сначала гости - Генеральный прокурор СССР Рекунков и с ним министр внутренних дел СССР Щелоков, затем начальник Отдела разведки генерал Краснов и с ним начальник Следственной части Прокуратуры СССР Герман Каракоз, а дальше хозяева - заместители Андропова Цинев, Чебриков, Пирожков, Матросов, начальник Следственного управления КГБ Борис Курбанов.
Из глубины кабинета из-за обширного письменного стола навстречу гостям шел пожилой, плотный, крупноголовый, с залысиной в седых волосах, в импортных очках на жестком, чуть удлиненном лице мужчина с внимательными глазами - Юрий Владимирович Андропов, Председатель КГБ СССР. Он поздоровался с гостями за руку и коротким жестом показал на стол для заседаний, стоящий отдельно от его письменного стола.
Отличный, как на картине, вид на Москву и Кремль открывался из окон этого кабинета. Фигура каменного памятника Дзержинскому в длиннополой шинели стояла на площади спиной к кабинету Андропова и лицом к Москве и Кремлю. И портрет того же Дзержинского висел в кабинете рядом с портретами Ленина, Брежнева и Суслова, причем угол портрета Суслова был уже в черной, как и положено, ленте. Под портретами, на просторном книжном стеллаже - Большая Советская Энциклопедия, Полное собрание сочинений Ленина, труды Брежнева, Дзержинского и большое количество книг на английском языке, включая «КГБ», «Большой террор», и «Горький парк». Отдельно на журнальном столике - свежие «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост», лондонская «Таймс». Все говорило о том, что хозяин кабинета знает английский язык.
Пройдя по застилавшему весь пол кабинета персидскому ковру, гости расселись за столом для заседаний. Андропов, как вежливый хозяин, сел последним, и не во главе стола, а - чтобы не выпячивать свою хозяйскую роль, - рядом с Генеральным прокурором и министром МВД Щелоковым. Помощник вручил ему красную кожаную папку с грифом «Секретно». Но прежде, чем открыть папку, Андропов сказал:
- Собственно, дело, по которому я пригласил вас, вам знакомо. Нужно сказать, что этот январь вообще стал для нас месяцем больших испытаний. Не говоря уже о всяких сложностях в Польше и Афганистане, сразу, в течение одной недели две такие утраты: Сергей Кузьмич Мигун и Михаил Андреевич Суслов. Некоторые западные корреспонденты пытаются даже связать два эти события и дают тем самым пищу для инсинуаций своим газетам и радиостанциям. Я начал с этого потому, что любая нездоровая шумиха вокруг имен руководителей нашего государства отражается на престиже нашей партии и страны. И в свете этого крайне важно объединить наши усилия в расследовании обстоятельств смерти Сергея Кузьмича Мигуна. Мне лично с самого начала это самоубийство показалось странным, а теперь, после сообщения товарища Щелокова о признаниях некоего Буранского…
Со стен кабинета смотрели за окно, на каменную фигуру Дзержинского портреты Ленина, Брежнева, Суслова. Каменный Дзержинский смотрел дальше, на Москву, на проспект Маркса. Метельный ветер сдувал снег с его длиннополой шинели.
В это же время
В широких окнах первого этажа редакции газеты «Известия» стояли большие, броские фотостенды ТАСС, целиком посвященные «новому позорному агрессивному акту Израиля - аннексии Голанских высот». Постояв возле них, Вета Петровна Мигун вошла в телефонную будку и набрала номер, который она знала наизусть уже семнадцать лет. На противоположном конце провода, в квартире Леонида Ильича Брежнева на Кутузовском проспекте, ответили незамедлительно, но настороженно:
- Алло…
- Викторию Петровну, пожалуйста.
- А кто ее спрашивает? - сказал мужской голос.
- Ее сестра.
- Виктории Петровны сейчас нет в Москве.
- А где она?
- Я не могу вам сказать…
- Но, может быть, она на даче? Я звоню уже третий раз.
- Я знаю. Я вам третий раз говорю, Вета Петровна, ее действительно нет в Москве. Она… на юге…
Вета Петровна медленно повесила трубку и стояла в холодной, с выбитым стеклом и продуваемой ветром телефонной будке. Надежды на то, что посвященный дням ее юности фильм «Незримая война» будет снят, не было, но самое обидное - что ее родная сестра Вика не желает с ней видеться. Что ж, решила Вета Петровна, тем хуже для нее и для Брежнева. И с этой мыслью она достала из кармана своей старенькой каракулевой шубы тонкий, без марки конверт, который нашла сегодня утром в почтовом ящике. И не спеша, старательно разорвала этот конверт на мелкие клочки. Затем вышла из телефонной будки и по привычке, присущей чистоплотным московским старожилам, бросила эти клочки в мусорную урну. И, не оглядываясь, пошла в кинотеатр «Россия» на фильм «Пираты XX века».
