Позже мы пытались заменить твой шампунь лосьоном «Найр», удаляющим волосы. Это не значит, что мы тебя не любили или не считали привлекательным. Это означает лишь то, что когда ты входишь в комнату, люди обращают внимание в первую очередь на твои волосы. Поэтому мы решили, что пришла пора тебе с ними расстаться.
Только подумай, какую свободу ты обретешь, избавившись от них.
– Легко тебе говорить, – вздохнул папа. – С твоей головы ведь никто не хочет срезать ни волосинки. К тому же неплохо вспомнить про этого парня Самсона. Кстати, он был родом из Италии, если ты не знаешь.
– Вовсе он не из Италии, – возразила я. – Самсон был из Израиля.
Мой отец никогда не оставлял попыток убеждать окружающих, будто все на свете появилось в Италии.
– Ну что ж, зато итальянцем был тот парень, который написал его портрет, – не унимался папа.
Перед моим внутренним взором встала картина, виденная мною давным-давно на занятиях по истории искусств.
– Погоди, – сказала я. – В этом ты прав. У Гуерчино есть чудесный рисунок коричневой тушью. На нем Самсон указывает на свою лысину.
– У меня не видно лысины, когда я ее прикрываю, – заметил отец. – В этом-то все дело.
– Можем мы остановиться на этом? – спросил Тодд. Но Марио уже успел вынуть из кармана свой листок.
– Ты знаешь, папа, – заговорил он, – когда мама предложила это «вторжение»…
– Святая Италия! – воскликнул отец. – Почему же вы сразу не сказали мне, что это была ее идея?
Глава 13
Как только отец принимал решение, ничто уже не могло остановить его. Он решил полностью походить на Койяка.
– Леденцы, – проговорил он, пока я снимала свитер цвета лосося с его плеч, а Тодд закутывал его в накидку. – Кто-нибудь, принесите мне леденцов.
Не знаю уж, к какому методу прибегала Шинед О' Коннор, но мне точно известно, что Бритни Спирс решила сразу воспользоваться электрическим триммером. Мы же подумали, что суетиться не будем и проведем всю процедуру торжественно.
Среди дисков с «Лучшими итальянскими операми», которые мы включали в нашем салоне, Анджела нашла «Севильского цирюльника» и сунула его в проигрыватель.
Папа блаженно закрыл глаза.
– О, Россини! – выдохнул он с таким видом, словно эта опера не звучала в его салонах ежедневно с начала шестидесятых.
Тьюлия первой взяла ножницы.
– Осторожнее! – хором сказали мы. Все шло очень хорошо, и не хотелось бы завалить столь удачно начатое дело.
– Я тебя люблю, папочка, – сказала Тьюлия, прежде чем первый раз щелкнуть ножницами. Она умудрилась даже не порезать его, что для Тьюлии было делом необычным. Потом она держала руки своих детей, которые тоже осторожно отрезали у дедушки по прядке.
– Я люблю тебя, Nonno, – говорили они по очереди.
– Ты можешь прийти ко мне на день рождения, – добавила Мэгги, когда настала ее очередь взять в руки ножницы.
Вики принялась подметать, как только на пол упали первые волоски.
– И пусть никто не вздумает выбросить мои волосы, – строго проговорил отец. – Я хочу, чтобы их похоронили вместе со мной. Именно так поступают в Италии.
– Думаю, ты имеешь в виду Египет, – сказала я. Глаза отца были плотно закрыты – он ждал, когда отрежут следующую прядь, – но голову в мою сторону он все же повернул.
– Ничего другого услышать от тебя я и не ожидал, мисс Всезнайка, – проворчал он. – Кто тут у нас эксперт?
– Ну хорошо, – кивнула я. – Давай считать, что так поступают и в Египте, и в Италии.
Когда каждый из нас отстриг отцу по пряди, Марио принес электротриммер.
– Не так быстро, – попросил папа. – Что у тебя за триммер?
Марио повернул машинку, чтобы прочесть название фирмы.
– «Ремингтон титаниум», – прочел он.
– Нет, так дело не пойдет, – заявил отец. – Я хочу только «Эндис Ти-Эджер», или мы немедленно расходимся.
Нужный триммер был немедленно принесен. Марио взял на себя самую ответственную часть работы, а мы все наблюдали за тем, как волосы нашего отца падают на пол длинными веретенообразными прядями.
Потом мы подвели отца к раковине, и София соскребла с его головы остатки спрея «Мгновенно скрывает вашу лысину». Теперь надо было воспользоваться отбеливающим кремом, чтобы вернуть черепу отца естественный цвет, и хотя дело это было непростое, повозиться стоило.
