Дайана отрицательно покачала головой и поставила бокал.
– Спасибо, мне уже достаточно. К тому же, мне не хотелось бы возвращаться домой и дышать на кристально трезвого Иэна джином. Пожалуй, мне пора. А вам? Сделать еще один виски, прежде чем я уйду?
Изобель изобразила ужас на лице.
– Ой, что вы, не надо!
Затем она тяжело поднялась на ноги и проводила Дайану до двери. Дайана задержалась на пороге.
– Изобель, я знаю, что вас предупреждать не надо, но все-таки мне не хотелось бы, чтобы об Иэне кто-либо знал. Я не хочу, чтобы мой старик потерял здесь лицо. – И продолжила с грустной улыбкой: – А все-таки забавно, не правда ли? Я пришла к вам, чтобы предложить помощь, а в конце концов прошу вашей. Извините меня за это мое нахальство. Вы необыкновенная женщина. Стойкая, мудрая.
Она наклонилась и быстро чмокнула Изобель в щеку. Затем повернулась и стремительно зашагала по коридору.
Изобель прикрыла за ней дверь и не спеша прошла к столику. Бросила в бокал три кубика льда и наполнила его до краев виски. Голова слегка подрагивала. На лице блуждала легкая улыбка. Ага, значит этот Иэн – алкоголик. Симпатичный мужик и алкоголик… Ну, это не страшно…
* * *
Джереми припарковал машину вблизи площади Джемаа Эль Фна. Экстатические выкрики и странные звуки смешивались в невероятную какофонию. Почти вся площадь была заполнена плотными группами арабов в накидках. Все освещалось таинственным светом жаровен и немногих фонарей, расположенных по углам площади.
Джереми, сидя за рулем, некоторое время вглядывался в толпу и наконец с улыбкой повернулся к Карлотте.
– Сейчас здесь немного тесновато. Так начинаем игру или нет?
Карлотта кивнула.
– А как же. Что мы, зря сюда приехали? Они вышли из машины и пересекли площадь.
Букинисты уже исчезли, как и писари и продавцы сушеных фруктов и специй. На смену им явились нестройные звуки тамбуринов, быстрая ритмическая дробь там-тамов, заунывное пиликание дудочек и резкие хлопки. Носовые мужские голоса выводили однообразную мелодию – фактически одну единственную ноту, методично, то повышая, то понижая ее на полтона. При этом они вдруг внезапно делали маленькую паузу, как-будто для того, чтобы певец успел проглотить гласную в своей грустной песне. Джереми взял Карлотту за руку.
– Не думаю, что здесь может случиться что-то нехорошее, но предпочел бы не потерять вас в этой толпе. Пошли искать Чарли-факира. Он должен быть где-то в центре, если только не убрался восвояси.
Они двинулись вперед, продираясь сквозь толпу. Карлотта, смеясь, посмотрела на Джереми.
– Здесь хорошо бы пошла торговля мужским дезодорантом. В следующий раз, если ничего не помешает, мы возьмем Ади. Я просто умираю от любопытства, что там происходит, внутри всех этих групп.
– Судя по характеру музыки, я думаю, там танцуют, а судя по тому, как они орут и гогочут, по-видимому, это зрелище не для леди. Вот где-то здесь должен быть наш заклинатель змей. Но, что удивительно, ни одного человека.
Потертый грязный коврик был все еще расстелен на земле. На корточках сидел араб в тюрбане и тихо наигрывал на деревянной флейте. Они подошли ближе. Неожиданно Карлотту толкнул кто-то пробегавший мимо, и она, потеряв равновесие, забалансировала на одной ноге. Джереми успел оттащить ее назад.
– Берегитесь! Поглядите, куда вы могли только что попасть.
Они оба в ужасе рассматривали открытый деревянный ящик, стоящий у ног Карлотты. Их, в свою очередь, подняв голову, своим немигающим взором рассматривала кобра. Одним прыжком они оказались в полутора метрах от ящика. Джереми обнял Карлотту за плечи.
– Умница. Изобель, наверное, устроила бы истерику, или, того хуже, упала в обморок.
Карлотта нервно засмеялась.
– Я, кстати, не так уж далека была от этого. К счастью, я не падаю в обморок.
Факир отложил дудочку и посмотрел на них.
– Уже ночь. И холодно. Мои змеи не могут сейчас выступать. – Он протянул руку ладонью вверх. – Я очень бедный.
Джереми дал ему монету.
