Я машинально взглянул на светящийся циферблат часов - было 23.48. Звонок продолжал надрываться. Впотьмах я никак не мог нащупать босыми ногами тапочки - Нинка бегала в них в ванную последней и шут ее знает, где она их оставила. Вообще - с этой куклой не соскучишься. То она эмвэдэшников задирает, а то, когда, поднявшись в квартиру, я с ходу бултыхнулся в ванну, чувствуя себя уже абсолютным трупом, она минут через пять тоже бултыхнулась ко мне в ванну голяком и живо возродила меня к жизни - принялась делать мне массаж. Крепкими кулачками воздушной гимнастки она проминала мне спину, плечевой пояс и позвоночник, и я лишь слегка пристанывал от наслаждения… Затем, в постели, Нинка улеглась рядышком со мной, укрылась от подслушивающих микрофонов двумя одеялами и, дыша мне в ухо, спросила шепотом:
- Ты еще жив?
- Спи, хулиганка! - сказал я. - И вообще, я тебя завтра отправлю домой.
- Почему?
- Потому что без прописки в Москве нельзя быть больше трех дней, нужно зарегистрироваться в милиции. А как я тебя зарегистрирую? Племянницей? Они в любой момент могут сюда вломиться и обвинить меня в аморалке. А тебя из комсомола выгонят.
- Нужен мне этот комсомол! - усмехнулась она. - Я никуда от тебя не уеду!
- Как - вообще?
- Ага. Буду твоей вечной любовницей. Разве тебе плохо со мной?
Я вспомнил, как еще несколько дней назад в Сочи, в гостиничном номере, я просыпался по ночам и с удивлением слышал рядом с собой ее ровное, почти детское дыхание. Я вставал, раздвигал шторы на окне, и лунный свет освещал на белой постели ее фигурку, и я садился на край этой постели и дивился тому, какой неожиданный подарок выбросила мне судьба на Черноморском побережье - эту веселую, доверчивую, простодушную куклу с голубыми глазами. Мне - сорокапятилетнему холостяку, не жуиру, не бабнику и весьма небольшому доке в амурных делах. Конечно, мне не было плохо с этой Ниночкой - ни в Сочи, ни в Москве…
- Но ведь тебе-то скучно со мной, - сказал я. - Я старше тебя почти на тридцать лет!
- Глупый! - прошептала она мне на ухо. - С тобой-то как раз интересно!
Когда-то моя жена ушла от меня, решив, что я ничего не добьюсь в жизни и она только теряет со мной время. Она говорила, что у меня грустные глаза еврейского неудачника, и мне никогда не выдвинуться дальше районного следователя прокуратуры. Но в последнее время я стал замечать, что эти же глаза в сорок лет производят на женщин совсем другое впечатление. Я обнял Ниночку. Через полчаса мы все-таки уснули, а в 23.48 раздался этот оглушительный звонок в дверь. Я не сомневался, что это прибыли, наконец, посланцы Краснова, Малениной и Бакланова. Видимо, долго согласовывали, когда меня пугнуть всерьез - сегодня или завтра, подумал я, но решили, что ночью лучше всего, пока девочка не уехала. Спешно бросив на диван одеяло и подушку, дабы была хоть видимость того, что мы с Ниной спим раздельно, я пошел, наконец, к двери, где с типично милицейской настойчивостью трезвонил звонок.
- Кто там?
- Гестапо… твою мать! - донесся голос Светлова. - Ну и спишь ты! Открывай!
Я открыл дверь. На лестничной площадке стоял хмурый Марат Светлов, Валентин Пшеничный и какой-то плотный, метровоплечий пожилой генерал-майор со странно знакомым лицом.
Ниночка за моей спиной прошмыгнула в ванную одеться, а генерал-майор сказал:
- Извините, что разбудили, Игорь Есич. Леонид Ильич приказал доставить этих товарищей в ваше полное распоряжение. Начальник Всесоюзного УГРО и прокурор Москвы знают, что эти товарищи работают с вами. Разрешите войти?
- Да-да, пожалуйста… - сказал я растерянно.
Они вошли. Светлов с ехидной ухмылочкой окинул взглядом постель на диване, Валя Пшеничный - худощавый, высокий, 25-летний блондин с серьезными голубыми глазами и удлиненным блоковским лицом (казалось, он ничуть не изменился за те два с половиной года, что я его не видел, разве что исчезла прежняя сутулость загнанной следственной лошади), скромно топтался в прихожей, а генерал сказал:
- Какие еще трудности у вас в работе, Игорь Есич? Говорите, не стесняйтесь.
