Среди соблюдаемых в Индии ритуалов есть такой, когда восьмилетнему ребенку дарят мантру, которой он сможет пользоваться всю жизнь.
На мой взгляд, эти звуки наделяла особыми свойствами та же сила, которая делает эффективными лекарства: сила сознания. Сама мысль, что эти формулы магические, что они способны исцелить или помочь, заставляет сознание способствовать этому. Ведь я верил, что красная жидкость, которую в меня вливали во время химиотерапии, мне поможет, и она действительно помогла; так и Сундараджан был убежден, что заветная мантра поддерживает в нем жизнь.
Могуществом обладает не вещь сама по себе, а наше сознание, которое в это могущество верит. У тибетцев есть притча на эту тему.
Один монах после многолетнего отсутствия собрался навестить мать. Женщина живет в крайней бедности, и сын опасается, что найдет ее при смерти. Но в деревне его ждет неожиданная радость: мать пребывает в добром здравии. Некий старец подарил бедной женщине мантру, способную превращать простые камни в картофелины. И вот мать принимается готовить ужин и, как обычно, читает мантру над горшком с камнями. Монах замечает, что она неверно произносит слова на санскрите, и поправляет ее. Мать, гордясь ученостью сына, начинает петь верно, но мантра не действует: женщина убеждается, что камни остались камнями и они с сыном остались без ужина. Тут монах понимает, просит мать вернуться к ее прежней мантре, и тут же чудесным образом в горшке появляются дымящиеся картофелины.
Ни моя мать, ни моя бабушка, которая жила с нами, понятия не имели о мантрах, хотя и они тоже пели молитвы. Пусть они не превращали камни в картошку, что не помешало бы, но задавали ритм новому дню. Когда я был маленьким, все пели: крестьяне в поле, ремесленники за работой, мы в классах. Когда я сравниваю звуки моего детства с теми, которые слушает мой внук, меня просто отчаяние охватывает.
Мы перестали петь. Самое большее, что мы можем, – это слушать при помощи системы «хай-фай», как поют другие. Какая в этом польза? В этом на собственном опыте убедились в шестидесятые годы бенедиктинцы из одного французского монастыря. Внезапно всех одолел какой-то странный недуг. Монахи чувствовали себя разбитыми, подавленными, рассеянными. На общем собрании постановили добавить время на сон, но это не помогло, всем стало еще хуже. Монахи совсем приуныли и вдобавок просто с ног валились от усталости. Обратились к врачам. Один из них посоветовал ввести в рацион мясо – а в монастыре его уже лет двести не пробовали. Никакого улучшения. И тут, наконец, один знаменитый парижский доктор обнаружил, что в духе новых правил, введенных Вторым Ватиканским собором, один ретивый аббат заметно урезал часы, отведенные для хорового пения, чтобы монахи больше работали по хозяйству. Это изменило привычный уклад монастырской жизни, заключил врач и посоветовал настоятелю просто-напросто вернуться к прежнему распорядку.
Несколько месяцев спустя монахи вновь пребывали в добром здравии и в прекрасном настроении. Пение подстраивало под свой ритм их дыхание, и эта гармония заряжала их энергией, жизненной силой и наполняла благодатью.
Нечто подобное происходило с нами в ашраме. Причем даже со мной, которому медведь на ухо наступил.
Однажды вечером Свами пригласил меня к ужину. Как и многие старые индийцы, он страдал диабетом, поэтому его рацион был еще проще и непритязательнее, чем у нас. Мы ели на кухне, а прислуживали нам все те же две вдовы.
Оказалось, что он не забыл обещания устроить мне встречу с врачом-аюрведистом, которому сам доверяет, чтобы тот помог мне разобраться с болезнью. Он только что договорился с ним по телефону, и меня уже там ждали.
Театр, который лечит
Больше всего по приезде в больницу меня поразил слон. Издали показалось, что он просто изображен на белой стене. Потом, видя, как он хлопает ушами, слегка покачивая своей огромной головой, я понял, что он не просто настоящий, но, пожалуй, лучше меня вписывается в обстановку. На него никто не обращал внимания, а на меня все глазели. Я же был иностранцем и не туристом, а пациентом.
