Убегай скорее. Видишь, что они делают,— убивают друг друга».
Это была не сказка, это была — война.
Все люди появляются на свет одинаково, но проживут « мою жизнь и уходят из нее каждый по-своему. В великих штормах истории человек кажется ничтожной пылинкой, но именно они, люди, рождают ураганы и побеждают их определяют развитие истории на сотни и тысячи лет вперед, устанавливают государственные границы и охраняют их.
Отгремела война, и наступил мир. В Карелии это случилось осенью, на полгода раньше, чем на других фронтах. После трех с лишним лет непрерывного орудийного грохота тишина вначале казалась странной. Осторожно и медленно, то и дело останавливаясь и настороженно прислушиваясь и каждому шороху, в карельские леса начали возвращаться
их самые пугливые обитатели — лоси и олени. Люди возвращались по-другому — со звоном топоров и шумом моторов. Уставшие от окопов и землянок, от нужды и тесноты, они больше чем когда-либо тосковали по домашнему теплу и уюту.
Одна Кемь течет на запад, другая — на восток. На берегах рек — две разные жизни, два разных мира, но всюду люди одинаково устали от войны и ее лишений и с одинаковой радостью взялись за мирный труд.
Старая почерневшая избушка вздрогнула. Подгнившие доски на крыше, покрытой зеленым мхом, отделились от стропил и провалились со стуком и грохотом. Потом все замерло. Избушка выстояла.
Гусеницы мощной машины яростно вгрызались в каменистый грунт, на мгновение она поднялась на дыбы, потом отступила и тоже замерла, бессильная сдвинуть с места вековое строение. Только мотор спокойно и тихо урчал, словно намереваясь после короткого отдыха снова взяться за нелегкое дело. Стальная громада не собиралась сдаваться.
— Лебедкой, возьми лебедкой! — Крепкая, ладная женщина лет сорока в темно-синей спецовке и высоких сапогах подошла к кабине трелевочного трактора и властно повторила молодому парню: — Слышишь, включи лебедку!
— Лебедкой дело пойдет,— подтвердили рабочие.— Отойди, Елена Петровна, а то снесет и тебя вместе с бревнами.
Все отошли подальше от трактора и избушки. Даже грузовая машина с прицепом сдвинулась с места и остановилась в пятидесяти метрах.
Заработала лебедка. Стальной трос натянулся как струна. Казалось, дотронься до него рукой — и он загудит басом. Снова гусеницы уперлись в грунт, деловито зашумел мотор, машина вздыбилась. И старая избушка не выдержала. Перекосилось дверное отверстие, посыпались с крыши позеленевшие обломки старых досок, чистый и прозрачный воздух летнего вечера наполнился клубами пыли, мха, гнилой трухи. Зашаталась и провалилась печная труба, обрушились стропила.
Елене Петровне показалось, будто вместе с хранившимся на чердаке всяким хламом вниз полетели каменные круги ручного жернова и расколотая ступа, в которой в былые времена толкли сосновую кору для муки.
«Интересно, кто тут жил?» — подумала она. Вряд ли кто из строителей даже знал об этом. Разрушая старое, люди редко знают, чье жилье идет на слом. Хозяева ветхих избушек давно переселились в новые дома или перебрались в другие края.
— Пошло! — мужчины задорно махали руками.— Валяй! — кричали они трактористу, будто вся сила была в его молодых руках.
А тракторист только крепче сжимал рычаги и, улыбаясь, смотрел, что творилось за его спиной.
Не прошло и трех минут, как стальная машина сделала свое дело. От вековой избушки осталось только хаотическое нагромождение гнилых досок, бревен, камня и сухой глины. Трос, скользнув поверх бревен, еще приволок с собой какое-то гнилье, потом оставил последние куски на земле и стал спокойно наматываться на лебедку. Мотор продолжал работать размеренно и тихо, как и подобает победителю, а каменистый грунт под трактором все еще дрожал. Тракторист выключил мотор и соскочил на землю. К развалинам избушки осторожно вернулась машина с прицепом.
Давайте грузить,— велела Елена Петровна и сама взялась за бревно. Потом задумалась:— Может быть, притащить сюда подъемный кран?
На кой он черт? — один из рабочих презрительно ногой легкий и сухой кусок гнилья.— И прицеп тут вроде ни к чему. И ты отойди, Елена Петровна. Неужели мы, мужчины, без тебя не справимся?