Наконец Тьюлия сняла с отца накидку, и мы все обступили его, любуясь результатом нашей работы.
Мать Софии, Линда, провела ладонью по голове отца.
– Гладкая, как попка младенца, – заключила она. – Тебя отлично обработали, Ларри Шонесси. – Линда говорила, растягивая слова и явно кокетничая с отцом, хотя давно была замужем за другим парнем.
– Очень красиво, – заявил Тодд. – Мне даже кажется, что вы теперь еще больше похожи на итальянца, если такое вообще возможно.
– Хорош лицемерить, – сказал Марио.
Я подала папе зеркало, и он принялся вертеть его мод разными углами, чтобы рассмотреть себя со всех сторон.
– Изумительно! – наконец изрек он.
Отец и в самом деле выглядел потрясающе. Теперь его сухопарая фигура казалась более четко очерченной, да и светло-карие глаза тоже как будто стали ярче. Кстати, у него отличная форма черепа. А цвет кожи – настоящий «МАК» оттенок NW25, начиная от затылка вверх к макушке головы и включая лицо. Разумеется, все члены нашей семьи, да и большая часть жителей Ирландской Ривьеры могли похвастаться таким же бледно-бежевым оттенком кожи.
Мы стали по очереди подходить к отцу, чтобы потереть его голову на удачу, а я даже поднесла к нему Прешес, чтобы и она тоже могла дотронуться лапкой до папиной головы.
– Да, конечно, мы команда, – заметила Анджела. Она чересчур увлекалась спортом, но мы все равно были вместе с нею, раз уж оказались все в одной связке.
– Ко-ман-да! – крикнули мы все хором, занеся руки над сверкающей новой лысиной Лаки Ларри Шонесси.
Тут кто-то постучал в дверь салона.
– Ну вот, кто-то пришел, – промолвил папа. – Это либо разносчик пиццы, либо папарацци.
– Arrivederci! – прокричал вслед родным папа, когда все стали расходиться по своим машинам.
Я задержалась, чтобы завернуть кусок пиццы в полиэтиленовую пленку. Поскольку сейчас только я и папа были в нашей семье одинокими, я решила, что нам следует поделить оставшуюся пиццу пополам, чтобы дома не возиться с едой, когда захочется есть.
Отец направился в кухню, Прешес семенила за ним по пятам.
– Ciao, Белла! – попрощался папа. Наклонившись, он поцеловал меня в щеку.
Я еще раз потерла рукой его лысую голову на удачу – мне она очень пригодится.
– Ты выглядишь отлично, папа, – заметила я.
– Надо было решиться на это много лет назад, – сказал отец. Я сразу живо представила историю, которая в данный момент формировалась в его голове. Пройдет совсем немного времени, и папа поверит в то, что все это было его затеей.
Отец прошел мимо меня к холодильнику.
– Послушай, Белла, – произнес он. – Посиди еще немножко, выпей стаканчик траппы со своим babbo.
– Ну уж нет, – отказалась я. – Только не граппы. Ты же знаешь, что я ее терпеть не могу.
– Ох, Белла, Белла, – вздохнул папа, вынимая бутылку из холодильника. – Ну какая из тебя итальянка!
Я взялась за дверцу холодильника и сунулась в него, чтобы положить на полку кусок пиццы.
– А есть ирландская выпивка? – спросила я. – Пап, ну должно же у тебя быть что-нибудь, не напоминающее по вкусу сироп! – Я принялась осматривать содержимое его холодильника и вскоре нашла бутылочку и вино. – Ну вот! Можно я открою?
Папа кивнул, и я начала охоту на штопор. Отец развелся со своей третьей женой уже три года назад, и с тех пор его кухонные шкафы и ящики зажили собственной жизнью. Из ящика для хранения приборов я вытащила три мяча для гольфа, колоду карт и лишь под всем этим обнаружила штопор. Высохшая старая и давно забытая пробка все еще была насажена на нем.
Папа открыл буфет и достал для меня винный бокал. Потянувшись за ним, я увидела целый ряд непочатых бутылок граппы, которые, словно строй солдат, вытянулись на нижней полке.
– Пап, – спросила я, – а где ты взял всю эту граппу?
Папа налил себе граппы в бокал для аперитива. Повернувшись, он с восхищением полюбовался на собственное отражение в стеклянных дверцах кухонных шкафов и провел рукой по лысой голове.
