..
— Ладно, ладно, мама, не надо,— бормочет он, а у самого на глазах слезы, и сквозь эти слезы — живой мгновенной чередой все эти дрова, поездки, когда всю дорогу, чтобы не замерзнуть в леденящем дыхание морозе — бегом, бегом, бегом за санями, на обгон тихо идущей лошади, потом обратно ей навстречу, и так до самого ночлега, чтобы утром снова начать этот бег... А еловая ветвина Янлыка Андрия, а сосед Яновский мерзлой щепой по шее, а это бесконечное кайык-иге, кайык-иге, а эти штаны в постоянных латках, а Татьяна Бессонова, а рубец на спине от нагайки... Но было и другое: и отец, и дядя Тойгизя, и дядя Ямаш, и крестный, и сказки ихние, и Кокша-патыр тоже был, как весной на сплаве в лодке плывет, так и вспомнит его, словно живого... Как много всего было уже, и как все круто переплелось, перепуталось в короткой жизни «Йывана...
— Ляттно. мама, ладно, не надо. Все уже позади, все тошке сидеть да на грибах!..— И засмеялась тихо над своей недавней печалью.
Помолчали. От дома Яновских слышался разборчиво мужской говор, а из туманной полуночной тишины озерного конца деревни все еще летел и летел плясовой перебор уставшей гармошки.
— Я нынче опять в бор хочу на всю зиму,— сказал Йыван.— Отпустишь ли?
— Ты сам теперь хозяин,— отвечает Овыча.— Как решишь.
— А что зимой в деревне делать? С молотьбой закончим, дров вам на зиму наготовлю и пойду — нынче, говорят, торги ранние, в конце месяца...
— С лошадью пойдешь?
— Да думаю пешим, а лошадь дома пускай — тоже работы хватит.
И Овыча согласно кивает головой.
От огородов все выше и выше поднимается белесый туман, черемуховые кусты в логу уже утонули — только вершинки чернеются копешками сена... А в той стороне, где Царев, уже широко, празднично заалело. И, перебивая неожиданно всплывший лик Серафимы Васильевны, поспешно говорит:
— Пойдем, мама, холодно что-то...
В сенях, выждав, когда Йыван затворит на вертляк дверь, спрашивает лукавым, смеющимся шепотом:
— Так и не скажешь, по какому делу мужик-то в тарантасе из Царева к тебе приезжал?
— А, этот...— отвечает Йыван.— Да так... На работу один хозяин звал, да не хочется мне к нему.
2
Почти все конторы царевских купцов-лесопромышленников были на Кирпичной улице, и сегодня, на другой день после торга, с раннего утра здесь собрались мужики со всего уезда: из ближних деревень пришел каждый, кого нужда прижала искать на зиму работы, а из дальних —
На Тихвинской, мощенной булыжником, народу было поменьше, и Йыван, постояв перед домом Ратмановых, сотнями лаптей, тонкой солнечной кисеей висела по Кирпичной улице.
Незнакомое слово «сквозная фаза» долетело до слуха Йывана, и, подойдя с тылу к плотно сбившейся артели, он услышал, как чернобородый, с красным от волнения лицом и слегка ошалевшими круглыми глазами, докладывал напряженно молчавшим мужикам:
— Такое дело, ребяты... Перву очередь хозяин отдаст артелям сквозной фазы...— Тут еще больше глаза его выкатились, но мужики глухо молчали, глядя ему в рот, и он продолжал, вопросиь самого себя:—Чего така фаза ро-бит?— И отвечал сам себе, хватая оттопыренный толстый палец на правой руке: — Во-первых, построить балаган по-черному размером по размещению рабочей силы и стойла для размещения конной силы. — Он вздохнул и, загнув указательный палец, схватился за другой. — Во-вторых, прокладка дороги и содержание. Bo-третьих...— Он насупился, вспоминая.— Аха, во-третьих, заготовить по указке приказчика размер этих, как его, сортиментов. Во-чет-вертых, вывозка на чистую из делянки. Bo-пятых, погрузить в плоты с устройством оплотины тип бабочной.— И, еще подумав, поводя глазами по лицам мужиков, сказал вдруг тихо, пришибленно, держа на весу красный волосатый кулак: — Такая фаза, ребяты...
Мужики враз вздохнули, отступили в раздумье, разрядив кольцо.
— Вроде прежняя работа,— сказал один, тяжело ворочая словами,— да кака така фаза?..
— Сквозная, говорю же!
— Сквозная-то сквозная, да как по части оплаты?..
— Ты думай, как по части работы сначала,— обрезал его высокий мужик с огромными заплатами на коленях.— А в зависимости от работы выходит оплата.
