Поэтому было решено: когда наконец начнется «бегство крыс», властям придется рассчитать, как долго окружающая среда будет оставаться небезопасной для человека. Возможно, один год, а возможно, и сто. Как бы то ни было, обитателям клаустросфер было предписано установить таймер на этот срок. С момента начала отсчета и до истечения установленного срока биодвери не могли быть открыты ни при каких условиях. Эта система казалась особенно необходимой в больших общественных биоубежищах. Люди понимали, что стоит одному придурку свихнуться и открыть двери, как все погибнут, и они предпочитали добровольное заточение массовому отравлению.
Адам и Ева
Розали выпустила Макса из крепких объятий. Он выглядел ошарашенным.
– Ты хочешь нас запереть?
– Конечно, почему бы и нет? Людям и так очень скоро придется это сделать, не в этом году, так в следующем. Я была активисткой группы защиты окружающей среды, я знаю, насколько плохи дела, – быстро заговорила Розали, словно боясь передумать. – Давай сделаем это сейчас и забудем про всех остальных. Здесь и так только мы одни. Это наш мир. Давай запремся от всей вселенной.
Макс некоторое время раздумывал.
– На какой срок ты хочешь поставить таймер? – спросил он.
– Не знаю, на десять, может, пятнадцать лет. Пока не вырастет наш ребенок. А потом посмотрим на мониторы, что творится снаружи.
– Наш ребенок?
– Да. Наш ребенок.
– Я и не знал, что у нас будет ребенок.
– Он будет, и я хочу, чтобы он жил в прекрасном мире.
Макс взглянул на Розали и улыбнулся широкой, счастливой улыбкой. В клаустросфере наступал закат, но его улыбка озарила светом всю вселенную Розали.
– Хорошо, – сказал он. – Давай так и сделаем.
Выход из рая
Они вышли из клаустросферы впервые после начала медового месяца. Максу нужно было сделать пару дел, а Розали хотела позвонить бабушке с дедушкой. Она знала, что их расстроит ее отказ от прежних принципов, но ей было все равно. Они остались в прошлом, а будущее – это ее ребенок. У нее есть возможность подарить своему ребенку детство в раю, и она обязательно воспользуется ею.
Они вышли через биодвери и поднялись в дом. Проведя несколько недель в чистейшей атмосфере убежища, Макс и Розали решили, что мир уже умер. Воздух вонял, а фильтрованное солнце казалось тусклым и водянистым.
Макс сделал несколько звонков. Отказался от подписки на журнал Life. Положил все свои деньги под высокие проценты и сообщил своему потрясенному агенту, что уходит из бизнеса. Вскоре они были готовы. Розали оставалось лишь позвонить, после чего они собирались вернуться в свой маленький личный рай и запереться от окружающего мира.
В этот момент раздался звонок в дверь.
– Не смотри, – сказала Розали. – Мы больше не живем в этом мире.
– Ой, да ладно тебе, давай посмотрим, кто там, – отозвался Макс, и не успела Розали и слова сказать, как он включил видеокамеру на входной двери.
За дверью стоял Джуди.
– Не может быть! – ахнула Розали. – Это тот маленький ублюдок из ФБР.
– Плохи дела, – сказал Макс.
– Макс! – В голосе Розали была паника. – Не открывай дверь, пойдем, сейчас же пойдем в клаустросферу, не открывай ему. Мы ведь собирались уйти, так пойдем же.
Впервые в их отношениях именно Максу пришлось быть разумным и практичным.
– Розали, – нежно сказал он, – послушай, ты убедила себя в том, что клаустросфера – это абсолютно другой мир…
– Так и есть, – кивнула Розали.
Снова раздался звонок.
– Это не так, Розали, это всего-навсего клаустросфера. Сооружение на земельном участке, который существует в реальном мире. За дверью стоит агент ФБР, который однажды уже пытался арестовать тебя. Есть вероятность, что на этот раз ему это удастся. Если мы исчезнем, то можешь не сомневаться, что в первую очередь они взорвут биодвери. Тебе нужно спрятаться, пока я поговорю с ним. Может быть, мне удастся от него избавиться. А потом мы решим, что делать дальше.
Розали вдруг увидела, как ее мечта стремительно тает, так и не воплотившись в реальность. Она отчаянно попыталась ухватиться за нее.