В это же время
Бригадиру следственной бригады Шамраеву И.И.
РАПОРТ
Будучи включенным в Вашу бригаду и выполняя Ваше поручение, сегодня, 26 января 1982 года, предъявил служащим гостиницы «Россия» 26 фототаблиц с фотографиями десяти мужчин грузинской национальности в возрасте от 30 до 45 лет и шестнадцати мужчин русской и еврейской национальностей, брюнетов того же возраста. В числе предъявленных фотографий были фотографии Гиви Мингадзе, Бориса Буранского и Сандро Катаури. На этих фототаблицах дежурная по 10-му этажу Елизавета Коняева, буфетчица Ксения Масевич и уборщица Дарья Широкова категорически опознали в Гиви Мингадзе и Борисе Буранском тех «чистильщиков ковров», которые производили чистку ковров на 10-м этаже гостиницы за день до пожара 26 мая 1976 года.
Старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, Гос. советник юстиции 3 класса
Т. Венделовский
- Этим рапортом мы прижмем Вету Петровну Мигун, - сказал я Светлову. - Не может быть, чтобы эта старуха не знала, что пожар в «России» - дело рук ее мужа. А я бы очень хотел иметь пиджак, который треснул на Мигуне. Так что свяжись с Ожерельевым, пусть приглашает Вету Петровну на беседу.
Но телефонный звонок опередил Светлова. Он выслушал чей-то доклад и нахмурился, сказал мне:
- Они потеряли эту Вету Петровну в кинотеатре «Россия». Идиоты! Но нашли какое-то письмо, которое она выбросила по дороге. Сейчас доставят.
12 часов 32 минуты
Из рапорта майора Ожерельева
…В 12.17 минут, выйдя из телефонной будки, объект выбросила в мусорную урну мелкие клочки какой-то бумаги и двинулась к кассам кинотеатра «Россия». Сопровождавшая объект и переодетая под домашнюю хозяйку младший лейтенант Синицына П.О. вынуждена была задержаться у урны, чтобы собрать раздуваемые ветром клочки бумаги. Тем временем объект, купив с рук билет, вошла в переполненный публикой кинотеатр, где затерялась среди публики. Принимаю все меры к обнаружению объекта, все входы и выходы из кинотеатра блокированы. В случае вашего приказа сеанс будет прерван и зрители выпущены только через одну дверь.
Собранные клочки бумаги препровождаю с нарочным.
Жду указаний.
Майор В. Ожерельев
Клочков бумаги было 27. Мы со Светловым принялись наклеивать их на чистый лист бумаги. Это была занудная и непростая работа, Светлов ерзал и явно томился этой «белибердой». Тут прозвучал новый телефонный звонок и, выслушав очередной доклад, Светлов сказал мне:
- Я помчался к своим уркам. Они уже вернули Бакланову портфель, нужно проявить пленки. А это ты сам доклеишь!
- Подожди, - удержал я его. - Тут, кажется, что-то интересное.
Действительно, текст изорванного Ветой Петровной письма подбрасывал нам новую головоломку. Округлым женским почерком на одном листе бумаги было написано:
«Уважаемая Вета Петровна!
Надеюсь, Вы еще помните меня, я - Аня Финштейн, я работала монтажницей на фильме по сценарию Вашего мужа «Фронт без флангов», а мой папа был звукооператором этого фильма. И я уверена, что Вы помните моего жениха Гиви Мингадзе. 18 июля 1978 года, как раз накануне нашей с ним свадьбы, Ваш муж арестовал его и посадил в тюрьму, а нам пришлось срочно эмигрировать из СССР.
Больше трех лет я не знала, как папе удалось тогда за один день получить выездную визу в Израиль и почему мы так спешно бежали из Советского Союза. Месяц назад мой папа умер и перед смертью рассказал мне все. Конечно, я могла тут же сообщить израильской разведке, в ЦРУ или западным корреспондентам, где в Москве лежат 24 бобины магнитофонных пленок, которые мой отец не успел уничтожить в спешке отъезда. Вы понимаете, что они сумели бы вывезти эти пленки из СССР. Но я не сделала этого, а написала Вашему мужу письмо прямо в КГБ. Я считала, что даже если цензура вскроет письмо - все равно его отдадут Мигуну, ведь они ему подчиняются. В этом письме я предложила Вашему мужу обмен: он отдает мне Гиви Мингадзе, а я называю адрес, где спрятаны эти пленки. Конечно, зная Вашего мужа и вообще - что такое КГБ, я не указала свой домашний адрес, а только номер почтового бокса в том почтовом отделении, где моя подруга работает заведующей. 12 января на этот адрес пришел ответ - открытка, где было сказано:
«Аня, нужно обсудить обмен. 14 января, 2 часа дня, кафе «Пинаты» на углу Дизенгофф и Фишман в Тель-Авиве».