Приезжая куда-нибудь впервые, надеешься встретить нечто удивительное и неожиданное. На этот раз было чему удивляться. Я приехал в Коттакал, маленький городок в штате Керала, и отправился прямиком в Институт арианской медицины, самый старый и самый известный аюрведический центр Индии. Но вместо тихого местечка, где я рассчитывал провести несколько спокойных дней, я оказался будто в цирке-шапито перед вечерним представлением. Вокруг слона суетились десятки людей, сооружая большой соломенный навес. Полуголые музыканты настраивали свои странные, пронзительно звучащие инструменты. Танцовщики в ярких костюмах, актеры с большими диадемами на головах и разрисованными, как маски, лицами бродили у деревянной сцены, которую только что соорудили и укрепили бамбуковыми шестами и канатами. Повсюду сновали люди, что-то перетаскивали с места на место. Слон, я подошел к нему поближе был прикован цепью за правую заднюю ногу к колу, вбитому в землю. На лбу у него был нарисован красивый цветистый узор.
Где же больница? Один из людей, таращившихся на меня, как на привидение, указал мне на вход. Меня там ждали. Никто не спросил документов, проверяя, тот ли я самый Анам, которого рекомендовал Свами. Никто не попросил с холодной улыбкой оплатить авансом осмотр и лечение, как это было в Онкологическом центре. Похоже, не деньги были здесь главным. Над стойкой висело объявление: с девяти до полудня проходят бесплатные консультации для всех желающих. Другой плакат вежливо призывал присутствующих «ради всеобщего блага» воздержаться от курения. На деревянном стенде был вывешен список врачей, ответственных за работу разных отделений. Фамилия почти всех врачей была Варрьер.
Для меня была забронирована комната 502 на самом верхнем этаже в новом крыле больницы. Окна выходили во двор, где продолжалась суматоха. Над крышами из гофрированной жести раскачивались роскошные кроны кокосовых пальм, похожие на фейерверки. Все здесь было устроено скромно, но добротно и разумно. Несмотря на тропический климат, здесь были не кондиционеры, а только потолочные вентиляторы. Для больных, которые не могли передвигаться по лестницам, имелся пологий внешний настил, соединяющий этажи.
Комната мне досталась простая и чистая: деревянная койка с тумбочкой, тонкий матрас, подушка и две хлопчатобумажные простыни. На стене фото основателя: господин серьезного вида в очках, черном сюртуке с галстуком, на плечах накидка, на голове – желтый берет. Когда-то в Европе были в ходу такие изображения создателей чудодейственной мази от мозолей, а в Азии до сих пор можно увидеть нечто подобное на банках с «Тигровым Бальзамом». Надпись под фотографией гласила: Вайдияратнам П. С. Варрьер (1869–1944). Я прикинул, он прожил семьдесят пять лет. Неплохая реклама для его лекарств! Под этой фотографией была другая, поменьше, это был его преемник, тоже Варрьер. Выходит, этот Институт арианской медицины, основанный в 1902 году, – семейное предприятие.
Молодой сикх зашел сказать, что комнату напротив занимает его отец, которого привезли с севера Индии в надежде на излечение. Столик его был уставлен флаконами и пузырьками. Молодой человек заверил: если что-то понадобится, можно обращаться к нему.
Я едва успел положить свой рюкзак и осмотреться, как в комнату вошел старый господин, высокий и представительный. Это управляющий больницы приветствовал меня.
– Повезло же вам! – сказал он. – Именно сегодня начинается праздничная неделя, посвященная богу Вишвамбхаре.
Он, видимо, решил, что я понял, поэтому продолжал:
– Мы приносим в поклонение нашему Господину музыку, танцы и представление в присутствии слона. Вы же знаете, у слона важная роль в нашей мифологии и это бог Ганеша помогает нам преодолеть все препятствия. Вот увидите… даже ваш рак можно победить.
Мне не хотелось смущать его, выказывая свое удивление по поводу этой неслыханной лечебно-слоно-театральной комбинации. Я пробормотал, что у меня дома тоже есть Ганеша: каменная копия знаменитой статуи из Ангкора.
– Вам будут полезны эти несколько дней, – добавил директор. – Фестиваль и для врачей и для пациентов – способ приблизиться к глубинной реальности, Конечной Реальности, к Брахману.