- Трудности? Пожалуй, есть. Можно вас на минуту?
Я набросил дубленку поверх пижамы, подцепил, наконец, босыми ногами тапочки, открыл дверь на балкон и жестом пригласил его выйти за мной. Босые ноги в тапочках тут же окунулись в обжигающий снег, но я терпел. Внизу, под балконом, у подъезда моего дома стояли две черные «Волги», а напротив, через дорогу - «ремонтный» «пикап».
Генерал вышел за мной на балкон, я прикрыл за нами дверь, спросил:
- Можно мне узнать, кто вы?
- Конечно. Извините, что не представился. Генерал-майор Жаров Иван Васильевич, начальник личной охраны товарища Брежнева.
Только теперь я вспомнил, где я его видел, - конечно, сотню раз я видел это лицо по телевизору во время показа официальной правительственной хроники. Он всегда идет чуть позади Брежнева, первым к нему, самым ближним, а уж потом, за ним - все остальное Политбюро. Он помогает Брежневу спускаться по трапу с самолета, поддерживает его под руку…
- Иван Васильевич, видите этот «ремонтный» «пикап»? Это подслушивающая машина отдела внутренней разведки МВД. Моя квартира полна радиомикрофонами. Они пытаются меня запугать, чтобы я бросил это дело.
- Понятно, - сказал он. - Идемте отсюда, вы простудитесь.
В комнате Ниночка уже познакомилась с Валей Пшеничным и ловко застилала постель. Генерал, не сказав ни слова, оставил квартиру, и, минуту спустя, мы с любопытством наблюдали из окна, как он вышел из подъезда, подошел к двум черным «Волгам». Из них тут же вышли пятеро дюжих, спортивного сложения фигур, направились через улицу к «ремонтному» «пикапу». «Пикап» трусливо тронулся с места, пробуя выехать из снежного сугроба. Генерал не спеша вытащил из кармана пистолет, и бесшумный выстрел пробил заднее колесо машины. Пятеро мужчин подошли к «пикапу», генерал рывком открыл боковую дверь, и трое стукачей испуганно, под дулом генеральского пистолета, вышли из машины. Еще через минуту эти трое были в моей квартире. Спешно, пряча глаза, они заменили пробки в электросчетчике в прихожей, извлекли два микрофона из газовой плиты на кухне, еще один был на резиновой присоске под тумбочкой в комнате и последний - в телефонной трубке.
- Больше нигде нет? - спросил у них Жаров.
- Никак нет, товарищ генерал-майор…
- Рагимов, - приказал генерал одному из своих подчиненных. - Пойди с ними и забери все пленки. И пусть уматывают с моих глаз, пока живы. Больше этого не будет, Игорь Иосифович. Можете работать спокойно. В чем еще нужна помощь?
- Нет ли у вас адреса телохранителя Мигуна?
- Рад бы, но чего нет, того нет. У него была своя охрана, из ГБ.
Ниночка пришла с кухни в аккуратном передничке, с чайным сервизом на подносе. Спросила:
- Хотите чаю, товарищ генерал?
- Спасибо, - сказал генерал. - Не буду вам мешать. - Он посмотрел на меня, Светлова, Пшеничного. - У вас, я думаю, сегодня будет немало работы. Игорь Есич, можно вас на минуту? - он оглядел квартиру, соображая, куда бы уединиться со мной, и прошел на кухню.
- Н-да, квартирка у вас не ахти, - сказал он на кухне. - Ладно. Кончите это дело, получите другую, получше. Но я вас позвал сюда не для этого. Леонид Ильич просил вам передать: вы должны в этом деле сделать все, что в ваших силах. Никаких ограничений в средствах и действиях. Возьмите вот это, - он достал из внутреннего кармана кителя небольшой засургученный пакет, положил его на кухонный столик. - И запишите мой телефон, - он продиктовал номер. - Звоните в любое время дня и ночи, меня соединят. Я хочу, чтобы вы четко поняли: в ваших руках судьба товарища Брежнева и… ваша собственная.
- Иван Васильевич, я могу знать какие-нибудь подробности? То, что вы знаете?
- А какие я знаю подробности? Сейчас никто ничего толком не знает. Что было у Суслова на уме, когда он начинал «Каскад»? Кто в его команде и что они теперь собираются делать? На всякий случай мы ввели в Москву Кантемировскую дивизию. Это я знаю. Но война-то будет не на улицах, война может быть на заседании Политбюро. Только неизвестно, кто теперь ее начнет вместо Суслова и с каких они пойдут козырей. Раньше-то все на Мигуне держалось. Он подозревал, что Суслов готовит правительственный переворот. И поэтому Леонид Ильич разрешил ему установить за Сусловым наблюдение. Это было с месяц назад. Через месяц Суслов пригласил Мигуна на беседу, и Мигун покончил с собой. Вот все, что мы знаем.
