- Но это еще черт знает сколько времени займет, - сказал Краснов.
- Ну, а куда нам спешить? - спросил его Рекунков. - Буранский от вас не сбежит, я надеюсь?

В это же время
На Комсомольской площади, слева от Ленинградского вокзала, во дворе старого кирпичного здания грузовой таможни стоит новый серо-бетонный многоэтажный куб с узкими окнами - «Отдел досмотра почтовых вложений при Министерстве внешней торговли СССР». Но хотя сотрудники этого «Отдела» получают зарплату действительно в Министерстве внешней торговли, ни для кого из посвященных в их работу людей не секрет, что подчиняется этот отдел не Главному таможенному управлению Министерства внешней торговли, а КГБ.
Когда-то, до хрущевского детанта и еврейской эмиграции, поток писем из-за рубежа был сравнительно небольшой, люди боялись переписываться даже с живущими на Западе близкими родственниками, и тогда «Отдел досмотра» обходился сравнительно небольшим штатом сотрудников и занимал всего лишь полэтажа в здании таможни. Но в последние 10-15 лет на Советский Союз обрушилась лавина писем из Америки, Канады, Израиля и Европы, штаты «Отдела досмотра» не успевают расти, и даже в новом, спешно выстроенном здании, - скученность, теснота, по шесть цензоров в одном кабинете. Еще бы! Миллионы выходцев из России живут за границей, даже если только половина из них напишет в год лишь по одному письму в милую их сердцу Россию - на «Отдел» обрушится лавина писем, и большую часть их нужно вскрыть, не оставляя следов вскрытия, прочесть, оценить - пропустить к адресату или не пропустить, снять копию и отправить в Спецотдел КГБ, где этот «материал» отсортируют по персоналиям получателей, уложат в хранилище и будут держать там дни, месяцы, годы - до той минуты, когда появится необходимость превратить этот архивный материал в материал обвинительный.
Предъявив военизированной охране свои служебные удостоверения, мы со Светловым поднялись на третий этаж и по длинному коридору направились к кабинету начальника Отдела Сухорукова. Слева и справа были двери с надписями «Английский сектор», «Японский сектор», «Немецкий сектор», «Еврейский» и так далее. За этими дверьми не звенели телефоны, и вообще по нормам трудовой дисциплины здесь должна стоять идеальная рабочая тишина, но на самом деле почти за каждой дверью слышались веселые голоса - это сотрудники секторов либо обменивались последними московскими сплетнями, либо читали друг другу что-либо особо занятное из получаемых из-за границы писем. Вот и сейчас мимо нас, держа в руке какое-то вскрытое письмо и давясь от смеха, прошмыгнула по коридору из сектора США в немецкий сектор молоденькая цензорша в форме лейтенанта таможенной службы, и мы услышали оттуда ее голос: «Девочки, послушайте! Из Америки: «Вчера мне приснилась московская кулебяка»…»
Открыв дверь с табличкой «Начальник Отдела почтовых вложений СУХОРУКОВ Р.В.», я удивился: вместо знакомого мне Героя Советского Союза, инвалида Отечественной войны, бывшего летчика-истребителя Романа Сухорукова в его небольшом скромном кабинете теснились четыре заваленных письмами стола, и за одним из этих столов сидела Инна Борисовна Фиготина, его заместитель - маленькая, сухая, лет под 60 женщина в форме майора таможенной службы.
- Здравствуйте, - сказал я. - А где Сухоруков?
- Здравствуйте, Игорь. Роман Викторович здесь больше не работает.
- Как так? Я же его видел тут перед Новым годом…
- То было ДО нового года… - сказала она грустно. - А теперь у нас новый начальник - Ксана Аксенчук. Если вы к ней, то она себе выбрала другой кабинет, побольше этого, комната 302. Но вряд ли она сейчас у себя…
Я подсел к ее столу, сказал:
- Инна Борисовна, мне, собственно, не обязательно к ней. Я веду дело о смерти Мигуна, и мне нужно взглянуть в регистрационные книги за прошлый декабрь и этот январь.
- А что вас там интересует?
- Вся почта на имя Мигуна - когда поступала, от кого, кому направлена.
Фиготина посмотрела мне в глаза, потом перевела взгляд на Светлова, и я спохватился, представил его:
- Это Марат Алексеевич Светлов, мой близкий друг и начальник Третьего отдела МУРа. По указанию Брежнева мы вмеcте расследуем дело Мигуна.
Она еще раз посмотрела на него и на меня, помедлила в раздумье, потом сказала:
- Тогда закройте дверь поплотней, пожалуйста.