– Давай убьем его, – предложила она. Макс озадаченно посмотрел на жену.
– Надеюсь, тебя заставили сказать это вызванные беременностью гормональные изменения, – ответил он. – Не говоря уже о том, что убивать людей – сомнительное дело с точки зрения морали. Особенно если учесть, что это безнадежный вариант. Если убить агента ФБР, они присылают следующего, а потом еще и еще. Такие уж у них правила. А теперь – спрячься за односторонним зеркалом, а я впущу его в дом.
– Одностороннее зеркало? – переспросила Розали, с трудом переключившись на другую тему.
– Да… ну… в общем, до меня тут жил один порнокороль, – признался Макс и, подтолкнув Розали в нишу за зеркалом, нажал кнопку, открывая входную дверь, и впустил Джуди.
– Поднимайся сюда! – крикнул он, и Джуди нервно взбежал по ступенькам.
– Я чуть не ушел, – сказал Джуди, заходя в гостиную.
– Да я был в самом дальнем конце клаустросферы. Приятно снова видеть тебя, приятель. Что случилось? – ответил Макс.
– А мисс Коннолли не с вами? – поинтересовался Джуди. – Вы, кажется, поладили в Ирландии, я подумал, она может быть здесь.
– Нет, ее здесь нет.
– Ладно, это не важно, – махнул Джуди. – Я хотел поговорить именно с вами.
– Со мной? – подозрительно спросил Макс. – Ну и что тебе от меня надо?
– Мне нужно, чтобы вы помогли мне поймать безжалостную, мерзкую, аморальную гадину, человека, не знающего ни сострадания, ни приличий, которому к тому же наплевать на всех, кроме себя.
– Эй, дружище, это Голливуд, – сказал Макс. – Я знаю кучу такого народа, так что давай поконкретнее.
Глава 24
Сделка века
Теплая встреча
Макс находился в компании Пластика Толстоу уже около получаса. Он попросил его о встрече якобы для того, чтобы обсудить судьбу фильма, сценарий для которого должен был писать Натан, но на самом деле он пришел с другой целью.
Толстоу с готовностью согласился встретиться и пригласил Макса к себе в дом, несмотря на крайнюю занятость. Макс все-таки был одной из известнейших личностей в киноиндустрии, и даже занимающие столь высокое положение в обществе люди, как Толстоу, понимали значимость «денежного мешка».
Они разговаривали в офисе Толстоу, потому что Макс отклонил приглашение пройти в клаустросферу. К его одежде был прицеплен крошечный передатчик, и он знал, что стены клаустросферы не пропускают радиоволны.
– Я проторчал в своей клаустросфере почти месяц, – сказал Макс вместо объяснения. – Иногда даже свежего воздуха и ясного солнца может быть слишком много. Ненавижу чувствовать себя настолько здоровым.
– Ты провел месяц в своей клаустросфере? Зачем?
– Вообще-то я на своем винограднике работал. Первый урожай. Я принес с собой бутылочку, твое мнение для меня важно.
Макс достал пол-литровую бутылку красного вина с этикеткой: «Вино от Макса».
– Ты в своей клаустросфере вино делаешь? Надо же! А у меня вот виноградника нет.
– Ну, ты просто обязан им обзавестись. Чем можно заняться в тропическом лесу? Разве только на игуан охотиться. А с виноградником сколько угодно лет скучно не будет. Попробуй.
– Хорошо. Очень хорошо, – сказал Пластик, делая маленький глоток. – Сильный аромат. Я люблю вино с сильным ароматом… Значит, вот чем ты занимался. Я слышал, ты вроде как ушел на дно.
Макс задумался, знает ли Толстоу, что он был в доме Натана в ночь его убийства. Узнал ли его убийца под шлемом? Рассказал ли об этом Толстоу? Макс предполагал самое худшее, поэтому признался честно:
– Да, я какое-то время прятался. По правде говоря, Пластик, я пережил нехилое такое потрясение… Ты помнишь Натана Ходди? Парня, который собирался написать для нас сценарий?
– Да, я знаю, что он умер, – сказал Пластик с очевидным безразличием.
– Я был у него в тот вечер, когда его пришили, – сказал Макс.
– Да ты что? Ты был там? – Казалось, Толстоу действительно удивлен. – Ну и кто же прикончил бедолагу?