Но в тот же день моя подруга обратила внимание на незнакомых мужчин и женщин, которые, сменяя друг друга, топчутся на почте у стенки с почтовыми боксами. Они дежурили там 12, 13 и 14-го, и я, конечно, не пошла на эту встречу. Кроме того, Ваш муж никогда не называл меня Аней… 15-го и 16-го в моем почтовом боксе лежали телеграммы с настойчивой просьбой встретиться, а 17-го я обнаружила возле моего дома двух подозрительных женщин. (Знаете, у нас в Израиле есть целое поселение арабов, которые понавезли себе жен из России. Так вот, те две бабы были похожи на воронежских ткачих, одетых в арабские платья.)
В тот же день я покинула Израиль.
Уже в Европе я узнала, что Ваш муж умер.
Я не знаю, кто послал тех людей - Мигун или кто-то другой, - но если бы они хотели совершить честный обмен, они не стали бы меня выслеживать, не так ли? И Сергей Кузьмич назвал бы меня так, как называл, когда приходил в нашу монтажную…
Я удрала от этих гэбэшников, Вашего мужа уже нет в живых, а я хочу все-таки вытащить моего Гиви из тюрьмы и из СССР.
Поэтому я делаю через Вас последнюю попытку.
ПЕРЕДАЙТЕ БРЕЖНЕВУ, ЧТО ЕСЛИ Я В ТЕЧЕНИЕ НЕДЕЛИ НЕ ПОЛУЧУ ГИВИ, ТО Я НАЗОВУ АДРЕС, ГДЕ ЛЕЖАТ ЭТИ ПЛЕНКИ, ЗАПАДНЫМ КОРРЕСПОНДЕНТАМ И РАЗВЕДКАМ.
И эти записи начнут передавать по «Голосу Америки» и опубликуют в западной печати. И весь мир услышит, что в домашнем кругу говорят Брежнев, его сын, дочь, брат и его приятели Устинов и Мигун о советской власти, членах вашего Политбюро, внутренней и внешней политике сов. правительства, военных планах Генштаба и так называемом международном коммунистическом движении.
Телефон, по которому со мной можно связаться в Европе: 0611-34-18-10, но имейте в виду: это только «ансверинг сервис» - служба приема записок по телефону.
Итак, Вы получите это письмо 26-го, я жду освобождения Гиви ровно неделю, а если не получу своего жениха - 4 февраля иду к американским корреспондентам.
Аня Финштейн
Европа, 23 января 1982 г.
P. S. Не бойтесь, это письмо вам доставит не ЦРУ. Я нашла человека, который сегодня летит в СССР в турпоездку».
- Ха! - сказал Светлов. - Наивная дура! Я сейчас запрошу списки туристов, которые прибыли в Москву за последние два дня, я найду этого типчика…
- Подожди, - сказал я. - Ты понимаешь что-нибудь в этом письме?
- Что ж тут не понять! Ее папа каким-то образом записал домашние разговоры Брежнева, а потом почему-то бежал из СССР, а пленки не вывез и не успел уничтожить. И теперь она будет шантажировать нас этими пленками, чтобы мы ей отдали преступника, который поджег «Россию»! Фигу ей! Ей Мигун его не отдал, а мы уж… Подожди! - вдруг прищурился он и снова стал перечитывать письмо… - Но ведь ее первое письмо могло и не попасть к Мигуну… И тогда… Тогда это и есть те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина!
Я снял телефонную трубку и, полистав телефонный справочник, набрал номер начальника Главпочтамта Москвы Мещерикова.
- Виктор Борисович, вас беспокоит следователь Шамраев из Прокуратуры СССР. Я вам в субботу отправил постановление о выемке почтово-телеграфной корреспонденции Мигуна…
- Я знаю, знаю, - пробасил он. - Я вам как раз готовлю ответ. Дело в том, что всю почту товарища Мигуна с 19 января изымает Следственное управление КГБ СССР.
- А до 19-го?
- А до 19-го вся почта ему доставлялась лично.
- Вся?
- Ну, конечно! А как же!
- Спасибо, - я положил трубку и повернулся к Светлову. - Поехали на Комсомольскую площадь, в цензуру.
