Зачистка” направлен такой большой процент солдат, происходящих из коренного населения планеты?
– Личный состав для операции на поверхности планеты подбирался по принципу максимальной физической и психологической приспособленности к арктическому климату. Отобранный персонал лучше всего подготовлен и наилучшим образом соответствует всем требуемым параметрам.
– Торкель, – сказала Яна, наклоняясь вперед и чуть вбок, чтобы тоже видеть экран монитора, – раз уж речь зашла о количестве уроженцев Сурса на службе Интергала, почему бы тебе не запросить статистические данные об общем соотношении аборигенов и солдат из других мест и сравнительные данные по их послужному списку?
– Запрашиваю, – сказал Торкель и сразу же получил ответ:
– В целом военнослужащие Компании, выходцы с Сурса, получают на семьдесят пять процентов больше благодарностей, на шестьдесят процентов больше материальных поощрений и на восемьдесят девять процентов больше наград, чем военнослужащие с других планет. Тем не менее повышение по службе у них идет на десять с половиной процентов медленнее, чем у других военнослужащих, и только двадцать два процента становятся старшими офицерами.
Яна подняла брови и позволила себе чуть самодовольно улыбнуться.
– Вот видишь, Торкель! Люди Сурса – весьма ценный для Компании ресурс планеты, который определенно стоит того, чтобы и дальше его использовать.
Торкель тоже поднял брови и огрызнулся:
– Ну да, только эти люди совсем не хотят уезжать с планеты – особенно чтобы делать то, для чего их стоило бы использовать...
Шон возразил:
– Нет, почему же? Очень многие из нашей молодежи были бы счастливы служить в армии Интергала, повидать мир. Нужно только вербовать их на службу, когда они совсем молоды.
– И я думаю, что, если Компания будет сотрудничать с коренным населением Сурса в новых исследованиях, вскоре можно будет выработать компенсаторные приспособления, с которыми даже взрослые обитатели планеты с адаптационными изменениями в организме смогут без проблем путешествовать в космосе, – сказала Яна. – Торкель, именно это я и пыталась тебе тогда сказать.
Торкель фыркнул и захлопнул крышку компьютера, а Шон радостно улыбнулся.
– Все в порядке, сынок, – сказал Торкелю Фиске-старший.
Но Торкель упрямо покачал головой:
– Нет, папа, совсем не все в порядке. Мы попали в безвыходное положение, мы ничего не можем предпринять. Эти люди не просто большинство солдат Компании, они еще и ее лучшие солдаты. Но здесь, на их родной планете, мы не можем рассчитывать на их лояльность. Мы фактически отданы им на милость.
– На ваше счастье, капитан, – сказала Клодах, протягивая Торкелю чашку с горячим напитком и ломоть хлеба, – мы – очень милосердный и незлобивый народ. Вот, посыпьте хлеб вот этим – будет очень вкусно, вам понравится, – и подала ему баночку с молотыми травами. Торкель, на удивление уступчивый, посыпал хлеб порошком, как советовала Клодах.
Доктор Фиске улыбнулся, глядя на сына. Одна из оранжевых кошек вспрыгнула к Торкелю на колени и принялась мурлыкать. Торкель на мгновение замер, не зная, согнать зверушку или позволить ей сидеть, где сидит. Потом откусил кусочек хлеба и запил горячим чаем. После нескольких глотков Торкель наконец вздохнул с облегчением и заметно расслабился. Он откинулся на спинку стула, сел поудобнее. Кошка словно прилипла к его коленям и уходить явно не собиралась.
– Послушайте! – вдруг заговорил О'Ши, обращаясь в основном к Клодах. – Раз уж так много наших оказалось на родной планете, то почему бы нам не устроить по этому поводу лэтчки?
– Чудесная мысль! – обрадовалась Эйслинг.
– Это самая лучшая мысль, какая только могла прийти нам в головы! – согласился Шон. – Таким образом все успокоятся, и вы, доктор Фиске, Стив, сразу получите ответы на множество вопросов, о которых пока даже не думали.
– Вот и хорошо, – сказала Яна. – Поскольку всеобщее замешательство улеглось и превратилось в обычный хаос, я бы не прочь искупаться и переодеться в чистое, – и она с сомнением посмотрела на оборванные остатки своей форменной рубашки.
– Да и я тоже не так хорошо вымылся, как мне бы хотелось, – признался Шон. Он встал, взял Яну за руку и повел к выходу. Потом задержался и сказал:
– Капитан Фиске, может, вы уже отпустите этих ребят, что стоят в карауле у дома?
– Я отпущу, – сказал Фиске-старший, встал и отдал соответствующее распоряжение.
Выйдя под руку с Шоном на свежий воздух, Яна испытала такое облегчение, что невозможно описать словами. Солдаты-охранники исчезли куда-то, словно талый снег под лучами полуденного солнца. Яна вдохнула полной грудью, немного опасаясь, что после тяжких испытаний, выпавших на ее долю в последние несколько дней, у нее снова начнется приступ кашля.