– Да в том-то все и дело, – ответил Макс. – Я там был, но я не знаю, кто это сделал. Когда его убили, мы боролись в виртуальной реальности и оба были в шлемах. Я не видел, как он умер. Хочешь верь, хочешь нет, я видел его мысли, когда он умирал, хотя я, конечно, не понял, что это такое, пока не увидел труп. Это было так необычно.
– Ты видел его мысли перед смертью? Ничего себе! У тебя запись осталась? Я мог бы запросто ее толкнуть.
– Ни фига подобного, приятель. Увидев тело, я просто сбежал. Вот поэтому я вроде как исчез, понимаешь? В смысле, мне не казалось, что я поступаю неправильно… Я ничего не знал, копам помочь не мог, да и вообще.
– И ты не хотел впутываться в это дело.
– В расследование убийства? Ни за что! А ты бы захотел? От этого дерьма потом не отмоешься. Я так и слышу, что обо мне говорили бы. Бешеный, крутой Макс Максимус… слыхал, поди? Он был в комнате, когда прикончили его дружка, а он и пальцем не пошевелил. Говорит, заигрался и не заметил!
– Но теперь все уже, наверное, в прошлом? У копов с тех пор еще тысяча глухарей образовалась, – уверил Пластик Толстоу, дружески хлопнув кинозвезду по плечу. Нервы Макса на мгновение сдали, и он слегка подпрыгнул от этого прикосновения. Макс надеялся, что Пластик ничего не заметил.
– Да, – сказал Макс. – Думаю, теперь это быльем поросло, и мне вдруг стало интересно, что с фильмом-то будет, понимаешь? В смысле, Натана, конечно, ужасно жаль, но ты же знаешь, в городе полно писателей. Ты понимаешь?
– Конечно понимаю, Макс, – кивнул Пластик. – Можешь не сомневаться, я все еще очень заинтересован в том, чтобы ты играл в фильме об этих придурках из группы «Мать Земля».
– Что ж, просто отлично, Пластик, – сказал Макс и понял, что больше тянуть нельзя. Если препарат подействовал, результат уже должен был появиться; для моментального эффекта нужна всего одна капля. Настало время проверить.
– Слышишь, Пластик, – небрежно заметил Макс. – Я слышал, ты любишь смотреть, как девчонки в туалет ходят, правда?
– Да, люблю, – ответил Пластик, даже глазом не моргнув.
Макс заметно расслабился. Препарат работал, сомнений нет. Осмелев, он решился на еще одну проверку.
– Но как, черт возьми, тебе это удается? В смысле, ты что, заставляешь их над собой присесть, или как?
– Я лежу вон под тем стеклянным столом, а они присаживаются на нем на корточки.
Толстоу кивнул в сторону журнального столика, на котором стоял стакан Макса. Макс почувствовал, что пить больше не сможет. Ему хотелось скорее выполнить задание и свалить. С напускной небрежностью он приступил к последней и самой опасной проверке.
– Я уверен, что ты подписал Натану смертный приговор в ту же минуту, как он вычислил, что именно ты платишь «зеленым» террористам.
«Уста младенца»
Макс улыбался самой располагающей, самой дружелюбной улыбкой. «Уста младенца» – тонкий препарат, он лучше всего работает, если получивший его человек расслаблен и понятия не имеет о том, что находится под его влиянием. Изначально этот препарат разработали для психоаналитиков, когда дневные чат-шоу превратили их профессию в развлечение. Программы представляли собой ежедневные исповеди, во время которых неудачники всех мастей под нажимом убедительных ведущих описывали в самых невероятных подробностях, как ужасно и непоправимо они облажались. Затем их знакомили с другими неудачниками, виновниками или жертвами схожих ситуаций, людьми, столкнувшимися с некоей внутренней проблемой, а также с желающими проблемой обзавестись, каковых становилось все больше. Затем на сцене появлялся эксперт-психолог и рассказывал всем, что им не стоит беспокоиться, потому что их история куда более типична, чем они себе представляют. После этого аудитория в студии награждала каждого из участников продолжительными аплодисментами за то, что они «поделились» своей ужасной историей с тридцатью или сорока миллионами совершенно незнакомых людей. Некоторое время такой вид развлечения шел на ура, поскольку у населения было достаточно скелетов в шкафах. К сожалению, потребность наблюдать за несчастьями других людей стала настолько сильной, что поиск новых проблем и новых жертв очень быстро превратился в спорт.