— Во, это верно! — сказал чернобородый.— Какой лес, какая вывозка...
Йыван, не теряя времени, направился дальше, но и у конторы «Братья Губины» тоже шелестело это странное слово «фаза», и у конторы «Кутасов и К°» мужики тоже чесали в затылках, говоря:
— Как1 бы эта фаза боком не вышла... Сквозная, винесколько раз прочитав витую белую надпись на красной жести: «Торговый дом Булыгина и К°», решился.
«...захожу в помещение народу мужиков очень много на мягком стуле из дубового дерева сидит за столом здоровый человек средних лет на лицо знакомый по имени Самсон Самсонович лицо смуглое разговор чисто русский по выражению в некоторых словах выходит заметно на инородческий лад одет чисто в костюме на груди цепка к часам на ногах светлые сапоги около его стоят два мужика ведут разговор сквозная фаза эти два мужика отошли на согласование.
Подхожу начинаю спрашивать нет ли работы, а он мне задает вопрос сколько у нас лошадей, а я говорю мне одному пешему, а он тем более одному нет работы, а маркировать задаю вопрос, а на эту работу еще рано на пристанях нет ни одного бревна...»
Вышел Йыван на улицу, надел картуз, потом быстро, почти бегом посередине горбатой булыжной улицы побежал обратно на Кирпичную. Здесь было по-прежнему шумно и пыльно. У конторы Лебедевых все еще стояла артель со своим чернобородым атаманом. Но, видимо, дело подвинулось к концу, потому что он, когда побежал Йыван, отрешенно махнул красным кулаком и сказал, матюгнувшись:
— Ну что, ребяты, фаза так фаза, хрен с ней, может, и обойдется.
И сразу все облегченно зашумели, поддакивая, табуном поднялись на крыльцо, нетерпеливо затолпились в дверях.
Йыван вошел следом за ними.
«...мужики стоявшие окружили, а он сидит, мне и не видно голос все же грубый. Долго рассуждал с мужиками я понял что им предлагал работу начиная с заготовки и кончая погрузкой в плоты и наконец мужики согласи-
дела. Конечно, при расчете, может, и больше у тебя барыша будет с трех-то артелей, да ведь сколько ты сам измотаешься, да и дело на одном месте: как ни бейся, сто два-
грамотные подписались и хозяин сказал идите в волостное правление и там засвидетельствуйте и дает на марки денег 2 рубля попрощались и вышли.
В этот момент смотрю хозяин ростом средний коренастый волосы черные одет в рубашке материал светло синий в полоску сверху жилет висит цепка на борте похоже в грудном кармане часы шаровары плисовые на ногах кожаные сапоги лакированные пояс с витой веревкой с кистями темного малинового цвета.
В этот момент хозяин позвал сторожа времени один час и сказал собирай обед.
В этот момент я подошел к нему к столу заговорил ищу работу, а ты с кем отвечаю один, а что же для одного можно работы найти, а что ты умеешь делать.
Я ему говорю могу плотничать маркировать грамотный весной на плоты хожу, а нынче ходил на корме Шмелеву за 20 рублей холостой. Хозяин на меня смотрит с головы до ног, а рост у меня 10 четвертей и говорит у меня есть сын Петр тоже холостой на один год против вас моложе вот вы будете вместе работать куда пошлю.
Все же на словах не поверил рядом комната говорит Ваня дай бумагу и карандаш.
Выходит молодой конторщик одет хорошо костюм шаровары черные диагоналевые кожаные сапоги лицо румяное ростом с меня только поздоровше дает бумагу.
Хозяин говорит пишите имя отчество и фамилию из какой деревни волости уезда о семейном положении.
В этот момент сторож сказал обед на столе...»
3
Семен Афанасьевич обедал с сыном Иваном в столовой на втором этаже своего городского дома.
Главный же дом Лебедевых был в деревне Аргамаче, там они жили своим хозяйством и всей большой семьей: три сына Семена Афанасьевича были женаты, в холостых ходил двадцатилетний Петруха, младший и любимый сын Семена Афанасьевича. На будущее лето придет его очень умные глаза, говорит ему, не тая своего счастливого расположения:
—- А легкая у тебя рука, Ваня!..
— Эта артель Румелева вроде ничего,— отвечает польщенный Иван, еще больше алея — не часто отец говорит так ласково со старшими сыновьями.
— Я его знаю,— роняет, помолчав, отец. Он думал сейчас вовсе не об этих договорах, а о вчерашнем торге, на котором так удачно купил леса плотов на двести, даже не испытав привычного волнения: достойного соперника, мосле того как на рождество умер старик Булыгин, у Лебедева не было. И то еще радовало Семена Афанасьевича, что как раз по времени подошло дело и со сквозными артелями: не будь их, не поднять бы, пожалуй, такую работу... Его слегка осердило теперь то, что Иван не угадал эту его главную МЫСЛЬ.