Бригадир подмигнул другим и сказал прорабу с невинным видом:
— Говорят, кое-кто сегодня справит новоселье. Правда ли, Елена Петровна?
— Значит, правда, если говорят,— усмехнулась Елена Петровна.— Не беспокойтесь, приглашу, как только управлюсь.
— Шла бы ты, Елена Петровна, домой. Уж мы как-нибудь без тебя справимся,— предложил бригадир.
А когда она пошла, окликнул ее:
— Елена Петровна, а как насчет досок? Сороковку пустить в расход?
— Конечно, сороковку. Мы не столь богаты, чтобы нагнать плохими досками.
- - Много надо досок,— сомневался бригадир.
Раз много, значит, надо делать основательно.— Прораб сказала это твердо.
Стоял жаркий и тихий летний вечер. Комары кружились клубами у самой поверхности воды. Это было устье реки Туулиёки. За поселком река впадала в большое озеро, противоположный берег которого виден был узкой полоской только в ясный день. Здесь Туулиёки была такая же широкая, как и текущая далеко на севере река Кемь, на берегах которой родилась и выросла Елена Петровна.
Она уже давно покинула берега родной реки, побывала на многих стройках Карелии, повидала десятки разных рек, но часто, как и сейчас, на берегу Туулиёки, вспоминала места, где проходили ее детство и годы юности и где война отняла у нее все — родных, дом, мечты...
А воспоминаний у человека никто и ничто не в силах отнять.
Поднимаясь с понтонного моста к поселку, она завернула в контору узнать, не вернулся ли из Петрозаводска начальник стройки Воронов. Нет, еще не вернулся. Выходя из конторы, Елена Петровна увидела во дворе двух мальчуганов лет десяти-одиннадцати, вцепившихся друг в друга.
— А ну-ка прекратите! — крикнула она и разняла драчунов.— Что случилось?
— Он убитый, а лезет,— всхлипывая, пробормотал мальчик с круглым, обильно усеянным веснушками лицом.
— Нет, это ты убитый,— горячо возразил другой.— Ложись!
— Ничего не понимаю, поясните толком,— потребовала Елена Петровна.— Как убит, почему?
— Мы играем в войну.
— Ах вот оно что! — Только теперь Елена Петровна заметила, что другие мальчишки бегали поблизости с палками наперевес, «бабахали», падали и снова бежали. За канавой в пыли лежал «пулеметчик» и крутил трещотку.— Вот в чем дело! — повторила Елена Петровна ледяным голосом.— А кто вас научил таким играм?
— Мы сами...
— Сами?! Ну-ка, вояки! — крикнула она.— Немедленно прекратите! Кончилась война. Мир. Давайте все сюда.
Ребята с опаской подходили к Елене Петровне, еще не решаясь расстаться со своим вооружением. Командир, карапуз с разорванной штаниной, с деревянной саблей на боку и пистолетом в руке, подозрительно посмотрел на прораба, потом подал команду:
— Рота, за мной!
Рота пошла не за ним, а впереди его. Елена Петровна оглядела ребят и сказала, отчеканивая каждое слово:
— Чтобы этой игры больше не было!
— А почему? — нерешительно спросил командир.— Каникулы ведь...
— Не надо играть в войну, ребята. Так что сложите оружие. Вот туда, в угол. Живо! Неужели вам не говорят в школе, кто в наше время замышляет войну? Ну, кто?
Ребята, конечно, знали — кто, но молча стояли перед прорабом, растерянные и понурые.
— Ребята, айда купаться,— предложил получивший отставку командир.
В дровяном сарае, закрытом палкой, раздался сильный стук. Это «военнопленные» требовали себе свободу. Их выпустили. И лишь пятки засверкали, когда две армии, только что воевавшие между собой, дружно заспешили к реке.
Из конторы вышел пожилой, тучный мужчина в черном помятом костюме. Он сел на перила и задумчиво закурил.
— Здравствуйте,— Елена Петровна поздоровалась первая.— А я ведь помню вас.
— Да, кажется, встречались.— Мужчина потупился, потом, стараясь не смотреть в глаза, спросил: — Мне бы начальство. Вы, помнится, прораб?
— Да, вроде.
— Я хочу к вам на работу.
К нам? У нас же есть заведующий клубом.
— Да нет. Хватит с меня таких постов. Я ведь не только клубом заведовал. Куда посылали, туда и шел. А теперь хочу жить с народом, вот что.
— А разве вас держали где-нибудь в стороне от народа?
— Так-то оно так. Словом, когда-то я был каменщиком, печки клал.