– Меня не интересуют проекты постановки комедий и драм, – кричали директора программ. – Приведите мне побольше неудачников.
Целые команды агентов носились по городам и деревням, поощряя людей придумать проблему, любую проблему, которая бы сделала их несчастными. Массы народа коллективно ломали головы в попытке найти новые и интересные способы оживить свою постную жизнь. Агент также был обязан найти «эксперта», готового убедить мир, что описываемая проблема – всего лишь вершина айсберга. Все это неизбежно привело к тому, что зрители подобных передач стали чувствовать себя не такими, как все. Они начали задумываться о том, что если все эти невероятные семейные истории настолько типичны, значит, с ними самими не все в порядке. Почему у них не возникает внезапной потребности избавиться от своей кошки, почему они не обвиняют своих матерей в том, что их родили толстыми, или не пытаются найти родителей, которые могли бы их усыновить, если бы настоящие родители в свое время от них отказались. В конце концов эти люди неизменно приходили на передачу, чтобы признаться, насколько они несчастны из-за того, что у них нет повода быть несчастными. Участвующий в программе психолог быстро решал эту проблему, убеждая их в том, что глубоко внутри них таится что-то совершенно невероятное, и гости уходили домой счастливыми, обещая обнаружить свою проблему и сразу же вернуться в программу. Порочный круг замыкался.
Один из немногих положительных побочных эффектов этого телевизионного вуайеризма заключался в том, что развитие индустрии психоаналитиков на время замерло. Индустрии, которая без надзора и контроля развивалась целыми десятилетиями. В один прекрасный день количество людей, особенно представителей среднего класса, посещавших психоаналитиков, достигло критического уровня: жизнь общества грозила остановиться, поскольку практически все сидели во врачебных кабинетах и говорили о себе. Все изменилось с появлением насыщающих послеобеденных обсуждений на телевидении, которые оставили психоаналитиков без работы. Люди начали задаваться вопросом, зачем тратить огромные суммы денег, чтобы рассказать о себе только одному человеку, когда можно получать деньги за то, чтобы рассказывать о себе миллионам людей. Однако психоаналитики сделали ответный шаг, сыграв на снобизме граждан. Они завлекли людей обратно на свои диваны, объяснив, что у важных людей и проблемы, как правило, важные, и развлекать ими обывателей не стоит. К сожалению, когда люди все же начали возвращаться к психоаналитикам, они обнаружили, что настолько привыкли копаться в чужих проблемах, что позабыли свои, и даже не могли припомнить, случилось ли с ними вообще что-нибудь, о чем следует говорить.
Препарат «Уста младенца» был разработан для того, чтобы помочь людям, чьи мозги забиты всяким мусором, найти в себе истинные мысли и эмоции. Это своего рода сыворотка правды. Приняв ее, человек начинал говорить не то, что хотели услышать окружающие, и не то, что он сам хотел сказать, а только правду. Основное воздействие препарата «Уста младенца» заключалось в подавлении части мозга, отвечающей за вранье. Некоторые после приема препарата просто погружались в молчание. Многие политики, ведущие телешоу и поразительное количество поэтов были поражены немотой, едва попробовав препарат. Однако большинство людей испытало непривычное ощущение: впервые в жизни они говорили о том, что думают и чувствуют на самом деле.
Конечно же препарат очень быстро запретили. Слишком уж велики были пагубные последствия его приема. Людям нужны секреты, а в тот короткий отрезок времени, пока «Уста младенца» были в продаже, праздничные ужины заканчивались стрельбой, распадались супружеские пары, и даже оказалось, что самые невинные политики таили порой глубоко внутри нелицеприятные мысли о своих избирателях. Ни одно общество не может существовать без определенной дозы лжи. Вскоре стало ясно, что если бы люди всегда говорили правду, они через неделю перегрызли бы друг другу глотки.