– Я просто сказал по телефону этим барракудам из жилищной конторы, что если они хотят заполучить мою землю, выходящую к воде, то им стоит подсластить чем-то нашу сделку, – ответил отец.
– Но ты же всерьез не думаешь продавать этот участок? – Я не могла представить себя жизни без этого дома, без флагманского салона, соседствующего с ним.
– Нет, не думаю, но это был отличный способ заполучить граппу, – объяснил мне папа.
– Будь осторожен, – предупредила я. Складывалось такое ощущение, что застройщики вознамерились скупить весь город. – Не подписывай ничего, не надев очки, чем бы ты ни был занят.
Отец исчез в соседней комнате, и через мгновение в доме грянула «Женитьба Фигаро». Папа вернулся и направился к столу.
Я присоединилась к нему. Мне нравился этот стол. То был старый складной сосновый стол, который мы уже порядочно изрезали за долгие годы. Все началось с того, что мы делали за ним уроки и слишком прилежно нажимали на карандаши – на столешнице до сих пор смутно виднелся отпечаток: 12:3 = 4.
После того как мама уехала из дома, мы начали портить стол нарочно, ведь нам надо было как-то справиться с переживаниями, проверить, на сколько хватит терпения отца. Помню, как он дал мне кусок наждачной бумаги, чтобы я уничтожила вырезанную мною надпись «Я тебя ненавижу». Меня выдала Анджела, но я сейчас решительно не помню, против кого была направлена эта надпись – то ли против Тьюлии, то ли против Софии.
Папа поднял бокал.
– Салют! – сказал он. – Чин-чин!
Я легонько дотронулась своим бокалом до его бокала.
– Что обычно говорил дедушка, когда поднимал тост? – поинтересовалась я.
– Доброго здоровья! – ответил папа.
– Доброго здоровья! – повторила я, чокаясь. – Теперь вспомнила. Мне всегда казалось, что он произносил эту фразу слишком быстро. – Я сделала глоток. – Знаешь, пап, иногда мне хотелось, чтобы ты вырастил нас как ирландцев, а не как итальянцев. Тогда наша жизнь была бы куда проще.
Отпив своей граппы, отец скорчил гримасу, но тут же его лицо обрело нормальное выражение.
– Жизнь никогда не бывает простой, – сказал он.
– Что, неужели тебе тоже не нравится граппа? – удивилась я.
– Эта граппа слишком сладкая, на мой вкус, – объяснил он. – Вот в Италии – другое дело, тамошняя граппа крепкая, жгучая. Впрочем, мне нравится пить любую траппу.
Откинувшись на спинку стула, отец закинул руки за голову и стал водить ладонями по гладкой коже.
– Думаю, когда-нибудь ты меня поймешь, – сказал он. – Если бы мы были итальянцами, живущими в Норт-Энде, я, возможно, считал бы ирландцев экзотической нацией. Любимым выражением моего отца было: «Если ты имеешь счастье быть ирландцем, то ты уже достаточно счастлив». По правде говоря, мой отец был никудышным парикмахером, и я мечтал о чем-то лучшем для своей семьи. Поверь мне, это мечта любого иммигранта.
Я слышала все это по крайней мере тысячу раз. Правда состояла в том, что папа родился в южном Бостоне, поэтому он не был настоящим иммигрантом. Но я не стала ничего говорить ему: я лишь молча отпила вина. Прешес вскочила мне на колени и уютно устроилась там, свернувшись клубочком. Интересно, спросила я себя, какой должна быть мечта дочери сына иммигранта? Мне никогда не удавалось представить себе наше генеалогическое древо.
Да, я не собиралась ничего говорить, но слова как-то неожиданно сорвались с моих губ:
– Папа, а ты считаешь, это я виновата в том, что София стала такой, какая есть?
– Что? Какой такой она стала? – Встав из-за стола, отец вылил остатки граппы из своего бокала и налил в него вина.
– Не знаю, – ответила я. – Мне кажется… она никогда не считала нужным развивать собственные интересы…
– И поэтому она положила глаз на твоего мужа? Папа подлил мне вина.
– Спасибо, – кивнула я. – Не знаю… Может, это чистой воды безумие. А может, и правда.
Подняв глаза к потолку, отец глубоко вздохнул.
– Полагаю, ты думала еще и о том, что выбрала бы себе мужа получше, если бы у тебя перед глазами не было такого примера, как я.
Я схватила отца за руку.
– Ох, папа, вовсе нет! Ничего такого я не думала, да и не вижу никакой связи между моим мужем и тобой, – заверила его я.