— Это хорошо. Каменщики нам очень нужны. Пойдем, мы вас оформим.
Они вернулись в контору — она впереди, он за ней. На ходу он говорил:
- Конечно, у меня нет дипломов или как там. Есть Только опыт. Вернее, был когда-то. Не хотелось бы снова ходить в учениках. Семья у меня — трое детей, жена.
— Вашей фамилии я так и не знаю, хотя мы встречались.
- Петриков моя фамилия. Николай Карлович Петриков. Не слышали?
— Кажется, нет.
— Что ж, бывает,— вздохнул мужчина.— Словом, Петриков Николай Карлович.
В отделе кадров быстро договорились. Петриков сел писать заявление. Елена Петровна пожелала ему успеха и вышла.
Деревянные сабли, пистолеты, винтовки лежали на земле у сарая. Сами вояки, наверное, уже забыли о них. С берега доносились крики, веселый галдеж. Вечерело, но стояла такая жара, что Елена Петровна тоже была не прочь выкупаться. Жаль только, что ей уже было не совсем удобно купаться среди деревни, как это делают дети.
Кто в детстве не играл в войну? Какая это была увлекательная, полная романтики игра. А потом, когда, повзрослев, узнаешь, что такое настоящая война, смотришь на такие же игры своих детей с щемящей болью в душе. Тот, кто испытал войну и имеет детей, как-то инстинктивно, даже подсознательно чувствует неприязнь к увлечению их этой игрой.
Елена Петровна не была на фронте, но хорошо знала, что такое война, и не могла пройти равнодушно мимо такой забавы.
Она шла домой, где ее никто не ждал, одинокая, замкнутая, задумчивая. У других кто-то есть дома, о ком-то надо заботиться, кто-то готовит тепло и уют, у нее же никого не было.
Война.
Прошло полтора десятка лет, но она знала, что это такое.
Строитель — мирная профессия, но нет ее беспокойнее. Люди справляют новоселье в только что законченном доме, а строители, будто недовольные своим созданием, опять роют котлованы под новые здания, сносят старые дома или едут куда-то в необжитые края, чтобы начать все сначала.
Елене Петровне было как-то странно получать ордер на отдельную комнату и прописываться на постоянное местожительство в поселке. Двенадцатиметровая комната показалась ей слишком большой: все ее имущество — два чемодана и рюкзак — умещалось в одном углу. Завхоз притащил железную койку, стол и стул. Ей стало даже смешно: неужели ей все-таки придется перейти на оседлый образ жизни. И надолго ли? Ну а если уж оседать, так оседать. Дом не дом, если в нем нет топора, пилы и ложки. Она их приобрела, а сегодня купила комод, этажерку и целую кучу посуды. Добра набралось больше, чем нужно человеку,
привыкшему кочевать с места на место,— и ей пришлось вызвать машину, чтобы привезти покупки домой.
Когда машина остановилась у дома, Елена Петровна обхватила комод руками, подтащила к краю кузова, и не успел шофер выскочить ей на помощь, как комод оказался на крыльце.
— Ну и дал бог бабе силушки! — пробормотал шофер, неся вслед за ней легкую этажерку.
— Спасибо, не надо. Я сама...— поблагодарила Елена Петровна, когда шофер хотел было помочь ей устанавливать мебель.
Он растерянно потоптался на месте, потом незаметно
ушел.
Кое-как расставив мебель, Елена Петровна присела и задумалась. Вот и начинается жизнь в новой комнате. Надо Он обтереть новую мебель. Но в ее хозяйстве не оказалось даже тряпки, и она решила использовать что-нибудь из старого белья. В чемодане ей попали в руки занавески, и она повесила их на окно. Ветерок заколыхал легкий тюль.
Был конец июня. Июнь... Который же это июнь проходит г тех пор, когда Елена Петровна имела свой домик и семьи»? Тогда был сорок первый год. Она мысленно сосчитала и удивилась: «Семнадцатый? Уже семнадцатый июнь! Как летит время!..»
Вспомнив, что время идет, а она до сих пор не привела комнату в порядок, Елена Петровна стала раскладывать книги и тетради с конспектами на этажерке. Иные папки она развязывала и просматривала хранившиеся там старые чертежи. В них — вся ее послевоенная биография. Мысленно Елена Петровна перенеслась во времена этих строек — к удачам и мучительным трудностям. В жизни не всегда получается так гладко и стройно, как на бумаге и в расчетах. Практика вносит свои коррективы. Иногда находится лучине решение, а в другой раз приходится отступать — не натает времени или стройматериалов, чтобы соблюдать расчеты и чертежи.