О пользе автоответчика
«Уста младенца» ограничили в использовании, но препарат оставался ценным оружием в мире секретных служб, и Джуди выдал Максу небольшую дозу, которой тот приправил вино для Пластика. Толстоу сделал только один глоток, но большего и не требовалось, и легкость, с которой Толстоу поделился своими сексуальными предпочтениями, вроде бы являлась доказательством действия препарата. Макс повторил свой вопрос насчет смерти Натана, на этот раз немного тверже. Джуди сказал ему, что находящиеся под воздействием препарата люди лучше реагируют на уверенную интонацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Адам и Ева
Розали выпустила Макса из крепких объятий. Он выглядел ошарашенным.
– Ты хочешь нас запереть?
– Конечно, почему бы и нет? Людям и так очень скоро придется это сделать, не в этом году, так в следующем. Я была активисткой группы защиты окружающей среды, я знаю, насколько плохи дела, – быстро заговорила Розали, словно боясь передумать. – Давай сделаем это сейчас и забудем про всех остальных. Здесь и так только мы одни. Это наш мир. Давай запремся от всей вселенной.
Макс некоторое время раздумывал.
– На какой срок ты хочешь поставить таймер? – спросил он.
– Не знаю, на десять, может, пятнадцать лет. Пока не вырастет наш ребенок. А потом посмотрим на мониторы, что творится снаружи.
– Наш ребенок?
– Да. Наш ребенок.
– Я и не знал, что у нас будет ребенок.
– Он будет, и я хочу, чтобы он жил в прекрасном мире.
Макс взглянул на Розали и улыбнулся широкой, счастливой улыбкой. В клаустросфере наступал закат, но его улыбка озарила светом всю вселенную Розали.
– Хорошо, – сказал он. – Давай так и сделаем.
Выход из рая
Они вышли из клаустросферы впервые после начала медового месяца. Максу нужно было сделать пару дел, а Розали хотела позвонить бабушке с дедушкой. Она знала, что их расстроит ее отказ от прежних принципов, но ей было все равно. Они остались в прошлом, а будущее – это ее ребенок. У нее есть возможность подарить своему ребенку детство в раю, и она обязательно воспользуется ею.
Они вышли через биодвери и поднялись в дом. Проведя несколько недель в чистейшей атмосфере убежища, Макс и Розали решили, что мир уже умер. Воздух вонял, а фильтрованное солнце казалось тусклым и водянистым.
Макс сделал несколько звонков. Отказался от подписки на журнал Life. Положил все свои деньги под высокие проценты и сообщил своему потрясенному агенту, что уходит из бизнеса. Вскоре они были готовы. Розали оставалось лишь позвонить, после чего они собирались вернуться в свой маленький личный рай и запереться от окружающего мира.
В этот момент раздался звонок в дверь.
– Не смотри, – сказала Розали. – Мы больше не живем в этом мире.
– Ой, да ладно тебе, давай посмотрим, кто там, – отозвался Макс, и не успела Розали и слова сказать, как он включил видеокамеру на входной двери.
За дверью стоял Джуди.
– Не может быть! – ахнула Розали. – Это тот маленький ублюдок из ФБР.
– Плохи дела, – сказал Макс.
– Макс! – В голосе Розали была паника. – Не открывай дверь, пойдем, сейчас же пойдем в клаустросферу, не открывай ему. Мы ведь собирались уйти, так пойдем же.
Впервые в их отношениях именно Максу пришлось быть разумным и практичным.
– Розали, – нежно сказал он, – послушай, ты убедила себя в том, что клаустросфера – это абсолютно другой мир…
– Так и есть, – кивнула Розали.
Снова раздался звонок.
– Это не так, Розали, это всего-навсего клаустросфера. Сооружение на земельном участке, который существует в реальном мире. За дверью стоит агент ФБР, который однажды уже пытался арестовать тебя. Есть вероятность, что на этот раз ему это удастся. Если мы исчезнем, то можешь не сомневаться, что в первую очередь они взорвут биодвери. Тебе нужно спрятаться, пока я поговорю с ним. Может быть, мне удастся от него избавиться. А потом мы решим, что делать дальше.
Розали вдруг увидела, как ее мечта стремительно тает, так и не воплотившись в реальность. Она отчаянно попыталась ухватиться за нее.
– Давай убьем его, – предложила она. Макс озадаченно посмотрел на жену.
