Разве плохо?
— Обязательно у калитки? А если молоко на плите сбежит? — К Мирье вернулось хорошее настроение.
— Пусть сбежит! — Нийло обрадовался перемене на« строения у девушки, прислонил велосипед к дереву и схватил Мирыо на руки.— А я возьму тебя вот так и внесу в дом.
Велосипед Мирьи упал на дорогу. Она вскрикнула и вцепилась в волосы юноши. Губы их встретились, секунды две длилась тишина. Мирья вырвалась из объятий Нийло и отвернулась. Юноша поднял велосипед с земли и повертел его руль. Потом тихо спросил:
— Мирья, ты не сердишься?
Девушка взяла из его рук велосипед и потребовала:
— Обещай больше никогда не делать этого.
— Обещаю, если не будешь сердиться.
Такое обещание он давал и раньше, но каждый раз на этом самом месте нарушал его. Дальше провожать себя Мирья не разрешала. Они постояли молча, потом девушка поставила ногу на педаль велосипеда:
— Мне пора. Надо доить коров, и папа, наверно, уже вернулся...
— Неужели ты уже уходишь? — пробормотал юноша.
— Иди, Нийло, иди.
Мирья нажала на педали и исчезла за скалой. Растерянный юноша остался стоять на месте. Сегодня прощание вышло холоднее, чем когда-либо раньше.
Мирья сама чувствовала это. Сегодня Нийло показался ей чужим. Правда, и раньше Нийло был Нийло, дом оставался домом: их отделяла высокая скала.
Прошло три месяца с того дня, когда Нийло первый раз проводил ее до этой скалы. Все началось с прощального вечера в Рабочем институте. Мирья попала туда совершенно случайно, но вечер начался так интересно и непринужденно, что все — и знакомые и незнакомые — сразу стали друг с другом на «ты» и закружились в веселом хороводе. Потом играли в зайцев и разные игры, словно дети, хором пели песни.
В девять вечера собрались во дворе на спуск государственного флага. Это был торжественный момент. Песня сама вырвалась из груди:
На самой я верхней ветке, Над Харьюльским холмом, Куда я гляну — всюду Озера, озера кругом...
Мирья пела так вдохновенно, что даже вздрогнула при словах:
Ой, боже, дай силы нам больше, Чтоб родину вечно любить...
Родину! Она вдруг вспомнила, что у нее есть и вторая родина. Правда, о второй своей родине, о Советском Союзе, она знала лишь то, что ей рассказал отец, гражданин Финляндии. Отец был там всего один раз. Да и то его увезли туда под конвоем и так же привезли обратно. Он успел увидеть только илистые берега Хижозера на Масельском направлении. Советских людей отец сам знал только по ураганному огню, который они обрушивали на врагов из автоматов и наводивших страх «катюш» — гектарных пушек, как их называли финские солдаты.
Теперь отец знал об этой стране намного больше и часто рассказывал жене и дочери, что там делается. Они часто слушали радиопередачи из Москвы и Таллина, иногда из Петрозаводска. Слушая передачи из Петрозаводска, Мирья
подолгу сидела, подперев щеку рукой, и мысли ее уходили далеко. Алина и Матти переглядывались. Алине хотелось выключить радио, но Матти делал ей знак рукой: пусть слушает.
В раннем детстве Мирья даже не подозревала, что у нее может быть какая-то другая родина. У нее были отец и мать, как и у всех детей. Но однажды, играя с детьми с окрестных хуторов, она поссорилась с дочкой Хеврюля, и та вдруг, отбежав на безопасное расстояние, крикнула Мирье:
— А ты не финка, вот! — и показала язык.
— Как так не финка? — Мирья ничего не понимала.
— Ты из страны рюсся, вот!
Дети притихли. У Мирьи от обиды слезы навернулись на глаза. Она знала, что рюсся — это что-то очень оскорбительное, а Советский Союз — это большая страна, которая всех побеждает на войне. Но при чем тут она, Мирья?
Глотая слезы, она побежала домой и рассказала матери, как ее оскорбили. И удивительное дело — мать ничего не опровергла, а только вся сжалась в комок, погрустнела. Отец тоже был дома. Он взял Мирью на колени и сказал:
— Ты уже большая, Мирья, и должна узнать правду,
Ты из Советского Союза...
Алина поспешила добавить:
— Это еще ничего особенного не значит. У тебя отец и мать, как и у всех других. Мало ли кто где родился!