– И ты совершенно не несешь ответственности за поведение твоей сестры, – сказал отец.
– Сводной сестры, – поправила я его.
– Кровь гуще всего на свете.
– Даже гуще, чем граппа? – Я отпила вина, и Прешес заворочалась во сне. Она явно видела кошмарный сон о своем бывшем хозяине, этом ужасном Силли Сайрене. – Понимаешь, в чем дело, – продолжила я, – я скучаю по Софии больше, чем когда бы то ни было скучала по Крейгу. Но я представить себе не могу, что мы когда-то переживем этот разлад. Все-таки она меня предала.
– L'amore domina senza regoie, – провозгласил отец.
– Что это значит?
– Любовь не знает правил, – перевел папа. – Во всяком случае, мне кажется, что эти слова переводятся именно так. – Он усмехнулся. – Хотя не исключено, что я только что выругался при тебе по-итальянски.
– Так что же означает эта фраза? Полагаю, что ты все-таки правильно передал мне ее смысл.
Папа положил локти на стол.
– Каждый человек совершает в своей жизни глупости, Белла, – сказал он. – Только одни совершают больше глупостей, чем другие. Ты сейчас считаешь, что тебе удастся обойтись без этого. Или они так считают. А может, и ты, и они, эти другие, просто перестали думать. Такое тоже бывает. И когда это происходит, ты можешь травить себя мыслями, как ядом, а можешь продолжать жить как ни в чем не бывало.
– Так ты поступил с мамой? – спросила я.
– Нет, – ответил отец. – Так она поступила со мной.
Глава 14
Я рылась в своем ящичке для губной помады в поисках чего-нибудь сильного, увлажняющего и дающего уверенность. Пчелиный воск, масло масляного дерева, жожоба и миндальное масло – вот отличные увлажняющие ингредиенты. Наконец я нашла тюбик витаминной восстанавливающей помады от «Тарт» насыщенно-розового цвета под названием «Возрождающая». В ее состав входили жожоба, витамины А, С, К и Е, а также зеленый чай и экстракт личи, поэтому я решила, что она удовлетворяет моим потребностям. Возможно, если я съем эту помаду, как фруктовое мороженое, то мне пару месяцев не придется принимать витамины.
Я собиралась позвонить Шону Райану и сказать ему, что мы встретимся в «Провиденсе» на университетской ярмарке. Я хотела, чтобы он понимал, что нас связывает лишь бизнес. Меня интересовали только наборы, а то, что Шон Райан – вообще-то весьма привлекательный парень, и то, что меня год назад бросил муж, к делу никакого отношения не имеет.
Разумеется, я смутно помнила слова Шона, что он вроде тоже ничуть мною не интересуется. Но люди много чего говорят, потому не стоит переживать из-за того, что твои слова кто-то не очень хорошо расслышал. А поскольку я поеду в собственной машине, то это создаст между нами необходимую – профессиональную – дистанцию.
Я так смотрела на вещи: если мне удастся не усложнить наши отношения, то меня ждет долгая, почти лишенная неприятностей жизнь. Маленькая собачка, прогулки по живописным местам, приключение, связанное с созданием наборов. Множество людей живет примерно по таким схемам. И что это за нелепое старое утверждение, будто пары должны представлять собой половинки одного целого вроде солонки и перечницы. К тому же современные продвинутые люди давно перестали есть соль, разве не так?
А обременительные отношения мне вовсе не нужны, благодарю покорно. Если как следует подумать, получается, что Шон Райан предложил мне свое покровительство. У меня было такое ощущение, словно я чем-то пресытилась и вот теперь, обманутая женщина, бегу от этого прочь, и мне необходимо какое-то время, чтобы вновь обрести себя. Ха! После этого мне бы не захотелось бить по ветровому стеклу машины Крейга своей сумкой на ремне, бросаться камнями и – уж признаюсь – отправлять Софии в конверте его крем-смазку для пениса. Но все это было несколько веков назад. К тому же у меня и не было особого желания поступать именно так, честное слово.
Да, имелось у меня несколько разрушительных идей. Например, я хотела водрузить наш матрас на крышу своего «фольксвагена», отвезти его в Бостон и там сжечь посреди улицы напротив офиса Крейга. Но доехать до скоростной дороги Саут-Ист – это сущий кошмар, и попытку отвезти куда-то матрас можно смело сравнить с решением круто изменить свою жизнь и взять ее в свои руки. Но, подозреваю, София с Крейгом больше не спали в этой кровати. Да и к чему, если у Софии была отличная собственная кровать, которую она не делила ни с кем, расставшись с этим… как-его-там. Кавалеры у Софии подолгу не задерживались. Помню, я все спрашивала себя, кого ж это она поджидает, время-то идет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Только подумай, какую свободу ты обретешь, избавившись от них.
