Изогнутые брови грозно нахмурились, ноздри поднимались, билиючы на концах.
Тарас стоял у самых дверей и зпидлоба облачно поглядывал то на Омелька, то на Сергея, будто сравнивал Омелько, встречая его взгляд, дурновато - хмуро подмигивал, вытирая шапкой.
Мужики не сводили с Кисельського сморщенным, обвитряних, закислих глаз и робко и жадно ждали. Он с улыбкой жевал свой ус и слушал Панаса.
- Вот что, - вдруг заявил он, - последний слово: отступаю вам еще одного рубля, но больше ни за что не могу. Ни за что!
- Паночек!
- Нет! - Вдруг почему-то очень рассердился Семен Васильевич и сейчас же быстро раздраженно обратился к своим.
- Вот собрались! Что здесь интересного?
- Вы бы их хоть сесть попросили! - Громко и резко сказала Даша.
Это получилось так неожиданно, что все сначала и не поняли. Семен Васильевич даже с непониманием поднял брови, но сейчас же нахмурился и, махнув рукой, с злобным раздражение сказал:
- Ах, бросьте вы, пожалуйста, хоть теперь ... Не до ваших идей здесь ...
И вернулся опять к крестьянам. Те, также недоуменно посмотрев на Даша, сейчас же снова жадно вытащили его, как гуси, головы.
Даша зашарилась по самые уши, али ничего не сказала. Сергей озабоченно кашлянул, переступил с ноги на ногу и поправил пенсне.
Даша вдруг повернулась и, не торопясь, но твердо вышла из комнаты.
Сергей посмотрел ей вслед.
Семен Васильевич ни за что не уступал и был в таком раздражение, что даже - один раз грубо бессмысленно выругался, от чего еще больше разозлился. Вера возмущенно быстро вышла. Последних же выгнал сам Семен Васильевич, крича, что никому не позволит никакого контроля над собой. Еще социализма нет, и он покорно просит позволить ему самому распоряжаться своей собственности! Указаний слышать не имеет никакого желания.
Селяне вконец были испуганы и подавлены. Разговоры не привели ни к чему.
Вручив 2000 Кисельському они поодиночке, спотыкаясь и неловко ступая по полу, вышли на лестницу. Стоя у себя в комнате у окна, Тарас видел, как они на улице одевали шапки, печально и долго совещались о чем-то и потом все равно рядом поплелись куда слева.
Даша уже не видела этого. Она прошла к себе в комнату, составила, как обычно, руки на груди и стала быстро ходить из угла в угол.
Постучалось.
- Войдите!
Вошел Сергей. Даша взглянула на него так, как смотрят на человека, о котором знали, что это она войдет.
Сергей, пытливо и виновато поглядывая на нее, молча подошел к столу и раскрыл книгу, лежавшую там. Даша тотчас отняла ее, отложила в сторону и, глядя прямо в лицо ему, решительно заговорила:
- Вот что, Сергей: когда ты пришел говорить мне, что я сделала глупость, наивность, ты, конечно, за тем пришел ...
- Ничего подобного ...
- Ну, все равно, ты это думаешь. Подожди. Я сама это думаю. Этим, конечно, не поможешь. Но вот что: я больше не могу! Не могу, хватит с меня! Невыносимо.
- Что именно? - Тихо, без удивления, словно заранее уже зная ответ, спросил Сергей, опять потянувшись за книгой.
- Все это! - Резко оттолкнула она его руку от книги. - Или мы помещики и тогда благотворительных комедий нечего нам строить ... Он уступил?
- Нет ...
- Конечно. Так вот, либо мы помещики, воры ... Да, я згожуюсь с Мироном ... Однако, я тебе это и ранище говорила ... Так вот: или помещики - тогда едем заграницу, плюнем краеугольные партии, давай мне наряд, любовников, развлекай меня. Или же с комедиями раз навсегда покончит: делать. Никаких рент, мужиков, ничего. Хочешь?
