Ну, конечно, на военной службе солдат учат грамоте, по крайней мере настолько, чтобы они могли пройти обучение в корпусе, в школе молодого бойца или в офицерской академии Чугияк-Фергус – но не больше... – и Баника пожала плечами.
– Но ведь те колонисты, которые прибыли сюда первыми, конечно же, умели и читать, и писать... – не сдавалась Яна.
Клодах покачала головой.
– На самом деле грамотными были только те, кто занимал высокие посты в Компании. Нет, конечно, может, кое-кто из наших прапрадедушек и разбирал немного буквы, но не больше, чем учат сейчас солдат... Но тогда у каждого из них были такие чудесные машины, которые разговаривали с людьми и показывали им в картинках, что и как надо делать, – так рассказывается о давних днях в наших песнях. Но когда наших предков отправляли сюда, в Компании, как видно, решили, что такие машины не настолько сильно нам нужны, как все остальное. А после того, как первые колонисты оказались здесь, они уже не могли позволить себе выписать такие машины из других мест – они слишком дорогие для таких небогатых людей, как мы. Вот поэтому на всей планете всего несколько таких машин, и то только те, которые нужны Компании для каких-то ее надобностей. А что касается написанных книжек – ну... Я даже не знаю, и вряд ли кто-нибудь еще здесь знает, где тут можно раздобыть такие книжки. Их у нас просто нет, кроме, разве что, специальных научных книг, которые попривозили с собой ученые. Так что мы здесь только разговариваем и поем песни и так рассказываем друг другу о том, что произошло, – точно так же, как это делали наши далекие предки много веков назад.
– И мы прекрасно обходимся без всего такого, – добавила Баника с нотками вызова в голосе, которые были приглушены тоской по Чарли. – Кроме, разве что, таких случаев, как сейчас. И все равно у нас ведь есть люди, которые... – Девочка замолчала на полуслове и повернулась к Клодах.
– В том числе и твой собственный дядя Шон, правда, Банни, или я не так тебя поняла? – вмешалась Седна. – Так ведь, Клодах?
– Ну конечно. Он ведь Шонгили, – и специально для Яны Клодах пояснила:
– Шонгили происходят из рода инуитов, однако в то время, когда открыли Сурс, они уже сделали завидную карьеру и считались в Компании важными учеными. Прадедушка Шона и Шинид до самой своей смерти был самым уважаемым человеком во всем нашем полушарии, – и Клодах выразительно кивнула, всем своим видом показывая, как она гордится этими необыкновенными Шонгили. – Все Шонгили обязательно должны знать грамоту, и они могут читать книги, если им того хочется. Даже Шинид умеет читать – Эйслинг видела, как она это делает. Но Эйслинг рассказывала, что сама Шинид не раз говорила ей, что вместо книжек лучше будет читать звериные следы на снегу и полагаться на свои острые уши и крепкую память, на истории и песни, как это делают все остальные.
Банни вдруг вскочила на ноги и закричала:
– Ой, и как же я забыла?! Точно! Дядя Шон не просто умеет читать и писать, у него ведь есть и специальная штука для того, чтобы записывать голос. Он сможет записать песню для Чарли!
– Банни, твой дядя – очень важный и занятой человек, – испуганно сказала Седна. – Ему приходится решать проблемы целой планеты! Мы не можем отнимать его время и беспокоить его по пустякам.
– Вообще-то говоря, то, что Чарли отправили на космический корабль – это не такой уж и пустяк, ты не находишь, Седна? – сказала свое веское слово Клодах. – Нет, по-моему, это прекрасная мысль. А раз уж Яна тоже умеет читать и знает, как обращаться с записывающей машиной, и если ты, Яна, согласишься помочь нам в этом важном деле – тогда нам не нужно будет отрывать Шона Шонгили от его забот, еще более важных. Он ведь может просто дать Яне эту машину на время. Как ты думаешь, Баника, он согласится?
– Согласится, если я попрошу его и скажу, что это ты придумала, – сказала Баника. – Я собираюсь ехать к нему в гости через пару дней, когда у меня снова не будет никаких рейсов до космобазы и обратно.
– Может, Яна захочет поехать с тобой? Мне кажется, Шон очень обрадуется, встретив еще кого-нибудь, кто тоже умеет читать и писать.
– Что ты на это скажешь, Яна? Ты ведь не боишься собак, нет?
Яна покачала головой и улыбнулась.
– Нет, мне даже понравилось ездить на этой штуковине. – Как и было обещано, от домашней наливки Яна повеселела, хотя в голове у нее немного помутилось.
Седна, подхватив полный котелок со спагетти с лосиным мясом, распрощалась и отправилась восвояси. Выходя из дома, она встретилась в дверях с очередными гостями, заглянувшими на вечеринку к Клодах. С одним из этих гостей Яна уже встречалась. Это был Баникин дядя Шимус, только теперь на нем было меньше инея и сосулек, и еще с ним пришла маленькая, худенькая женщина с короткими вьющимися серебристыми волосами.
– Привет тебе, Клодах! Банни сказала, что майор будет сегодня у тебя ужинать, и мы с Мойрой решили занести ей немного рыбки. Вот, держите, угощайтесь, майор, – сказал Шимус и передал Яне сетку с твердой, как камень, замороженной рыбой – с таким видом, словно вручал назначение на должность исполнительного вице-президента Интергала.