- Скажите, а где сейчас Юрий, сын Леонида Ильича?
- Он только что прилетел из Люксембурга. Был там во главе торговой делегации. А что?
- Теперь ему лучше всего посидеть дома, возле отца. Во всяком случае, он должен быть там, где исключена проверка его телефонных разговоров и личных связей. И то же самое нужно сделать с Галиной Леонидовной.
- Ох-ох-ох!… - совсем по-стариковски вздохнул Жаров. - Эту бабу не удержишь! Ладно, мы подумаем. Желаю удачи. - Он протянул мне руку. - И звоните мне в любой момент.
Я пожал ему руку, а он вдруг спросил:
- У вас есть коньяк?
- Есть…
- Налейте мне рюмку. Сердце закололо.
- Может, вызвать «скорую»?
- Нет, нет, - он усмехнулся. - Для врачей я абсолютно здоров. Сейчас отпустит.
Я подал ему рюмку с коньяком, он выпил залпом, подождал несколько секунд.
- Вот и все, - сказал он с посеревшим лицом и явно превозмогая внутреннюю боль. - Удачи вам. - И вышел, ссутулившись.
Я посмотрел ему вслед. Даже охрана нашего правительства стара и страдает сердцем! Я распечатал засургученный пакет. В нем была пачка новеньких сторублевых купюр, обернутая банковской бумажной лентой с надписью - «10 000 рублей», и сложенный вдвое гербовый бланк с красным грифом и текстом:
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА КПСС
Леонид Ильич БРЕЖНЕВ
Следователь по особо важным государственным делам при Генеральном прокуроре СССР Старший советник юстиции тов. ШАМРАЕВ ИГОРЬ ИОСИФОВИЧ выполняет правительственное поручение. Всем государственным, военным, административным и советским учреждениям надлежит содействовать его работе и выполнять все его требования.
Леонид Брежнев
Москва, Кремль, 23 января 1982 года
Я вложил этот бланк и деньги в карман пиджака и пошел в комнату проводить со Светловым и Пшеничным свой «совет в Филях».
Часть 4
Кандидат в убийцы
24 января, воскресенье, 6 часов 17 минут утра
Москва еще спала, когда старший следователь Московской городской прокуратуры Валентин Пшеничный доехал первым утренним поездом метро до станции «Арбатская». Пустой эскалатор поднял его наверх, на еще темный, метельный Арбат. От Арбата до улицы Качалова, где находится квартира-явка бывшего первого заместителя Председателя КГБ Мигуна, - 10 минут пешего хода, и Пшеничный, надвинув поглубже свою зимнюю шапку-«пирожок» и подняв воротник рыжего ратинового пальто, двинулся в ту сторону. Главная черта следователя Пшеничного, из-за которой я и включил его в свою следственную бригаду, - дотошность. Однажды, во время розысков похищенного на Курском вокзале журналиста Белкина, я поручил ему поискать на этом вокзале хоть одного свидетеля этого похищения. И в течение суток - без единой минуты сна, отдыха или перерыва на еду - Пшеничный, как бульдозер, проутюжил своими допросами не только всех служащих вокзала, но и несколько сотен привокзальных таксистов, носильщиков, мелких спекулянтов, воров, алкашей, гадалок и лотошников, и нашел-таки свидетеля! Я думаю, если бы он был не следователем, а, скажем, бурильщиком нефтяных разведывательных скважин, он нашел бы нефть в любой точке мира - просто пробурил бы ее насквозь, до Саудовской Аравии, и никакая магма его бы не остановила…
Поэтому ночью во время разработки с ним и Светловым плана следствия я поручил ему опросить жильцов дома № 36-А по улице Качалова: может быть, кто-нибудь из них видел или слышал хоть что-то подозрительное в день «самоубийства» Мигуна. Я не сомневался, что Валя Пшеничный допросит не только всех жильцов дома № 36-А, но, как минимум, еще домов пятнадцать вокруг. Но я и не думал, что он выскользнет из моей квартиры в шесть утра, чтобы немедленно приступить к работе, и когда - в воскресенье! Позже, в рапорте, Пшеничный написал скупо и скромно:
«Желая ознакомиться с местом происшествия, я прибыл на улицу Качалова в 6 часов 17 минут».