- Но меня урки ждут! - сказал он. - И кроме того, что делать Ожерельеву с женой Мигуна? Он ждет указаний. Я еду мимо него.
- Сначала мы с тобой едем в цензуру, - сказал я. - А жена этого Мигуна пусть пока смотрит кино: во всяком случае, нам сейчас не до нее, пусть Ожерельев ее пока не трогает, - я сложил письмо Ани Финштейн и спрятал в карман. - Поехали.
Светлов посмотрел на меня, вздохнул:
- Не было печали! Мало двух убийц искать, так теперь еще эти пленки! Чего ты ввязался в это дело?!
- Мы эти пленки искать не будем, - ответил я. И продолжил в ответ на его удивленный взгляд: - Если это те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина, то мы тут в гонку ввязываться не будем. Мы просто отдадим ей этого грузина, и все. Если он еще жив, конечно.
В кабинет вошел капитан Ласкин, доложил:
- Марат Алексеевич, эту Тамару Бахши опознали в «Национале». Каждый вечер бывает там в валютном баре. Вечером мы ее там прихватим.
- Нет уж! - воскликнул Светлов. - Прихватывать ее буду я! Лично!
13 часов 00 минут
Заседание у Андропова продолжалось. Здесь, в этом просторном кабинете, сидели сейчас люди, которым практически принадлежит вся надзирающая и карательная власть в стране. И они знали это, а потому их речь была нетороплива, никто не форсировал голос, не пикировался. Все были отменно вежливы и взаимно внимательны:
- Приходится признать, - говорил начальник Следственного управления КГБ генерал Борис Курбанов, - что при осмотре места происшествия 19 января лично я допустил несколько ошибок. Я не заметил там ни следов борьбы, ни следа второй пули на форточке. И, поскольку я не подозревал, что это может быть убийство, я не послал на экспертизу предсмертную записку Сергея Кузьмича. Все это, как я знаю, сделал следователь Шамраев. И если бы не эти подозрительные контакты Бориса Буранского с иностранными агентами, я бы первый сказал товарищу Краснову: отдайте этого Буранского Прокуратуре, пусть они разбираются. Но если этот Буранский - завербованный иностранный агент, то тут все сложней. Тут возникает не только перспектива разоблачения враждебной акции иностранных разведок, но и более интересная идея - перевербовка агентов, с которыми имел дело этот Буранский, то есть контригра с западными разведками. А это уже целиком в ведении нашего 8-го Управления. Конечно, - улыбнулся он, - у Прокуратуры или у МВД может возникнуть впечатление, что они провели всю основную работу, а мы тут снимаем пенку…
Все рассмеялись, Краснов сказал:
- Лично мы готовы пожертвовать наградами ради дела…
И все присутствующие взглянули на Генерального прокурора СССР Рекункова и начальника следственной части Прокуратуры Германа Каракоза. Рекунков взял у сидевшего рядом с ним Щелокова красную коленкоровую папку с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» и надписью «Дело Б. Буранского» и, листая его, негромко прокашлялся в кулак, произнес:
- Кх-м!… Честно говоря, я с самого начала мечтал отбояриться от этого дела. Как говорится, баба с возу…
Снова все разулыбались, Краснов даже облегченно откинулся в кресле, но тут Рекунков продолжил:
- Но я вижу, что при расследовании этого дела мой следователь Шамраев и товарищи из Отдела разведки допустили ряд ляпсусов. Например, нет протокола допроса телохранителей Мигуна и его шофера…
- Они оба в отпуске, где-то на юге… - сказал Пирожков, чуть нервничая.
- Ну, это неважно, их можно вызвать, - заметил Андропов.
- Вот именно, - сказал Рекунков. - Нужно их вызвать, допросить: как так, что они выстрелов не слышали? Все-таки два выстрела прозвучало, если верить этому Буранскому. А кроме того, надо провести следственный эксперимент - отвезти этого Буранского на квартиру, пусть он по минутам покажет, как дело было. А внизу, в вестибюле, где сидел телохранитель, посадить понятых, пусть послушают - донесутся до них выстрелы или нет.
- Это все и мы сможем сделать, - сказал Курбанов. - Он у нас не только по минутам, он по секундам все покажет!