Ну да, конечно, у нее мать и отец, как и у других, даже лучше. Мирья вытерла кулачком слезы, еще несколько раз всхлипнула, но играть в тот вечер так и не вышла. Оставалось загадкой, когда же ее мать Алина успела побывать в Советском Союзе. Прошло время, прежде чем Мирья узнала всю правду и еще много такого, о чем и не подозревали другие дети. Отец вечерами рассказывал так просто, так интересно:
— В Советском Союзе люди живут иначе, чем у нас. Там нет господ, там все равны...
О, теперь Мирье было что ответить обидчице. С гордостью говорила она своим маленьким подружкам:
— Я не из страны рюсся, а из Советского Союза. Там нет господ, там все равны. Конфеты делят между детьми поровну, и учитель не может поставить ученика в угол!
Тогда ей было семь лет. Осенью она собиралась в школу.
Завернув за скалу, Мирья слезла с велосипеда и пошла пешком, ведя машину за руль. Ей хотелось побыть одной и разобраться в своих мыслях.
Нийло был таким внимательным, ласковым, честным. Правда, их мнения не во всем совпадали. Мирье, например, нравились вечера в Рабочем институте, куда она иногда ходила с Нийло, а он был недоволен вечерами в Демократическом союзе молодежи, куда, в свою очередь, Мирья приглашала его. Все там было, по его мнению, слишком идейным — и речи, и стихи, и песни. «Даже кофе пили с таким постным видом, точно на именинах у старой девы»,— ворчал Нийло. Мирья от души смеялась, но горячо возражала: он явно преувеличивал. Уж во всяком случае, когда пили кофе, стоял такой шум и смех, что наверняка ни одной сороки не осталось на крыше. Особенно Лейла—чего она только не выдумывала! Единственно серьезным во всей той компании оставался сам Нийло. Может быть, у парня создалось такое впечатление из-за того, что помещение Демократического союза молодежи было не таким просторным и роскошным, как здание Рабочего института.
Она понимала, что Нийло привык к другой среде. И зря она сегодня па пего обиделась. Жизнь такова, что чума и о сбережениях и наследстве. Наверное, отцу и пришлось поломать голову, прежде чем они сполна платить за Алинанниеми.
Мирья уже жалела, что они расстались так сухо, даже не договорившись о новом свидании. Теперь оставалось только надеяться, что Нийло сам сумеет найти ее. До воскресенья им вряд ли удастся встретиться. На этой неделе начинается сенокос.
Дорогу пересекло большое болото. Вчера Мирья ходила с ища за морошкой. Болото было топкое и водянистое, хотя уже несколько недель стояла жара. Весной его заливало модой, так что можно было плавать на лодке. А отцу приходится и за эту землю платить налог: болото входит в их хмельный участок.
Дорога поднялась в горку и пошла по полю, засеянному веером.
Па другом конце поля виднелся дом Мирьи. Изба, хлев амбар стояли под прямым углом друг к другу. С четвертой стороны этот прямоугольник замыкали три березы.
В конце двора было и четвертое дерево — сирень под избы. Посредине двора — колодец с воротом. На берегу, под раскидистой сосной, приютилась маленькая баня.
Да, здесь прошли ее детство и юность. Постороннему могло показаться, что с годами тут ничего не изменилось. Только постарели Матти и Алина, выросла Мирья да постройки потемнели. Но Мирья помнила все, что тут делалось после войны. Дом снаружи обшили заново и выкрасили в красный цвет. Доски на крыше заменили дранкой. А теперь изба опять выглядела темной, крыша начинала покрываться мхом.
К амбару был прислонен велосипед. Значит, отец уже дома. Мирья поставила свой велосипед рядом и поспешила в избу.
Внутри дома тоже кое-что изменилось с тех пор, как сюда привезли Мирью. Избу перегородили, и у девушки была своя горенка. На другой половине спали отец с матерью. Часть избы занимала кухня, которая заодно служила и гостиной.
Алина сидела на кухне и шила полосатый передник. Очки ее держались на самом кончике носа. Она чуть-чуть подобрала нижнюю губу, всматриваясь в лицо дочери поверх очков.
— А, Мирья.— Алина отложила шитье на стул.— А мы с отцом уже поели. Возьми обед в духовке. Простокваша в колодце.
Мирью никогда не расспрашивали, где она бывает в воскресенье. Девушка сама рассказывала, что считала нужным.
— Отец у себя? — спросила Мирья, кивнув в сторону горницы.