Светлов выполнил ее просьбу, после этого она спросила:
- А что именно вас интересует в почте Мигуна?
- Письмо некой Анны Финштейн из Израиля. Оно должно было поступить или перед самым Новым годом, или сразу после него.
Фиготина молча полезла в стол, вытащила папиросы «Беломор», закурила, окутав себя облачком дыма, прищурилась и, наконец, спросила:
- Игорь, как вы узнали об этом письме?
- Ну… - сказал я уклончиво. - Узнали…
- Что ж, - сказала она. - Значит, Бог есть все-таки! Это большой сюрприз!
- Инна Борисовна, - улыбнулся я, - мы пришли не от Бога, мы пришли от Брежнева. Поэтому некоторые подробности об этом письме нам не помешают.
- Хорошо, - сказала она. - Я бы к вам никогда не пришла, но если вы уже здесь… В регистрационных книгах вы ничего об этом письме не найдете. Но оно было. Вообще-то мы уже давно не придаем значения письмам из-за границы с угрозами Брежневу, Андропову или начальнику ОВИРа Зотову. Такие письма каждый день пачками приходят и, в основном, от евреев. Требуют выпустить их братьев, мужей, родителей. Угрожают убить. Даже дети пишут: «Брежнев, если ты не выпустишь моего папу, я тебя заколдую». Ну, и прочие глупости. Но письмо от этой Финштейн было особенное. Оно пришло сразу после Нового года, второго или третьего января. И это был какой-то крик души, мы его тут все читали, оно ходило по рукам. Она просила Мигуна выпустить из тюрьмы ее жениха, какого-то грузина, а в обмен предлагала какие-то магнитофонные пленки с записью домашних разговоров Брежнева. Ну, над этим, мы, конечно, посмеялись - чего только не выдумают эти сумасшедшие влюбленные еврейки! И Сухоруков хотел обычным порядком отправить это письмо в канцелярию Мигуна. И вдруг это письмо пропало. Сколько ни искали - нету. Ну, вы же знаете Сухорукова - старик разнервничался, кричал, устроил тут выяснение: кто последний держал это письмо в руках? И выяснил, что Ксана Аксенчук, младший цензор арабского отдела, племянница зампреда КГБ. Но она - ни в какую, говорит, что и не видела этого письма. Так это и забылось. Но 19-го умирает Мигун, и в тот же день Сухоруков получает приказ всю поступающую на имя Мигуна почту немедленно, не вскрывая, отправлять в Следственное управление КГБ. Потом появляются слухи, что Мигун не умер, а покончил с собой после разговора с Сусловым, а три дня назад, в пятницу, Сухорукову предлагают уйти на пенсию и вместо него начальником Отдела назначают - представьте себе, кого? - Ксану Аксенчук! Надеюсь, вам все ясно? Теперь она у нас начальник, а Сухоруков с инфарктом лежит в Боткинской больнице.

13 часов 45 минут
В зале кинотеатра «Россия» вспыхнул свет, фильм «Пираты XX века» закончился. Зрители - в основном, 12- и 14-летние подростки - ринулись к выходам из зала, но из 12 широких выходных дверей были открыты только три, да и то лишь на одну дверную створку - так, чтобы зрители могли выходить только по одному и, таким образом, майор Ожерельев смог снова найти Вету Петровну Мигун. Но он и не предполагал, на что способны 1200 подростков, только что посмотревших фильм «Пираты XX века», - в зале поднялся ужасающий свист, топот, подростки забарабанили в закрытые двери ногами и кулаками, а потом - подражая только что гулявшим по экрану пиратам - пошли «на штурм» дверей.
И напрасно взывало к этим подросткам радио, по которому администрация кинотеатра просила ребят успокоиться, под их напором уже гнулись закрытые дубовые двери и в толпе у этих дверей уже раздавались отчаянные крики полузадавленных малышей. Казалось, еще несколько секунд - и толпа, толпа малышей, вырвется из зала, сметая слабые милицейские кордоны.
Но Ожерельев спас положение. Он ворвался в кинопроекторскую будку с криком:
- Начинайте фильм! Начинайте фильм… вашу мать!
Испуганный киномеханик тут же включил кинопроектор и «Пираты XX века» снова появились на экране.
И в ту же минуту точно с тем же напором, с каким они только что штурмовали выходы из зала, подростки устремились назад, в зал, на свои места - с ликующими криками и восторженным свистом. Еще бы! Второй раз и «за бесплатно» посмотреть «Пираты XX века»!
- Но они так никогда и не выйдут из зала, - сказала Ожерельеву младший лейтенант милиции Полина Синицына.