Сергей грустно улыбнулся.
- Даро, извини меня, я снова скажу: это наивно ... Ты не обижайся ... Но подумай, что ты говоришь. Сама же знаешь, что это невозможно ... Невозможно, смешно, нужно ...
- Ты находим?
- Господи, Даро, ну как же иначе? Это же получится такая же комедия, только смишнище и шкодливище. Отдать землю крестьянам, наделать десяток мелких буржуев, пьявок, самому же бегать по урокам, искать переписки, трястись над копейкой и не иметь ни одной свободной минуты для партийной работы ... Ну, для чего это?
Даша посмотрела ему прямо в лицо.
- Скажи Сергею, ты понимаешь, чего я хочу или нет?
- Признаться, слабо понимаю ...
- Это заметно. Несмотря на то, что мы чуть ли не день до тошноты говорим об этом, ты все равно упорно, словно нарочно, не хочешь понять меня. Даже странно. Ты пойми, что мне нет никакого дела до твоей земли. Продай ее, отдай деньги на партию, выбрось их, - мне это безразлично. Я хочу делать! Понимаешь? Не комедия ламать, но серьезно. На себя делать, саму себя содержать на свете. Мне стыдно выдавать себя обороницю крестьян, когда сама беру с них. Мне вообще стыдно, что меня кто удерживает. Понимаешь ты меня или нет? Человек прежде всего должен быть активным в жизни. Прежде всего. А какая же это активность, когда найголовшще, когда все существованию твое поддерживают тебя другие? Что это? .. "Партия, служения партии; на партию деньги". Ерунда, обман себя! Заработай и отдай на партию, это икше дело. Давать же то, что принесли крестьяне, это чепуха. Все отдай, если на то пошло! Э, да и не в том суть. Скучно, тошно мне без работы, вот и все! Не могу, не привыкла.
- Ты делаешь ... для партии ... - Совсем тихо и скучно сказал Сергей.
Даша улыбнулась.
- Ну, хватит ...
Наступила тяжелая молчание. Даша ходила по комнате, Сергей же внимательно рассматривал свои тонкие белые руки с желтоватым оттенком.
- Ну, а если бы я ... все отдал на партию? - Вдруг тихо, не поднимая головы, начал он.
Даша остановилась.
- Ну?
- Ты не должна была бы уже намерен покинуть меня И. .. пошла бы тогда со мною? ... И ничего бы ... более тяжкого у нас не было?
Даша молчала. Потом глухо спросила:
- Это была бы жертва для меня?
- Допустим ...
- Нет, с тобой бы не пошла!
Словно какая облегчение послышалась в ее голосе. Сергей внимательным долгим взглядом посмотрел на нее.
- Почему? - Наклонил снова голову.
- Потому что обовьязана была бы платить тем самым, жертвами. Обовьязана была бы жить с тобой. Не равны были бы. Знала бы, что для меня сделал, а уходя от тебя, лишала бы всего. Это тяжело.
Сергей еще с большим вниманием рассматривал свои руки.
- И только поэтому не пошла бы?
Даша очень покраснела.
- Что значит? ... Конечно!
- Почему ты так ухватилась за то, что это жертва?
Даша нахмурилась.
- Потому что это - жертва. Ты не сам это делаешь! Сам веровать, что так надо сделать! Ну, оставим.
Руки у Сергея слегка дрожали, но он их рассматривал.
- Значит? - Бросил он еле слышно.
- Что "значит"?
- И так тебе ... невыносимо и ... зная все, невыносимо ...
Даша не отвечала. Вдруг в страстной злобы заломила руки и вздрогнула всем гибким сильным телом.
- Эх! Схватила бы это прoкляте, разбросала бы к черту во все стороны! Э, как чрезвычайно гнусно все это!
- Значит? - Еще тихище и упертище повторил Сергей.
- Ничего не значит! Не знаю. Хватит об этом. Посмотрим ... Иди, я хочу быть одна.