– О... Спасибо, Шимус, – сказала Яна, надеясь, что он будет доволен ее благодарностью. Правда, Яна не имела ни малейшего понятия о том, что же делать с этой рыбой дальше, а потому она просто повесила сетку на спинку стула. Но там рыба мгновенно попала в сферу живого интереса хозяйских кошек.
– А ну, брысь отсюда, лакомки! – прикрикнула Клодах на пушистых оранжевых зверушек и, погнала их прочь, чтобы спасти рыбу. Она взяла сетку и подняла ее повыше, но нахальные кошки вставали на задние лапы и цеплялись за сетку когтями, не желая упускать заманчивую добычу. – Шимус, повесь лучше это снаружи, на холоде. Пусть повисит, пока Яна сидит у меня. Там рыба будет сохраннее.
– Ну, ладно, – согласился Шимус и посмотрел на Яну долгим взглядом, чуть искоса. Яна кивнула и еще раз поблагодарила за подарок, твердо решив как-нибудь расспросить Банику о местных традициях и правилах хорошего тона, связанных с такими подарками.
Шимус и Мойра посидели у Клодах совсем немного. Они еще не ушли, когда на вечеринку пожаловали двое новых гостей – нарядно, даже щегольски одетая девушка, которую представили как Арни О'Молли, и с ней маленький мальчик по имени Финнбар. Мальчик сразу же принялся играть с кошками. Последние гости тоже не задержались надолго, и, перед тем как уйти, нарядная девушка сказала:
– Вот погоди, Клодах, ты еще увидишь мое новое праздничное платье! Я надену его на лэтчки. И еще много лет парни будут сочинять обо мне песни!
– Эта Арни такая задавака! Всегда рисуется, – возмутилась Баника, когда Арни уже вышла.
– А что это за песни, про которые вы все время говорите? – спросила Яна. Ее переполняло приятное ощущение сытости, и после третьего стакана домашней наливки Яна расслабилась на славу, так что теперь ее даже немного клонило в сон. – В этом городке что, много музыкантов?
– Не-а! Только старый Унгар и его приятели, – ответила Банни. – Но песни складывают все.
– То есть как это – все?! – Яна никогда не была лично знакома с людьми, которые сочиняли песни.
– Это так и есть, – сказала Клодах. – Мы складываем песни обо всем, что видим, обо всем, что происходит вокруг. Есть даже песня о том, по какой причине мы сочиняем песни – эту песню сложил Мик Оомили-алик. Может, он споет ее для тебя на лэтчки.
– А что это такое?
– Это большой праздник с угощением и музыкой, на котором мы собираемся все вместе потолковать о том, что творится вокруг, обсудить новости. Мои пред-ки-инуиты называли такие праздники “потлэтч”, а мои предки-ирландцы называли их “кили”, так что, когда первые переселенцы обеих народностей стали собираться на праздники, они придумали среднее название, взяв по части от обоих слов, и получилось – “лэтчки”. В общем, к этому празднику каждый сочиняет песню о том, что случилось за последние полгода, и потом поет ее. Иногда даже разные поселения собираются вместе, чтобы поделиться угощением и новостями.
– Значит, эти лэтчки бывают у вас раз в полгода?
– Да, и еще когда у нас случаются свадьбы, похороны и прочие важные события.
– Ну и о чем таком вот ты, к примеру, могла бы сложить песню?
– Чарли пришлось покинуть родной дом, почти не попрощавшись, – о чем же еще петь? Я сложила бы песню об этом, представляя, что я – Чарли.
– И что же, ты можешь сочинить и музыку к песне, и все остальное?
– Да нет, что ты! Обычно мы этого не делаем. Чаще всего мы сочиняем новые песни на старинные, хорошо известные мотивы. Ну и, конечно, можно еще петь под бубен, – рассказала Банни. Яна только сейчас заметила, что на стене у Клодах висит небольшой круглый барабан. Девочка сняла его, взяла в одну руку, а второй достала с тыльной стороны барабана специальную палочку.
– Наши барабаны можно использовать, как инуитские бубны, и отбивать на них ритм палочками, но они сойдут и за ирландские барабаны, тогда по ним надо стучать вот этой маленькой палочкой, – пояснила Клодах. – А если у тебя есть кое-какие навыки – можно вообще отбивать ритм пальцами, но это не у всех получается. Когда песню исполняют в первый раз, мы обычно подыгрываем только на барабане, чтобы все могли как следует расслышать слова. А потом, если автор песни не против, слушатели начинают ему подпевать и подыгрывают на своих инструментах.
– Я могу спеть для Яны одну из моих песен, – предложила Баника.
Клодах даже немного удивилась, но сказала:
– Ну, хорошо, давай, а я подыграю на барабане. Что ты споешь?
– Спою о том, как я получила водительскую лицензию. “Ирландская прачка”.
– Что? – не поняла Яна.
– О, “Ирландская прачка” – это мотив. Мелодия, – объяснила Клодах. – Обе ветви наших предков хорошо относились друг к другу, только вот инуитам оказалось гораздо проще перенять ирландскую музыку, чем ирландцам – инуитскую. Да, конечно, у некоторых из нас просто не хватает голоса для ирландских мелодий – ну, тогда мы поем на инуитский манер.
– А это похоже на речитатив, – добавила Баника. – Вот, наши песни такие же, как мы сами, – все в них перемешалось. Ну, слушайте, вот моя песня:

Сегодня я получила лицензию на снегоход!
Хотя я всего лишь простая девушка с Сурса;
Простите, что я так громко кричу “ура!”.
Ведь сегодня я получила лицензию на снегоход!

Вот и вся песня, – сказала Банни, закончив петь. – Но я совершенно искренне счастлива из-за того, что я ее сочинила, хотя это всего лишь маленькая, коротенькая песенка в один куплет. Мне и не хотелось хвастаться слишком сильно.
Клодах сказала:
– А сейчас я спою песню в другом стиле.

Прежде чем мир пробудился, он был живым.
Он долго созревал в раховине изо льда и камня.
Такой одинокий, мир размышлял о своих собственных чудесах,
Пребывая в глубоком сне.
Йайа-йа-а-а!

Клодах нараспев проговаривала стихи – медленно, не спеша, и впечатление от этого было ничуть не худшим, чем от песенки на ирландский мотив, похожей на некоторые мелодии, которые Яна слышала по корабельному головидео и в барах, принадлежащих Компании, по всей галактике. Последняя нота строфы была пропета очень низко, звук был необычный, какой-то горловой.

Потом пришли люди на своих кораблях
И принесли с собой огонь,
И пробудили огонь, что дремал внутри мира,
И развели в стороны горы, и прорезали речные русла,
И прорыли огромные ямы – ложа для океанов.
Йайа-йа-а-а!
Болезненным было пробуждение, начало жизни -
Какими болезненными могут быть только начала жизни.
Но эта боль пробудила мир ото сна, оторвала от мечтаний,
Сдернула с него одеяло и брызнула холодной водой в сознание мира.
Йайа-йа-а-а!
Пробудившись, мир распустил зеленые листья,
Пробудившись, мир вырастил корни травы и деревьев,
Пробудившись, мир оброс мхами и лишайниками,
Пробудившись, мир узнал, что такое ветер.
Йайа-йа-а-а!
Потом пришли еще люди, и у мира выросли крылья,
У мира появились руки и ноги,
У мира появились клыки и когти,
У мира выросли шерсть и перья
Йайа-йа-а-а!
Носы чуяли новый мир, и рты пробовали его на вкус,
Клыки раздирали его, а плавники и чешуя рассекали новые воды.
А хвосты мира радостно виляли,
Счастливые оттого, что мир обрел голос.
Счастливые оттого, что мир проснулся.
Йайа-йа-а-а!