Я, без сомнения, очутился в прелюбопытнейшем месте, хотя в дороге мне все представлялось по-иному.
А дорога сюда была долгой, больше пяти часов на такси. Сперва через холмы штата Тамилнад, грязного и запущенного, потом по направлению к штату Керала, тоже бедному, но сохранившему достоинство. Меня заверили, что молодой водитель знает английский, но единственное, что он сумел выдавить из себя, усевшись за руль, было: «Urine… coming?», и в дальнейшем общение наше ограничилось совместными решениями все по тому же поводу, то есть, когда следует остановиться по малой нужде.
Так я и молчал, размышляя о том, что видел: все те же деревушки с низенькими хижинами вдоль дороги, все с теми же людьми и животными, работающими на земле. Бедные дома, бедные люди и роскошная природа. На лотке у каждого торговца красовались горы фруктов и овощей. Огромные гроздья бананов свисали с причудливо изогнутых стволов, красивых, как буквы санскритского алфавита, который я пытался выучить.
Тамилнад – древняя земля с древней культурой, великой литературой и театральной традицией. Это сказалось на политической жизни: с провозглашения независимости руководящие посты в штате Тамилнад чаще всего занимали известные актеры. Это очень по-индийски. Люди здесь не понимают разницы между актером и его ролью, поэтому достаточно человеку изображать царя, героя или мудреца, как публика тут же решает, что он и в жизни такой. Отныне к нему будут относиться как к Кришне, Шиве или Раме, и, если артист станет баллотироваться на пост премьер-министра штата, все проголосуют за него. В конце концов кому не хочется, особенно в наши дни, чтобы в правителях у него ходил бог, герой или мудрец?
Все это только усиливало мое растущее недоверие к так называемой демократии, которая сводит участие граждан в управлении страной к визитам на избирательные участки раз в четыре-пять лет и которая повсюду в мире приводит к власти людей посредственных, бездарных или нечистых на руку. Демократия сейчас – это система, поощряющая банальность и ложь в рекламных целях, а вовсе не мудрость и нравственную стойкость. Именно абсурдность этой системы делает сегодня из Сони Ганди, милой синьоры из Пьемонта, возможного будущего премьер-министра «самой большой демократической страны в мире», как Индия себя называет. Неужели страна более чем с миллиардным населением нуждается в том, чтобы ею руководила итальянка, даже не говорящая на национальном языке? Выходит, что это так, на рынке голосов ее кандидатура высоко котируется, потому что она – вдова Раджива Ганди. А он стал премьером (и был убит) из-за того, что был сыном Индиры Ганди, которая в свою очередь стала премьер-министром потому, что была дочерью Неру. Ну а Неру стал премьером потому, что его назначил сам Ганди, Махатма Ганди. Разве Соня Ганди родственница Махатмы? Ничего подобного, но люди так считают, потому что у них одна фамилия. При этом она у них общая оттого, что Индира, урожденная Неру, предусмотрительно заставила мужа с фамилией Gandy поменять ее на прославленную Gandhi.
Бедный Ганди, теперь всеми позабытый! Он одевался по-крестьянски, обходился самым малым и мечтал о свободной и независимой стране, не капиталистической и не коммунистической. О стране, выражающей чаяния миллионов деревенских жителей, которые для него воплощали подлинную, вечную душу Индии. Он стоял за «малое», а не за «большое», за человека, а не за машину, за естественное в противовес искусственному.
«Когда трактор можно будет доить, а его навоз можно будет использовать как удобрение или горючее, только тогда я предпочту его корове», – говорил он. Он исколесил Индию вдоль и поперек и хорошо знал свою страну и свой народ. Только в Индии ниша в стене может быть «табачной фабрикой»; деревянный навес на четырех столбиках может днем быть лавочкой гладильщика, а ночью его спальней. Только в Индии «гамча», яркий лоскут, которым лодочник или рикша утирает пот, может стать и покрывалом в прохладную ночь, и тюрбаном в жаркий полдень.
Ганди был убежден, что «малое – прекрасно», и экономист Фриц Шумахер, его большой почитатель, развил эту идею в экономическую теорию, которая, казалось, замечательно подходила к индийским условиям. Шумахер отстаивал необходимость защищать маленькие местные предприятия от больших фирм и транснациональных корпораций, которые в противном случае сглотнут их, как акулы рыбешек. Шумахер, как и Ганди, говорил, что экономика должна основываться на том, «что важно для человека», а не на безнравственном принципе прибыли. Но и Ганди, и Шумахер сегодня забыты.