– У тебя больше никогда такого не будет, – словно угадав ее мысли, сказал Шон, и они пошли к горячим источникам.
– Погоди, мне надо захватить чистую одежду, – вспомнила Яна и потянула Шона в сторону своего дома.
– Возле источников всегда оставляют что-нибудь из одежды, – весело, по-мальчишески улыбаясь, сказал Шон и потянул ее за собой.
Яна рассмеялась и покорно пошла за ним. Ее переполняла радость оттого, что все так хорошо закончилось, и оттого, что Шон был с ней рядом.
– Это ничего, что я хочу смыть с себя часть Сурса? – спросила она.
– Ты никогда уже не сможешь полностью смыть с себя Сурс, Янаба Мэддок. Ты – навсегда с нами, любовь моя! – сказал Шон, потом вдруг откинул голову назад и издал какой-то странный клич.
Из-за ближайшего здания выбежали две кудрявых лошадки и резво потрусили к Шону и Яне.
– Местный транспорт, – сказал Шон. Когда кудряши подбежали к ним вплотную, Шон подсадил Яну, помогая ей забраться на спину лошадке, а потом легко вскочил на второго конька.
– Ты просто позвал – и они пришли? – радостно смеясь, спросила Яна. Она крепко держалась за густую гриву кудряша, чтобы не упасть. Ездить верхом Яна не умела, но совсем не боялась.
– Конечно, – сказал Шон и глуповато улыбнулся непонятно чему. – Поехали!
К немалому удивлению Яны, ехать на кудряше оказалось совсем простым делом – лошадка шла ровным, легким галопом, а ее бока, покрытые мягкой шелковистой шерстью, были теплыми и приятными на ощупь. Яна старалась только не смотреть, как быстро мелькает земля под копытами мохнатого скакуна, когда они с Шоном мчались через поля и перелески, прямиком к горячим источникам.
Через несколько мгновений они уже были у цели и слезли со своих скакунов, которые убежали прочь так же быстро, как и прибежали. Шон быстро сбросил одежду и стоял обнаженный, дожидаясь, пока Яна избавится от изорванного тряпья, в которое превратилась ее одежда за последние несколько дней. Его гладкая, блестящая кожа, покрытая пушистыми светлыми волосками, отливала серебром. Яна разделась и протянула руки к Шону.
Шон улыбался, его глаза цвета расплавленного серебра сияли – так что у Яны дух захватывало. Он обнял ее и крепко прижал к груди, так крепко, что Яна услышала, как бьется его сердце.
– Ты слышала, что сказал нам Сурс. А теперь послушай, что скажу тебе я, Янаба Мэддок! – Шон смотрел ей в глаза и говорил:
– Ты храбрая, ты прекрасная, ты гордая, ты сильная и добрая. И – любимая. Тебя любят многие, не только я, – он наклонился и поцеловал ее сначала в один глаз, потом в другой, потом – в лоб. – Сурс исцелил тебя, потому что ты нужна ему. И мне тоже ты нужна, и мне нужен наш ребенок, которого ты носишь под сердцем, – Шон нежно и как будто благоговейно дотронулся до ее груди.
– Ребенок? – Яна попыталась высвободиться из его объятий. Ее сердце болезненно сжалось от обиды и горечи. Если ему нужна мать для его детей – пусть бы нашел кого-нибудь другого! А она выкинет его из головы, вот и все! – Шон! Для меня все это – в прошлом. Может, ты не в курсе, но в Компании старшими офицерами становятся только люди старше среднего возраста. Мое тело не...
– Послушай, любовь моя, раз уж мы заговорили о том, чье тело на что способно, мне думается, тебе не помешало бы узнать кое-что и обо мне. Так много успело случиться, и мне не хотелось бы так сразу взваливать на тебя все это, но тогда, в пещере, когда все мы соединились с Сурсом, я узнал...
– Что ты узнал, что? Шон! Шон!
Но Шон не ответил и нырнул в воду. И как только вода сомкнулась над ним, легкий серебристый пушок, покрывавший кожу Шона, вместо того чтоб намокнуть, вдруг сделался гуще и темнее – Яне казалось, что она видит тело Шона словно сквозь легкую полупрозрачную дымку. Шон свернулся в воде в клубок, нырнул с головой – а когда вынырнул, то не только его голова и лицо были покрыты серебристо-серой шерстью – сама форма его тела совершенно изменилась!
Яна не успела ничего сказать, а тюлень, в которого превратился Шон, выкарабкался на берег, игриво отряхнулся, окатив Яну брызгами, и снова обернулся в мужчину, которого она любила.
Яна непроизвольно отступила на шаг, потом снова подошла к Шону.
– Что... Что это было? Как такое возможно?