Этот Румелев еще при дяде, при Афанасии Ивановиче у нас работал. — И, помолчав, похлебав постных щей, которые варил им сторож Шабаров, уже спокойнее, добрее добавил:—Вороватый мужик, за ним смотреть надо. Как-то дело было, ты еще в училище учился, приехал в делянку перед рождеством, а они домой сбираются, на возу дверные косяки. Оштрафовал на тридцатку, что делать.
— Может, зря теперь взяли?
— Дело-то он знает хорошо, работать умеет, вот и взял, да смотреть за ним надо будет. Ничего...— И внезапно ухмыляется, глаза черные под седоватой насупленной бровью смеются:—А как от сквозной фазы ошалели!..
— Дикари! — хохочет Иван.
— Нет, Ваня, ты на это не рассчитывай, — замечает строго Семен Афанасьевич, пресекая взглядом смех сына.— Свою копейку они считают лучше нас с тобой.
— Это-то так...
— А ведь если признаться, не зря в затылках-то чешут, а? Вроде и та же работа: вали да вози, а оно, брат, при сквозной фазе другая картина. Ты подумай, Ваня, раньше у тебя, к примеру, на делянке три работы: валка, вывозка и плоты, и на каждой маленькая артель.
дцать сажень делового с делянки за зиму — и хоть ты тресни. Дед еще твой голову ломал над этим делом. Запрется у себя и давай считать: артель увеличить — барыш меньше, вальщиков прибавить, лошадей убавить — опять не то. Так и бились на одном месте. Не-ет, Ваня, сквозная фаза — дело хорошее, оно пойдет, только подавай лесок. Они там в своей артели сами все распределят, ты и не суйся. А торыга...— опять улыбнулся, глядя на непонятливые, живые глаза сына,— торыга не меньше будет, понял меня.
— А кто придумал эту сквозную фазу, папа?
— А бог его знает кто. Как-то само дело к тому клонилось... Это что же нам старик приготовил? Ага, яичница. Добро.
— Говорят, Шмелев с Волги привез, когда на сормовской верфи был...
— Ну, может, и он, а может, и кто другой, какая теперь разница, только, говорю, само дело к тому вплотную подошло.
И, доев томленую в горшке яичницу, откинулся на спинку стула, выдернул из кармашка часы.
— Говорят, молодой Булыгин из Питера явился,— сказал Иван.
Семен Афанасьевич только рукой взмахнул:
— Пропал Антон, пропал...
— Худой, говорят, как доска, страшный,— подзадоривал Иван отца на приятный для себя разговор.
— Вот, вот, этого и ждать надо было. А ведь еще, помню, отец говаривал самому-то Булыгину: «В бор Антошку гони, в бор, как самого-то гоняли! В бор надо, а не в университеты!» Ну так вот они, университеты-то...— И, насупившись, строго глядя на сына:—А тебе, Иван, скажу так: когда работник твой толстее борова, а если ты хуже палки, тут, брат, конечно, вырождение.— И, щелкнув крышкой часов, поднялся, ловко, одним взмахом набросил гимнастерку, оправил малиновый пояс и, твердо, молодо ступая, пошел в контору.
— Написал, — с веселой почтительностью отвечал парень, протягивая бумагу. Семен Афанасьевич взял и, слегка удивившись хорошему почерку и ровным строкам, стал читать. На бумаге было написано так:
Город Царевококшайск дом Семена Афанасьевича Лебедева от сына умершего крестьянина деревни Нурвел Арбанской волости Царево-кокшайского уезда Казанской губернии Ваштарова Ивана Александровича
Прошение
Прошу милостивый государь дать мне работу с оплатой помесячно
Проситель Ваштаров
сентября 24 дня
Хмыкнул, отдал бумагу подошедшему сыну:
— Смотри, какой грамотей!
— Начальную школу кончил с похвальным листом,— отрапортовал Йыван.
— А знаки препинания ставить не научился? Парень, не ожидавший, видимо, ничего кроме похвалы
за свое прошение, смутился:
— Как же, умею... Запятая перед «а» ставится, точка — когда конец.