Не раз Елена Петровна останавливалась у давно построенного ею здания и критически осматривала плоды своего труда. Видела недоделки и ошибки, приходила к таковым мыслям и решениям.
Сейчас она держала в руках чертежи клуба, построено года четыре назад на одном лесопункте. На бумаге он оглядел чуть ли не дворцом. А неделю назад Елена Петровна поехала в командировку на лесопункт. Она была потрясена, когда увидела, в каком состоянии находился клуб теперь. Краска местами осыпалась, перила на крыльце сорваны, дверь держалась на одной петле. Она обошла здание, осмотрев его со всех сторон. Потом решительными шагами вошла в кабинет заведующего клубом. Там шло какое-то заседание. Когда в комнату ворвалась полная и раскрасневшаяся женщина, все удивленно переглянулись, а она оглядывала присутствующих, стараясь угадать, кто из них завклубом. Угадать было нелегко, потому что мужчина, восседавший на месте, где обычно сидит заведующий, показался ей слишком взлохмаченным, сонливым и обрюзгшим. И женщина спросила:
— А кто здесь заведующий?
— Чего вам? — спросил мужчина, моргая глазами.— У нас заседание. Если вы по делу, зайдите попозднее.
— Я по делу, которое следует обсудить на заседании,— Елена Петровна искала взглядом, куда бы ей сесть, но свободных стульев не было.— Значит, это вы превратили клуб в сарай?
— Садитесь, пожалуйста,— завклубом провел пятерней по взъерошенным волосам.— Вы, наверно, из райкома? Или из Петрозаводска? — Он протянул руку, то ли для того чтобы поздороваться, то ли за командировочным удостоверением.
Елена Петровна сделала вид, что не заметила его жеста, и продолжала говорить все напористее:
— Вы хоть раз в жизни поднимались на строительные леса? Вот там бы вы научились уважать труд людей.
— Позвольте. Кто вы такая? — завклубом уже немного оправился.— Я имею право спросить...
— Я строитель. Прораб. Я строила и этот дом.
Завклубом облегченно вздохнул.
— Послушайте, вы пришли не вовремя и по делу, которое вас не касается. Мы не обязаны отчитываться перед вами...
— Как это меня не касается?! — Елена Петровна даже вскочила, но потом взяла себя в руки. Она обвела взглядом окружающих. Что они скажут?
Девушка, уступившая ей свой стул, горячо поддержала Елену Петровну.
— Как тебе не стыдно! — обрушилась она на завклубом.— Товарищ права. Сколько раз тебе говорили...
— Над нашим клубом даже сороки смеются,— поддержали другие.
— Ладно, ладно, достанем средства и сделаем.— За клубом отмахивался от неприятного разговора.
Ему, по-видимому, в голову не приходило, что многое можно сделать своими силами, не доставая на это особых средств.
То ли он завалил работу клуба и его выгнали, то ли он наконец понял, что хороший каменщик полезнее, чем плохой заведующий клубом, и сам ушел. Так или иначе он теперь оказался в Туулилахти. «А может, он и в самом деле неплохой каменщик»,— подумала Елена Петровна о Петри кове.
Елену Петровну обычно считали замкнутой, даже неприветливой, но всегда и во всем справедливой и прямой. Иногда над ней даже подшучивали: «В этой юбке больше мужчины, чем в иных брюках». Елена Петровна была из тех людей, о существовании которых забывают с субботы до понедельника. Правда, иногда ее приглашали на свадьбы и новоселья, но лишь с целью придать им несколько официальный характер. Человек, о котором нельзя даже посплетничать, казался многим неполноценным.
Со станции донесся шум приближающегося поезда. Петровна взглянула на часы. Прибыл пассажирский поезд.
Дорога со станции проходила мимо дома. Вскоре под окном томись знакомые шаги. Елена Петровна выгляну- м на улицу. Да, это шел Михаил Матвеевич Воронов, бывший начальник сплавного рейда, а теперь начальник строй Туулилахти. Он шагал, погрузившись в свои мысли, и никого не замечал.
«Как и я — один на белом свете. И ничего, шагает Елена Петровна с теплой улыбкой посмотрела вслед Воронову. Этих слов она никогда не скажет вслух. Наоборот, для Воронова у нее припасены совсем иные слова. Она имеется за него и потребует объяснить, почему пилорама сих пор в двух километрах от стройки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Это была не сказка, это была — война.