– Мы придем завтра после полудня. Подобно гигантской центрифуге, плотная толпа отбросила их к внешнему краю площади, туда, где улочки расходились и образовывали лабиринт Медины. Они остановились у одной из таких улочек и всмотрелись вдаль. Впереди все терялось в неясной дымке редких газовых фонарей, висящих на стенах. Магазины были закрыты, витрины зашторены. Булыжная мостовая отливала серо-голубым таинственным светом. Было тихо и пустынно. Вот женщина прошла в сторону центра, из-под черной джеллабы были видны только ее ступни. В углу, прислонившись к стене, сидел мужчина, покрыв колени джеллабой и натянув капюшон на голову. Карлотта поежилась.
– Здесь как-то таинственно и… немного страшно. Так и кажется, что сейчас здесь что-то произойдет.
Джереми кивнул.
– Да, да. Например, этот человек сейчас вскочит и перережет нам обоим горло. Но на самом деле, это просто остановка, и он ожидает рейсовый автобус, а может быть, и рейсового верблюда. Но тем не менее, дорогая Карлотта, я не поведу вас дальше. Зовите меня после этого трусливым туристом. Я не возражаю.
Карлотта посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
– Можете тоже впредь называть меня спутницей трусливого туриста, но я туда идти не хочу. Пошли лучше посмотрим, что делают вон те люди, сидящие на ящиках.
Они направились в сторону одной из многих групп, где люди, сидя на корточках или прямо на земле, окружили небольшую тележку, запряженную осликом. Кто на коленях, а кто в руках держал грубую глиняную тарелку, а иным тарелкой служил лист оберточной бумаги. При свете масляной лампы на тарелках поблескивали темные округлые предметы. Все сосредоточенно ими занимались. Было слышно громкое чавканье. Женщины подняли вверх свои чадры ровно настолько, чтобы можно было отправить в рот кусок, а некоторые из них отвернули чадру и заложили ее за уши, оставив прикрытым только нос.
– Меня все время тревожил один вопрос, – сказал Джереми, – как тут женщины едят в публичных местах. То ли закладывают пищу под чадру, или поверх ее, или еще как-нибудь? А может быть, они сидят и ничего не едят, а наедаются дома? Но что же это они все едят здесь?
Он наклонился, чтобы разглядеть содержимое тарелки человека, сидящего перед ними.
– Боже, это улитки. Большие, сочные, жирные улитки. Они выковыривают их с помощью обычных булавок. Тележка полна ими.
Он лукаво поглядел на Карлотту.
– Не хотите ли отведать? Я уверен, что кто-нибудь обязательно одолжит вам свою личную булавку. Как только закончит.
Карлотта сделала гримасу и передернулась.
– Нет уж, благодарю. Я приду сюда завтра со своей собственной булавкой. А что едят вон там?
Они протиснулись к центру другого круга стоящих и сидящих на корточках арабов. Здесь центром была большая жаровня, поблескивающая красными угольками. На жаровне были уложены шампуры (не меньше двух дюжин), с нанизанными на них маленькими кусочками мяса. Воздух вокруг был напоен ароматом жареной баранины и специй. Карлотта закрыла глаза и втянула носом воздух.
– Пахнет невероятно вкусно.
Джереми посмотрел на нее.
– Хотите попробовать?
После недолгого колебания, она решилась.
– Пожалуй.
Джереми подошел к жаровне и дал шашлычнику монету. Араб подал ему два шампура, держа их за ярко раскрашенные резные деревянные ручки. Джереми протянул один Карлотте.
– Напомните мне привести вас сюда на ужин. Это стоит пять пенсов.
Карлотта потрясла шампуром и вопросительно поглядела на него.
– А как вы предлагаете это есть?
– О, тут должно быть два этапа. Первый: вы ждете, пока шашлык немного остынет. Затем приступаете ко второму этапу – я вычитал это в маленькой книжечке, где рассказывалось о том, как завоевать доверие арабов и завести среди них друзей. Так вот, надо в левой руке держать шампур, а кусочки мяса снимать с него правой рукой. Хотя, конечно, правилами хорошего тона, такое использование трех средних пальцев правой руки не предусмотрено. Насколько я помню, там позволительно применять левую руку для обработки цыплячьей ножки. Так что, вы можете огорчить свою гувернантку.
Карлотта помахала шампуром в воздухе, охлаждая его, а затем начала осторожно снимать кусочки мяса и отправлять их в рот. Жевать приходилось долго, и она все время приговаривала.
– Ну очень… очень вкусно!
Джереми проглотил очередной кусок и покачал головой.