— Ну, это ничего,— сказал Семен Афанасьевич.— Неплохо.— И уже с решительной, грубоватой беспрекословностью: — Могу тебя взять на зиму маркировать, а с осени клеймить прислужной лес и дрова в делянках. Работать будешь с моим сыном Петром, ты его должен слушаться и исполнять все, что он скажет. Первоначально за месяц кладу тебе десять рублей, квартира в мой счет. Если будешь работать у нас в деревне Аргамач, поздоровались с Петром Семеновичем он его назвал по-марийски Карасим Кугызай вместе сели за стол, а это кто будет, а это Ваштаров Иван мы с ним будем клеймить
котомки не большие взяли хлеба и картошки немножко дошли до лесосеки сели на бревна хозяйский сын вынул из котомки клеймо и сказал подай и ты мне свое здесь
те уже гомонили мужики):— Иван Семенович, запиши и дай памятку: явиться к третьему октября в деревню Большой Шап к Кугу Карасиму.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Суббота мать истопила баню вымылся воскресенье отдохнул сходил к дяде Демиду поговорил вспомнили деда Миклая сказал можешь брать лошадь за отработку будешь весной пахать говорит согласен.
Понедельник мать печку рано затопила сварила щи картошку обулся в лапти умылся мать накормила подала котомку распростился с сестрой в школу тоже собирается, а мать за мной сказал матери что не скоро домой вернусь на том и расстались.
Идти дорогу знаю прямо мимо рощи потом выйти на шапинскую дорогу расстояние 12 верст я на ноги легкий делаю 7 верст в час без ноши, а сегодня котомка не легкая около пуда.
Подхожу к деревне стоит у полевых ворот мужик спрашиваю где живет Кугу Карасим говорит через дом на правую руку.
Подхожу к дому как раз выходит со двора баба спрашиваю здесь кто живет, она отзывается Карасим спрашиваю дома нет ушел в лес, а чужих людей нет отвечает никого нет захожу на двор никого не видно захожу в избу стоит женщина начинаю ее спрашивать здесь квартира хозяина лесопромышленника Лебедева она отвечает здесь.
Время идет наступает вечер заходит в дом здоровый высокий парень лицо шадровитое одет хорошо пинджак шаровары черного сукна гладкого фабричного шапка острая барашковая на ногах чесанки в резиновых галошах с плеч снимает котомку и вынимает хлеб мясо вареное и сырое сахару фунта два клейма с буквами С. А. Л. Спрашивает он меня не ты будешь из деревни Нурвел Ваштаров Иван отвечаю да ну вот мы с тобой будем клеймить.
Хозяйка согрела самовар стали вместе пить чай у меня хлеб сахар варенье и кусочек мяса. Заявился хозяин дядя Карасим говорит Ваштарова я знал, а я говорю сам его знаю и рассказал дядя Карасим удивлялся вспоминал отца и дядю Тойгизю и многих. Стали беседовать и рассуждать как мы должны работать и питаться я стал настаивать лечь на ночной отдых хозяин дал нам место спать на полатях.
Утром встали обулись умылись хозяйка поставила чайник сварила картошек позавтракали у Петра Семеновича карманные часы посмотрел на часы и сказал уже без 10 минут 7 часов оделись и вышли на двор насадили топором на клейма черенки пошли вдоль деревни в бор за версту прошли стало видно свежая лесосека плахи толстые кряжи колотые на четыре части и пополам есть и кругляк сделаны пролыски две три дорожки все сложено в клетки. Вот промолвил мой молодой хозяин Петр Семенович будем клеймить оба конца здесь 200 куб. саженей, а в сажени плах 120 — 125 если клеймить оба конца то потребуется делать 70 тысяч ударов по 35 тысяч тебе и мне за короткий день сделаем по 2 тысячи ударов то нам хватит на 18 дней при хорошей погоде.
Начали клеймить с 8 часов утра, а как стемнеется идем на квартиру приходим в дом на столе тусклый огонь из пятилинейной лампы проницает еле светит через несколько времени хозяйка нальет щи или супу глиняную тарелку с жадностью хлебаем проголодавшись за день работы не взявши в рот ни крошки поужинаем делать нечего сидим на широкой лавке как живые пеньки, а стены потолок и пол грязные в избе холодновато зимних рам нет посуда вся черная глиняная ведра водоносные деревянные.
Проработали с Петром Семеновичем около 3 недель работали хорошо ходили каждый день кроме одного дня дождь и один день отдыхаем сидим на лавке рассуждаем между собой если покинуть эту квартиру и переселиться в Шимаевский казенный дом где живет лесная стража и лесники расстояние будет ходить на другую лесосеку 6 верст, а отсюда 10 верст.
Утром чайку выпили и хлеба с горячими картошками подзакусили поблагодарили хозяйку и хозяина и Петр сказались выходим на дворе уже сплошь бело.