– Надеюсь, тебя заставили сказать это вызванные беременностью гормональные изменения, – ответил он. – Не говоря уже о том, что убивать людей – сомнительное дело с точки зрения морали. Особенно если учесть, что это безнадежный вариант. Если убить агента ФБР, они присылают следующего, а потом еще и еще. Такие уж у них правила. А теперь – спрячься за односторонним зеркалом, а я впущу его в дом.
– Одностороннее зеркало? – переспросила Розали, с трудом переключившись на другую тему.
– Да… ну… в общем, до меня тут жил один порнокороль, – признался Макс и, подтолкнув Розали в нишу за зеркалом, нажал кнопку, открывая входную дверь, и впустил Джуди.
– Поднимайся сюда! – крикнул он, и Джуди нервно взбежал по ступенькам.
– Я чуть не ушел, – сказал Джуди, заходя в гостиную.
– Да я был в самом дальнем конце клаустросферы. Приятно снова видеть тебя, приятель. Что случилось? – ответил Макс.
– А мисс Коннолли не с вами? – поинтересовался Джуди. – Вы, кажется, поладили в Ирландии, я подумал, она может быть здесь.
– Нет, ее здесь нет.
– Ладно, это не важно, – махнул Джуди. – Я хотел поговорить именно с вами.
– Со мной? – подозрительно спросил Макс. – Ну и что тебе от меня надо?
– Мне нужно, чтобы вы помогли мне поймать безжалостную, мерзкую, аморальную гадину, человека, не знающего ни сострадания, ни приличий, которому к тому же наплевать на всех, кроме себя.
– Эй, дружище, это Голливуд, – сказал Макс. – Я знаю кучу такого народа, так что давай поконкретнее.
Глава 24
Сделка века
Теплая встреча
Макс находился в компании Пластика Толстоу уже около получаса. Он попросил его о встрече якобы для того, чтобы обсудить судьбу фильма, сценарий для которого должен был писать Натан, но на самом деле он пришел с другой целью.
Толстоу с готовностью согласился встретиться и пригласил Макса к себе в дом, несмотря на крайнюю занятость. Макс все-таки был одной из известнейших личностей в киноиндустрии, и даже занимающие столь высокое положение в обществе люди, как Толстоу, понимали значимость «денежного мешка».
Они разговаривали в офисе Толстоу, потому что Макс отклонил приглашение пройти в клаустросферу. К его одежде был прицеплен крошечный передатчик, и он знал, что стены клаустросферы не пропускают радиоволны.
– Я проторчал в своей клаустросфере почти месяц, – сказал Макс вместо объяснения. – Иногда даже свежего воздуха и ясного солнца может быть слишком много. Ненавижу чувствовать себя настолько здоровым.
– Ты провел месяц в своей клаустросфере? Зачем?
– Вообще-то я на своем винограднике работал. Первый урожай. Я принес с собой бутылочку, твое мнение для меня важно.
Макс достал пол-литровую бутылку красного вина с этикеткой: «Вино от Макса».
– Ты в своей клаустросфере вино делаешь? Надо же! А у меня вот виноградника нет.
– Ну, ты просто обязан им обзавестись. Чем можно заняться в тропическом лесу? Разве только на игуан охотиться. А с виноградником сколько угодно лет скучно не будет. Попробуй.
– Хорошо. Очень хорошо, – сказал Пластик, делая маленький глоток. – Сильный аромат. Я люблю вино с сильным ароматом… Значит, вот чем ты занимался. Я слышал, ты вроде как ушел на дно.
Макс задумался, знает ли Толстоу, что он был в доме Натана в ночь его убийства. Узнал ли его убийца под шлемом? Рассказал ли об этом Толстоу? Макс предполагал самое худшее, поэтому признался честно:
– Да, я какое-то время прятался. По правде говоря, Пластик, я пережил нехилое такое потрясение… Ты помнишь Натана Ходди? Парня, который собирался написать для нас сценарий?
– Да, я знаю, что он умер, – сказал Пластик с очевидным безразличием.
– Я был у него в тот вечер, когда его пришили, – сказал Макс.
– Да ты что? Ты был там? – Казалось, Толстоу действительно удивлен. – Ну и кто же прикончил бедолагу?
– Да в том-то все и дело, – ответил Макс. – Я там был, но я не знаю, кто это сделал. Когда его убили, мы боролись в виртуальной реальности и оба были в шлемах. Я не видел, как он умер. Хочешь верь, хочешь нет, я видел его мысли, когда он умирал, хотя я, конечно, не понял, что это такое, пока не увидел труп. Это было так необычно.