Улица имени великого русского актера Качалова, тихая даже в будничные полдни, была в такую рань пуста, темна и заснежена. Несколько высоких, двенадцатиэтажных новеньких домов, построенных по спецпроекту для высокопоставленных чинов Совета министров, с двухэтажными квартирами для дочери Косыгина, засекреченных академиков-атомников и другой партийно-научно-артистической элиты, были заштрихованы заметью снежной метели. Возле булочной на первом этаже дома № 14 из хлебного фургона сгружали лотки свежего хлеба и булок. Вся Москва знает, что такой свежий хлеб из чистой пшеничной муки можно купить только в 4-х местах: на Кутузовском проспекте у дома Брежнева, в Елисеевском магазине на улице Горького, на Новом Арбате у кинотеатра «Художественный» и вот здесь, у так называемых «правительственных» домов. Запах свежеиспеченного хлеба встретил Валентина еще издали, и он зашел в булочную, показал приемщице свое удостоверение следователя и, кроме возможности поболтать на разные отвлеченные темы, получил калорийную булку и чашку кофе. Приемщица оказалась разбитной веселой бабенкой, она знала имена почти всех постоянных покупателей хлеба из окружающих домов, и вскоре Пшеничный уже записывал в блокнот тех, кто обычно покупает хлеб в этой булочной во второй половине дня: Ксения, домработница дочки Косыгина; Маша, домработница артиста Папанова; Иван Поликарпович из Совмина самолично покупает только ржаной хлеб каждый день после работы; Роза Абрамовна, профессорша из дома № 36-А; девятилетняя Катя-«пирожница», ученица соседней, на Мерзляковке, детской музыкальной школы, каждый день после занятий забегает съесть свеженький «наполеон»; ну и так далее, шестьдесят человек, включая 27 домработниц, шесть академиков, восемь дипломатов и трех актеров. Пшеничный наметил себе допросить их всех, поскольку каждый из них мог 19-го после полудня проходить мимо дома 36-А и увидеть что-нибудь интересное.
Тут в булочную вошел участковый милиционер капитан Андрей Павлович Копылов. Толстый, в запорошенной снегом шинели и в валенках, он хозяйски перещупал хлеб в лотке, выбрал самый поджаристый, прихватил и несколько французских булок - свою ежедневную бесплатную дань - и собрался уйти, но Пшеничный допросил и его. По словам участкового, дом № 36-А - тихий, спокойный дом, без шумных пьянок и бытового хулиганства, поскольку в нем живут солидные люди, из правительства. Правда, спать они ложатся поздно, во многих окнах свет и за полночь горит, и часто по ночам приезжают сюда черные «Волги», «ЗИЛы» и «Чайки», и бывает, что гости в них навеселе, подвыпивши, но это уж, как говорится, дело житейское, есть у людей деньги - могут и в ресторан съездить или вот такую свадьбу закатить, как на 3-м этаже в 11 квартире - там уже десятый день, поди, гуляют, музыка с утра до ночи гремит. Но при всем при том за все шесть лет, что Копылов тут работает, здесь было лишь одно происшествие, да и то автодорожное - года три или четыре назад на стоянке у этого дома чей-то гость, грузин из Тбилиси, спьяну пропорол бампером своей «Волги» дверцу новенького «жигуленка» жены академика Ципурского. Но все обошлось без скандала: этот грузин тут же оплатил жене академика стоимость ремонта ее машины, а от гаишников, которые хотели отобрать у него права за вождение в пьяном виде, откупился сторублевым штрафом. Тем не менее, ревностный служака Копылов занес это событие в участковый «журнал происшествий», который хранится в 45-м отделении милиции Краснопресненского района. После этого происшествия тот грузин исчез, и капитан Копылов его никогда больше не видел. Другие грузины тут иногда появлялись, но тот - нет.
И хотя сам по себе этот трехлетней давности факт не имел к делу никакого отношения, Пшеничный не поленился пойти с Копыловым в 45-е отделение милиции, достать из архива журнал дежурств за 1978 год и переписать себе в блокнот:
«12 июля 1978 года. Дежурство прошло спокойно. В 21 час 20 минут синяя "Волга" № ГРУ 56-12 пропорола дверцу машины "Жигули" № МКЕ 87-21. Прибывшие сотрудники ОРУД-ГАИ оштрафовали водителя за управление автомобилем в нетрезвом виде, но прав не лишили. Других происшествий на участке не было. Участковый инспектор - капитан милиции Копылов».
Вслед за этим капитан Копылов передал Пшеничному «Домовую книгу» дома № 36-А, то есть полный поквартирный список жильцов. Изучая этот список, Пшеничный обнаружил, что в графе «квартира № 9» не указано никаких фамилий, а стоит лишь: «Спецквартира».