Все люди появляются на свет одинаково, но проживут « мою жизнь и уходят из нее каждый по-своему. В великих штормах истории человек кажется ничтожной пылинкой, но именно они, люди, рождают ураганы и побеждают их определяют развитие истории на сотни и тысячи лет вперед, устанавливают государственные границы и охраняют их.
Отгремела война, и наступил мир. В Карелии это случилось осенью, на полгода раньше, чем на других фронтах. После трех с лишним лет непрерывного орудийного грохота тишина вначале казалась странной. Осторожно и медленно, то и дело останавливаясь и настороженно прислушиваясь и каждому шороху, в карельские леса начали возвращаться
их самые пугливые обитатели — лоси и олени. Люди возвращались по-другому — со звоном топоров и шумом моторов. Уставшие от окопов и землянок, от нужды и тесноты, они больше чем когда-либо тосковали по домашнему теплу и уюту.
Одна Кемь течет на запад, другая — на восток. На берегах рек — две разные жизни, два разных мира, но всюду люди одинаково устали от войны и ее лишений и с одинаковой радостью взялись за мирный труд.
Старая почерневшая избушка вздрогнула. Подгнившие доски на крыше, покрытой зеленым мхом, отделились от стропил и провалились со стуком и грохотом. Потом все замерло. Избушка выстояла.
Гусеницы мощной машины яростно вгрызались в каменистый грунт, на мгновение она поднялась на дыбы, потом отступила и тоже замерла, бессильная сдвинуть с места вековое строение. Только мотор спокойно и тихо урчал, словно намереваясь после короткого отдыха снова взяться за нелегкое дело. Стальная громада не собиралась сдаваться.
— Лебедкой, возьми лебедкой! — Крепкая, ладная женщина лет сорока в темно-синей спецовке и высоких сапогах подошла к кабине трелевочного трактора и властно повторила молодому парню: — Слышишь, включи лебедку!
— Лебедкой дело пойдет,— подтвердили рабочие.— Отойди, Елена Петровна, а то снесет и тебя вместе с бревнами.
Все отошли подальше от трактора и избушки. Даже грузовая машина с прицепом сдвинулась с места и остановилась в пятидесяти метрах.
Заработала лебедка. Стальной трос натянулся как струна. Казалось, дотронься до него рукой — и он загудит басом. Снова гусеницы уперлись в грунт, деловито зашумел мотор, машина вздыбилась. И старая избушка не выдержала. Перекосилось дверное отверстие, посыпались с крыши позеленевшие обломки старых досок, чистый и прозрачный воздух летнего вечера наполнился клубами пыли, мха, гнилой трухи. Зашаталась и провалилась печная труба, обрушились стропила.
Елене Петровне показалось, будто вместе с хранившимся на чердаке всяким хламом вниз полетели каменные круги ручного жернова и расколотая ступа, в которой в былые времена толкли сосновую кору для муки.
«Интересно, кто тут жил?» — подумала она. Вряд ли кто из строителей даже знал об этом. Разрушая старое, люди редко знают, чье жилье идет на слом. Хозяева ветхих избушек давно переселились в новые дома или перебрались в другие края.
— Пошло! — мужчины задорно махали руками.— Валяй! — кричали они трактористу, будто вся сила была в его молодых руках.
А тракторист только крепче сжимал рычаги и, улыбаясь, смотрел, что творилось за его спиной.
Не прошло и трех минут, как стальная машина сделала свое дело. От вековой избушки осталось только хаотическое нагромождение гнилых досок, бревен, камня и сухой глины. Трос, скользнув поверх бревен, еще приволок с собой какое-то гнилье, потом оставил последние куски на земле и стал спокойно наматываться на лебедку. Мотор продолжал работать размеренно и тихо, как и подобает победителю, а каменистый грунт под трактором все еще дрожал. Тракторист выключил мотор и соскочил на землю. К развалинам избушки осторожно вернулась машина с прицепом.
Давайте грузить,— велела Елена Петровна и сама взялась за бревно. Потом задумалась:— Может быть, притащить сюда подъемный кран?
На кой он черт? — один из рабочих презрительно ногой легкий и сухой кусок гнилья.— И прицеп тут вроде ни к чему. И ты отойди, Елена Петровна. Неужели мы, мужчины, без тебя не справимся?
Бригадир подмигнул другим и сказал прорабу с невинным видом:
— Говорят, кое-кто сегодня справит новоселье. Правда ли, Елена Петровна?