Алина кивнула в ответ, и Мирья с досадой подумала, что сильно хлопнула дверью: по воскресеньям после обеда отец имел обыкновение отдыхать.
Пока мать собирала на стол, Мирья бросала на нее пристальные взгляды. «Да, мама стареет!» — подумалось ей. Кто бы узнал в ней стройную Алину, которая в длинном белом подвенечном платье изображена на пожелтевшей фотографии, что висит в горнице.
Мирье вдруг захотелось сказать матери что-то ласковое, но ничего не пришло в голову, и она просто предложила:
— Мама, иди отдохни и ты. Я подою коров.
— Ну что ты, Мирья? — Алина удивленно взглянула на дочь.— Разве я могу днем... Да и коровы еще не пришли.
Отворилась дверь, и на пороге появился высокий, еще довольно крепкий мужчина. Правда, глубокие складки около рта и морщинки у глаз выдавали его возраст — ему было далеко за пятьдесят. Вот он, приемный отец Мирьи — Матти-Калеви Матикайнен. Он был в белой рубашке с короткими рукавами и тщательно выутюженных черных брюках. Густые, необычно темные для финна волосы были зачесаны назад.
— Ты разве не спал? — спросила Алина, заботливо оглядывая мужа.— А я еще даже кофе не поставила.— И она стала наливать воду в кофейник.
— Что-то не спится. А против кофе я ничего не имею.
По воскресеньям после отдыха всегда пили кофе. Потом
говорили о том о сем. Когда Мирья была маленькая, в эти часы она сидела на коленях у отца, а подросла — рядом с Алиной. Иногда Алина брала потрепанный молитвенник в черном переплете и пела псалмы. Ее слушали не перебивая, затем отец, улыбаясь, обычно говорил, что теперь его черед, и начинал песню:
Парни ватагою идут по дороге, Лихо заломлены шляпы...
И в такт этой веселой песенке качал Мирью на коленях.
Но сегодня отец выглядел необычайно задумчивым. Казалось, что он чем-то встревожен. Мать и дочь чувствовали молчали. Алина развела огонь в плите, а дочь, пообедав, стала убирать со стола. Дверь в горницу осталась полуоткрытой, и они заметили, что отец сел не в кресло-качалку, где он обычно отдыхал после обеда, а за стол. Перетянувшись, мать и дочь вошли к нему.
- Ну вот и сходил в село,— наконец сказал Матти, словно другие не знали этого.
Женщины ждали, что он скажет дальше.
И был у Халонена.
Он опять замолчал и уставился в окно. С дерева на подоконник перелетела маленькая птичка. Для нее обычно хлеб, но сегодня крошек не оказалось. Матти взял < <> стола лист бумаги, разделенный чертой на две части. По обе стороны черты аккуратными колонками шли цифры.
Тут наши долги и налоги. А тут наш актив — недвижимое и движимое имущество.
Длина подалась вперед и стала с напряжением всматриваться в бумагу, будто сомневалась, все ли в ней учтено.
Смотри и ты, Мирья,— отец протянул бумагу.— Такова в Финляндии судьба мелкого крестьянина.
— Господин Халонен требует долг? — осторожно спросила Алина.
— Нет пока. Еще не прошел срок погашения.
— Ну тогда еще не страшно,— облегченно вздохнула Алина.
— Нет, Алина, не так,— возразил Матти.— Правильно говорят люди: придет беда — отворяй ворота. Не позаботишься вовремя — все пойдет с молотка. За бесценок.
— Неужели и... дом... тоже,— чуть слышно прошептала хозяйка.
— Что ж поделаешь: такова судьба мелкого крестьянина! — повторил Матти.
— Можно подумать, что мы бездельники,— почти простонала Алина.— Трое взрослых. Без малого двадцать лет!
Мирья молча разглядывала бумагу.
— Такова судьба мелкого землевладельца,— в третий раз повторил хозяин.— Теперь нет смысла держать домашний скот, раз цена на молоко так упала.
Об этом Матикайнен говорил и раньше, однажды даже на собрании мелких землевладельцев. Алина тоже присутствовала на собрании, и ей казалось, что Матти выступил хорошо. Так и другие считали. Но тогда Алина не вникла толком в суть его слов, она просто любовалась мужем, который был одет в специально отглаженный для этого случая костюм и в белую рубашку с накрахмаленным воротничком. Он выглядел почти как господин.