– Легко тебе говорить, – вздохнул папа. – С твоей головы ведь никто не хочет срезать ни волосинки. К тому же неплохо вспомнить про этого парня Самсона. Кстати, он был родом из Италии, если ты не знаешь.
– Вовсе он не из Италии, – возразила я. – Самсон был из Израиля.
Мой отец никогда не оставлял попыток убеждать окружающих, будто все на свете появилось в Италии.
– Ну что ж, зато итальянцем был тот парень, который написал его портрет, – не унимался папа.
Перед моим внутренним взором встала картина, виденная мною давным-давно на занятиях по истории искусств.
– Погоди, – сказала я. – В этом ты прав. У Гуерчино есть чудесный рисунок коричневой тушью. На нем Самсон указывает на свою лысину.
– У меня не видно лысины, когда я ее прикрываю, – заметил отец. – В этом-то все дело.
– Можем мы остановиться на этом? – спросил Тодд. Но Марио уже успел вынуть из кармана свой листок.
– Ты знаешь, папа, – заговорил он, – когда мама предложила это «вторжение»…
– Святая Италия! – воскликнул отец. – Почему же вы сразу не сказали мне, что это была ее идея?
Глава 13
Как только отец принимал решение, ничто уже не могло остановить его. Он решил полностью походить на Койяка.
– Леденцы, – проговорил он, пока я снимала свитер цвета лосося с его плеч, а Тодд закутывал его в накидку. – Кто-нибудь, принесите мне леденцов.
Не знаю уж, к какому методу прибегала Шинед О' Коннор, но мне точно известно, что Бритни Спирс решила сразу воспользоваться электрическим триммером. Мы же подумали, что суетиться не будем и проведем всю процедуру торжественно.
Среди дисков с «Лучшими итальянскими операми», которые мы включали в нашем салоне, Анджела нашла «Севильского цирюльника» и сунула его в проигрыватель.
Папа блаженно закрыл глаза.
– О, Россини! – выдохнул он с таким видом, словно эта опера не звучала в его салонах ежедневно с начала шестидесятых.
Тьюлия первой взяла ножницы.
– Осторожнее! – хором сказали мы. Все шло очень хорошо, и не хотелось бы завалить столь удачно начатое дело.
– Я тебя люблю, папочка, – сказала Тьюлия, прежде чем первый раз щелкнуть ножницами. Она умудрилась даже не порезать его, что для Тьюлии было делом необычным. Потом она держала руки своих детей, которые тоже осторожно отрезали у дедушки по прядке.
– Я люблю тебя, Nonno, – говорили они по очереди.
– Ты можешь прийти ко мне на день рождения, – добавила Мэгги, когда настала ее очередь взять в руки ножницы.
Вики принялась подметать, как только на пол упали первые волоски.
– И пусть никто не вздумает выбросить мои волосы, – строго проговорил отец. – Я хочу, чтобы их похоронили вместе со мной. Именно так поступают в Италии.
– Думаю, ты имеешь в виду Египет, – сказала я. Глаза отца были плотно закрыты – он ждал, когда отрежут следующую прядь, – но голову в мою сторону он все же повернул.
– Ничего другого услышать от тебя я и не ожидал, мисс Всезнайка, – проворчал он. – Кто тут у нас эксперт?
– Ну хорошо, – кивнула я. – Давай считать, что так поступают и в Египте, и в Италии.
Когда каждый из нас отстриг отцу по пряди, Марио принес электротриммер.
– Не так быстро, – попросил папа. – Что у тебя за триммер?
Марио повернул машинку, чтобы прочесть название фирмы.
– «Ремингтон титаниум», – прочел он.
– Нет, так дело не пойдет, – заявил отец. – Я хочу только «Эндис Ти-Эджер», или мы немедленно расходимся.
Нужный триммер был немедленно принесен. Марио взял на себя самую ответственную часть работы, а мы все наблюдали за тем, как волосы нашего отца падают на пол длинными веретенообразными прядями.
Потом мы подвели отца к раковине, и София соскребла с его головы остатки спрея «Мгновенно скрывает вашу лысину». Теперь надо было воспользоваться отбеливающим кремом, чтобы вернуть черепу отца естественный цвет, и хотя дело это было непростое, повозиться стоило.
Наконец Тьюлия сняла с отца накидку, и мы все обступили его, любуясь результатом нашей работы.
