– Добряк Уильям, что ли? – спросила Роуз, нацелившись на букет в моей руке. Судя по выговору, эта женщина родилась где-нибудь в Эссексе, вероятно, в частном поместье, одном из тех модернистских строений из красного кирпича – с большими воротами и доберман-пинчерами, – там, где никто не посмеет полюбопытствовать, откуда взялись такие деньжищи.
– Добряк Уильям, флорист, – подтвердила я просто на тот случай, если у нее появились какие-то сомнения по поводу цели моего визита.
Волосы у Кровавой Роуз были светлые, но ближе к корням они переходили в такую черноту, что их, видимо, специально так выкрасили. На затылке красовался узел волос раза в два крупнее любой накладки. Не дернув и плечом, она сузила глаза:
– Ты точно не коп?
– Я же на высоких каблуках, – заметила я, делая шаг назад, чтобы Роуз могла оглядеть всю мою невысокую фигуру. – Из меня такой же полицейский, как и стриптизерша.
Этот довод был принят с благосклонной улыбкой, сразу смягчившей выражение лица Роуз, отчего она перестала походить на тюремную вдовушку. Меня распирали вопросы: что с ней случилось и какие у нее счеты с законом, но, пока я набиралась мужества, ее вниманием вновь завладели цветы. Подманив меня поближе, она спросила, сколько с нее.
– Нисколько, – ответила я, но это прозвучало недостаточно убедительно. Во избежание недоразумений я перевернула букет вверх черенками и постучала им о свое бедро. Маки вылезли из обертки без каких-либо гостинцев. Роуз разочарованно пощелкала языком, и, как ни странно, я тоже ощутила укол досады, словно отсутствие в букете наркотиков означало, что как курьер я ни на что не гожусь. Я бочком приблизилась к раковине, нашла графин и наполнила его.
– Либо это вылетело у него из головы, – огорченно сказала Роуз, – либо из обертки где-нибудь по дороге.
Я покачала головой.
– Может, он понадеялся, что цветов будет достаточно, чтобы тебя утешить?
– Ох уж этот Вилли, – вздохнула она. – Ни за что не бросит друга в беде.
Наступило молчание, которое мне следовало прервать, просто выразив согласие. Вместо этого я вновь повернулась к постели:
– Ты знаешь, мне кажется, что он влюблен в тебя.
– Добряк? – удивленно переспросила Роуз. – В меня?
– А что такого? – Я поставила цветы на столик у кровати и придвинула стул, чтобы узнать побольше.
– Не уверена, что Вилли вообще смотрит на женщин под таким углом, – сказала Роуз. – Главная страсть его жизни – цветы. Они его по-настоящему заводят. Один взгляд на его ногти, и сразу становится ясно, к чему он действительно неравнодушен.
– Ну, не знаю. – Маникюрные печали Уильяма я решила оставить при себе. Вместо этого показала на бутоны, доставленные по его просьбе. – Эти цветы говорят о многом.
– Многого в них как раз недостает, – парировала Роуз. Она коротко усмехнулась, но затем вновь натянула маску осторожности, изучая мое лицо. – Мы с Вилли – давние знакомые, – сказала она затем. – Он вечно помогает мне убираться.
– Что ты говоришь?
– Всегда, золотце. Каждый раз.
Ее нежелание вдаваться в подробности убедило меня задержаться. До начала рабочего дня оставалось еще с полчаса, и необходимость пораньше пробраться в контору и занять телефон уже не казалась мне такой уж насущной. Здесь гораздо интереснее. Я просто не могла заставить себя уйти, не прояснив ситуацию. Мне это было нужно, чтобы успокоить собственные мысли.
– Ну, – сказала я, разглядывая сооружение из проволоки на блоках, нависшее над кроватью, – и что же, черт возьми, с тобою приключилось?
– Ничего особенного, – легко отмахнулась от вопроса Роуз, словно лежать под нагромождением блоков и рычагов было даже приятно. – Неудачно упала в галерее искусств.
– Не повезло с приземлением?
– Мраморный пол не особенно мягок.
– Похоже, не самая нищая галерея, – заметила я. – Может, стоит подать на них иск? Получить компенсацию?
Роуз заулыбалась собственным мыслям.
– Это будет не просто сделать.
– Почему?
– Я упала, пытаясь их обворовать, – объяснила она. – Но тебе говорю об этом только потому, что знаю: друг Вилли не станет болтать.