Заходим в дом Семен Афанасьевич встречает на столе самовар парует, а мне говорит ты Иван пока живи с работником есть у нас работник Василий из Арбан иди к не оставим спрячем таскаться с ними завтра снова нести сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Ладно, ладно, мама, не надо,— бормочет он, а у самого на глазах слезы, и сквозь эти слезы — живой мгновенной чередой все эти дрова, поездки, когда всю дорогу, чтобы не замерзнуть в леденящем дыхание морозе — бегом, бегом, бегом за санями, на обгон тихо идущей лошади, потом обратно ей навстречу, и так до самого ночлега, чтобы утром снова начать этот бег... А еловая ветвина Янлыка Андрия, а сосед Яновский мерзлой щепой по шее, а это бесконечное кайык-иге, кайык-иге, а эти штаны в постоянных латках, а Татьяна Бессонова, а рубец на спине от нагайки... Но было и другое: и отец, и дядя Тойгизя, и дядя Ямаш, и крестный, и сказки ихние, и Кокша-патыр тоже был, как весной на сплаве в лодке плывет, так и вспомнит его, словно живого... Как много всего было уже, и как все круто переплелось, перепуталось в короткой жизни «Йывана...
— Ляттно. мама, ладно, не надо. Все уже позади, все тошке сидеть да на грибах!..— И засмеялась тихо над своей недавней печалью.
Помолчали. От дома Яновских слышался разборчиво мужской говор, а из туманной полуночной тишины озерного конца деревни все еще летел и летел плясовой перебор уставшей гармошки.
— Я нынче опять в бор хочу на всю зиму,— сказал Йыван.— Отпустишь ли?
— Ты сам теперь хозяин,— отвечает Овыча.— Как решишь.
— А что зимой в деревне делать? С молотьбой закончим, дров вам на зиму наготовлю и пойду — нынче, говорят, торги ранние, в конце месяца...
— С лошадью пойдешь?
— Да думаю пешим, а лошадь дома пускай — тоже работы хватит.
И Овыча согласно кивает головой.
От огородов все выше и выше поднимается белесый туман, черемуховые кусты в логу уже утонули — только вершинки чернеются копешками сена... А в той стороне, где Царев, уже широко, празднично заалело. И, перебивая неожиданно всплывший лик Серафимы Васильевны, поспешно говорит:
— Пойдем, мама, холодно что-то...
В сенях, выждав, когда Йыван затворит на вертляк дверь, спрашивает лукавым, смеющимся шепотом:
— Так и не скажешь, по какому делу мужик-то в тарантасе из Царева к тебе приезжал?
— А, этот...— отвечает Йыван.— Да так... На работу один хозяин звал, да не хочется мне к нему.
2
Почти все конторы царевских купцов-лесопромышленников были на Кирпичной улице, и сегодня, на другой день после торга, с раннего утра здесь собрались мужики со всего уезда: из ближних деревень пришел каждый, кого нужда прижала искать на зиму работы, а из дальних —
На Тихвинской, мощенной булыжником, народу было поменьше, и Йыван, постояв перед домом Ратмановых, сотнями лаптей, тонкой солнечной кисеей висела по Кирпичной улице.
Незнакомое слово «сквозная фаза» долетело до слуха Йывана, и, подойдя с тылу к плотно сбившейся артели, он услышал, как чернобородый, с красным от волнения лицом и слегка ошалевшими круглыми глазами, докладывал напряженно молчавшим мужикам:
— Такое дело, ребяты... Перву очередь хозяин отдаст артелям сквозной фазы...— Тут еще больше глаза его выкатились, но мужики глухо молчали, глядя ему в рот, и он продолжал, вопросиь самого себя:—Чего така фаза ро-бит?— И отвечал сам себе, хватая оттопыренный толстый палец на правой руке: — Во-первых, построить балаган по-черному размером по размещению рабочей силы и стойла для размещения конной силы. — Он вздохнул и, загнув указательный палец, схватился за другой. — Во-вторых, прокладка дороги и содержание. Bo-третьих...— Он насупился, вспоминая.— Аха, во-третьих, заготовить по указке приказчика размер этих, как его, сортиментов. Во-чет-вертых, вывозка на чистую из делянки. Bo-пятых, погрузить в плоты с устройством оплотины тип бабочной.— И, еще подумав, поводя глазами по лицам мужиков, сказал вдруг тихо, пришибленно, держа на весу красный волосатый кулак: — Такая фаза, ребяты...
Мужики враз вздохнули, отступили в раздумье, разрядив кольцо.
— Вроде прежняя работа,— сказал один, тяжело ворочая словами,— да кака така фаза?..
— Сквозная, говорю же!
— Сквозная-то сквозная, да как по части оплаты?..
— Ты думай, как по части работы сначала,— обрезал его высокий мужик с огромными заплатами на коленях.— А в зависимости от работы выходит оплата.