Только теперь слова Матти по-настоящему дошли до Алины. «Домашний скот...» Легко сказать — домашний скот. Для нее это — Муурикки, Омена и Илона. Каждую из них она помнит маленьким беспомощным теленком. И коровы знают свою хозяйку и, завидев ее издали, радостно бегут к ней. Каждую она вырастила своими руками. Разве можно о них говорить как о товаре — выгодно или невыгодно держать? Да уж если на то пошло — так ее коровы приносят доход. Вот и Илона в последнее время стала давать больше молока.
— В наше время выгодно заниматься сельским хозяйством только тем, кто имеет машины. А мелкий землевладелец не в состоянии их приобрести,— продолжал свое отец.
— Обходились же мы до сих пор без машин,— возразила Алина.
— Эх, Алина, Алина! Обходились, конечно. Трудились до седьмого пота, а чтобы уплатить налоги и купить семена, залезали в долги. Избушка, того и гляди, развалится, а на
что новую построить? Таких денег нам в долг никто не даст, тем более что и со старыми долгами мы еще не рассчитались.
— Папа, не попытаться ли мне устроиться куда-нибудь на работу? — наконец проговорила Мирья.
— Да ты же еще ребенок.— Алина умоляла мужа взглядом поддержать ее.
Но тот сказал безжалостно:
— Конечно, нам нужно найти работу, другого выхода нет.— И, сложив бумажку, сунул ее в стол. Самое страшное он выложил в конце: — Нам придется продать дом и землю. Ведь через год-полтора они так или иначе пойдут с молотка.
На этом разговор оборвался.
Кофе пили молча.
Мирья с грустью думала, что ей придется распроститься с мечтами об учебе. Ведь совсем недавно отец обещал ей, что, как только они расплатятся с долгами, Мирья поедет учиться. А теперь, конечно, об этом не может быть и речи.
Кофе не рассеяло тягостного настроения, царящего в доме. Мать и дочь отправились за коровами. Шли погруженные в свои невеселые думы. Алина мысленно утешала себя, что все это только разговоры, все останется по-прежнему. «Нарочно пугает»,— думала она о муже.
Матикайнену тоже было не по себе. Ему тоже не сиделось дома. Он встал из-за стола и вышел на улицу, решив посмотреть поле, хотя и без того знал, что завтра с утра надо косить клевер.
Где-то в глубине души он понимал, что сегодняшний разговор был необходим. И все же теперь он раскаивался. Пожалуй, можно было подождать. Для Алины и Мирьи нет ничего дороже их дома. Да и ему нелегко от него отказаться.
Потом мысли его вернулись к Халонену. Это был тот самый Халонен, который в первые годы войны руководил местной организацией шюцкора. С тех пор в жизни Халонена многое изменилось. Благодаря отцовскому наследству и каким-то темным махинациям на черной бирже он сумел стать владельцем акций, а вскоре и директором крупной лесопромышленной компании, человеком весьма влиятельным в банковских сферах. Он уже не походил на бравого офицера — отрастил брюшко, ходить стал медленнее и степеннее, голова его облысела и блестела как зеркало.
Вот только в семейных делах у него что-то не ладилось. Импи, его жена, развелась с ним, потом вернулась обратно, но дома бывает очень редко. Она участвовала в работе различных женских и благотворительных организаций, вступила в общество «Финляндия — СССР».
Сегодня Халонен был на редкость обходителен: пригласил Матикайнена домой и угостил кофе с коньяком. Халонен говорил о трудных временах, о том, что банку приходится быть жестоким и требовать погашения долга точно в срок, но что касается Матикайнена, то ему не стоит пока тревожиться. Ведь они старые знакомые, и Матикайнен известен как честный человек. Потом Халонен добродушно пошутил: интересно, дескать, у них получается. Он, капиталист, помогает коммунисту держаться за проклятую частную собственность и, смеясь, высказал надежду, что коммунисты не забудут ответить добром за добро и, когда придут к власти и станут хозяевами положения, не будут слишком притеснять его, маленького, бедного финансового туза. Так и сказал — финансового туза. А Матикайнен должен был сидеть и слушать.
Халонен говорил, что буржуям не грех кое-чему поучиться у коммунистов. Даже в сейме буржуи только и делают, что грызутся между собой. Господин Халонен затронул вопрос о национализации и, к удивлению Матикайнена, в принципе высказался за нее, хотя, по его мнению, национализировать следовало только собственность крупных акционерных компаний и капиталы крупных банков. А мелких предпринимателей государство должно поддерживать, ибо они-то и приносят обществу пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Обязательно у калитки? А если молоко на плите сбежит? — К Мирье вернулось хорошее настроение.