Яна с чувством кивнула, высоко оценив искусство исполнительницы. А перед глазами у нее крутились, как в калейдоскопе, картины с ледяными пещерами и заснеженными равнинами, и самыми разнообразными животными и их частями, которые все вместе каким-то образом соединялись в цельный образ поверхности этой необыкновенной планеты. На Яну явно подействовала целебная наливка. Когда Клодах закончила песню, Яна улыбнулась ей и еще раз поблагодарила за песню и за угощение, и несколько раз повторила, что ребята из Инженерного Корпуса Терраформирования непременно сделали бы эту песню своим гимном, если бы хоть раз ее услышали. Клодах принялась убирать со стола, а Банни надела свою теплую парку.
Баника предлагала Яне подбросить ее до дому на нартах, но та решительно отказалась, велев девочке отвести собак домой, а сама пошла пешком. Веселая, немного опьяневшая от наливки и сытного ужина, Яна шагала домой, неся в одной руке сверток с вещами, в другой – сетку с подаренной рыбой. Она с удовольствием вдыхала вкусный свежий воздух и думала, что, наверное, у того мира, о котором пела Клодах, есть и легкие – здоровые легкие.
Яна повесила сетку с мороженой рыбой снаружи, за дверью, точно так же, как рыба висела у Клодах. Но вешать пришлось очень высоко, и от этого усилия Яну буквально свалил очередной приступ кашля. Она упала в снег. Кашель был очень сильный и долго не отпускал – Яна успела испугаться, что замерзнет до смерти. Кое-как она сумела вползти в дом и начала раскладывать одеяло на кровати. Но тут, в бледном лунном свете, пробивавшемся сквозь окно, Яна увидела, что на кровати уже лежит ворох мягкого коричневого меха и на самой середине шкуры уютно устроилась свернувшаяся клубком кошка. Яна с удовольствием улеглась рядом с маленькой пушистой зверушкой, благодарная кошке за верность, за ее ровное спокойное дыхание и живое тепло.

***

Тепло... Диего вздрогнул и вернулся к жизни, посмотрел сквозь смерзшиеся вместе ресницы и почувствовал, что его куда-то тащат. Он перекатился на другую сторону. Все тело жутко болело. Отец держал его под руки и рывками тянул куда-то, дюйм за дюймом протаскивая все дальше по засыпанному рыхлым снегом склону.
– Па, я в порядке. Я сам могу, – сказал мальчик и перекатился дальше, оставив отца позади. Отец выглядел так, словно нуждался в том, чтобы теперь Диего тащил его. Губы его растрескались и так побелели, будто в них не было ни кровинки. Зато в других местах крови было предостаточно, крови из раны на лбу у отца – она замерзла на лице и на капюшоне его парки.
– Пещера! – крикнул отец, стараясь перекричать ветер. – Она... Под уступом. Известняк...
– Расскажешь, когда мы заберемся внутрь! – закричал Диего в ответ.
Где-то очень далеко отсюда жалобно подвывали собаки, потом Диего показалось, что он слышит какие-то голоса, но он не мог бы сказать это наверняка – голоса звучали как будто очень издалека. Нет, но эта Дина – в самом деле нечто особенное! Может, Лавилла догадается отпустить ее из упряжки, и тогда Дина пойдет по следу и отыщет их...
– Все будет хорошо, па, – сказал Диего, стараясь убедить в этом не только отца, но и себя самого. Но по сравнению с бешеным свистом ветра голос Диего даже для него самого прозвучал не громче комариного писка.
Они ползли к клочку тени, резко выделявшемуся темным пятном на равномерно-белом склоне холма. Снег не оседал перед этим местом – его сносило, сдувало ветром куда-то в сторону.
Отец вытащил из кармана лазерный пистолет и хрипло проговорил:
– Дикие.., звери, – и они вползли в отверстие. Пробравшись внутрь, они прижались друг к другу, слушая, как метель ревет и воет снаружи. Диего показалось, что отец за несколько минут стал в два раза старше – так плохо он выглядел. Густые черные волосы отца покрылись белой ледяной коркой. Широкие черные брови, благодаря которым взгляд темных отцовских глаз обычно казался таким проницательным, тоже сделались мертвенно-белыми из-за намерзшего на них снега и льда. Выражение лица у него было не то чтобы испуганным, а скорее удивленным, а из ссадины на лбу снова полила кровь, причем довольно обильно. У самого Диего лицо тоже было мокрым, как и капюшон его парки. Он сообразил, что это, наверное, оттого, что здесь, в устье пещеры, воздух теплее, чем снаружи.
– Папа, давай пойдем туда, поглубже внутрь. Там тепло. Пойдем, пересидим в тепле, пока не уляжется метель.
Сейчас Диего чувствовал себя скорее отцом собственного отца, а не его сыном, и от этого ему было очень страшно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41