— Во, это верно! — сказал чернобородый.— Какой лес, какая вывозка...
Йыван, не теряя времени, направился дальше, но и у конторы «Братья Губины» тоже шелестело это странное слово «фаза», и у конторы «Кутасов и К°» мужики тоже чесали в затылках, говоря:
— Как1 бы эта фаза боком не вышла... Сквозная, винесколько раз прочитав витую белую надпись на красной жести: «Торговый дом Булыгина и К°», решился.
«...захожу в помещение народу мужиков очень много на мягком стуле из дубового дерева сидит за столом здоровый человек средних лет на лицо знакомый по имени Самсон Самсонович лицо смуглое разговор чисто русский по выражению в некоторых словах выходит заметно на инородческий лад одет чисто в костюме на груди цепка к часам на ногах светлые сапоги около его стоят два мужика ведут разговор сквозная фаза эти два мужика отошли на согласование.
Подхожу начинаю спрашивать нет ли работы, а он мне задает вопрос сколько у нас лошадей, а я говорю мне одному пешему, а он тем более одному нет работы, а маркировать задаю вопрос, а на эту работу еще рано на пристанях нет ни одного бревна...»
Вышел Йыван на улицу, надел картуз, потом быстро, почти бегом посередине горбатой булыжной улицы побежал обратно на Кирпичную. Здесь было по-прежнему шумно и пыльно. У конторы Лебедевых все еще стояла артель со своим чернобородым атаманом. Но, видимо, дело подвинулось к концу, потому что он, когда побежал Йыван, отрешенно махнул красным кулаком и сказал, матюгнувшись:
— Ну что, ребяты, фаза так фаза, хрен с ней, может, и обойдется.
И сразу все облегченно зашумели, поддакивая, табуном поднялись на крыльцо, нетерпеливо затолпились в дверях.
Йыван вошел следом за ними.
«...мужики стоявшие окружили, а он сидит, мне и не видно голос все же грубый. Долго рассуждал с мужиками я понял что им предлагал работу начиная с заготовки и кончая погрузкой в плоты и наконец мужики согласи-
дела. Конечно, при расчете, может, и больше у тебя барыша будет с трех-то артелей, да ведь сколько ты сам измотаешься, да и дело на одном месте: как ни бейся, сто два-
грамотные подписались и хозяин сказал идите в волостное правление и там засвидетельствуйте и дает на марки денег 2 рубля попрощались и вышли.
В этот момент смотрю хозяин ростом средний коренастый волосы черные одет в рубашке материал светло синий в полоску сверху жилет висит цепка на борте похоже в грудном кармане часы шаровары плисовые на ногах кожаные сапоги лакированные пояс с витой веревкой с кистями темного малинового цвета.
В этот момент хозяин позвал сторожа времени один час и сказал собирай обед.
В этот момент я подошел к нему к столу заговорил ищу работу, а ты с кем отвечаю один, а что же для одного можно работы найти, а что ты умеешь делать.
Я ему говорю могу плотничать маркировать грамотный весной на плоты хожу, а нынче ходил на корме Шмелеву за 20 рублей холостой. Хозяин на меня смотрит с головы до ног, а рост у меня 10 четвертей и говорит у меня есть сын Петр тоже холостой на один год против вас моложе вот вы будете вместе работать куда пошлю.
Все же на словах не поверил рядом комната говорит Ваня дай бумагу и карандаш.
Выходит молодой конторщик одет хорошо костюм шаровары черные диагоналевые кожаные сапоги лицо румяное ростом с меня только поздоровше дает бумагу.
Хозяин говорит пишите имя отчество и фамилию из какой деревни волости уезда о семейном положении.
В этот момент сторож сказал обед на столе...»
3
Семен Афанасьевич обедал с сыном Иваном в столовой на втором этаже своего городского дома.
Главный же дом Лебедевых был в деревне Аргамаче, там они жили своим хозяйством и всей большой семьей: три сына Семена Афанасьевича были женаты, в холостых ходил двадцатилетний Петруха, младший и любимый сын Семена Афанасьевича. На будущее лето придет его очень умные глаза, говорит ему, не тая своего счастливого расположения:
—- А легкая у тебя рука, Ваня!..
— Эта артель Румелева вроде ничего,— отвечает польщенный Иван, еще больше алея — не часто отец говорит так ласково со старшими сыновьями.
— Я его знаю,— роняет, помолчав, отец. Он думал сейчас вовсе не об этих договорах, а о вчерашнем торге, на котором так удачно купил леса плотов на двести, даже не испытав привычного волнения: достойного соперника, мосле того как на рождество умер старик Булыгин, у Лебедева не было. И то еще радовало Семена Афанасьевича, что как раз по времени подошло дело и со сквозными артелями: не будь их, не поднять бы, пожалуй, такую работу... Его слегка осердило теперь то, что Иван не угадал эту его главную МЫСЛЬ.