Все усмехнулись, а Генеральный все тем же, чуть врастяжку, тоном сказал:
- Я понимаю… Но вы и меня поймите: мне же идти к Леониду Ильичу и говорить ему, что я отказался от этого дела. Но для этого мне нужны веские причины, - и он посмотрел в глаза Щелокову: - Вот положите в дело протоколы допроса телохранителя и шофера Мигуна, результаты следственного эксперимента с этим Буранским и - все, я поеду к Леониду Ильичу, доложу, что убийца или там не убийца найден и мы отдаем его в руки КГБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Из глубины кабинета из-за обширного письменного стола навстречу гостям шел пожилой, плотный, крупноголовый, с залысиной в седых волосах, в импортных очках на жестком, чуть удлиненном лице мужчина с внимательными глазами - Юрий Владимирович Андропов, Председатель КГБ СССР. Он поздоровался с гостями за руку и коротким жестом показал на стол для заседаний, стоящий отдельно от его письменного стола.
Отличный, как на картине, вид на Москву и Кремль открывался из окон этого кабинета. Фигура каменного памятника Дзержинскому в длиннополой шинели стояла на площади спиной к кабинету Андропова и лицом к Москве и Кремлю. И портрет того же Дзержинского висел в кабинете рядом с портретами Ленина, Брежнева и Суслова, причем угол портрета Суслова был уже в черной, как и положено, ленте. Под портретами, на просторном книжном стеллаже - Большая Советская Энциклопедия, Полное собрание сочинений Ленина, труды Брежнева, Дзержинского и большое количество книг на английском языке, включая «КГБ», «Большой террор», и «Горький парк». Отдельно на журнальном столике - свежие «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост», лондонская «Таймс». Все говорило о том, что хозяин кабинета знает английский язык.
Пройдя по застилавшему весь пол кабинета персидскому ковру, гости расселись за столом для заседаний. Андропов, как вежливый хозяин, сел последним, и не во главе стола, а - чтобы не выпячивать свою хозяйскую роль, - рядом с Генеральным прокурором и министром МВД Щелоковым. Помощник вручил ему красную кожаную папку с грифом «Секретно». Но прежде, чем открыть папку, Андропов сказал:
- Собственно, дело, по которому я пригласил вас, вам знакомо. Нужно сказать, что этот январь вообще стал для нас месяцем больших испытаний. Не говоря уже о всяких сложностях в Польше и Афганистане, сразу, в течение одной недели две такие утраты: Сергей Кузьмич Мигун и Михаил Андреевич Суслов. Некоторые западные корреспонденты пытаются даже связать два эти события и дают тем самым пищу для инсинуаций своим газетам и радиостанциям. Я начал с этого потому, что любая нездоровая шумиха вокруг имен руководителей нашего государства отражается на престиже нашей партии и страны. И в свете этого крайне важно объединить наши усилия в расследовании обстоятельств смерти Сергея Кузьмича Мигуна. Мне лично с самого начала это самоубийство показалось странным, а теперь, после сообщения товарища Щелокова о признаниях некоего Буранского…
Со стен кабинета смотрели за окно, на каменную фигуру Дзержинского портреты Ленина, Брежнева, Суслова. Каменный Дзержинский смотрел дальше, на Москву, на проспект Маркса. Метельный ветер сдувал снег с его длиннополой шинели.
В это же время
В широких окнах первого этажа редакции газеты «Известия» стояли большие, броские фотостенды ТАСС, целиком посвященные «новому позорному агрессивному акту Израиля - аннексии Голанских высот». Постояв возле них, Вета Петровна Мигун вошла в телефонную будку и набрала номер, который она знала наизусть уже семнадцать лет. На противоположном конце провода, в квартире Леонида Ильича Брежнева на Кутузовском проспекте, ответили незамедлительно, но настороженно:
- Алло…
- Викторию Петровну, пожалуйста.
- А кто ее спрашивает? - сказал мужской голос.
- Ее сестра.
- Виктории Петровны сейчас нет в Москве.
- А где она?
- Я не могу вам сказать…
- Но, может быть, она на даче? Я звоню уже третий раз.
- Я знаю. Я вам третий раз говорю, Вета Петровна, ее действительно нет в Москве. Она… на юге…
Вета Петровна медленно повесила трубку и стояла в холодной, с выбитым стеклом и продуваемой ветром телефонной будке. Надежды на то, что посвященный дням ее юности фильм «Незримая война» будет снят, не было, но самое обидное - что ее родная сестра Вика не желает с ней видеться. Что ж, решила Вета Петровна, тем хуже для нее и для Брежнева. И с этой мыслью она достала из кармана своей старенькой каракулевой шубы тонкий, без марки конверт, который нашла сегодня утром в почтовом ящике. И не спеша, старательно разорвала этот конверт на мелкие клочки. Затем вышла из телефонной будки и по привычке, присущей чистоплотным московским старожилам, бросила эти клочки в мусорную урну. И, не оглядываясь, пошла в кинотеатр «Россия» на фильм «Пираты XX века».