Мать Софии, Линда, провела ладонью по голове отца.
– Гладкая, как попка младенца, – заключила она. – Тебя отлично обработали, Ларри Шонесси. – Линда говорила, растягивая слова и явно кокетничая с отцом, хотя давно была замужем за другим парнем.
– Очень красиво, – заявил Тодд. – Мне даже кажется, что вы теперь еще больше похожи на итальянца, если такое вообще возможно.
– Хорош лицемерить, – сказал Марио.
Я подала папе зеркало, и он принялся вертеть его мод разными углами, чтобы рассмотреть себя со всех сторон.
– Изумительно! – наконец изрек он.
Отец и в самом деле выглядел потрясающе. Теперь его сухопарая фигура казалась более четко очерченной, да и светло-карие глаза тоже как будто стали ярче. Кстати, у него отличная форма черепа. А цвет кожи – настоящий «МАК» оттенок NW25, начиная от затылка вверх к макушке головы и включая лицо. Разумеется, все члены нашей семьи, да и большая часть жителей Ирландской Ривьеры могли похвастаться таким же бледно-бежевым оттенком кожи.
Мы стали по очереди подходить к отцу, чтобы потереть его голову на удачу, а я даже поднесла к нему Прешес, чтобы и она тоже могла дотронуться лапкой до папиной головы.
– Да, конечно, мы команда, – заметила Анджела. Она чересчур увлекалась спортом, но мы все равно были вместе с нею, раз уж оказались все в одной связке.
– Ко-ман-да! – крикнули мы все хором, занеся руки над сверкающей новой лысиной Лаки Ларри Шонесси.
Тут кто-то постучал в дверь салона.
– Ну вот, кто-то пришел, – промолвил папа. – Это либо разносчик пиццы, либо папарацци.
– Arrivederci! – прокричал вслед родным папа, когда все стали расходиться по своим машинам.
Я задержалась, чтобы завернуть кусок пиццы в полиэтиленовую пленку. Поскольку сейчас только я и папа были в нашей семье одинокими, я решила, что нам следует поделить оставшуюся пиццу пополам, чтобы дома не возиться с едой, когда захочется есть.
Отец направился в кухню, Прешес семенила за ним по пятам.
– Ciao, Белла! – попрощался папа. Наклонившись, он поцеловал меня в щеку.
Я еще раз потерла рукой его лысую голову на удачу – мне она очень пригодится.
– Ты выглядишь отлично, папа, – заметила я.
– Надо было решиться на это много лет назад, – сказал отец. Я сразу живо представила историю, которая в данный момент формировалась в его голове. Пройдет совсем немного времени, и папа поверит в то, что все это было его затеей.
Отец прошел мимо меня к холодильнику.
– Послушай, Белла, – произнес он. – Посиди еще немножко, выпей стаканчик траппы со своим babbo.
– Ну уж нет, – отказалась я. – Только не граппы. Ты же знаешь, что я ее терпеть не могу.
– Ох, Белла, Белла, – вздохнул папа, вынимая бутылку из холодильника. – Ну какая из тебя итальянка!
Я взялась за дверцу холодильника и сунулась в него, чтобы положить на полку кусок пиццы.
– А есть ирландская выпивка? – спросила я. – Пап, ну должно же у тебя быть что-нибудь, не напоминающее по вкусу сироп! – Я принялась осматривать содержимое его холодильника и вскоре нашла бутылочку и вино. – Ну вот! Можно я открою?
Папа кивнул, и я начала охоту на штопор. Отец развелся со своей третьей женой уже три года назад, и с тех пор его кухонные шкафы и ящики зажили собственной жизнью. Из ящика для хранения приборов я вытащила три мяча для гольфа, колоду карт и лишь под всем этим обнаружила штопор. Высохшая старая и давно забытая пробка все еще была насажена на нем.
Папа открыл буфет и достал для меня винный бокал. Потянувшись за ним, я увидела целый ряд непочатых бутылок граппы, которые, словно строй солдат, вытянулись на нижней полке.
– Пап, – спросила я, – а где ты взял всю эту граппу?
Папа налил себе граппы в бокал для аперитива. Повернувшись, он с восхищением полюбовался на собственное отражение в стеклянных дверцах кухонных шкафов и провел рукой по лысой голове.
– Я просто сказал по телефону этим барракудам из жилищной конторы, что если они хотят заполучить мою землю, выходящую к воде, то им стоит подсластить чем-то нашу сделку, – ответил отец.