Я открыла было рот, но тут же захлопнула его, оглушенная новостью. Роуз что-то объясняла мне о просевшей под ней стеклянной крыше, но я почти ничего не слышала. Вместо этого я лелеяла мысль, что признание Роуз сделало меня сообщницей преступления. В моем мире «соучастие» было словечком из телевизионных шоу, а не обвинением, способным отправить человека прямехонько за решетку. Сообразив, что теперь Роуз глядит на меня особенно пристально, следя за реакцией, я постаралась овладеть собой и спросила:
– Тебя не поймали?
Кровавая Роуз указала пострадавшей рукой на дверь:
– Если б не Вилли, там стояла бы сейчас полицейская охрана.
– Он тоже был там?
– Добряк не одобряет мой выбор профессии, – рассмеялась Роуз, – но он всегда готов прийти мне на помощь, когда ситуация выходит из-под контроля.
– Ты говоришь так, словно подобные истории происходят с тобой сплошь и рядом, – заметила я. – Признаться, Вилли упомянул, что ты постоянно калечишь себя на работе.
– Он так сказал? – Я увидела, как под маской спокойствия Роуз разлился румянец, и потупилась, чтобы не смущать собеседницу. Когда же я подняла глаза, она заговорила опять: – Да, и поэтому меня преследует моя собственная ДНК.
– Как это?
– Я вечно оставляю кровь на месте преступления. – Она показала запястье и дала мне немного времени, чтобы сделать самостоятельные выводы. – На этот раз чуть не перерезала себе артерию. Осколки стекла упали на мраморные плиты вместе со мной.
– Ужас!
– Не то слово, но Вилли обо всем позаботился. Стоит только звякнуть ему на мобильник, и он сразу примчится спасать меня, хотя обычно я попадаю впросак посреди ночи.
– Да ну! – недоверчиво фыркнула я, хотя про себя решила, что Добряк действительно похож на тех парней, для которых друзья – единственная семья.
– Ты бы видела его лицо всякий раз, когда он спешит мне на выручку, – продолжала Роуз. – Волочит инструмент для уборки, пыхтит, ругается и клянется, что делает это в последний раз, но в душе я знаю… знаю… – На этом она умолкла, освежая, видимо, в памяти сцену, затянутую полицейскими лентами ограждения.
– Ни дать ни взять ангел-хранитель, – сказала я.
– Если бы Вилли не повозил там шваброй, у экспертов был бы просто праздник.
– А что в больнице? – спросила я. – Врачи что-нибудь подозревают?
– Погляди-ка на чудесные цветы, которые расставлены у них в коридорах, – вместо ответа предложила мне Роуз. – Как ты думаешь, кто усыпал здешние палаты лепестками?
Я откинулась на спинку стула: от всего этого у меня закружилась голова.
– Можно задать тебе один вопрос?
– Пожалуйста. Это куда веселее, чем уколы.
– Я просто хочу знать, стоит ли овчинка выделки?
– Какая овчинка?
– Преступление.
Не могу сказать, кто первый вышел из задумчивости – Роуз или я сама. «Да что со мною творится? – вдруг прозвучало в моей голове. – Я всегда относила себя к отряду "хороших девчонок", и на тебе: сижу тут, мило беседуя с воровкой. Вылитая бродячая кошка. Говорят, у них девять жизней, но по виду Роуз можно судить, что несколько уже позади. Надо бы перевести разговор на другой предмет, свернуть беседу, но обстоятельства диктуют свое». Потому-то ее ответ и застрял у меня в мозгу на весь день.
– Есть ли смысл преступать закон? – спросила я вновь.
– Это зависит от того, – ответила Кровавая Роуз, тщательно выбирая слова, – насколько сильно ты нуждаешься в деньгах.
В то утро на работе каждое лицо, вплывающее в поле моего зрения, несло на себе отпечаток преступного прошлого. По крайней мере, мне так казалось. Я говорю не о юных дарованиях со свеженькими личиками и с папками собственных снимков под мышкой, а о тех, кто стоял за ними, кто зарабатывал на модельном бизнесе деньги: об агентах и искателях талантов, о клиентах и сопровождающих их лицах. Совершенно неожиданно каждое их движение стало казаться мне подозрительным: спешная просьба о встрече с кем-то, то, как они ерзали в своих креслах, бубнили в свои мобильники, ожидали препровождения наверх. Все они были насквозь корыстными, продажными типами, не так ли? До своей аудиенции у Кровавой Роуз я ни разу в жизни не смотрела в глаза преступнику, даже не предполагала, что окажусь в подобном обществе. Теперь же могло показаться, что это я не от мира сего – «мисс Лопушок», временная секретарша на приеме посетителей, которая отчаянно пытается оплатить свои счета законным путем.