– Мой дед, как и подозревал Торкель, зашел в своих разработках чуть дальше, чем от него требовалось. Даже слишком далеко. В его личных дневниках есть кое-какие особые заметки – я храню их в надежном месте, чтобы никто не нашел. Дед был буквально зачарован старинными американскими и кельтскими легендами о людях, которые могли менять форму своего тела, чтобы защитить себя и как можно лучше приспособиться к окружающей среде, – конечно же, это были всего лишь волшебные сказки, но деду всегда казалось, что именно такой должна быть наилучшая адаптация человека к суровым природным условиям. Он, конечно же, и не думал проводить подобные эксперименты на людях – тогда он еще не понимал, что планета сама сделает для людей все необходимые изменения... Но себя самого он изменил, и эти изменения сохранились и передались мне вместе с его генами. Вот так и вышло, что я.., э-э-э.., гораздо лучше приспособлен к жизни на Сурсе, чем любой другой человек на планете. Я время от времени могу превращаться в морское животное, наиболее приспособленное к жизни в таком климате, как здесь. Я – то, что в старинных кельтских легендах называется “селки”, человек на земле, тюлень – в море, или, в моем случае, – в воде.
– А твоя сестра? – спросила Яна. – Она тоже умеет оборачиваться? Так вот почему Шинид мне чуть шею не свернула, когда я спросила, не охотится ли она на тюленей!
Шон покачал головой.
– Насколько мне известно, она не оборачивается – а то бы она мне сказала. Шинид – единственная, кто видел, как я превращаюсь в тюленя, – кроме тебя, конечно. Я думаю, Клодах тоже про это знает. Как ты уже знаешь, тюленье тело может оказаться очень кстати, когда надо незаметно проплыть куда-нибудь по подземным рекам, – Шон улыбнулся, чуть хвастливо и в то же время немного неуверенно. – Клодах и Шинид считают, что благодаря этой своей особенности я стал чуть ли не самым значительным человеком на планете. Но единственная женщина, чье мнение об этом для меня что-то значит, – это ты, моя любимая... И я не был вполне уверен, как ты к этому отнесешься, – только поэтому и не рискнул сблизиться с тобой, когда мы пришли сюда в первый раз, хотя мне очень этого хотелось. Я надеялся рассказать тебе об этом прежде, чем мы станем любовниками, но тогда, после лэтчки...
Яна положила ладонь ему на щеку. Шон взял ее ладонь в свою и удержал, как будто боялся разорвать нить жизни, которую она протянула. Он вздохнул – глубоко, порывисто. Определенно, необходимость раскрыть Яне эту тайну страшила его гораздо больше всех тех опасностей и трудностей, которые они вместе с честью преодолели.
– Я надеюсь... Надеюсь, что после всего, что ты увидела и узнала, ты поймешь, что такая двойственность моей натуры по-особенному привязывает меня к Сурсу. И только из-за этого, когда все мы воссоединились с планетой, я почувствовал, что вместе с тобой там был кто-то еще – ребенок, которого ты носишь в себе. Наш ребенок.
– Но я не могу иметь детей! – возразила Яна, не в силах поверить этому поразительному известию. Она была немного не в себе после стольких удивительных, невозможных открытий и, ища поддержки, прислонилась к теплому, мокрому, надежному плечу Шона. – У меня просто не может быть детей...
– Может, Яна. И у тебя уже есть ребенок – наш с тобой ребенок, – сказал Шон таким нежным и проникновенным голосом, что Яна совсем расчувствовалась. – Сурс исцелил и эту часть тебя, потому что наш ребенок будет даже ближе ему, чем кто бы то ни был. Планете нужны твои дети – и мои, – он развернул ее к себе лицом, и снова Яна увидела тревогу – нет, даже страх – в его серебристых глазах. – Или ты не хочешь детей от меня?
Яна сглотнула подкативший к горлу комок.
– Я думаю... – начала она хрипловатым, чуть севшим голосом; потом взяла себя в руки и заговорила уже нормально, громко:
– Я думаю, что прежде всего мне надо искупаться. А потом – если ты захочешь, то и я захочу!
– Значит, это ничего, да?
– То, что я беременна? Нет, конечно! Я думала, со мной уже никогда этого не случится.
В глазах Шона тревога сменилась облегчением.
– Значит, ты хочешь ребенка? И тебе все равно, что я иногда.., становлюсь тюленем?
Яна вгляделась в его сильное, волевое лицо, в его чудесные серебристые глаза, умные и веселые. Она вспомнила, как они любили друг друга, какой он был сильный и нежный – всегда, что бы им ни доводилось пережить. И Яна медленно кивнула головой, удивляясь самой себе – как могла она перед лицом всего этого – перед лицом своей любви – еще чего-то бояться, как могла она хоть в чем-то сомневаться? Она положила руки Шону на плечи, заглянула ему в глаза, лукаво улыбнулась и пожала плечами:
– Тюлень? Человек? Да кто бы ты ни был... Ты лучше всех, любимый мой!



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41