«Дегандизация» Индии началась при Неру, которого сам Ганди избрал преемником, допустив при этом, возможно, одну из самых серьезных ошибок в своей жизни. Неру был антиподом Ганди. Он был утонченным человеком, он был элегантен. Он был против «малого» и ратовал за «большое», весомое – крупную промышленность, крупные плотины, крупные заводы. Даже любовь у него тоже была «большая» – не к какой-нибудь рядовой индианке, а к англичанке Эдвине, жене лорда Маунтбаттена, британца до мозга костей, вице-короля Индии.
Тяга к «весомому» в политике сохранялась почти у всех правительств после обретения независимости. И чем больше времени проходит, тем больше Индия принимает облик такой же страны, как все: с большой армией, мощным вооружением (включая атомное), мечтой стать великой державой. Все меньше опираясь на индийскую деревню, чья чистота и естественность были идеалом для Ганди, Индия все больше вовлекается в «деревню» глобальную, в которой из «подлинного» – только алчность.
Разница между штатами Тамилнад и Керала бросалась в глаза. Я понял, что мы пересекли границу, когда окружающее вдруг стало более ухоженным, более чистым. Кералой не управляют актеры, ставшие политиканами; здесь в содружестве действуют коммунисты и христиане, которым удалось обеспечить в своем штате самую высокую в Индии грамотность.
Я смотрел в окошко на ярко-зеленые рисовые поля, на глинобитные дома, выкрашенные в красный цвет, на коров с цветочными венками на рогах и подтянутых мужчин, одетых в «доти», и в голову приходило слово «довольство». «Доволен» – это меньше, чем «счастлив», но так говорят о том, кто не страдает от отсутствия чего-либо. Вот что объединяет всех индийцев: они довольны, следовательно, умиротворены. А для покоя нужно укротить собственные желания, как советуют Упанишады и Гита.
Индия – бедная страна, но у ее людей меньше потребностей, меньше амбиций, и поэтому это куда более «довольная» страна, чем другие. Видимо, ненадолго: глобализация приносит и в Индию желания, свойственные людям в остальном мире, и это гложет ее «довольство», ее умение «обрести покой».
В машине, старом «Амбассадоре», была не в порядке подвеска, и на ухабах она прыгала, а меня швыряло из стороны в сторону. Я боялся, что у меня от очередного броска, чего доброго, выскочит грыжа, и живо представлял себе, как молодой таксист сдает меня с рук на руки в одну из «лечебниц», которые я видел вдоль дороги. Вид у них был, скажем прямо, мало располагающий к доверию, даже вывески «Лечебница Шакти» или «Госпиталь Кришны» были скособочены. Кроме того, лечили здесь в основном «от геморроя и свищей»!
В этом случае мне грозила бы участь стать истинным Анамом в этом чужом месте – человеком без имени, без прошлого, безвестным и беззащитным. Но все обошлось, и до места мы доехали без происшествий. Лечебницу все знали и показывали дорогу, тем более, что такого ориентира, как слон во дворе, нигде больше не было.
Я не смог усидеть в комнате. На новом месте хочется осмотреться, оценить окружающее. Это вроде инстинкта животного, которое никуда не зайдет, не убедившись, что есть выход.
Еще не стемнело, «цирк» продолжал готовиться к представлению, и я решил пройтись по городку, который видел только из машины. Ничего особенного: на центральной площади выгружали кокосовые орехи, рядом – автобусная станция, базар с обычными лавчонками, заваленными пластиковой обувью и дешевой одеждой, ювелирные мастерские и такие, где делали кухонную утварь и керамическую посуду. А еще множество аптек и маленьких лечебниц. Видно было, что Коттакал кормится индустрией здоровья.
Наверху, на четвертом или пятом этаже большого дома, была надпись «1ST computer», и я сообразил, что здесь мне посоветуют, где можно войти в Интернет. Чтобы туда добраться, пришлось преодолеть полосу препятствий, долго карабкаться по кучам строительного мусора и взбираться по темной, грязной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71