Этот Румелев еще при дяде, при Афанасии Ивановиче у нас работал. — И, помолчав, похлебав постных щей, которые варил им сторож Шабаров, уже спокойнее, добрее добавил:—Вороватый мужик, за ним смотреть надо. Как-то дело было, ты еще в училище учился, приехал в делянку перед рождеством, а они домой сбираются, на возу дверные косяки. Оштрафовал на тридцатку, что делать.
— Может, зря теперь взяли?
— Дело-то он знает хорошо, работать умеет, вот и взял, да смотреть за ним надо будет. Ничего...— И внезапно ухмыляется, глаза черные под седоватой насупленной бровью смеются:—А как от сквозной фазы ошалели!..
— Дикари! — хохочет Иван.
— Нет, Ваня, ты на это не рассчитывай, — замечает строго Семен Афанасьевич, пресекая взглядом смех сына.— Свою копейку они считают лучше нас с тобой.
— Это-то так...
— А ведь если признаться, не зря в затылках-то чешут, а? Вроде и та же работа: вали да вози, а оно, брат, при сквозной фазе другая картина. Ты подумай, Ваня, раньше у тебя, к примеру, на делянке три работы: валка, вывозка и плоты, и на каждой маленькая артель.
дцать сажень делового с делянки за зиму — и хоть ты тресни. Дед еще твой голову ломал над этим делом. Запрется у себя и давай считать: артель увеличить — барыш меньше, вальщиков прибавить, лошадей убавить — опять не то. Так и бились на одном месте. Не-ет, Ваня, сквозная фаза — дело хорошее, оно пойдет, только подавай лесок. Они там в своей артели сами все распределят, ты и не суйся. А торыга...— опять улыбнулся, глядя на непонятливые, живые глаза сына,— торыга не меньше будет, понял меня.
— А кто придумал эту сквозную фазу, папа?
— А бог его знает кто. Как-то само дело к тому клонилось... Это что же нам старик приготовил? Ага, яичница. Добро.
— Говорят, Шмелев с Волги привез, когда на сормовской верфи был...
— Ну, может, и он, а может, и кто другой, какая теперь разница, только, говорю, само дело к тому вплотную подошло.
И, доев томленую в горшке яичницу, откинулся на спинку стула, выдернул из кармашка часы.
— Говорят, молодой Булыгин из Питера явился,— сказал Иван.
Семен Афанасьевич только рукой взмахнул:
— Пропал Антон, пропал...
— Худой, говорят, как доска, страшный,— подзадоривал Иван отца на приятный для себя разговор.
— Вот, вот, этого и ждать надо было. А ведь еще, помню, отец говаривал самому-то Булыгину: «В бор Антошку гони, в бор, как самого-то гоняли! В бор надо, а не в университеты!» Ну так вот они, университеты-то...— И, насупившись, строго глядя на сына:—А тебе, Иван, скажу так: когда работник твой толстее борова, а если ты хуже палки, тут, брат, конечно, вырождение.— И, щелкнув крышкой часов, поднялся, ловко, одним взмахом набросил гимнастерку, оправил малиновый пояс и, твердо, молодо ступая, пошел в контору.
— Написал, — с веселой почтительностью отвечал парень, протягивая бумагу. Семен Афанасьевич взял и, слегка удивившись хорошему почерку и ровным строкам, стал читать. На бумаге было написано так:
Город Царевококшайск дом Семена Афанасьевича Лебедева от сына умершего крестьянина деревни Нурвел Арбанской волости Царево-кокшайского уезда Казанской губернии Ваштарова Ивана Александровича
Прошение
Прошу милостивый государь дать мне работу с оплатой помесячно
Проситель Ваштаров
сентября 24 дня
Хмыкнул, отдал бумагу подошедшему сыну:
— Смотри, какой грамотей!
— Начальную школу кончил с похвальным листом,— отрапортовал Йыван.
— А знаки препинания ставить не научился? Парень, не ожидавший, видимо, ничего кроме похвалы
за свое прошение, смутился:
— Как же, умею... Запятая перед «а» ставится, точка — когда конец.