– Вы хорошая гостья, но здесь не стоит проявлять деликатность. Запах действительно вкусный, но мясо жесткое, как подошва. Могу поспорить – они здесь тушу не подвешивают, чтобы стекла кровь, при здешней жаре не решаются. Я предлагаю вам отложить в сторону этот шампур, даже если вы рискуете обидеть хозяина, старого Али. В отеле распорядок не такой, как в Испании, поэтому у нас еще есть достаточно времени приехать, переодеться и даже выпить перед ужином. Правда, медлить не стоит.
* * *
Джереми остановил машину у входа в отель. Карлотта выскочила раньше его и остановилась, приложив палец к губам.
– Послушайте.
Старый город, как гигантский кипящий котел, всхлипывал и шипел. На фоне всей этой вакханалии звуков был едва слышен не то вопль, не то плач. Постепенно он становился все громче, а потом снова спадал.
Джереми понимающе кивнул.
– Это зов на вечернюю Молитву. Пойдемте ко мне, у меня с балкона очень хорошо слышно.
Он взял ее за руку, и они поспешили к лифту. Выйдя на балкон, оба застыли, прислушиваясь.
Бесплотный голос муэдзина, как некий неземной дух, витал над башенками и крепостными стенами города. Он был похож на глас какого-то странного бога. Он то бормотал и кулдыкал, перебирая гласные, как четки, а то застывал в вечернем небе, невнятно и нечленораздельно умоляя о чем-то.
На пурпурном небосводе темными силуэтами выделялись перистые верхушки пальм. И все это великолепие как бы венчала медленно восходящая оранжево-серебристая молодая луна. Голос муэдзина умолк, сломавшись на высокой ноте. На несколько мгновений воцарилась полная тишина, затем постепенно стали возвращаться всхлипы и ворчание города.
Карлотта и Джереми продолжали стоять бок о бок, не проронив ни слова. Он медленно обнял ее за плечи и притянул к себе. И тут хриплый, сдавленный крик вырвался из ее уст. Она обеими руками оттолкнула его.
– Нет, нет! Не прикасайтесь ко мне! Повернулась и стремительно выбежала из комнаты.
Изобель со своей лоджии прислушивалась к происходящему.
Чей же это голос? Такой знакомый. Ах да, ведь это же Карлотта. А кто мужчина? Неужели Джереми? Ну конечно же, это он, красавец Джереми. Это ведь его лоджия. Боже, какая же дура, эта Карлотта. Сказать нет такому мужчине. Я бы нет ему не сказала. Если бы у меня был мужчина. С такой прекрасной, огромной, длинной штукой, трепещущей и твердой. И чтобы эта штука была для меня. У меня обязательно должен быть мужчина. Боже, как я хочу мужчину!
Она просунула руку под ночную рубашку, ниже живота, и начала интенсивно ею двигать.
Джереми некоторое время стоял неподвижно, потирая лоб, как будто его чем-то оглушили, а затем медленно направился в спальню.
Глава двенадцатая
Джереми в задумчивости остановился в спальне, посредине комнаты. Обидно, почему-то очень обидно. Бриджит выскочила из-под кровати и засуетилась, поскуливая. Он глянул на нее, продолжая размышлять.
– Пусть поразит меня гром, если я хоть что-то понимаю, – медленно произнес он и плюхнулся в кресло. Бриджит тут же с обожанием уставилась на него, взгромоздив лапы и морду ему на колени. Он легонько потрепал ее по голове. – В конце концов, что я, прокаженный что ли? Как ты думаешь, старуха? Ведь нет, конечно. А она вела себя так, как будто я какой-то монстр и собираюсь ее изнасиловать. И что самое странное, Бриджит, так это то, что мы ведь прекрасно провели время. Она чудесная спутница. Симпатичная, умная, веселая. С ней было интересно. Она очень даже симпатичная, поверь мне. У меня и в мыслях не было как-то кадрить ее. Это был просто импульс, понимаешь, импульс. Я просто почувствовал рядом молодое, жаркое тело. Импульс и ничего больше… Да я… О!.. – он присвистнул, устремив взгляд в потолок. – О Боже, какой же я тупой болван. Как можно быть таким слепым и не понимать, что она совсем недавно потеряла мужа, любимого мужа. Ведь прошла всего неделя, максимум десять дней. Каким же надо быть кретином, чтобы в такое время лезть к ней, пусть хотя бы и без задних мыслей. Как объяснить ей все это? Какой конфуз! Надо обязательно извиниться. Да, и еще раз да! На конкурсе олухов я бы занял призовое место.