Сергей не двигался. Потом глубоко вздохнул, поднял голову и медленно пошел к двери.
Даша искоса следила за ним, строгая, злая. Вдруг быстро подошла к нему, обняла за плечи, повернула голову к себе и с глубокой нежности, сожалением заговорила:
- Прости, Сережа ... Не могу я, милый ... Ты можешь, ты привык, мне же чуждо все это ... Эти крестьяне ... Как не вижу, еще куда ни шло, но как увижу ... Ну, мы еще подумаем он еще подумаешь ... Ты хороший. Ты мой тихий, нежный ... Не сердись на меня, золотко ...
Сергей посмотрел на нее. Глаза большие, чистые умоляюще смотрели на него, губы свежие, нежные, раскрылись то по-детски, беспомощно, трогательно.
Он с мукой, постепенно повел головой, молча освободился и вышел.
Даша неподвижно, с болью смотрела ему вслед. Брови же уже грозно хмурились.
Глава 10
Тарас, из всех признаков, был глубоко зхвилюваний всем тем, что было. Он долго ходил у себя в комнате, выходил в гостиную, снова возвращался к себе. Наконец платье своего рябого фуражки и ушел из дома. Выглядел он растерян, напряженно обеспокоен. И в то же время, казалось, что забота и замешательство его бессознательные, что беспокоится и спешит не сам Тарас, который даже удивляется этому, а кто Ниши, кто внутри его.
Возле дома, где жил Мирон, остановился и оглянулся. Так, дом тот, в котором живет Мирон. Тарас дурновато ухмильнувся пошел на лестницу.
Мирон чертив. Очевидно спешил, но Тараса принял охотно, серьезно и даже нетерпеливо, словно каждую минуту ждал его.
- Почему так долго не приходили? Ну ладно, ладно, садитесь ... Я сложу свои принадлежности ...
- Почему же я должен был прийти к вам? - Сердито спросил Тарас. Он тяжело дышал, выйдя по крутым ступенькам.
Мирон составил инструменты, вернулся к нему и, деловито потирая руки, серьезно, быстро заговорил:
- Того, милый, что вы - не дурак и не нечулий парень. Ну, выкладывайте, что надумали?
- Я ничего не придумал. И откуда вы взяли ....
- Ничего не надумали? - Удивился Мирон и даже покраснел слегка от гнева .- - А Олю видели?
- Видел.
- Давно?
- Дня три.
- Ну вот! Так идите и сейчас посмотрите, и послушайте ее. Идите. Мне некогда с вами глупые разговоры вести. Я думал ... Уходите.
Тарас пасмурно, пристально посмотрел на него и медленно, странно произнес:
- Кисельському мужики деньги привезли. Аренду просили уменьшить, это неверно.
- Да-да? - Протянул, сразу успокоившись, Мирон и в свою очередь внимательно и даже из любопытства посмотрел на Тараса.
- Это к-ОК ... Почему же вы сразу этого не сказали? Знаменито. Ну так как?
- Что "как"?
- Что думаете?
- По поводу чего?
Тарас был озабоченно, но искренне удивлен.
- Слушайте, Тарас, вы пришли ко мне дурачка строить или действительно не понимаете? Деньги эти ... Сколько?
- Две тысячи.
- Ничего себе ... Ну так как? Ну, ясно и просто спрашиваю вас: деньги эти вы оставляете Кисельському или одни, как у вора, и дадите вашей семье? Имейте в виду, что Оля еле держится и не сегодня то завтра пойдет в Салдеева. Я не мог увидеть его вчера и сегодня, но ... - (Он полез в карман и вытащил кошелька) - вот вам пьятнадцять рублей, возьмите их и моментально, сейчас же несите к себе домой. Это, скажите, пока, а больше потом будет ... Правда?
- Не знаю ... - Тихо сказал он, машинально принимая деньги.
Мирон молча, вопросительно посмотрел на него.