В это же время
Бригадиру следственной бригады Шамраеву И.И.
РАПОРТ
Будучи включенным в Вашу бригаду и выполняя Ваше поручение, сегодня, 26 января 1982 года, предъявил служащим гостиницы «Россия» 26 фототаблиц с фотографиями десяти мужчин грузинской национальности в возрасте от 30 до 45 лет и шестнадцати мужчин русской и еврейской национальностей, брюнетов того же возраста. В числе предъявленных фотографий были фотографии Гиви Мингадзе, Бориса Буранского и Сандро Катаури. На этих фототаблицах дежурная по 10-му этажу Елизавета Коняева, буфетчица Ксения Масевич и уборщица Дарья Широкова категорически опознали в Гиви Мингадзе и Борисе Буранском тех «чистильщиков ковров», которые производили чистку ковров на 10-м этаже гостиницы за день до пожара 26 мая 1976 года.
Старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, Гос. советник юстиции 3 класса
Т. Венделовский
- Этим рапортом мы прижмем Вету Петровну Мигун, - сказал я Светлову. - Не может быть, чтобы эта старуха не знала, что пожар в «России» - дело рук ее мужа. А я бы очень хотел иметь пиджак, который треснул на Мигуне. Так что свяжись с Ожерельевым, пусть приглашает Вету Петровну на беседу.
Но телефонный звонок опередил Светлова. Он выслушал чей-то доклад и нахмурился, сказал мне:
- Они потеряли эту Вету Петровну в кинотеатре «Россия». Идиоты! Но нашли какое-то письмо, которое она выбросила по дороге. Сейчас доставят.
12 часов 32 минуты
Из рапорта майора Ожерельева
…В 12.17 минут, выйдя из телефонной будки, объект выбросила в мусорную урну мелкие клочки какой-то бумаги и двинулась к кассам кинотеатра «Россия». Сопровождавшая объект и переодетая под домашнюю хозяйку младший лейтенант Синицына П.О. вынуждена была задержаться у урны, чтобы собрать раздуваемые ветром клочки бумаги. Тем временем объект, купив с рук билет, вошла в переполненный публикой кинотеатр, где затерялась среди публики. Принимаю все меры к обнаружению объекта, все входы и выходы из кинотеатра блокированы. В случае вашего приказа сеанс будет прерван и зрители выпущены только через одну дверь.
Собранные клочки бумаги препровождаю с нарочным.
Жду указаний.
Майор В. Ожерельев
Клочков бумаги было 27. Мы со Светловым принялись наклеивать их на чистый лист бумаги. Это была занудная и непростая работа, Светлов ерзал и явно томился этой «белибердой». Тут прозвучал новый телефонный звонок и, выслушав очередной доклад, Светлов сказал мне:
- Я помчался к своим уркам. Они уже вернули Бакланову портфель, нужно проявить пленки. А это ты сам доклеишь!
- Подожди, - удержал я его. - Тут, кажется, что-то интересное.
Действительно, текст изорванного Ветой Петровной письма подбрасывал нам новую головоломку. Округлым женским почерком на одном листе бумаги было написано:
«Уважаемая Вета Петровна!
Надеюсь, Вы еще помните меня, я - Аня Финштейн, я работала монтажницей на фильме по сценарию Вашего мужа «Фронт без флангов», а мой папа был звукооператором этого фильма. И я уверена, что Вы помните моего жениха Гиви Мингадзе. 18 июля 1978 года, как раз накануне нашей с ним свадьбы, Ваш муж арестовал его и посадил в тюрьму, а нам пришлось срочно эмигрировать из СССР.
Больше трех лет я не знала, как папе удалось тогда за один день получить выездную визу в Израиль и почему мы так спешно бежали из Советского Союза. Месяц назад мой папа умер и перед смертью рассказал мне все. Конечно, я могла тут же сообщить израильской разведке, в ЦРУ или западным корреспондентам, где в Москве лежат 24 бобины магнитофонных пленок, которые мой отец не успел уничтожить в спешке отъезда. Вы понимаете, что они сумели бы вывезти эти пленки из СССР. Но я не сделала этого, а написала Вашему мужу письмо прямо в КГБ. Я считала, что даже если цензура вскроет письмо - все равно его отдадут Мигуну, ведь они ему подчиняются. В этом письме я предложила Вашему мужу обмен: он отдает мне Гиви Мингадзе, а я называю адрес, где спрятаны эти пленки. Конечно, зная Вашего мужа и вообще - что такое КГБ, я не указала свой домашний адрес, а только номер почтового бокса в том почтовом отделении, где моя подруга работает заведующей. 12 января на этот адрес пришел ответ - открытка, где было сказано:
«Аня, нужно обсудить обмен. 14 января, 2 часа дня, кафе «Пинаты» на углу Дизенгофф и Фишман в Тель-Авиве».