— Пусть сбежит! — Нийло обрадовался перемене на« строения у девушки, прислонил велосипед к дереву и схватил Мирыо на руки.— А я возьму тебя вот так и внесу в дом.
Велосипед Мирьи упал на дорогу. Она вскрикнула и вцепилась в волосы юноши. Губы их встретились, секунды две длилась тишина. Мирья вырвалась из объятий Нийло и отвернулась. Юноша поднял велосипед с земли и повертел его руль. Потом тихо спросил:
— Мирья, ты не сердишься?
Девушка взяла из его рук велосипед и потребовала:
— Обещай больше никогда не делать этого.
— Обещаю, если не будешь сердиться.
Такое обещание он давал и раньше, но каждый раз на этом самом месте нарушал его. Дальше провожать себя Мирья не разрешала. Они постояли молча, потом девушка поставила ногу на педаль велосипеда:
— Мне пора. Надо доить коров, и папа, наверно, уже вернулся...
— Неужели ты уже уходишь? — пробормотал юноша.
— Иди, Нийло, иди.
Мирья нажала на педали и исчезла за скалой. Растерянный юноша остался стоять на месте. Сегодня прощание вышло холоднее, чем когда-либо раньше.
Мирья сама чувствовала это. Сегодня Нийло показался ей чужим. Правда, и раньше Нийло был Нийло, дом оставался домом: их отделяла высокая скала.
Прошло три месяца с того дня, когда Нийло первый раз проводил ее до этой скалы. Все началось с прощального вечера в Рабочем институте. Мирья попала туда совершенно случайно, но вечер начался так интересно и непринужденно, что все — и знакомые и незнакомые — сразу стали друг с другом на «ты» и закружились в веселом хороводе. Потом играли в зайцев и разные игры, словно дети, хором пели песни.
В девять вечера собрались во дворе на спуск государственного флага. Это был торжественный момент. Песня сама вырвалась из груди:
На самой я верхней ветке, Над Харьюльским холмом, Куда я гляну — всюду Озера, озера кругом...
Мирья пела так вдохновенно, что даже вздрогнула при словах:
Ой, боже, дай силы нам больше, Чтоб родину вечно любить...
Родину! Она вдруг вспомнила, что у нее есть и вторая родина. Правда, о второй своей родине, о Советском Союзе, она знала лишь то, что ей рассказал отец, гражданин Финляндии. Отец был там всего один раз. Да и то его увезли туда под конвоем и так же привезли обратно. Он успел увидеть только илистые берега Хижозера на Масельском направлении. Советских людей отец сам знал только по ураганному огню, который они обрушивали на врагов из автоматов и наводивших страх «катюш» — гектарных пушек, как их называли финские солдаты.
Теперь отец знал об этой стране намного больше и часто рассказывал жене и дочери, что там делается. Они часто слушали радиопередачи из Москвы и Таллина, иногда из Петрозаводска. Слушая передачи из Петрозаводска, Мирья
подолгу сидела, подперев щеку рукой, и мысли ее уходили далеко. Алина и Матти переглядывались. Алине хотелось выключить радио, но Матти делал ей знак рукой: пусть слушает.
В раннем детстве Мирья даже не подозревала, что у нее может быть какая-то другая родина. У нее были отец и мать, как и у всех детей. Но однажды, играя с детьми с окрестных хуторов, она поссорилась с дочкой Хеврюля, и та вдруг, отбежав на безопасное расстояние, крикнула Мирье:
— А ты не финка, вот! — и показала язык.
— Как так не финка? — Мирья ничего не понимала.
— Ты из страны рюсся, вот!
Дети притихли. У Мирьи от обиды слезы навернулись на глаза. Она знала, что рюсся — это что-то очень оскорбительное, а Советский Союз — это большая страна, которая всех побеждает на войне. Но при чем тут она, Мирья?
Глотая слезы, она побежала домой и рассказала матери, как ее оскорбили. И удивительное дело — мать ничего не опровергла, а только вся сжалась в комок, погрустнела. Отец тоже был дома. Он взял Мирью на колени и сказал:
— Ты уже большая, Мирья, и должна узнать правду,
Ты из Советского Союза...
Алина поспешила добавить:
— Это еще ничего особенного не значит. У тебя отец и мать, как и у всех других. Мало ли кто где родился!
