А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Жакоб помог ей надеть пальто. Внезапно ему пришло в голову, что Фиалка больше похожа на Сильви, чем Катрин, родная дочь покойной жены. Фиалка – это Сильви, одаренная острым умом и веселостью Матильды. Он вздохнул. Ох уж этот загадочный женский континент. Столько лет прошло, а по-прежнему вокруг одни тайны.
Катрин нервно расхаживала взад-вперед по манхэттенской квартире. Как и Фиалка, она чувствовала себя угодившей в капкан. Вечером ей предстояло увидеться с Жакобом, и Катрин не знала, как себя вести. Она по-прежнему злилась, была обижена. Девушка налила себе вина, к которому совсем не привыкла, осушила бокал в два глотка и поморщилась.
Тут она вспомнила, что как раз сегодня у Теда вечеринка. Эта мысль подсказала спасительный выход.
Тед ей нравился. Он был большой, уютный, рядом с ним ей всегда становилось очень спокойно. Правда, он слишком много пил, а когда напивался, американский акцент моментально улетучивался, сменяясь исконным британским. Тед рассказывал препотешные истории о своей учебе в Оксфорде, о родительском доме, и чем больше он пил, тем меньше в этих рассказах оставалось юмора, тем больше становилось злости. Иной раз Катрин даже пугалась его ожесточения. Тед преподавал в Нью-йоркском университете, но она ни разу не бывала на его лекциях, хоть он неоднократно ее приглашал.
Да, лучше всего отправиться на вечеринку к Теду, решила Катрин. Она надела свой «богемный» наряд: черное короткое платье, чулки в сеточку, высокие сапоги. Губы подкрасила бледной помадой. Оглядев себя в зеркале, осталась недовольна эффектом. Все равно она похожа на ребенка. На «младшую сестренку Лео». Катрин сердито стянула платье с плеча, обнажив его. Из волос соорудила на голове высокую прическу. Снова осмотрела себя критическим взглядом. Драгоценности – вот чего ей не хватает. Решительно вытянула из шкафа ящик, стала рыться в шкатулке, где Сильви хранила драгоценности. Катрин никогда раньше сюда не заглядывала. Она повертела в руках сияющие браслеты, золотые и серебряные цепочки, бусы, брошки, серьги. Примерила несколько украшений и в конце концов остановила выбор на тяжелых браслетах, ожерелье из рубинов и серьгах-кольцах. Совсем другое дело, решила она, глядя в зеркало, и довольно улыбнулась.
Квартира Теда находилась в восточной части Гринич-виллидж – несколько сырых комнат, почти начисто лишенных мебели, если не считать многочисленных матрасов, подушек и ковров. В квартире грохотала музыка, покачивалось пламя толстых белых свечей, танцевали парочки, несколько дружеских компаний увлеченно беседовали о чем-то, сидя кружком. Катрин уловила в воздухе сладковатый запах марихуаны.
В последней из комнат было тихо. Тед декламировал стихи небольшому кругу слушателей. Катрин знала, что он увлекается поэзией, но никогда еще не слышала, чтобы Тед читал вслух собственные сочинения. Она присоединилась к аудитории. Тед буквально изрыгал гнев и ярость. Стихотворение было о шахтерах. Богатые, изобиловавшие метафорами строки. Шахта уподоблялась одному из дантовских кругов ада, потом лондонскому метро, потом душному лабиринту. Хорошие стихи, подумала Катрин. Очень даже хорошие.
Когда Тед закончил, она подошла и застенчиво сказала, что стихотворение ей очень понравилось. Тед обнял ее своими лапищами. От него пахло спиртным.
– Спасибо, детка. А где твой братец?
Катрин пожала плечами:
– Я пришла одна.
– Неужели?
Тед удивленно приподнял мохнатую бровь.
– Правда.
– А где твой бокал? На, – он сунул ей в руку стакан, налил красного вина. – Выпьем за поэзию и всякую прочую ерунду.
Они чокнулись, и Тед осушил свой стакан до дна.
– А сейчас ты увидишь, как танцуют поэты.