Теперь, имея на руках сорок восемь фамилий жильцов дома № 36-А и шестьдесят имен постоянных вечерних покупателей хлеба в соседней булочной, которые могли 19 января проходить мимо дома № 36-А, а также завербовав себе в помощники участкового милиционера Копылова, Пшеничный мог, по его пониманию, приступить к основной работе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
- Ты еще жив?
- Спи, хулиганка! - сказал я. - И вообще, я тебя завтра отправлю домой.
- Почему?
- Потому что без прописки в Москве нельзя быть больше трех дней, нужно зарегистрироваться в милиции. А как я тебя зарегистрирую? Племянницей? Они в любой момент могут сюда вломиться и обвинить меня в аморалке. А тебя из комсомола выгонят.
- Нужен мне этот комсомол! - усмехнулась она. - Я никуда от тебя не уеду!
- Как - вообще?
- Ага. Буду твоей вечной любовницей. Разве тебе плохо со мной?
Я вспомнил, как еще несколько дней назад в Сочи, в гостиничном номере, я просыпался по ночам и с удивлением слышал рядом с собой ее ровное, почти детское дыхание. Я вставал, раздвигал шторы на окне, и лунный свет освещал на белой постели ее фигурку, и я садился на край этой постели и дивился тому, какой неожиданный подарок выбросила мне судьба на Черноморском побережье - эту веселую, доверчивую, простодушную куклу с голубыми глазами. Мне - сорокапятилетнему холостяку, не жуиру, не бабнику и весьма небольшому доке в амурных делах. Конечно, мне не было плохо с этой Ниночкой - ни в Сочи, ни в Москве…
- Но ведь тебе-то скучно со мной, - сказал я. - Я старше тебя почти на тридцать лет!
- Глупый! - прошептала она мне на ухо. - С тобой-то как раз интересно!
Когда-то моя жена ушла от меня, решив, что я ничего не добьюсь в жизни и она только теряет со мной время. Она говорила, что у меня грустные глаза еврейского неудачника, и мне никогда не выдвинуться дальше районного следователя прокуратуры. Но в последнее время я стал замечать, что эти же глаза в сорок лет производят на женщин совсем другое впечатление. Я обнял Ниночку. Через полчаса мы все-таки уснули, а в 23.48 раздался этот оглушительный звонок в дверь. Я не сомневался, что это прибыли, наконец, посланцы Краснова, Малениной и Бакланова. Видимо, долго согласовывали, когда меня пугнуть всерьез - сегодня или завтра, подумал я, но решили, что ночью лучше всего, пока девочка не уехала. Спешно бросив на диван одеяло и подушку, дабы была хоть видимость того, что мы с Ниной спим раздельно, я пошел, наконец, к двери, где с типично милицейской настойчивостью трезвонил звонок.
- Кто там?
- Гестапо… твою мать! - донесся голос Светлова. - Ну и спишь ты! Открывай!
Я открыл дверь. На лестничной площадке стоял хмурый Марат Светлов, Валентин Пшеничный и какой-то плотный, метровоплечий пожилой генерал-майор со странно знакомым лицом.
Ниночка за моей спиной прошмыгнула в ванную одеться, а генерал-майор сказал:
- Извините, что разбудили, Игорь Есич. Леонид Ильич приказал доставить этих товарищей в ваше полное распоряжение. Начальник Всесоюзного УГРО и прокурор Москвы знают, что эти товарищи работают с вами. Разрешите войти?
- Да-да, пожалуйста… - сказал я растерянно.
Они вошли. Светлов с ехидной ухмылочкой окинул взглядом постель на диване, Валя Пшеничный - худощавый, высокий, 25-летний блондин с серьезными голубыми глазами и удлиненным блоковским лицом (казалось, он ничуть не изменился за те два с половиной года, что я его не видел, разве что исчезла прежняя сутулость загнанной следственной лошади), скромно топтался в прихожей, а генерал сказал:
- Какие еще трудности у вас в работе, Игорь Есич? Говорите, не стесняйтесь.
- Трудности? Пожалуй, есть. Можно вас на минуту?
Я набросил дубленку поверх пижамы, подцепил, наконец, босыми ногами тапочки, открыл дверь на балкон и жестом пригласил его выйти за мной. Босые ноги в тапочках тут же окунулись в обжигающий снег, но я терпел. Внизу, под балконом, у подъезда моего дома стояли две черные «Волги», а напротив, через дорогу - «ремонтный» «пикап».