— Ну, это ничего,— сказал Семен Афанасьевич.— Неплохо.— И уже с решительной, грубоватой беспрекословностью: — Могу тебя взять на зиму маркировать, а с осени клеймить прислужной лес и дрова в делянках. Работать будешь с моим сыном Петром, ты его должен слушаться и исполнять все, что он скажет. Первоначально за месяц кладу тебе десять рублей, квартира в мой счет. Если будешь работать у нас в деревне Аргамач, поздоровались с Петром Семеновичем он его назвал по-марийски Карасим Кугызай вместе сели за стол, а это кто будет, а это Ваштаров Иван мы с ним будем клеймить
котомки не большие взяли хлеба и картошки немножко дошли до лесосеки сели на бревна хозяйский сын вынул из котомки клеймо и сказал подай и ты мне свое здесь
те уже гомонили мужики):— Иван Семенович, запиши и дай памятку: явиться к третьему октября в деревню Большой Шап к Кугу Карасиму.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Суббота мать истопила баню вымылся воскресенье отдохнул сходил к дяде Демиду поговорил вспомнили деда Миклая сказал можешь брать лошадь за отработку будешь весной пахать говорит согласен.
Понедельник мать печку рано затопила сварила щи картошку обулся в лапти умылся мать накормила подала котомку распростился с сестрой в школу тоже собирается, а мать за мной сказал матери что не скоро домой вернусь на том и расстались.
Идти дорогу знаю прямо мимо рощи потом выйти на шапинскую дорогу расстояние 12 верст я на ноги легкий делаю 7 верст в час без ноши, а сегодня котомка не легкая около пуда.
Подхожу к деревне стоит у полевых ворот мужик спрашиваю где живет Кугу Карасим говорит через дом на правую руку.
Подхожу к дому как раз выходит со двора баба спрашиваю здесь кто живет, она отзывается Карасим спрашиваю дома нет ушел в лес, а чужих людей нет отвечает никого нет захожу на двор никого не видно захожу в избу стоит женщина начинаю ее спрашивать здесь квартира хозяина лесопромышленника Лебедева она отвечает здесь.
Время идет наступает вечер заходит в дом здоровый высокий парень лицо шадровитое одет хорошо пинджак шаровары черного сукна гладкого фабричного шапка острая барашковая на ногах чесанки в резиновых галошах с плеч снимает котомку и вынимает хлеб мясо вареное и сырое сахару фунта два клейма с буквами С. А. Л. Спрашивает он меня не ты будешь из деревни Нурвел Ваштаров Иван отвечаю да ну вот мы с тобой будем клеймить.
Хозяйка согрела самовар стали вместе пить чай у меня хлеб сахар варенье и кусочек мяса. Заявился хозяин дядя Карасим говорит Ваштарова я знал, а я говорю сам его знаю и рассказал дядя Карасим удивлялся вспоминал отца и дядю Тойгизю и многих. Стали беседовать и рассуждать как мы должны работать и питаться я стал настаивать лечь на ночной отдых хозяин дал нам место спать на полатях.
Утром встали обулись умылись хозяйка поставила чайник сварила картошек позавтракали у Петра Семеновича карманные часы посмотрел на часы и сказал уже без 10 минут 7 часов оделись и вышли на двор насадили топором на клейма черенки пошли вдоль деревни в бор за версту прошли стало видно свежая лесосека плахи толстые кряжи колотые на четыре части и пополам есть и кругляк сделаны пролыски две три дорожки все сложено в клетки. Вот промолвил мой молодой хозяин Петр Семенович будем клеймить оба конца здесь 200 куб. саженей, а в сажени плах 120 — 125 если клеймить оба конца то потребуется делать 70 тысяч ударов по 35 тысяч тебе и мне за короткий день сделаем по 2 тысячи ударов то нам хватит на 18 дней при хорошей погоде.
Начали клеймить с 8 часов утра, а как стемнеется идем на квартиру приходим в дом на столе тусклый огонь из пятилинейной лампы проницает еле светит через несколько времени хозяйка нальет щи или супу глиняную тарелку с жадностью хлебаем проголодавшись за день работы не взявши в рот ни крошки поужинаем делать нечего сидим на широкой лавке как живые пеньки, а стены потолок и пол грязные в избе холодновато зимних рам нет посуда вся черная глиняная ведра водоносные деревянные.
Проработали с Петром Семеновичем около 3 недель работали хорошо ходили каждый день кроме одного дня дождь и один день отдыхаем сидим на лавке рассуждаем между собой если покинуть эту квартиру и переселиться в Шимаевский казенный дом где живет лесная стража и лесники расстояние будет ходить на другую лесосеку 6 верст, а отсюда 10 верст.
Утром чайку выпили и хлеба с горячими картошками подзакусили поблагодарили хозяйку и хозяина и Петр сказались выходим на дворе уже сплошь бело.
Заходим в дом Семен Афанасьевич встречает на столе самовар парует, а мне говорит ты Иван пока живи с работником есть у нас работник Василий из Арбан иди к не оставим спрячем таскаться с ними завтра снова нести сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34