— Значит, правда, если говорят,— усмехнулась Елена Петровна.— Не беспокойтесь, приглашу, как только управлюсь.
— Шла бы ты, Елена Петровна, домой. Уж мы как-нибудь без тебя справимся,— предложил бригадир.
А когда она пошла, окликнул ее:
— Елена Петровна, а как насчет досок? Сороковку пустить в расход?
— Конечно, сороковку. Мы не столь богаты, чтобы нагнать плохими досками.
- - Много надо досок,— сомневался бригадир.
Раз много, значит, надо делать основательно.— Прораб сказала это твердо.
Стоял жаркий и тихий летний вечер. Комары кружились клубами у самой поверхности воды. Это было устье реки Туулиёки. За поселком река впадала в большое озеро, противоположный берег которого виден был узкой полоской только в ясный день. Здесь Туулиёки была такая же широкая, как и текущая далеко на севере река Кемь, на берегах которой родилась и выросла Елена Петровна.
Она уже давно покинула берега родной реки, побывала на многих стройках Карелии, повидала десятки разных рек, но часто, как и сейчас, на берегу Туулиёки, вспоминала места, где проходили ее детство и годы юности и где война отняла у нее все — родных, дом, мечты...
А воспоминаний у человека никто и ничто не в силах отнять.
Поднимаясь с понтонного моста к поселку, она завернула в контору узнать, не вернулся ли из Петрозаводска начальник стройки Воронов. Нет, еще не вернулся. Выходя из конторы, Елена Петровна увидела во дворе двух мальчуганов лет десяти-одиннадцати, вцепившихся друг в друга.
— А ну-ка прекратите! — крикнула она и разняла драчунов.— Что случилось?
— Он убитый, а лезет,— всхлипывая, пробормотал мальчик с круглым, обильно усеянным веснушками лицом.
— Нет, это ты убитый,— горячо возразил другой.— Ложись!
— Ничего не понимаю, поясните толком,— потребовала Елена Петровна.— Как убит, почему?
— Мы играем в войну.
— Ах вот оно что! — Только теперь Елена Петровна заметила, что другие мальчишки бегали поблизости с палками наперевес, «бабахали», падали и снова бежали. За канавой в пыли лежал «пулеметчик» и крутил трещотку.— Вот в чем дело! — повторила Елена Петровна ледяным голосом.— А кто вас научил таким играм?
— Мы сами...
— Сами?! Ну-ка, вояки! — крикнула она.— Немедленно прекратите! Кончилась война. Мир. Давайте все сюда.
Ребята с опаской подходили к Елене Петровне, еще не решаясь расстаться со своим вооружением. Командир, карапуз с разорванной штаниной, с деревянной саблей на боку и пистолетом в руке, подозрительно посмотрел на прораба, потом подал команду:
— Рота, за мной!
Рота пошла не за ним, а впереди его. Елена Петровна оглядела ребят и сказала, отчеканивая каждое слово:
— Чтобы этой игры больше не было!
— А почему? — нерешительно спросил командир.— Каникулы ведь...
— Не надо играть в войну, ребята. Так что сложите оружие. Вот туда, в угол. Живо! Неужели вам не говорят в школе, кто в наше время замышляет войну? Ну, кто?
Ребята, конечно, знали — кто, но молча стояли перед прорабом, растерянные и понурые.
— Ребята, айда купаться,— предложил получивший отставку командир.
В дровяном сарае, закрытом палкой, раздался сильный стук. Это «военнопленные» требовали себе свободу. Их выпустили. И лишь пятки засверкали, когда две армии, только что воевавшие между собой, дружно заспешили к реке.
Из конторы вышел пожилой, тучный мужчина в черном помятом костюме. Он сел на перила и задумчиво закурил.
— Здравствуйте,— Елена Петровна поздоровалась первая.— А я ведь помню вас.
— Да, кажется, встречались.— Мужчина потупился, потом, стараясь не смотреть в глаза, спросил: — Мне бы начальство. Вы, помнится, прораб?
— Да, вроде.
— Я хочу к вам на работу.
К нам? У нас же есть заведующий клубом.
— Да нет. Хватит с меня таких постов. Я ведь не только клубом заведовал. Куда посылали, туда и шел. А теперь хочу жить с народом, вот что.
— А разве вас держали где-нибудь в стороне от народа?
— Так-то оно так. Словом, когда-то я был каменщиком, печки клал.