- Да вы, добрый, чего же собственно, прибежали ко мне? Поделиться приятной новостью, что Кисельськи денежки получили? "Не знаю" А кто же знает, позвольте вас спросить? Я, может?
Тарас дурновато улыбнулся. Мирон следил за ним.
- Ну, я вас серьезно спрашиваю: с какой такой причине вы зьявилися ко мне? Почему так спешили? Вы же все еще оддихаиись не можете. Ну?
- Не знаю! - Буркнул, похмурившись Тарас, и начал подниматься.
- Да живите! - Крикнул Мирон. - Когда мужики были? Давно?
- Полчаса ... час ...
- Хм! Никуда Кисельський не выходил?
- Нет ...
- Ну вот что, Тарас: катайте домой, СЕБ-то к Кисельських, и следите за старым. Понимаете? Вечером же, ровно в восемь часов бегите сюда. Здесь вас будут ждать ... Нет, лучше так: приходите сюда, я вам тут скажу, где вы встретитесь с помишникамы. Они будут иметь все, что нужно. Вам нужно будет только повести их ... Понимаете? Помишникам, придется, наверное, половину дать ...
Тарас все шире и шире смотрел на Мирона.
- Вы это о чем? - Наконец растерянно прервал его.
- Я? О вас. Сегодня ночью вы должны взять в Кисельського деньги. И непременно сегодня, потому что он долго их у себя не держать .. Вы разумно сделали, что поспешили. Но дело надо сделать имхо же ночь. Риск очень мал. Не берите только всему, таких господ это только раздражает, оставьте и ему половину. Пьятьсот помишникам, пьятьсот себе. Чего смотрите так?
- Я этого не могу ... - Тихо сказал он, бледно-желтый весь.
- Почему? - Резко, строго спросил Мирон.
Тарас молчал.
- Почему, я вас спрашиваю? Боитесь?
Тарас зневажлило и нетерпеливо повел плечом и головой.
- Ну, так через что? Неморально? Подло? Так?
Тарас потер лоб.
- Не знаю ... - С трудом произнес он.
- Но вы должны это знать! Слышите? Одповидайте: почему? И быстрее, когда делает, то времени на колебания терять нечего. Ну? Согласие или нет?
- Н. .. нет ... - Выдавил из себя Тарас.
Мирон какой мент пристально разглядывал его.
- Э, квашня вы! Лечиться вам надо. Значит, вы не продумали до конца о воре?
- Почему вы говорите со мной таким тоном? - Хмуро спросил Тарас.
- Каким?
- Таким властным.
- Это мое дело. Я вас спрашиваю: продумали и или нет? Однако излишне вопрос. Лечиться вам надо сначала. Ну, хорошо ... Коса.
Мирон оборвал и заходил по комнате. Потом остановился у стола и долго смотрел в окно. В желто-зеленых глазах пробегали насмешливо-веселые искорки.
- Ну, брось это! - Вдруг обратился он к Тарасу. - Слышите, Тарас? Оставьте. Не можете и не надо. Придумаем что-то иное. Идите домой, ложитесь и лежите Это - лучшее в своем положению. Только деньги Оли занесите.
Тарас поднял голову и мутными глазами посмотрел на Мирона.
- Пагано мне ... - Зтиха, словно прося прощения, сказал он. - Если бы не это, я бы продумал ... Видите: вот, скажем, собаки ... Они также чувствуют раскаяние, например ... Значит, есть совесть? Правда?
Мирон недовольно поморщился.
- Оставьте, говорю! Идите домой.
- Нет, подождите ... Так же нельзя. Это же не решение вопроса. Когда собаки ... это пусть так, значит, и в их нравственность есть? Но, опять таки, какое мне дело до того, что у собаки нравственность? Правда? Я сам по себе. Важно то, что у меня нет. У меня. У меня же ... есть. Стойте! Это, значит, так: Кисельськи мне помогали ... очень помогали ... Так, помогали ... Потом я иду и ночью говорю: давай деньги. Ты украл у мужиков, ты - вор, о, я знаю, - постоянный, систематичний, законный, найшкодливищий. вор ... Э, я хорошо знаю .... Так ...Но ... ты, значит, мне давай. А потом? Снова жить в них? Есть с ними? Как будто ничего не случилось? Но разве это возможно?