- И пусть! - ответил он. - Зато старуха выйдет. Зачем ей смотреть эту муру второй раз?
Он оказался прав: когда зал угомонился, Вета Петровна Мигун двинулась к выходу. Но теперь она была единственной зрительницей, которая покидала зал, и физиономии толпившихся у выхода переодетых милицейских агентов заставили ее насторожиться. Кто-кто, а Вета Петровна Мигун, бывшая чекистка и жена бывшего первого заместителя Председателя КГБ СССР на столь близком расстоянии безошибочно угадала в этих ребятах что-то родное, гэбэшное. И поняла, из-за кого двери кинотеатра были превращены только что в контрольно-пропускной пункт. Похолодев сердцем и ожидая, что ее сейчас, вот сию секунду арестуют, Вета Петровна медленными шагами прошла через двери на улицу.
Но никто не арестовывал ее, не хватал за руки, не швырял, заткнув рот, в машину. Напряженная, прямая, с гулко ухающим в груди пожилым сердцем Вета Петровна на неживых ногах двигалась по Страстному бульвару прочь от кинотеатра «Россия». И утвердилась в своей догадке - бредя, как в полусне, по бульвару, она боковым зрением разглядела на другой стороне его неказистый «Москвич», который не спеша, но и не отставая, сопровождал ее. Куда-то в низ холодеющего живота упало сердце, и Вета Петровна Мигун познала в эти минуты то предощущение ареста и состояние отчаянной беспомощности простого советского человека перед всесильным КГБ, которыми столько лет наслаждался ее муж генерал Мигун. Вета Петровна не сомневалась, что именно КГБ следит за ней, что, видимо, они уже арестовали того, кто утром подбросил в ее почтовый ящик это проклятое письмо Ани Финштейн, а теперь они схватят и ее, и будут пытать, пытать, пытать об этих злополучных пленках…
«Но почему? Почему они не берут меня сейчас, здесь?!» - билось в ее седой голове.
Она не знала, что сидевший в «Москвиче» майор Ожерельев - сотрудник вовсе не КГБ, а МУРа - тщетно разыскивал в эти минуты по радиостанции своего шефа Марата Светлова и следователя Шамраева, чтобы выяснить тот же вопрос: «Брать или не брать Вету Петровну Мигун?».

В это время
Не в профессиональной фотолаборатории МУРа, не в Институте судебных экспертиз и даже не в Институте криминалистики, а дома у жизнерадостного Белякова, в крошечной каморке - любительской фотолаборатории его старшего сына Алеши - мы со Светловым проявили и печатали пленки, полученные у Пахана и Фиксы. И на мокрых еще листах фотобумаги проступали любопытные документы:
Первое: акт изъятия ценностей на сумму более пяти миллионов рублей на квартире начальника всесоюзного ОВИРа генерала К. Зотова. В том числе изъята вещественная улика - диадема из платины с гравировкой на тыльной стороне «Дорогой Анечке от Гиви».
Второе: протокол допроса начальника ОВИРа К. Зотова - семь страниц этого допроса свидетельствовали о том, что Бакланов изобличил Зотова во взяточничестве: 18 июля 1978 года Зотов за один день оформил выездную визу в государство Израиль Аркадию Борисовичу (Боруховичу) Финштейну, его жене Раисе Марковне и дочери Анне Аркадьевне, получив за это вышеуказанную диадему из платины, три золотых браслета с бриллиантами и восемь мужских и женских золотых перстней с драгоценными камнями.
Третье: фотографии Анны Финштейн, ее матери и отца, изъятые из «Выездного дела А.Б. Финштейн № 56197», а также многочисленные фотографии Ани Финштейн, полученные Баклановым при опросах и допросах всех бывших работников киногруппы «Фронт без флангов».
Четвертое: протоколы допросов бывших соседей и сослуживцев Анны и Аркадия Финштейнов. По этим протоколам можно было судить, что Бакланов безуспешно пытался установить с помощью этих людей: а) где мог Финштейн спрятать коробку с пленками; б) израильский адрес этих Финштейнов. Но в одном Бакланов преуспел: работавшие с Финштейном кинематографисты рассказали ему, что в 1978 году Аркадий Финштейн - отличный радиоинженер и изобретатель - конструировал своему будущему зятю какой-то уникальный мини-магнитофон со сверхчувствительным микрофоном и вообще прирабатывал к своей мосфильмовской зарплате тем, что ремонтировал на дому у друзей и знакомых импортные стереоустановки или оборудовал стерео- и радиоаппаратурой частные автомобили.