С приближением ланча мысли постепенно обрели конкретное направление.
– Ты когда-нибудь совершал преступление?
Эту фразу Слим услышал, едва успев снять трубку. Это вам не какое-нибудь «Привет!» или «Ты уже оделся?». И все же к моему вопросу он отнесся достаточно здраво. Я даже слышала, как он жует что-то на том конце, правда, подбирая подходящий ответ. Вопреки показаниям часовой стрелки, в моей голове мелькнула пугающая мысль: что бы Слим ни жевал, он, по всей вероятности, считает это завтраком.
– Циско, – произнес он наконец, – все мы в той или иной мере преступники.
Я метнула взгляд на единственного посетителя в приемной. Мужчина стоял у вращающихся дверей, где всякий раз, когда кто-то входил в здание или выходил из него, сквозь стекла ярким клинком вспыхивало солнце. Этот парень уже какое-то время околачивался у входа, что нельзя считать такой уж диковинкой в бизнесе, построенном на обязательном для всех и каждого принципе напряженного ожидания. Забить тревогу следовало еще утром: он читал вчерашнюю газету. Больше того, его стрижка под машинку вполне подходила под описание образцового полицейского, что убедило меня говорить в два раза тише.
– Только не я, – заявила я Слиму, уставясь в ежедневник, раскрытый у меня под носом. – За всю свою жизнь я ни разу не преступила закон.
– Еще как преступила. И недели не прошло.
– Ну, переборщила с водой для ванны, – признала я, но прикусила язык, так и не объяснив, что половина воды ушла на то, чтобы отчистить напластования грязи на уровне линии прилива прежде, чем я решила воспользоваться ванной. – Но это не правонарушение, Слим, это вовсе не то же самое, что оставить лужу мочи под сиденьем унитаза. И вообще, если уж на то пошло, во всем виноват кто-то из вас, парни!
– Поверь мне, – настаивал Слим, – ты тоже не в ладах с законом.
– Я обнаружила некий посторонний предмет в электророзетке. Вы с Павловым можете сесть за преступления против человечности.
– Я имею в виду особо важное вещественное доказательство, – Слим продолжал вещать, словно дешевый адвокатишка. – Не бычки, найденные в пепельнице, поскольку обвиняемая всегда может отрицать факт затяжки, но игру, которую она приобрела. Это неопровержимое свидетельство того, что ты тоже не ангел, Циско.
– «Денежный залп», что ли? А что в нем такого?
– Ты купила игру на черном рынке.
– Откуда такая уверенность? – Я переложила трубку из одной руки в другую как раз в тот миг, когда по стенам хлестнул солнечный кнут. Вздрогнув, я вскинула голову: стриженный ежиком парень с газетой удалился. Я не была уверена, что могу вздохнуть с облегчением, но все равно выпрямилась. – Согласна, я купила ее не в супермаркете, – продолжала я разговор, – но это еще не значит, что диск паленый.
– Обложка представляет собой цветной ксерокс, Циско. Это настолько явно пиратская продукция, что у парня, который тебе ее продал, должно быть, имелись деревяшка вместо ноги и попугай-похабник на плече. Пересчитай сдачу, если не веришь. Обрати особое внимание на восьмипенсовые монеты.
– Ладно, – уступила я. – Но, кажется, это не делает меня сообщницей тяжкого преступления.
– Да ну? – не смутился Слим. – Прямо сейчас денежки, которые ты за нее выложила, крутятся в зловещих махинациях контрабандистов, промышляющих наркотиками.
– Да она обошлась мне всего в пару фунтов, – взмолилась я. – Что на них купишь? Упаковку парацетамола и автобусный билет до города?
– Я только говорю, что ты тоже правонарушительница. Купила нелицензионную копию, но не мне тебя упрекать, поскольку моя консоль все равно взломана.
– Что случилось? Ты уронил на нее что-нибудь?
Слим пояснил, какой смысл обрел глагол «взломать» в эпоху новых технологий: теперь процессор внутри консоли больше не отбраковывает фальшивые игры вроде той, что я ему купила. Это освобождает владельца от необходимости всякий раз покупать дорогущую официальную продукцию.
– Значит, ты виноват не меньше меня, – прервала я эту лекцию, лихорадочно выводя волнистые линии в записной книжке.
– Я же говорю: все мы преступники.
– И ты ничуть не переживаешь по этому поводу?
– Да нет же, черт! С какой стати?