– Ты видел его мысли перед смертью? Ничего себе! У тебя запись осталась? Я мог бы запросто ее толкнуть.
– Ни фига подобного, приятель. Увидев тело, я просто сбежал. Вот поэтому я вроде как исчез, понимаешь? В смысле, мне не казалось, что я поступаю неправильно… Я ничего не знал, копам помочь не мог, да и вообще.
– И ты не хотел впутываться в это дело.
– В расследование убийства? Ни за что! А ты бы захотел? От этого дерьма потом не отмоешься. Я так и слышу, что обо мне говорили бы. Бешеный, крутой Макс Максимус… слыхал, поди? Он был в комнате, когда прикончили его дружка, а он и пальцем не пошевелил. Говорит, заигрался и не заметил!
– Но теперь все уже, наверное, в прошлом? У копов с тех пор еще тысяча глухарей образовалась, – уверил Пластик Толстоу, дружески хлопнув кинозвезду по плечу. Нервы Макса на мгновение сдали, и он слегка подпрыгнул от этого прикосновения. Макс надеялся, что Пластик ничего не заметил.
– Да, – сказал Макс. – Думаю, теперь это быльем поросло, и мне вдруг стало интересно, что с фильмом-то будет, понимаешь? В смысле, Натана, конечно, ужасно жаль, но ты же знаешь, в городе полно писателей. Ты понимаешь?
– Конечно понимаю, Макс, – кивнул Пластик. – Можешь не сомневаться, я все еще очень заинтересован в том, чтобы ты играл в фильме об этих придурках из группы «Мать Земля».
– Что ж, просто отлично, Пластик, – сказал Макс и понял, что больше тянуть нельзя. Если препарат подействовал, результат уже должен был появиться; для моментального эффекта нужна всего одна капля. Настало время проверить.
– Слышишь, Пластик, – небрежно заметил Макс. – Я слышал, ты любишь смотреть, как девчонки в туалет ходят, правда?
– Да, люблю, – ответил Пластик, даже глазом не моргнув.
Макс заметно расслабился. Препарат работал, сомнений нет. Осмелев, он решился на еще одну проверку.
– Но как, черт возьми, тебе это удается? В смысле, ты что, заставляешь их над собой присесть, или как?
– Я лежу вон под тем стеклянным столом, а они присаживаются на нем на корточки.
Толстоу кивнул в сторону журнального столика, на котором стоял стакан Макса. Макс почувствовал, что пить больше не сможет. Ему хотелось скорее выполнить задание и свалить. С напускной небрежностью он приступил к последней и самой опасной проверке.
– Я уверен, что ты подписал Натану смертный приговор в ту же минуту, как он вычислил, что именно ты платишь «зеленым» террористам.
«Уста младенца»
Макс улыбался самой располагающей, самой дружелюбной улыбкой. «Уста младенца» – тонкий препарат, он лучше всего работает, если получивший его человек расслаблен и понятия не имеет о том, что находится под его влиянием. Изначально этот препарат разработали для психоаналитиков, когда дневные чат-шоу превратили их профессию в развлечение. Программы представляли собой ежедневные исповеди, во время которых неудачники всех мастей под нажимом убедительных ведущих описывали в самых невероятных подробностях, как ужасно и непоправимо они облажались. Затем их знакомили с другими неудачниками, виновниками или жертвами схожих ситуаций, людьми, столкнувшимися с некоей внутренней проблемой, а также с желающими проблемой обзавестись, каковых становилось все больше. Затем на сцене появлялся эксперт-психолог и рассказывал всем, что им не стоит беспокоиться, потому что их история куда более типична, чем они себе представляют. После этого аудитория в студии награждала каждого из участников продолжительными аплодисментами за то, что они «поделились» своей ужасной историей с тридцатью или сорока миллионами совершенно незнакомых людей. Некоторое время такой вид развлечения шел на ура, поскольку у населения было достаточно скелетов в шкафах. К сожалению, потребность наблюдать за несчастьями других людей стала настолько сильной, что поиск новых проблем и новых жертв очень быстро превратился в спорт.
– Меня не интересуют проекты постановки комедий и драм, – кричали директора программ. – Приведите мне побольше неудачников.