Генерал вышел за мной на балкон, я прикрыл за нами дверь, спросил:
- Можно мне узнать, кто вы?
- Конечно. Извините, что не представился. Генерал-майор Жаров Иван Васильевич, начальник личной охраны товарища Брежнева.
Только теперь я вспомнил, где я его видел, - конечно, сотню раз я видел это лицо по телевизору во время показа официальной правительственной хроники. Он всегда идет чуть позади Брежнева, первым к нему, самым ближним, а уж потом, за ним - все остальное Политбюро. Он помогает Брежневу спускаться по трапу с самолета, поддерживает его под руку…
- Иван Васильевич, видите этот «ремонтный» «пикап»? Это подслушивающая машина отдела внутренней разведки МВД. Моя квартира полна радиомикрофонами. Они пытаются меня запугать, чтобы я бросил это дело.
- Понятно, - сказал он. - Идемте отсюда, вы простудитесь.
В комнате Ниночка уже познакомилась с Валей Пшеничным и ловко застилала постель. Генерал, не сказав ни слова, оставил квартиру, и, минуту спустя, мы с любопытством наблюдали из окна, как он вышел из подъезда, подошел к двум черным «Волгам». Из них тут же вышли пятеро дюжих, спортивного сложения фигур, направились через улицу к «ремонтному» «пикапу». «Пикап» трусливо тронулся с места, пробуя выехать из снежного сугроба. Генерал не спеша вытащил из кармана пистолет, и бесшумный выстрел пробил заднее колесо машины. Пятеро мужчин подошли к «пикапу», генерал рывком открыл боковую дверь, и трое стукачей испуганно, под дулом генеральского пистолета, вышли из машины. Еще через минуту эти трое были в моей квартире. Спешно, пряча глаза, они заменили пробки в электросчетчике в прихожей, извлекли два микрофона из газовой плиты на кухне, еще один был на резиновой присоске под тумбочкой в комнате и последний - в телефонной трубке.
- Больше нигде нет? - спросил у них Жаров.
- Никак нет, товарищ генерал-майор…
- Рагимов, - приказал генерал одному из своих подчиненных. - Пойди с ними и забери все пленки. И пусть уматывают с моих глаз, пока живы. Больше этого не будет, Игорь Иосифович. Можете работать спокойно. В чем еще нужна помощь?
- Нет ли у вас адреса телохранителя Мигуна?
- Рад бы, но чего нет, того нет. У него была своя охрана, из ГБ.
Ниночка пришла с кухни в аккуратном передничке, с чайным сервизом на подносе. Спросила:
- Хотите чаю, товарищ генерал?
- Спасибо, - сказал генерал. - Не буду вам мешать. - Он посмотрел на меня, Светлова, Пшеничного. - У вас, я думаю, сегодня будет немало работы. Игорь Есич, можно вас на минуту? - он оглядел квартиру, соображая, куда бы уединиться со мной, и прошел на кухню.
- Н-да, квартирка у вас не ахти, - сказал он на кухне. - Ладно. Кончите это дело, получите другую, получше. Но я вас позвал сюда не для этого. Леонид Ильич просил вам передать: вы должны в этом деле сделать все, что в ваших силах. Никаких ограничений в средствах и действиях. Возьмите вот это, - он достал из внутреннего кармана кителя небольшой засургученный пакет, положил его на кухонный столик. - И запишите мой телефон, - он продиктовал номер. - Звоните в любое время дня и ночи, меня соединят. Я хочу, чтобы вы четко поняли: в ваших руках судьба товарища Брежнева и… ваша собственная.
- Иван Васильевич, я могу знать какие-нибудь подробности? То, что вы знаете?
- А какие я знаю подробности? Сейчас никто ничего толком не знает. Что было у Суслова на уме, когда он начинал «Каскад»? Кто в его команде и что они теперь собираются делать? На всякий случай мы ввели в Москву Кантемировскую дивизию. Это я знаю. Но война-то будет не на улицах, война может быть на заседании Политбюро. Только неизвестно, кто теперь ее начнет вместо Суслова и с каких они пойдут козырей. Раньше-то все на Мигуне держалось. Он подозревал, что Суслов готовит правительственный переворот. И поэтому Леонид Ильич разрешил ему установить за Сусловым наблюдение. Это было с месяц назад. Через месяц Суслов пригласил Мигуна на беседу, и Мигун покончил с собой. Вот все, что мы знаем.
- Скажите, а где сейчас Юрий, сын Леонида Ильича?
- Он только что прилетел из Люксембурга. Был там во главе торговой делегации. А что?