Но в тот же день моя подруга обратила внимание на незнакомых мужчин и женщин, которые, сменяя друг друга, топчутся на почте у стенки с почтовыми боксами. Они дежурили там 12, 13 и 14-го, и я, конечно, не пошла на эту встречу. Кроме того, Ваш муж никогда не называл меня Аней… 15-го и 16-го в моем почтовом боксе лежали телеграммы с настойчивой просьбой встретиться, а 17-го я обнаружила возле моего дома двух подозрительных женщин. (Знаете, у нас в Израиле есть целое поселение арабов, которые понавезли себе жен из России. Так вот, те две бабы были похожи на воронежских ткачих, одетых в арабские платья.)
В тот же день я покинула Израиль.
Уже в Европе я узнала, что Ваш муж умер.
Я не знаю, кто послал тех людей - Мигун или кто-то другой, - но если бы они хотели совершить честный обмен, они не стали бы меня выслеживать, не так ли? И Сергей Кузьмич назвал бы меня так, как называл, когда приходил в нашу монтажную…
Я удрала от этих гэбэшников, Вашего мужа уже нет в живых, а я хочу все-таки вытащить моего Гиви из тюрьмы и из СССР.
Поэтому я делаю через Вас последнюю попытку.
ПЕРЕДАЙТЕ БРЕЖНЕВУ, ЧТО ЕСЛИ Я В ТЕЧЕНИЕ НЕДЕЛИ НЕ ПОЛУЧУ ГИВИ, ТО Я НАЗОВУ АДРЕС, ГДЕ ЛЕЖАТ ЭТИ ПЛЕНКИ, ЗАПАДНЫМ КОРРЕСПОНДЕНТАМ И РАЗВЕДКАМ.
И эти записи начнут передавать по «Голосу Америки» и опубликуют в западной печати. И весь мир услышит, что в домашнем кругу говорят Брежнев, его сын, дочь, брат и его приятели Устинов и Мигун о советской власти, членах вашего Политбюро, внутренней и внешней политике сов. правительства, военных планах Генштаба и так называемом международном коммунистическом движении.
Телефон, по которому со мной можно связаться в Европе: 0611-34-18-10, но имейте в виду: это только «ансверинг сервис» - служба приема записок по телефону.
Итак, Вы получите это письмо 26-го, я жду освобождения Гиви ровно неделю, а если не получу своего жениха - 4 февраля иду к американским корреспондентам.
Аня Финштейн
Европа, 23 января 1982 г.
P. S. Не бойтесь, это письмо вам доставит не ЦРУ. Я нашла человека, который сегодня летит в СССР в турпоездку».
- Ха! - сказал Светлов. - Наивная дура! Я сейчас запрошу списки туристов, которые прибыли в Москву за последние два дня, я найду этого типчика…
- Подожди, - сказал я. - Ты понимаешь что-нибудь в этом письме?
- Что ж тут не понять! Ее папа каким-то образом записал домашние разговоры Брежнева, а потом почему-то бежал из СССР, а пленки не вывез и не успел уничтожить. И теперь она будет шантажировать нас этими пленками, чтобы мы ей отдали преступника, который поджег «Россию»! Фигу ей! Ей Мигун его не отдал, а мы уж… Подожди! - вдруг прищурился он и снова стал перечитывать письмо… - Но ведь ее первое письмо могло и не попасть к Мигуну… И тогда… Тогда это и есть те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина!
Я снял телефонную трубку и, полистав телефонный справочник, набрал номер начальника Главпочтамта Москвы Мещерикова.
- Виктор Борисович, вас беспокоит следователь Шамраев из Прокуратуры СССР. Я вам в субботу отправил постановление о выемке почтово-телеграфной корреспонденции Мигуна…
- Я знаю, знаю, - пробасил он. - Я вам как раз готовлю ответ. Дело в том, что всю почту товарища Мигуна с 19 января изымает Следственное управление КГБ СССР.
- А до 19-го?
- А до 19-го вся почта ему доставлялась лично.
- Вся?
- Ну, конечно! А как же!
- Спасибо, - я положил трубку и повернулся к Светлову. - Поехали на Комсомольскую площадь, в цензуру.
- Но меня урки ждут! - сказал он. - И кроме того, что делать Ожерельеву с женой Мигуна? Он ждет указаний. Я еду мимо него.