— Это хорошо. Каменщики нам очень нужны. Пойдем, мы вас оформим.
Они вернулись в контору — она впереди, он за ней. На ходу он говорил:
- Конечно, у меня нет дипломов или как там. Есть Только опыт. Вернее, был когда-то. Не хотелось бы снова ходить в учениках. Семья у меня — трое детей, жена.
— Вашей фамилии я так и не знаю, хотя мы встречались.
- Петриков моя фамилия. Николай Карлович Петриков. Не слышали?
— Кажется, нет.
— Что ж, бывает,— вздохнул мужчина.— Словом, Петриков Николай Карлович.
В отделе кадров быстро договорились. Петриков сел писать заявление. Елена Петровна пожелала ему успеха и вышла.
Деревянные сабли, пистолеты, винтовки лежали на земле у сарая. Сами вояки, наверное, уже забыли о них. С берега доносились крики, веселый галдеж. Вечерело, но стояла такая жара, что Елена Петровна тоже была не прочь выкупаться. Жаль только, что ей уже было не совсем удобно купаться среди деревни, как это делают дети.
Кто в детстве не играл в войну? Какая это была увлекательная, полная романтики игра. А потом, когда, повзрослев, узнаешь, что такое настоящая война, смотришь на такие же игры своих детей с щемящей болью в душе. Тот, кто испытал войну и имеет детей, как-то инстинктивно, даже подсознательно чувствует неприязнь к увлечению их этой игрой.
Елена Петровна не была на фронте, но хорошо знала, что такое война, и не могла пройти равнодушно мимо такой забавы.
Она шла домой, где ее никто не ждал, одинокая, замкнутая, задумчивая. У других кто-то есть дома, о ком-то надо заботиться, кто-то готовит тепло и уют, у нее же никого не было.
Война.
Прошло полтора десятка лет, но она знала, что это такое.
Строитель — мирная профессия, но нет ее беспокойнее. Люди справляют новоселье в только что законченном доме, а строители, будто недовольные своим созданием, опять роют котлованы под новые здания, сносят старые дома или едут куда-то в необжитые края, чтобы начать все сначала.
Елене Петровне было как-то странно получать ордер на отдельную комнату и прописываться на постоянное местожительство в поселке. Двенадцатиметровая комната показалась ей слишком большой: все ее имущество — два чемодана и рюкзак — умещалось в одном углу. Завхоз притащил железную койку, стол и стул. Ей стало даже смешно: неужели ей все-таки придется перейти на оседлый образ жизни. И надолго ли? Ну а если уж оседать, так оседать. Дом не дом, если в нем нет топора, пилы и ложки. Она их приобрела, а сегодня купила комод, этажерку и целую кучу посуды. Добра набралось больше, чем нужно человеку,
привыкшему кочевать с места на место,— и ей пришлось вызвать машину, чтобы привезти покупки домой.
Когда машина остановилась у дома, Елена Петровна обхватила комод руками, подтащила к краю кузова, и не успел шофер выскочить ей на помощь, как комод оказался на крыльце.
— Ну и дал бог бабе силушки! — пробормотал шофер, неся вслед за ней легкую этажерку.
— Спасибо, не надо. Я сама...— поблагодарила Елена Петровна, когда шофер хотел было помочь ей устанавливать мебель.
Он растерянно потоптался на месте, потом незаметно
ушел.
Кое-как расставив мебель, Елена Петровна присела и задумалась. Вот и начинается жизнь в новой комнате. Надо Он обтереть новую мебель. Но в ее хозяйстве не оказалось даже тряпки, и она решила использовать что-нибудь из старого белья. В чемодане ей попали в руки занавески, и она повесила их на окно. Ветерок заколыхал легкий тюль.
Был конец июня. Июнь... Который же это июнь проходит г тех пор, когда Елена Петровна имела свой домик и семьи»? Тогда был сорок первый год. Она мысленно сосчитала и удивилась: «Семнадцатый? Уже семнадцатый июнь! Как летит время!..»
Вспомнив, что время идет, а она до сих пор не привела комнату в порядок, Елена Петровна стала раскладывать книги и тетради с конспектами на этажерке. Иные папки она развязывала и просматривала хранившиеся там старые чертежи. В них — вся ее послевоенная биография. Мысленно Елена Петровна перенеслась во времена этих строек — к удачам и мучительным трудностям. В жизни не всегда получается так гладко и стройно, как на бумаге и в расчетах. Практика вносит свои коррективы. Иногда находится лучине решение, а в другой раз приходится отступать — не натает времени или стройматериалов, чтобы соблюдать расчеты и чертежи.