* * *
Карлотта присела на край кровати, уткнув руки в лицо. Боже, что Джереми подумает обо мне! Мы так чудесно провели время. На несколько часов я забыла обо всем. Ну, прикоснулся он ко мне. Не так, как тогда в медине, а как мужчина прикасается к женщине. Ну и что? Как мне объяснить ему то, чего я сама не понимаю. Как объяснить ему, что мне противен секс, что при одном упоминании о нем, когда я вижу в кино целующиеся пары или читаю об этом в книге, то буквально заболеваю. С тех пор как я узнала правду о Робби, с тех пор как я познала его издевательские любовные игры, отвращение и ужас перед сексом накрыли меня мерзким, тошнотворным облаком. Я не могу объяснить это Джереми, не раскрыв всю правду о себе, о том, что я за гнусная женщина – женщина, желавшая смерти мужа… и радующаяся, да, да, радующаяся его смерти. Джереми, он ведь такой… нормальный, такой хороший, разве он сможет воспринять такого человека, как Робби. Да, и как вообще любой нормальный человек может это воспринять. После того как он это узнает, я стану ему противной, он будет презирать меня. А я не хочу, чтобы он меня презирал.
Она тяжело вздохнула и с трудом выпрямилась. Пора собираться на ужин. Она медленно поднялась и подошла к чемодану. Достала сверху несколько сложенных платьев. Под ними обнаружились две большие бутылки. Они холодно поблескивали при свете лампы. На секунду она прикрыла глаза. О Боже, я совсем о них забыла, думала, что избавилась от всех вещей Робби. Он всегда клал бутылки ко мне в чемодан – не хотел, наверное, чтобы на таможне их увидели у него, или еще что-нибудь в том же роде.
Она взяла бутылки и направилась в туалет. Открыла одну и вылила содержимое в унитаз. От пенящейся жидкости исходил резкий запах аммиака и еще какой-то химии. Она бросила пустую бутылку в корзину для мусора и открыла вторую.
Глаза ее невидяще смотрели на струю бесцветной жидкости. После смерти у человека продолжают расти волосы. Мне это известно давно. У Робби они тоже растут. Там, где он сейчас. Она посмотрела на то, что осталось в унитазе, и содрогнулась. Там, шестью футами ниже, в деревянном ящике лежит Робби, гниет и разлагается. Я слышала, что лицо начинает гнить первым, но глаза… глаза остаются такими, как были, и невидяще смотрят вверх. Губы сморщиваются и обнажают блестящие белые зубы, нижняя челюсть отвисает, покрытая черной щетиной, отросшей после смерти на коже в зеленых пятнах. Мясо разлагается и сползает с костей. Плоть и кости, которые когда-то были живым человеком, теперь они липкие, с перламутровым оттенком, издающие мерзкий запах гниющего мяса. Вот и все, что от него осталось, – куча зловонного гниющего мяса. Боже! Да, если бы я любила это тело, эту горячую влагу его полных губ рядом с моими губами, я бы не перенесла всего этого.
Тело ее начало конвульсивно подергиваться, изо рта вырвался сдавленный крик.
Я не в силах все это перенести! Не пора ли остановиться? Робби мертв, и его больше нет, нет, нет!
Ее голова болталась из стороны в сторону, В глазах замелькало что-то белое. Она судорожно поднялась, обхватила себя руками и произнесла громким хриплым шепотом:
– Я должна сейчас выйти отсюда к людям. Туда, где есть люди, и где я перестану об этом думать. Надо остановиться! Пора остановиться! Я могу выйти из этой комнаты, но как уйти от себя? Прекрати это, Карлотта! Прекрати, я тебе говорю!
С одеревенелой спиной и вздернутым подбородком она прошла в спальню и в спешке достала из шкафа платье.
* * *
Покончив с ужином, Джереми, Чендлер и с ними Френки проследовали в бар и заняли угловой столик, окруженный несколькими стульями. Чендлер начал уже заказывать, но остановился и посмотрел на Джереми.
– К нам движется кусок старого жмыха и с ней эта мрачная ее приятельница. Полагаю, что встреча неизбежна. Лучше подождем и узнаем, что заказать им.
Они поднялись из-за стола. Чендлер улыбаясь показал на места за их столом.
– Добрый вечер, леди. Садитесь. Изобель, вы сегодня особенно обворожительны, осмелюсь вам сказать.
Кокетливо хихикая, Изобель уселась и подняла глаза на Чендлера.
– Могу поспорить, что вы говорите это всем девушкам, Чендлер. Я просто балдею от ваших шуток. Должна сказать, что я считаю себя полноправным членом клуба, и мне не нужны приглашения.
Чендлер громко засмеялся.
– Какой класс, Изобель! Я обязательно должен это запомнить, чтобы потом рассказать всем девушкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32