Ну да, конечно, у нее мать и отец, как и у других, даже лучше. Мирья вытерла кулачком слезы, еще несколько раз всхлипнула, но играть в тот вечер так и не вышла. Оставалось загадкой, когда же ее мать Алина успела побывать в Советском Союзе. Прошло время, прежде чем Мирья узнала всю правду и еще много такого, о чем и не подозревали другие дети. Отец вечерами рассказывал так просто, так интересно:
— В Советском Союзе люди живут иначе, чем у нас. Там нет господ, там все равны...
О, теперь Мирье было что ответить обидчице. С гордостью говорила она своим маленьким подружкам:
— Я не из страны рюсся, а из Советского Союза. Там нет господ, там все равны. Конфеты делят между детьми поровну, и учитель не может поставить ученика в угол!
Тогда ей было семь лет. Осенью она собиралась в школу.
Завернув за скалу, Мирья слезла с велосипеда и пошла пешком, ведя машину за руль. Ей хотелось побыть одной и разобраться в своих мыслях.
Нийло был таким внимательным, ласковым, честным. Правда, их мнения не во всем совпадали. Мирье, например, нравились вечера в Рабочем институте, куда она иногда ходила с Нийло, а он был недоволен вечерами в Демократическом союзе молодежи, куда, в свою очередь, Мирья приглашала его. Все там было, по его мнению, слишком идейным — и речи, и стихи, и песни. «Даже кофе пили с таким постным видом, точно на именинах у старой девы»,— ворчал Нийло. Мирья от души смеялась, но горячо возражала: он явно преувеличивал. Уж во всяком случае, когда пили кофе, стоял такой шум и смех, что наверняка ни одной сороки не осталось на крыше. Особенно Лейла—чего она только не выдумывала! Единственно серьезным во всей той компании оставался сам Нийло. Может быть, у парня создалось такое впечатление из-за того, что помещение Демократического союза молодежи было не таким просторным и роскошным, как здание Рабочего института.
Она понимала, что Нийло привык к другой среде. И зря она сегодня па пего обиделась. Жизнь такова, что чума и о сбережениях и наследстве. Наверное, отцу и пришлось поломать голову, прежде чем они сполна платить за Алинанниеми.
Мирья уже жалела, что они расстались так сухо, даже не договорившись о новом свидании. Теперь оставалось только надеяться, что Нийло сам сумеет найти ее. До воскресенья им вряд ли удастся встретиться. На этой неделе начинается сенокос.
Дорогу пересекло большое болото. Вчера Мирья ходила с ища за морошкой. Болото было топкое и водянистое, хотя уже несколько недель стояла жара. Весной его заливало модой, так что можно было плавать на лодке. А отцу приходится и за эту землю платить налог: болото входит в их хмельный участок.
Дорога поднялась в горку и пошла по полю, засеянному веером.
Па другом конце поля виднелся дом Мирьи. Изба, хлев амбар стояли под прямым углом друг к другу. С четвертой стороны этот прямоугольник замыкали три березы.
В конце двора было и четвертое дерево — сирень под избы. Посредине двора — колодец с воротом. На берегу, под раскидистой сосной, приютилась маленькая баня.
Да, здесь прошли ее детство и юность. Постороннему могло показаться, что с годами тут ничего не изменилось. Только постарели Матти и Алина, выросла Мирья да постройки потемнели. Но Мирья помнила все, что тут делалось после войны. Дом снаружи обшили заново и выкрасили в красный цвет. Доски на крыше заменили дранкой. А теперь изба опять выглядела темной, крыша начинала покрываться мхом.
К амбару был прислонен велосипед. Значит, отец уже дома. Мирья поставила свой велосипед рядом и поспешила в избу.
Внутри дома тоже кое-что изменилось с тех пор, как сюда привезли Мирью. Избу перегородили, и у девушки была своя горенка. На другой половине спали отец с матерью. Часть избы занимала кухня, которая заодно служила и гостиной.
Алина сидела на кухне и шила полосатый передник. Очки ее держались на самом кончике носа. Она чуть-чуть подобрала нижнюю губу, всматриваясь в лицо дочери поверх очков.
— А, Мирья.— Алина отложила шитье на стул.— А мы с отцом уже поели. Возьми обед в духовке. Простокваша в колодце.
Мирью никогда не расспрашивали, где она бывает в воскресенье. Девушка сама рассказывала, что считала нужным.
— Отец у себя? — спросила Мирья, кивнув в сторону горницы.