Мирон из любопытства следил за ним.
- Думаете, невозможно?
- А как же! Как же это возможно?
- Ну и нечего об этом больше говорить. Коса, идите домой и ни за что не делайте. Боже вас упаси, вдруг вскочить и сделает. Сами себя потом загрызет. Не надо. Идите домой, придумаем что-то иное. Нельзя.
- Вы так думаете? - Нерешительно, недовирчиво заглянул ему в лицо Тарас.
- Да, я так думаю. До свидания.
И Мирон решительно вывел его из квартиры. При этом сам он оделся и вышел с ним на улицу.
Тарас послушно пошел в том направлении, куда шел Мирон и машинально зашел в помещение Кисельських.
Тихо было по всем комнатам. В прихожей висела шляпа старого Кисельського, что Тарас для чего из приятности одмитив, хоть сейчас же забыл об этом.
День прошел трудно для всех. Спать разошлись рано.
И вдруг ночью, часа в три старый Кисельський разбудил Екатерину Андриевну, Екатерина Андриевна - Веру и Даша, Даша - Сергея, Тарас же проснулся не от шума голосов. Только Коля спал.
Семен Васильевич был очень бледен, напивзамишано, полу насмешливо улыбался и не мог стоять на месте, делал шагов три вперед и возвращался, снова шагов три и возвращался.
Екатерина Андриевна с ужасом слушала его. Все были поражены.
Семен Васильевич рассказал вот что:
Едва он успел заснуть, как вдруг был разбужен неким шорохом и светом в своей комнате. Быстро поднявшись на постели, он увидел прямо над собой две фигуры в маска и фуражках, - он хорошо памьятае, что в фуражках, еще в обоих крыши блестилы от
свечи. В руках револьверы.
- Браунинг? - Для чего спросила Вера, вся мелко-нервно дрожащим и кутаясь в большой платок.
- Простите, мадемуазель, в этом я не очень хорошо розбираюсь, браунинги, или какой черт! - Бросил ей Семен Васильевич.
Словом, они были с револьверами, и револьверы были направлены прямо на его. Всегда неприятно видеть у себя перед лицом дуло револьвера, когда же их два, то вдвойне неприятно.
Гости в маска НЕ затруднило его долгой беседой. Один из них шепотом предложил ему передать им одну тысячу рублей, а вторую великодушно разрешил оставить у себя, потому что им известно, что сегодня мужики принесли ему целых 2000, которые в банк еще не однесено.
В доме было абсолютно тихо. Будто все нарочно притихли. У дверей Сергиевой комнаты едва маячила в темноте еще одна фигура. Возможно, что их было еще с десяток.
Предложение было сделано настолько спокойно и уверенно, что за ней чувствовалось непоколебимое решение стрелять на случай откажет. Ему Семену Васильевичу, не хотелось доводить своих гостей в таких чрезмерных поступков. Поэтому он взял тысячу рублей и отдал переднем сударь. Тот с очень вежливым поклоном принял, пересчитал и тут же почему отдал половину втором. Очевидно, как что одного поймают, то вторая половина все же уцелеет.
После этого они все так же шепотом посоветовали Семен Васильевич не шуметь, не кричать и вообще для собственного же спокойствия яко Мога быстрее забыть за это инцидент.Они хорошие и заботливые люди. И исчезли.
Между тем он сейчас не удержался и рассказы сейчас же, как только они ушли. Пусть не обижаются, это их не обеспокоит, событие же довольно интересна.
И Семен Васильевич нервно потирал руки.
Это было так невероятно, неожиданно, так просто и быстро, что все сначала думали, не шутит Семен Васильевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22