– Но ты же всерьез не думаешь продавать этот участок? – Я не могла представить себя жизни без этого дома, без флагманского салона, соседствующего с ним.
– Нет, не думаю, но это был отличный способ заполучить граппу, – объяснил мне папа.
– Будь осторожен, – предупредила я. Складывалось такое ощущение, что застройщики вознамерились скупить весь город. – Не подписывай ничего, не надев очки, чем бы ты ни был занят.
Отец исчез в соседней комнате, и через мгновение в доме грянула «Женитьба Фигаро». Папа вернулся и направился к столу.
Я присоединилась к нему. Мне нравился этот стол. То был старый складной сосновый стол, который мы уже порядочно изрезали за долгие годы. Все началось с того, что мы делали за ним уроки и слишком прилежно нажимали на карандаши – на столешнице до сих пор смутно виднелся отпечаток: 12:3 = 4.
После того как мама уехала из дома, мы начали портить стол нарочно, ведь нам надо было как-то справиться с переживаниями, проверить, на сколько хватит терпения отца. Помню, как он дал мне кусок наждачной бумаги, чтобы я уничтожила вырезанную мною надпись «Я тебя ненавижу». Меня выдала Анджела, но я сейчас решительно не помню, против кого была направлена эта надпись – то ли против Тьюлии, то ли против Софии.
Папа поднял бокал.
– Салют! – сказал он. – Чин-чин!
Я легонько дотронулась своим бокалом до его бокала.
– Что обычно говорил дедушка, когда поднимал тост? – поинтересовалась я.
– Доброго здоровья! – ответил папа.
– Доброго здоровья! – повторила я, чокаясь. – Теперь вспомнила. Мне всегда казалось, что он произносил эту фразу слишком быстро. – Я сделала глоток. – Знаешь, пап, иногда мне хотелось, чтобы ты вырастил нас как ирландцев, а не как итальянцев. Тогда наша жизнь была бы куда проще.
Отпив своей граппы, отец скорчил гримасу, но тут же его лицо обрело нормальное выражение.
– Жизнь никогда не бывает простой, – сказал он.
– Что, неужели тебе тоже не нравится граппа? – удивилась я.
– Эта граппа слишком сладкая, на мой вкус, – объяснил он. – Вот в Италии – другое дело, тамошняя граппа крепкая, жгучая. Впрочем, мне нравится пить любую траппу.
Откинувшись на спинку стула, отец закинул руки за голову и стал водить ладонями по гладкой коже.
– Думаю, когда-нибудь ты меня поймешь, – сказал он. – Если бы мы были итальянцами, живущими в Норт-Энде, я, возможно, считал бы ирландцев экзотической нацией. Любимым выражением моего отца было: «Если ты имеешь счастье быть ирландцем, то ты уже достаточно счастлив». По правде говоря, мой отец был никудышным парикмахером, и я мечтал о чем-то лучшем для своей семьи. Поверь мне, это мечта любого иммигранта.
Я слышала все это по крайней мере тысячу раз. Правда состояла в том, что папа родился в южном Бостоне, поэтому он не был настоящим иммигрантом. Но я не стала ничего говорить ему: я лишь молча отпила вина. Прешес вскочила мне на колени и уютно устроилась там, свернувшись клубочком. Интересно, спросила я себя, какой должна быть мечта дочери сына иммигранта? Мне никогда не удавалось представить себе наше генеалогическое древо.
Да, я не собиралась ничего говорить, но слова как-то неожиданно сорвались с моих губ:
– Папа, а ты считаешь, это я виновата в том, что София стала такой, какая есть?
– Что? Какой такой она стала? – Встав из-за стола, отец вылил остатки граппы из своего бокала и налил в него вина.
– Не знаю, – ответила я. – Мне кажется… она никогда не считала нужным развивать собственные интересы…
– И поэтому она положила глаз на твоего мужа? Папа подлил мне вина.
– Спасибо, – кивнула я. – Не знаю… Может, это чистой воды безумие. А может, и правда.
Подняв глаза к потолку, отец глубоко вздохнул.
– Полагаю, ты думала еще и о том, что выбрала бы себе мужа получше, если бы у тебя перед глазами не было такого примера, как я.
Я схватила отца за руку.
– Ох, папа, вовсе нет! Ничего такого я не думала, да и не вижу никакой связи между моим мужем и тобой, – заверила его я.
– И ты совершенно не несешь ответственности за поведение твоей сестры, – сказал отец.
– Сводной сестры, – поправила я его.
– Кровь гуще всего на свете.