Алина кивнула в ответ, и Мирья с досадой подумала, что сильно хлопнула дверью: по воскресеньям после обеда отец имел обыкновение отдыхать.
Пока мать собирала на стол, Мирья бросала на нее пристальные взгляды. «Да, мама стареет!» — подумалось ей. Кто бы узнал в ней стройную Алину, которая в длинном белом подвенечном платье изображена на пожелтевшей фотографии, что висит в горнице.
Мирье вдруг захотелось сказать матери что-то ласковое, но ничего не пришло в голову, и она просто предложила:
— Мама, иди отдохни и ты. Я подою коров.
— Ну что ты, Мирья? — Алина удивленно взглянула на дочь.— Разве я могу днем... Да и коровы еще не пришли.
Отворилась дверь, и на пороге появился высокий, еще довольно крепкий мужчина. Правда, глубокие складки около рта и морщинки у глаз выдавали его возраст — ему было далеко за пятьдесят. Вот он, приемный отец Мирьи — Матти-Калеви Матикайнен. Он был в белой рубашке с короткими рукавами и тщательно выутюженных черных брюках. Густые, необычно темные для финна волосы были зачесаны назад.
— Ты разве не спал? — спросила Алина, заботливо оглядывая мужа.— А я еще даже кофе не поставила.— И она стала наливать воду в кофейник.
— Что-то не спится. А против кофе я ничего не имею.
По воскресеньям после отдыха всегда пили кофе. Потом
говорили о том о сем. Когда Мирья была маленькая, в эти часы она сидела на коленях у отца, а подросла — рядом с Алиной. Иногда Алина брала потрепанный молитвенник в черном переплете и пела псалмы. Ее слушали не перебивая, затем отец, улыбаясь, обычно говорил, что теперь его черед, и начинал песню:
Парни ватагою идут по дороге, Лихо заломлены шляпы...
И в такт этой веселой песенке качал Мирью на коленях.
Но сегодня отец выглядел необычайно задумчивым. Казалось, что он чем-то встревожен. Мать и дочь чувствовали молчали. Алина развела огонь в плите, а дочь, пообедав, стала убирать со стола. Дверь в горницу осталась полуоткрытой, и они заметили, что отец сел не в кресло-качалку, где он обычно отдыхал после обеда, а за стол. Перетянувшись, мать и дочь вошли к нему.
- Ну вот и сходил в село,— наконец сказал Матти, словно другие не знали этого.
Женщины ждали, что он скажет дальше.
И был у Халонена.
Он опять замолчал и уставился в окно. С дерева на подоконник перелетела маленькая птичка. Для нее обычно хлеб, но сегодня крошек не оказалось. Матти взял < <> стола лист бумаги, разделенный чертой на две части. По обе стороны черты аккуратными колонками шли цифры.
Тут наши долги и налоги. А тут наш актив — недвижимое и движимое имущество.
Длина подалась вперед и стала с напряжением всматриваться в бумагу, будто сомневалась, все ли в ней учтено.
Смотри и ты, Мирья,— отец протянул бумагу.— Такова в Финляндии судьба мелкого крестьянина.
— Господин Халонен требует долг? — осторожно спросила Алина.
— Нет пока. Еще не прошел срок погашения.
— Ну тогда еще не страшно,— облегченно вздохнула Алина.
— Нет, Алина, не так,— возразил Матти.— Правильно говорят люди: придет беда — отворяй ворота. Не позаботишься вовремя — все пойдет с молотка. За бесценок.
— Неужели и... дом... тоже,— чуть слышно прошептала хозяйка.
— Что ж поделаешь: такова судьба мелкого крестьянина! — повторил Матти.
— Можно подумать, что мы бездельники,— почти простонала Алина.— Трое взрослых. Без малого двадцать лет!
Мирья молча разглядывала бумагу.
— Такова судьба мелкого землевладельца,— в третий раз повторил хозяин.— Теперь нет смысла держать домашний скот, раз цена на молоко так упала.
Об этом Матикайнен говорил и раньше, однажды даже на собрании мелких землевладельцев. Алина тоже присутствовала на собрании, и ей казалось, что Матти выступил хорошо. Так и другие считали. Но тогда Алина не вникла толком в суть его слов, она просто любовалась мужем, который был одет в специально отглаженный для этого случая костюм и в белую рубашку с накрахмаленным воротничком. Он выглядел почти как господин.