- Сначала мы с тобой едем в цензуру, - сказал я. - А жена этого Мигуна пусть пока смотрит кино: во всяком случае, нам сейчас не до нее, пусть Ожерельев ее пока не трогает, - я сложил письмо Ани Финштейн и спрятал в карман. - Поехали.
Светлов посмотрел на меня, вздохнул:
- Не было печали! Мало двух убийц искать, так теперь еще эти пленки! Чего ты ввязался в это дело?!
- Мы эти пленки искать не будем, - ответил я. И продолжил в ответ на его удивленный взгляд: - Если это те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина, то мы тут в гонку ввязываться не будем. Мы просто отдадим ей этого грузина, и все. Если он еще жив, конечно.
В кабинет вошел капитан Ласкин, доложил:
- Марат Алексеевич, эту Тамару Бахши опознали в «Национале». Каждый вечер бывает там в валютном баре. Вечером мы ее там прихватим.
- Нет уж! - воскликнул Светлов. - Прихватывать ее буду я! Лично!
13 часов 00 минут
Заседание у Андропова продолжалось. Здесь, в этом просторном кабинете, сидели сейчас люди, которым практически принадлежит вся надзирающая и карательная власть в стране. И они знали это, а потому их речь была нетороплива, никто не форсировал голос, не пикировался. Все были отменно вежливы и взаимно внимательны:
- Приходится признать, - говорил начальник Следственного управления КГБ генерал Борис Курбанов, - что при осмотре места происшествия 19 января лично я допустил несколько ошибок. Я не заметил там ни следов борьбы, ни следа второй пули на форточке. И, поскольку я не подозревал, что это может быть убийство, я не послал на экспертизу предсмертную записку Сергея Кузьмича. Все это, как я знаю, сделал следователь Шамраев. И если бы не эти подозрительные контакты Бориса Буранского с иностранными агентами, я бы первый сказал товарищу Краснову: отдайте этого Буранского Прокуратуре, пусть они разбираются. Но если этот Буранский - завербованный иностранный агент, то тут все сложней. Тут возникает не только перспектива разоблачения враждебной акции иностранных разведок, но и более интересная идея - перевербовка агентов, с которыми имел дело этот Буранский, то есть контригра с западными разведками. А это уже целиком в ведении нашего 8-го Управления. Конечно, - улыбнулся он, - у Прокуратуры или у МВД может возникнуть впечатление, что они провели всю основную работу, а мы тут снимаем пенку…
Все рассмеялись, Краснов сказал:
- Лично мы готовы пожертвовать наградами ради дела…
И все присутствующие взглянули на Генерального прокурора СССР Рекункова и начальника следственной части Прокуратуры Германа Каракоза. Рекунков взял у сидевшего рядом с ним Щелокова красную коленкоровую папку с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» и надписью «Дело Б. Буранского» и, листая его, негромко прокашлялся в кулак, произнес:
- Кх-м!… Честно говоря, я с самого начала мечтал отбояриться от этого дела. Как говорится, баба с возу…
Снова все разулыбались, Краснов даже облегченно откинулся в кресле, но тут Рекунков продолжил:
- Но я вижу, что при расследовании этого дела мой следователь Шамраев и товарищи из Отдела разведки допустили ряд ляпсусов. Например, нет протокола допроса телохранителей Мигуна и его шофера…
- Они оба в отпуске, где-то на юге… - сказал Пирожков, чуть нервничая.
- Ну, это неважно, их можно вызвать, - заметил Андропов.
- Вот именно, - сказал Рекунков. - Нужно их вызвать, допросить: как так, что они выстрелов не слышали? Все-таки два выстрела прозвучало, если верить этому Буранскому. А кроме того, надо провести следственный эксперимент - отвезти этого Буранского на квартиру, пусть он по минутам покажет, как дело было. А внизу, в вестибюле, где сидел телохранитель, посадить понятых, пусть послушают - донесутся до них выстрелы или нет.
- Это все и мы сможем сделать, - сказал Курбанов. - Он у нас не только по минутам, он по секундам все покажет!
Все усмехнулись, а Генеральный все тем же, чуть врастяжку, тоном сказал:
- Я понимаю… Но вы и меня поймите: мне же идти к Леониду Ильичу и говорить ему, что я отказался от этого дела. Но для этого мне нужны веские причины, - и он посмотрел в глаза Щелокову: - Вот положите в дело протоколы допроса телохранителя и шофера Мигуна, результаты следственного эксперимента с этим Буранским и - все, я поеду к Леониду Ильичу, доложу, что убийца или там не убийца найден и мы отдаем его в руки КГБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48