– Ты обворовываешь рынок видеоигр. Крадешь у производителей выручку.
– С такими-то ценами? Если бы я тратился на все эти игры, то обворовывали бы меня! Вот почему я «исправил» консоль, чтобы покупать пиратские версии и на равных играть с акулами мира развлечений. Это дает ощущение победы, когда игра еще и не начиналась.
– Ну ладно, – со вздохом сказала я. – А как же Павлов?
– А что с ним?
– Я не думаю, что он способен по-крупному нарушить закон.
– Циско, ты говоришь о человеке в персиковой рубашке. А персиковый цвет – преступление против моды.
– Нет, я серьезно.
– А в чем дело? – сразу спросил Слим. – Что взбрело в твою голову? К чему все эти вопросы?
Внезапно мне захотелось спросить себя о том же самом.
– Неважно, – сказала я Слиму, а солнечный всплеск вновь метнулся по приемной: на этот раз вошли посетители. – Вернусь-ка я лучше к своей работе.
– И я тоже, – сказал Слим так, словно до вечера ему предстояло заключить еще немало сделок, а не сидеть, тупо нажимая кнопки на джойпаде.
– Кстати, как продвигается дело? – быстро спросила я, сразу подумав: интересно, как справлялась бы Мисти Вентура, если бы ей самой предстояло добывать деньги на квартплату?
– Хорошо, – уверил меня Слим. – Отлично. Последовало краткое молчание, во время которого Слим, кажется, успел прочесть мои мысли.
– Я тебя не подведу, Циско. Отыщу миллион, вот увидишь.
Мои губы тронула улыбка. Может, я и встречаюсь с мечтателем, но, по крайней мере, могу быть уверена, что для меня в этом его выдуманном мире тоже найдется местечко.
– А ты? Опять засидишься допоздна?
Я взглянула на часы. Время – деньги. А сверхурочное время – дополнительные деньги.
– Точно пока не могу сказать, – ответила я, – хотя бабки мне нужны позарез.
14
Принять окончательное решение мне помогла беседа с Кровавой Роуз. Это произошло в ходе уже второго моего визита в ее больничную палату: в тот же день, но уже после работы. Вечер приближался, и мне все меньше хотелось торчать на работе; боюсь, это отразилось на моей улыбке секретаря на приеме посетителей. К шести часам вечера она испарилась вовсе, и я вместе с ней. Я промчалась по городу, спеша в агентство по временному найму, чтобы забрать причитающиеся деньги и попросить подыскать мне более доходное занятие. В результате состоявшегося короткого разговора на обратном пути я вновь зашла в больницу. Что уж такого ужасного в том, чтобы обсудить стратегию своей карьеры с профессиональной взломщицей? Даже если беседа и подтолкнет меня попробовать свои силы в том виде деятельности, о котором не упомянешь в заявлении о приеме на работу.
– Ты, наверное, в отчаянном положении, золотце?
Я уронила сумочку у кровати и придвинула стул.
– Похоже на то.
– Циско, существуют ведь и менее опасные способы заработать.
– За пару дней?
Приподнявшись на подушке, Кровавая Роуз предложила рассказать ей все. Я послушалась, начав с условий аренды и закончив нашим более чем вероятным выселением, если к понедельнику не удастся собрать нужной суммы. Я поведала ей о черной полосе, начавшейся, по-видимому, с моим появлением в доме на Коламбия-роуд, и о своем обете вернуть всем нам благосклонность судьбы. «Чего бы это ни стоило», – дерзко добавила я.
Роуз выслушала не перебивая и ответила мне вопросом:
– Ты уже чувствовала себя испорченной девчонкой когда-нибудь прежде?
– Мы все порой это чувствуем, правда?
– Я спрашиваю потому, – сказала она (и я осознала, что речь не идет о нарушении правил гигиены), – что готова помочь только в том случае, если на тебя еще не заводили дел.
Я тихонько признала, что чиста, что у меня ни разу в жизни не возникало проблем с законом. Я сама испугалась своей порядочности, и стул буквально пискнул подо мной, когда я подалась вперед со словами:
– Это, наверное, плохо?
– Как раз наоборот, – успокоила меня Роуз. – Если тебя ни разу не ловили с поличным, власти ни за что не станут интересоваться тобой. Стало быть, в их архивах нет твоих отпечатков, сведений о твоих привычках, ничего такого, что вывело бы их на тебя. Ни-че-го.
Я попыталась вообразить собственное фото в трех ракурсах и решила, что стану похожа на нечто среднее между Кристиной Риччи и Круэллой де Виль .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41