- Теперь ему лучше всего посидеть дома, возле отца. Во всяком случае, он должен быть там, где исключена проверка его телефонных разговоров и личных связей. И то же самое нужно сделать с Галиной Леонидовной.
- Ох-ох-ох!… - совсем по-стариковски вздохнул Жаров. - Эту бабу не удержишь! Ладно, мы подумаем. Желаю удачи. - Он протянул мне руку. - И звоните мне в любой момент.
Я пожал ему руку, а он вдруг спросил:
- У вас есть коньяк?
- Есть…
- Налейте мне рюмку. Сердце закололо.
- Может, вызвать «скорую»?
- Нет, нет, - он усмехнулся. - Для врачей я абсолютно здоров. Сейчас отпустит.
Я подал ему рюмку с коньяком, он выпил залпом, подождал несколько секунд.
- Вот и все, - сказал он с посеревшим лицом и явно превозмогая внутреннюю боль. - Удачи вам. - И вышел, ссутулившись.
Я посмотрел ему вслед. Даже охрана нашего правительства стара и страдает сердцем! Я распечатал засургученный пакет. В нем была пачка новеньких сторублевых купюр, обернутая банковской бумажной лентой с надписью - «10 000 рублей», и сложенный вдвое гербовый бланк с красным грифом и текстом:
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА КПСС
Леонид Ильич БРЕЖНЕВ
Следователь по особо важным государственным делам при Генеральном прокуроре СССР Старший советник юстиции тов. ШАМРАЕВ ИГОРЬ ИОСИФОВИЧ выполняет правительственное поручение. Всем государственным, военным, административным и советским учреждениям надлежит содействовать его работе и выполнять все его требования.
Леонид Брежнев
Москва, Кремль, 23 января 1982 года
Я вложил этот бланк и деньги в карман пиджака и пошел в комнату проводить со Светловым и Пшеничным свой «совет в Филях».
Часть 4
Кандидат в убийцы
24 января, воскресенье, 6 часов 17 минут утра
Москва еще спала, когда старший следователь Московской городской прокуратуры Валентин Пшеничный доехал первым утренним поездом метро до станции «Арбатская». Пустой эскалатор поднял его наверх, на еще темный, метельный Арбат. От Арбата до улицы Качалова, где находится квартира-явка бывшего первого заместителя Председателя КГБ Мигуна, - 10 минут пешего хода, и Пшеничный, надвинув поглубже свою зимнюю шапку-«пирожок» и подняв воротник рыжего ратинового пальто, двинулся в ту сторону. Главная черта следователя Пшеничного, из-за которой я и включил его в свою следственную бригаду, - дотошность. Однажды, во время розысков похищенного на Курском вокзале журналиста Белкина, я поручил ему поискать на этом вокзале хоть одного свидетеля этого похищения. И в течение суток - без единой минуты сна, отдыха или перерыва на еду - Пшеничный, как бульдозер, проутюжил своими допросами не только всех служащих вокзала, но и несколько сотен привокзальных таксистов, носильщиков, мелких спекулянтов, воров, алкашей, гадалок и лотошников, и нашел-таки свидетеля! Я думаю, если бы он был не следователем, а, скажем, бурильщиком нефтяных разведывательных скважин, он нашел бы нефть в любой точке мира - просто пробурил бы ее насквозь, до Саудовской Аравии, и никакая магма его бы не остановила…
Поэтому ночью во время разработки с ним и Светловым плана следствия я поручил ему опросить жильцов дома № 36-А по улице Качалова: может быть, кто-нибудь из них видел или слышал хоть что-то подозрительное в день «самоубийства» Мигуна. Я не сомневался, что Валя Пшеничный допросит не только всех жильцов дома № 36-А, но, как минимум, еще домов пятнадцать вокруг. Но я и не думал, что он выскользнет из моей квартиры в шесть утра, чтобы немедленно приступить к работе, и когда - в воскресенье! Позже, в рапорте, Пшеничный написал скупо и скромно:
«Желая ознакомиться с местом происшествия, я прибыл на улицу Качалова в 6 часов 17 минут».
