он смотрел на нее.
Не зажигая лампы, он лег на кровать и бессильно опустил руку. Тихо-тихо. Даже наверху не слышно топота ног, которое всегда так раздражало его. Такая тишина бывала иногда в тюрьме.
Вдруг где-то далеко послышались голоса. Ближе голос Дары. Еще чей, мужской.
В гостиную со свечой в руке вошла Даша. За ней Сергей. Косы золотой короной лежали надо лбом, - высокое, выпуклое, оно было нахмуренным, на нежных детских губах не было обычной озорной иронии, - они были плотно сжаты, словно решились не упускать из уст того, что скрывалось в груди.
Даша вставила свечу в подсвечник пианино, открыла крышку и начала перелистывать ноты.
Сергей стал за ее стулом. Блакитни, словно опухло глаза в пенсне смотрели печально и робко. Очень широкое, умное чело покрылось сеткой морщин. Это всегда бывало в его, когда он переживал нечто неприятное. Конечно Даша тогда одной рукой брала его за голову, а другой терла морщины тех пор, пока тонкие, заостренные, сухие губы его не змягчалися улыбкой. Тогда и морщинки расходились.
Стоя за ее спиной, он одной рукой поглажував желтую, подобную вислые с возу соломы, бородку, а другой все искал места на спинке стула Дары, чтобы опереться, но рука зсковзувала и наконец затронул Даша. Даша оглянулась, спрашивая посмотрела на Сергея, потом на его руку и снова вернулась к нот.
Сергей смутился, заложил руки за спину и заходил по комнате. На ногах были широкие штаны; грудь узкие, приплюснутым, председатель велика. От этого грудь и плечи казались найтоньшою частью тела. Иногда он кашлял, как больные грудь.
Вдруг снова остановился за спиной Дары и тихо, нерешительно сказал:
- Даро ... Нельзя-же так ...
Даша нетерпением молча листала ноты.
- Чего ты ищешь? Может, я знаю ... Даро!
- Нет, ты, не знаешь.
- Даро!
Даша с досадой оглянулась.
- Ну чего тебе? "Даро, Даро" ... Ну, что?
- Что с тобой?
- А?
Снова отвернулась и стала искать.
- Ага! Э. .. Что со мной? - Вдруг странно посмотрела она на его - Слушай, я скажу.
И, улыбнувшись, Даша, склонила слегка голову к нот и сильно ударил по клявишах. Изпод них выскочили звуки, смелые, сильные. Они, как лошади; гривы изобилуют, председателя подняты, звонко и сильно бьют копытами. Дикие лошади, уши прижали, шарпнулися, вытянулись, бешено несутся, летят; комья земли летят из-под копыт.
- Даро!
Звуки, как ветер; зтомлено дышит, сил более нет ... Бледными губами нежно целует седые колосья, они томно склоняют головки и тихо шопочуть о чем темно синим базилика.
Моментально ветер дернулся. Нет, это не ветер, бледный кто и февраль. Хватает кривыми руками крики из глубины сердца, швыряет их в небо, в землю, в Бога. Тесно ему душно
ему! Больше мучений, больше!
- Даронько!
Несется поток. Пена, как пакля, на берег летит. К черту преграды! Раз, раз! Несется поток. Ребенка схватил, - с берега, - покачал, взмахнул и о скалу, раз! - И нет. Катится камень с ужасом, большое, бессильно камней. Грохот, рев, свист, седые полосы небо рассекли, небо кроввю налялось ...
- Даро!
Земля содрогнулась и треснула. Конец. Хватит, ничего нет ...
Сергей стоял бледный закривленимы мукой губами.
Даша резко поднялась, повернулась к нему и улыбнулась.
- Хорошая вещь ... Правда?
Ноздри ей поднимались и падали. Она немного побледнела.
Сергей молча отошел и сел в кресло, опустив голову на руку.
Даша подошла к нему, тихо погладила по голове и сказала:
- Ну, будет ... Трудно мне немного, но это пройдет. Не надо так близко к сердцу принимать все это ...
- Но почему трудно? - С мукой поднял голову.
- Не знаю ... Так ... Много. Глупости.
Он снова склонился и задумчиво, чуть слышно произнес:
- Изменилась ты последними временами. Задумываешься, нервуешся. Такая моя бодра, понятное ... и то ... Не знаю я ...
Он замолчал. Молчала и она, глядя в окно мрачными, строгими глазами.
- Даро! - Вдруг тихо сказал Сергей, не поднимая головы.
Она молча посмотрела на него.
- Я эту ночь ... спать у тебя ...
Даша вся встрепенулась.
- Нет! - Отрезала резко и злобно.
- Но почему же?
- Сам знаешь. Оставь.
- Но Даро ... Нельзя же так ... Ты ...
- Нет, говорю! Опять будешь болеть целую неделю. Ты и так теперь кашляешь много. Это вредит тебе. А когда это для меня, то ... Ну, словом, этого не будет, - вот и все. Только. И кроме того, вот что ты должен быть теперь яко Мога здоровшим, собственно теперь Слышишь? Ты должен, наконец, покончить с Мироном. Окончательно разбить, уничтожит, просто стереть, не оставить камня на камине от его теорий. Понимаешь? Непременно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22