– Даже гуще, чем граппа? – Я отпила вина, и Прешес заворочалась во сне. Она явно видела кошмарный сон о своем бывшем хозяине, этом ужасном Силли Сайрене. – Понимаешь, в чем дело, – продолжила я, – я скучаю по Софии больше, чем когда бы то ни было скучала по Крейгу. Но я представить себе не могу, что мы когда-то переживем этот разлад. Все-таки она меня предала.
– L'amore domina senza regoie, – провозгласил отец.
– Что это значит?
– Любовь не знает правил, – перевел папа. – Во всяком случае, мне кажется, что эти слова переводятся именно так. – Он усмехнулся. – Хотя не исключено, что я только что выругался при тебе по-итальянски.
– Так что же означает эта фраза? Полагаю, что ты все-таки правильно передал мне ее смысл.
Папа положил локти на стол.
– Каждый человек совершает в своей жизни глупости, Белла, – сказал он. – Только одни совершают больше глупостей, чем другие. Ты сейчас считаешь, что тебе удастся обойтись без этого. Или они так считают. А может, и ты, и они, эти другие, просто перестали думать. Такое тоже бывает. И когда это происходит, ты можешь травить себя мыслями, как ядом, а можешь продолжать жить как ни в чем не бывало.
– Так ты поступил с мамой? – спросила я.
– Нет, – ответил отец. – Так она поступила со мной.
Глава 14
Я рылась в своем ящичке для губной помады в поисках чего-нибудь сильного, увлажняющего и дающего уверенность. Пчелиный воск, масло масляного дерева, жожоба и миндальное масло – вот отличные увлажняющие ингредиенты. Наконец я нашла тюбик витаминной восстанавливающей помады от «Тарт» насыщенно-розового цвета под названием «Возрождающая». В ее состав входили жожоба, витамины А, С, К и Е, а также зеленый чай и экстракт личи, поэтому я решила, что она удовлетворяет моим потребностям. Возможно, если я съем эту помаду, как фруктовое мороженое, то мне пару месяцев не придется принимать витамины.
Я собиралась позвонить Шону Райану и сказать ему, что мы встретимся в «Провиденсе» на университетской ярмарке. Я хотела, чтобы он понимал, что нас связывает лишь бизнес. Меня интересовали только наборы, а то, что Шон Райан – вообще-то весьма привлекательный парень, и то, что меня год назад бросил муж, к делу никакого отношения не имеет.
Разумеется, я смутно помнила слова Шона, что он вроде тоже ничуть мною не интересуется. Но люди много чего говорят, потому не стоит переживать из-за того, что твои слова кто-то не очень хорошо расслышал. А поскольку я поеду в собственной машине, то это создаст между нами необходимую – профессиональную – дистанцию.
Я так смотрела на вещи: если мне удастся не усложнить наши отношения, то меня ждет долгая, почти лишенная неприятностей жизнь. Маленькая собачка, прогулки по живописным местам, приключение, связанное с созданием наборов. Множество людей живет примерно по таким схемам. И что это за нелепое старое утверждение, будто пары должны представлять собой половинки одного целого вроде солонки и перечницы. К тому же современные продвинутые люди давно перестали есть соль, разве не так?
А обременительные отношения мне вовсе не нужны, благодарю покорно. Если как следует подумать, получается, что Шон Райан предложил мне свое покровительство. У меня было такое ощущение, словно я чем-то пресытилась и вот теперь, обманутая женщина, бегу от этого прочь, и мне необходимо какое-то время, чтобы вновь обрести себя. Ха! После этого мне бы не захотелось бить по ветровому стеклу машины Крейга своей сумкой на ремне, бросаться камнями и – уж признаюсь – отправлять Софии в конверте его крем-смазку для пениса. Но все это было несколько веков назад. К тому же у меня и не было особого желания поступать именно так, честное слово.
Да, имелось у меня несколько разрушительных идей. Например, я хотела водрузить наш матрас на крышу своего «фольксвагена», отвезти его в Бостон и там сжечь посреди улицы напротив офиса Крейга. Но доехать до скоростной дороги Саут-Ист – это сущий кошмар, и попытку отвезти куда-то матрас можно смело сравнить с решением круто изменить свою жизнь и взять ее в свои руки. Но, подозреваю, София с Крейгом больше не спали в этой кровати. Да и к чему, если у Софии была отличная собственная кровать, которую она не делила ни с кем, расставшись с этим… как-его-там. Кавалеры у Софии подолгу не задерживались. Помню, я все спрашивала себя, кого ж это она поджидает, время-то идет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25