Улица имени великого русского актера Качалова, тихая даже в будничные полдни, была в такую рань пуста, темна и заснежена. Несколько высоких, двенадцатиэтажных новеньких домов, построенных по спецпроекту для высокопоставленных чинов Совета министров, с двухэтажными квартирами для дочери Косыгина, засекреченных академиков-атомников и другой партийно-научно-артистической элиты, были заштрихованы заметью снежной метели. Возле булочной на первом этаже дома № 14 из хлебного фургона сгружали лотки свежего хлеба и булок. Вся Москва знает, что такой свежий хлеб из чистой пшеничной муки можно купить только в 4-х местах: на Кутузовском проспекте у дома Брежнева, в Елисеевском магазине на улице Горького, на Новом Арбате у кинотеатра «Художественный» и вот здесь, у так называемых «правительственных» домов. Запах свежеиспеченного хлеба встретил Валентина еще издали, и он зашел в булочную, показал приемщице свое удостоверение следователя и, кроме возможности поболтать на разные отвлеченные темы, получил калорийную булку и чашку кофе. Приемщица оказалась разбитной веселой бабенкой, она знала имена почти всех постоянных покупателей хлеба из окружающих домов, и вскоре Пшеничный уже записывал в блокнот тех, кто обычно покупает хлеб в этой булочной во второй половине дня: Ксения, домработница дочки Косыгина; Маша, домработница артиста Папанова; Иван Поликарпович из Совмина самолично покупает только ржаной хлеб каждый день после работы; Роза Абрамовна, профессорша из дома № 36-А; девятилетняя Катя-«пирожница», ученица соседней, на Мерзляковке, детской музыкальной школы, каждый день после занятий забегает съесть свеженький «наполеон»; ну и так далее, шестьдесят человек, включая 27 домработниц, шесть академиков, восемь дипломатов и трех актеров. Пшеничный наметил себе допросить их всех, поскольку каждый из них мог 19-го после полудня проходить мимо дома 36-А и увидеть что-нибудь интересное.
Тут в булочную вошел участковый милиционер капитан Андрей Павлович Копылов. Толстый, в запорошенной снегом шинели и в валенках, он хозяйски перещупал хлеб в лотке, выбрал самый поджаристый, прихватил и несколько французских булок - свою ежедневную бесплатную дань - и собрался уйти, но Пшеничный допросил и его. По словам участкового, дом № 36-А - тихий, спокойный дом, без шумных пьянок и бытового хулиганства, поскольку в нем живут солидные люди, из правительства. Правда, спать они ложатся поздно, во многих окнах свет и за полночь горит, и часто по ночам приезжают сюда черные «Волги», «ЗИЛы» и «Чайки», и бывает, что гости в них навеселе, подвыпивши, но это уж, как говорится, дело житейское, есть у людей деньги - могут и в ресторан съездить или вот такую свадьбу закатить, как на 3-м этаже в 11 квартире - там уже десятый день, поди, гуляют, музыка с утра до ночи гремит. Но при всем при том за все шесть лет, что Копылов тут работает, здесь было лишь одно происшествие, да и то автодорожное - года три или четыре назад на стоянке у этого дома чей-то гость, грузин из Тбилиси, спьяну пропорол бампером своей «Волги» дверцу новенького «жигуленка» жены академика Ципурского. Но все обошлось без скандала: этот грузин тут же оплатил жене академика стоимость ремонта ее машины, а от гаишников, которые хотели отобрать у него права за вождение в пьяном виде, откупился сторублевым штрафом. Тем не менее, ревностный служака Копылов занес это событие в участковый «журнал происшествий», который хранится в 45-м отделении милиции Краснопресненского района. После этого происшествия тот грузин исчез, и капитан Копылов его никогда больше не видел. Другие грузины тут иногда появлялись, но тот - нет.
И хотя сам по себе этот трехлетней давности факт не имел к делу никакого отношения, Пшеничный не поленился пойти с Копыловым в 45-е отделение милиции, достать из архива журнал дежурств за 1978 год и переписать себе в блокнот:
«12 июля 1978 года. Дежурство прошло спокойно. В 21 час 20 минут синяя "Волга" № ГРУ 56-12 пропорола дверцу машины "Жигули" № МКЕ 87-21. Прибывшие сотрудники ОРУД-ГАИ оштрафовали водителя за управление автомобилем в нетрезвом виде, но прав не лишили. Других происшествий на участке не было. Участковый инспектор - капитан милиции Копылов».
Вслед за этим капитан Копылов передал Пшеничному «Домовую книгу» дома № 36-А, то есть полный поквартирный список жильцов. Изучая этот список, Пшеничный обнаружил, что в графе «квартира № 9» не указано никаких фамилий, а стоит лишь: «Спецквартира».
Теперь, имея на руках сорок восемь фамилий жильцов дома № 36-А и шестьдесят имен постоянных вечерних покупателей хлеба в соседней булочной, которые могли 19 января проходить мимо дома № 36-А, а также завербовав себе в помощники участкового милиционера Копылова, Пшеничный мог, по его пониманию, приступить к основной работе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48