Целые команды агентов носились по городам и деревням, поощряя людей придумать проблему, любую проблему, которая бы сделала их несчастными. Массы народа коллективно ломали головы в попытке найти новые и интересные способы оживить свою постную жизнь. Агент также был обязан найти «эксперта», готового убедить мир, что описываемая проблема – всего лишь вершина айсберга. Все это неизбежно привело к тому, что зрители подобных передач стали чувствовать себя не такими, как все. Они начали задумываться о том, что если все эти невероятные семейные истории настолько типичны, значит, с ними самими не все в порядке. Почему у них не возникает внезапной потребности избавиться от своей кошки, почему они не обвиняют своих матерей в том, что их родили толстыми, или не пытаются найти родителей, которые могли бы их усыновить, если бы настоящие родители в свое время от них отказались. В конце концов эти люди неизменно приходили на передачу, чтобы признаться, насколько они несчастны из-за того, что у них нет повода быть несчастными. Участвующий в программе психолог быстро решал эту проблему, убеждая их в том, что глубоко внутри них таится что-то совершенно невероятное, и гости уходили домой счастливыми, обещая обнаружить свою проблему и сразу же вернуться в программу. Порочный круг замыкался.
Один из немногих положительных побочных эффектов этого телевизионного вуайеризма заключался в том, что развитие индустрии психоаналитиков на время замерло. Индустрии, которая без надзора и контроля развивалась целыми десятилетиями. В один прекрасный день количество людей, особенно представителей среднего класса, посещавших психоаналитиков, достигло критического уровня: жизнь общества грозила остановиться, поскольку практически все сидели во врачебных кабинетах и говорили о себе. Все изменилось с появлением насыщающих послеобеденных обсуждений на телевидении, которые оставили психоаналитиков без работы. Люди начали задаваться вопросом, зачем тратить огромные суммы денег, чтобы рассказать о себе только одному человеку, когда можно получать деньги за то, чтобы рассказывать о себе миллионам людей. Однако психоаналитики сделали ответный шаг, сыграв на снобизме граждан. Они завлекли людей обратно на свои диваны, объяснив, что у важных людей и проблемы, как правило, важные, и развлекать ими обывателей не стоит. К сожалению, когда люди все же начали возвращаться к психоаналитикам, они обнаружили, что настолько привыкли копаться в чужих проблемах, что позабыли свои, и даже не могли припомнить, случилось ли с ними вообще что-нибудь, о чем следует говорить.
Препарат «Уста младенца» был разработан для того, чтобы помочь людям, чьи мозги забиты всяким мусором, найти в себе истинные мысли и эмоции. Это своего рода сыворотка правды. Приняв ее, человек начинал говорить не то, что хотели услышать окружающие, и не то, что он сам хотел сказать, а только правду. Основное воздействие препарата «Уста младенца» заключалось в подавлении части мозга, отвечающей за вранье. Некоторые после приема препарата просто погружались в молчание. Многие политики, ведущие телешоу и поразительное количество поэтов были поражены немотой, едва попробовав препарат. Однако большинство людей испытало непривычное ощущение: впервые в жизни они говорили о том, что думают и чувствуют на самом деле.
Конечно же препарат очень быстро запретили. Слишком уж велики были пагубные последствия его приема. Людям нужны секреты, а в тот короткий отрезок времени, пока «Уста младенца» были в продаже, праздничные ужины заканчивались стрельбой, распадались супружеские пары, и даже оказалось, что самые невинные политики таили порой глубоко внутри нелицеприятные мысли о своих избирателях. Ни одно общество не может существовать без определенной дозы лжи. Вскоре стало ясно, что если бы люди всегда говорили правду, они через неделю перегрызли бы друг другу глотки.
О пользе автоответчика
«Уста младенца» ограничили в использовании, но препарат оставался ценным оружием в мире секретных служб, и Джуди выдал Максу небольшую дозу, которой тот приправил вино для Пластика. Толстоу сделал только один глоток, но большего и не требовалось, и легкость, с которой Толстоу поделился своими сексуальными предпочтениями, вроде бы являлась доказательством действия препарата. Макс повторил свой вопрос насчет смерти Натана, на этот раз немного тверже. Джуди сказал ему, что находящиеся под воздействием препарата люди лучше реагируют на уверенную интонацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39