Не раз Елена Петровна останавливалась у давно построенного ею здания и критически осматривала плоды своего труда. Видела недоделки и ошибки, приходила к таковым мыслям и решениям.
Сейчас она держала в руках чертежи клуба, построено года четыре назад на одном лесопункте. На бумаге он оглядел чуть ли не дворцом. А неделю назад Елена Петровна поехала в командировку на лесопункт. Она была потрясена, когда увидела, в каком состоянии находился клуб теперь. Краска местами осыпалась, перила на крыльце сорваны, дверь держалась на одной петле. Она обошла здание, осмотрев его со всех сторон. Потом решительными шагами вошла в кабинет заведующего клубом. Там шло какое-то заседание. Когда в комнату ворвалась полная и раскрасневшаяся женщина, все удивленно переглянулись, а она оглядывала присутствующих, стараясь угадать, кто из них завклубом. Угадать было нелегко, потому что мужчина, восседавший на месте, где обычно сидит заведующий, показался ей слишком взлохмаченным, сонливым и обрюзгшим. И женщина спросила:
— А кто здесь заведующий?
— Чего вам? — спросил мужчина, моргая глазами.— У нас заседание. Если вы по делу, зайдите попозднее.
— Я по делу, которое следует обсудить на заседании,— Елена Петровна искала взглядом, куда бы ей сесть, но свободных стульев не было.— Значит, это вы превратили клуб в сарай?
— Садитесь, пожалуйста,— завклубом провел пятерней по взъерошенным волосам.— Вы, наверно, из райкома? Или из Петрозаводска? — Он протянул руку, то ли для того чтобы поздороваться, то ли за командировочным удостоверением.
Елена Петровна сделала вид, что не заметила его жеста, и продолжала говорить все напористее:
— Вы хоть раз в жизни поднимались на строительные леса? Вот там бы вы научились уважать труд людей.
— Позвольте. Кто вы такая? — завклубом уже немного оправился.— Я имею право спросить...
— Я строитель. Прораб. Я строила и этот дом.
Завклубом облегченно вздохнул.
— Послушайте, вы пришли не вовремя и по делу, которое вас не касается. Мы не обязаны отчитываться перед вами...
— Как это меня не касается?! — Елена Петровна даже вскочила, но потом взяла себя в руки. Она обвела взглядом окружающих. Что они скажут?
Девушка, уступившая ей свой стул, горячо поддержала Елену Петровну.
— Как тебе не стыдно! — обрушилась она на завклубом.— Товарищ права. Сколько раз тебе говорили...
— Над нашим клубом даже сороки смеются,— поддержали другие.
— Ладно, ладно, достанем средства и сделаем.— За клубом отмахивался от неприятного разговора.
Ему, по-видимому, в голову не приходило, что многое можно сделать своими силами, не доставая на это особых средств.
То ли он завалил работу клуба и его выгнали, то ли он наконец понял, что хороший каменщик полезнее, чем плохой заведующий клубом, и сам ушел. Так или иначе он теперь оказался в Туулилахти. «А может, он и в самом деле неплохой каменщик»,— подумала Елена Петровна о Петри кове.
Елену Петровну обычно считали замкнутой, даже неприветливой, но всегда и во всем справедливой и прямой. Иногда над ней даже подшучивали: «В этой юбке больше мужчины, чем в иных брюках». Елена Петровна была из тех людей, о существовании которых забывают с субботы до понедельника. Правда, иногда ее приглашали на свадьбы и новоселья, но лишь с целью придать им несколько официальный характер. Человек, о котором нельзя даже посплетничать, казался многим неполноценным.
Со станции донесся шум приближающегося поезда. Петровна взглянула на часы. Прибыл пассажирский поезд.
Дорога со станции проходила мимо дома. Вскоре под окном томись знакомые шаги. Елена Петровна выгляну- м на улицу. Да, это шел Михаил Матвеевич Воронов, бывший начальник сплавного рейда, а теперь начальник строй Туулилахти. Он шагал, погрузившись в свои мысли, и никого не замечал.
«Как и я — один на белом свете. И ничего, шагает Елена Петровна с теплой улыбкой посмотрела вслед Воронову. Этих слов она никогда не скажет вслух. Наоборот, для Воронова у нее припасены совсем иные слова. Она имеется за него и потребует объяснить, почему пилорама сих пор в двух километрах от стройки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31