Только теперь слова Матти по-настоящему дошли до Алины. «Домашний скот...» Легко сказать — домашний скот. Для нее это — Муурикки, Омена и Илона. Каждую из них она помнит маленьким беспомощным теленком. И коровы знают свою хозяйку и, завидев ее издали, радостно бегут к ней. Каждую она вырастила своими руками. Разве можно о них говорить как о товаре — выгодно или невыгодно держать? Да уж если на то пошло — так ее коровы приносят доход. Вот и Илона в последнее время стала давать больше молока.
— В наше время выгодно заниматься сельским хозяйством только тем, кто имеет машины. А мелкий землевладелец не в состоянии их приобрести,— продолжал свое отец.
— Обходились же мы до сих пор без машин,— возразила Алина.
— Эх, Алина, Алина! Обходились, конечно. Трудились до седьмого пота, а чтобы уплатить налоги и купить семена, залезали в долги. Избушка, того и гляди, развалится, а на
что новую построить? Таких денег нам в долг никто не даст, тем более что и со старыми долгами мы еще не рассчитались.
— Папа, не попытаться ли мне устроиться куда-нибудь на работу? — наконец проговорила Мирья.
— Да ты же еще ребенок.— Алина умоляла мужа взглядом поддержать ее.
Но тот сказал безжалостно:
— Конечно, нам нужно найти работу, другого выхода нет.— И, сложив бумажку, сунул ее в стол. Самое страшное он выложил в конце: — Нам придется продать дом и землю. Ведь через год-полтора они так или иначе пойдут с молотка.
На этом разговор оборвался.
Кофе пили молча.
Мирья с грустью думала, что ей придется распроститься с мечтами об учебе. Ведь совсем недавно отец обещал ей, что, как только они расплатятся с долгами, Мирья поедет учиться. А теперь, конечно, об этом не может быть и речи.
Кофе не рассеяло тягостного настроения, царящего в доме. Мать и дочь отправились за коровами. Шли погруженные в свои невеселые думы. Алина мысленно утешала себя, что все это только разговоры, все останется по-прежнему. «Нарочно пугает»,— думала она о муже.
Матикайнену тоже было не по себе. Ему тоже не сиделось дома. Он встал из-за стола и вышел на улицу, решив посмотреть поле, хотя и без того знал, что завтра с утра надо косить клевер.
Где-то в глубине души он понимал, что сегодняшний разговор был необходим. И все же теперь он раскаивался. Пожалуй, можно было подождать. Для Алины и Мирьи нет ничего дороже их дома. Да и ему нелегко от него отказаться.
Потом мысли его вернулись к Халонену. Это был тот самый Халонен, который в первые годы войны руководил местной организацией шюцкора. С тех пор в жизни Халонена многое изменилось. Благодаря отцовскому наследству и каким-то темным махинациям на черной бирже он сумел стать владельцем акций, а вскоре и директором крупной лесопромышленной компании, человеком весьма влиятельным в банковских сферах. Он уже не походил на бравого офицера — отрастил брюшко, ходить стал медленнее и степеннее, голова его облысела и блестела как зеркало.
Вот только в семейных делах у него что-то не ладилось. Импи, его жена, развелась с ним, потом вернулась обратно, но дома бывает очень редко. Она участвовала в работе различных женских и благотворительных организаций, вступила в общество «Финляндия — СССР».
Сегодня Халонен был на редкость обходителен: пригласил Матикайнена домой и угостил кофе с коньяком. Халонен говорил о трудных временах, о том, что банку приходится быть жестоким и требовать погашения долга точно в срок, но что касается Матикайнена, то ему не стоит пока тревожиться. Ведь они старые знакомые, и Матикайнен известен как честный человек. Потом Халонен добродушно пошутил: интересно, дескать, у них получается. Он, капиталист, помогает коммунисту держаться за проклятую частную собственность и, смеясь, высказал надежду, что коммунисты не забудут ответить добром за добро и, когда придут к власти и станут хозяевами положения, не будут слишком притеснять его, маленького, бедного финансового туза. Так и сказал — финансового туза. А Матикайнен должен был сидеть и слушать.
Халонен говорил, что буржуям не грех кое-чему поучиться у коммунистов. Даже в сейме буржуи только и делают, что грызутся между собой. Господин Халонен затронул вопрос о национализации и, к удивлению Матикайнена, в принципе высказался за нее, хотя, по его мнению, национализировать следовало только собственность крупных акционерных компаний и капиталы крупных банков. А мелких предпринимателей государство должно поддерживать, ибо они-то и приносят обществу пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31