Пятое и самое любопытное: рабочий блокнот Бакланова со следующими короткими записями, которые приоткрыли тайну того, какими методами агенты КГБ выслеживали Аню Финштейн в Израиле. Бакланов рассуждал:
«А. Финштейн можно найти:
- по телефонной книге Израиля (сложности: распространенная фамилия, однофамильцы, вероятность изменения фамилии);
- через эмигрировавших в Израиль советских киношников, список взять в Союзе кинематографистов у Бориса Марьямова;
- если она недавно похоронила отца, то на тель-авивском кладбище, у администратора может быть записан адрес родственников усопшего. Кроме того, она должна посещать его могилу;
- Финштейн вывез автомобильные права, следовательно, у него в Израиле могла быть машина. Подкупить чиновника из автомобильной полиции…
- Н-да! - произнес Светлов, разглядывая фотографии этой Ани Финштейн. - Эта красотка попала в хороший переплет! Они ее из-под земли достанут! Если уже не достали.
С фотографии на нас смотрело удивительно красивое, чистое двадцатилетнее лицо с большими темными глазами, тонким овалом чуть удлиненного лица и большими, едва приоткрытыми губами. Пышные светлые волосы обрамляли это лицо и падали на плечи.
- Похоже, что еще не достали, - сказал я, размышляя над идеей, которая уже больше часа бродила в моем мозгу. - Во всяком случае, ясно, что эти пленки - реальность и что Бакланов, Краснов и КГБ сделали всю мыслимую работу, чтобы их отыскать. Поэтому нам остается одно…
Я вышел из темной каморки-фотолаборатории в комнату, снял с аппарата телефонную трубку и набрал номер ЦК КПСС, Сурена Пчемяна.
- Сурен Алексеевич? Шамраев беспокоит. Мне нужно срочно увидеться с Леонидом Ильичем.
- Насколько срочно? - спросил Пчемян.
- Максимально.
- Хорошо. В 5.30 вечера приезжайте к Спасским воротам, вас встретят.
- А раньше? Раньше нельзя?
- К сожалению нет.
- Хорошо, я буду.
Я взглянул на часы. Было 13 часов 50 минут. В 14.00 мой сын Антон выходит из школы. Я сказал Светлову:
- Мне нужно срочно на Пресню, встретить сына. Подбросишь?

13 часов 58 минут
Проводив гостей и подчиненных, Юрий Владимирович Андропов и Николай Анисимович Щелоков остались наедине. Андропов снял очки и устало протер переносицу и надбровные дуги.
- Странно, что этот Рекунков ерепенится… - произнес Щелоков.
- Похоже, что он тянет время… Конечно, это безобразие, что твой же отдел МУРа работает против нас.
- Это не страшно, - пренебрежительно повел головой Щелоков. - Зато они на виду, да и в отделе есть мои личные осведомители. Наклепали фотороботов и ринулись по больницам. Ничего они не найдут, это пустой номер, так что пусть бегают. Хуже, что эта жидовка куда-то запропастилась в Израиле…
Это прозвучало как ответный укол, намек на то, что андроповская резидентура в Израиле вторую неделю не может найти там какую-то бесхитростную эмигрантку. Но Андропов спокойно сказал:
- Она уже не в Израиле, она в Европе. Мои люди установили в порту Бен Гурион, что она 17-го вылетела в Рим рейсом компании «Аир Итали», и билет у нее был только до Рима. Нам это только на руку: из Европы ее куда легче вывезти в Союз, чем из Израиля… - он взглянул на часы и, повернувшись в кожаном кресле, открыл дубовые створки книжного шкафа. За створками, на полке, стоял большой, новейшей марки западногерманский радиоприемник «Грундиг». Приемник был уже настроен на нужную волну, и, едва Юрий Владимирович нажал блестящую металлическую клавишу, как приемник откликнулся позывными американской радиостанции «Свобода», заглушаемыми монотонным и надсадным воем глушилок. Сквозь этот вой послышался мужской баритон:
- Говорит радиостанция «Свобода»! Говорит радиостанция «Свобода»! Вы слушаете нашу передачу на волне 19 и 7 десятых метра. У микрофона Олексо Боярко и Мила Карева. Передаем последние известия. Москва…
Тут голос диктора напрочь пропал под воем глушилок, но Юрий Владимирович набрал на селекторе внутренний номер и негромко распорядился в микрофон:
- Кочаров, прекрати глушение…
И в ту же секунду вой глушилок исчез, и сильный, чистый, хорошо поставленный голос диктора самой враждебной радиостанции заполнил кабинет Председателя КГБ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48