Он потянул Катрин в соседнюю комнату, исполнил целую пантомиму, качая бедрами и закатывая глаза, а потом признался, крепко обняв ее за плечи:
– Вообще-то танцор из меня никудышный. Вот Брайан по этой части мастак.
Он показал на одного из гостей, познакомил его с Катрин и велел им немедленно танцевать.
Брайан улыбнулся:
– Большой человек приказал – мы повинуемся.
Катрин танцевала долго. Партнеры сменялись, она даже не знала, как их зовут. Некоторые называли ее «хорошенькой цыпочкой», пытались хватать за разные места. Иногда она встречалась глазами с Тедом, который подмигивал ей и одобрительно кивал. Для него она по-прежнему оставалась ребенком! Катрин пыталась разыскать Лео, но того нигде не было видно. Она не видела брата с самого новогоднего приема. Внезапно Катрин неудержимо захотелось поговорить с братом, рассказать, что теперь она все знает.
Катрин отправилась бродить по окутанным табачным дымом комнатам. Повсюду стояли, сидели, лежали парочки. В одной из комнат было темно. Катрин хотела было пройти мимо, но внезапно услышала тихий стон. Приглядевшись, она увидела, что в углу сплелись два тела – Лео и Клаудиа.
Катрин вскрикнула, хотела потихоньку удалиться, но Клаудиа звонко рассмеялась:
– А вот и наша деточка-сестреночка. Папенькина дочка, будущая старая дева.
Она насмешливо взглянула на Катрин своими огромными синими глазами, расхохоталась, и, взяв Лео за волосы, повернула его лицом к двери.
– В следующий раз, Лео, когда тебе захочется воткнуть в меня свою штуковину, оставь, пожалуйста, ребенка дома.
Она поднялась, оттолкнула Катрин и вышла из комнаты.
Лео угрюмо смотрел на сестру.
– Извини, – прошептала она, а потом, не выдержав, выкрикнула: – Она совсем такая, как Сильви, правда?
Катрин посмотрела вслед вихляющей бедрами Клаудии с отвращением.
– А что в этом плохого? – накинулся на нее Лео. – Если бы ты была такая, как она, от тебя по крайней мере мухи бы не дохли.
Катрин застыла на месте, как громом пораженная.
– Ты и есть папочкина дочка! – раздраженно выкрикивал Лео. – Клаудиа совершенно права. Кстати, чтоб ты знала, наш любимый папаша был без ума от Сильви. Ты когда-нибудь видела их парижские фотографии? Наша мать была поразительно хороша, так что я Жакоба отлично понимаю. Они зачали меня, когда еще не были женаты. Наш папочка не утерпел.
Катрин почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Еще одно открытие, почти такое же приятное, как предыдущее. Земля уходила у нее из-под ног. Катрин беспомощно смотрела на сердитое лицо брата.
Но ее молчание раззадорило его еще больше.
– Трахнул бы тебя кто-нибудь, что ли, – пробормотал он и вышел.
Вот и решение вопроса, подумала Катрин. Она свирепо направилась в самую большую комнату, налила себе большой бокал вина и залпом выпила. Неподалеку танцевали двое – Тед и Клаудиа. Повинуясь безотчетному порыву, Катрин ринулась к молодой женщине, оторвала ее от партнера и громко выкрикнула:
– Шлюха!
Потом размахнулась и влепила Клаудии пощечину.
Лео от изумления выронил стакан – никогда еще он не видел сестру в таком состоянии. Остолбенев, он наблюдал, как Клаудиа размахивается и рассекает рукой пустоту. Тед успел оттащить Катрин в сторону и поволок ее в соседнюю комнату.
– Успокой эту маленькую сучку, – прошипела Клаудиа, обернувшись к Лео.
Он, все еще не пришедший в себя, положил ей руку на плечо:
– Ничего, Тед сейчас прочитает ей лекцию.
Он от греха потащил Клаудию в другую сторону, а когда оглянулся, увидел, что Катрин решительно целует Теда в губы.
– Лео сказал, что меня нужно трахнуть, – объявила Катрин Теду, сосредоточенно глядя ему в глаза.
– И кто это должен сделать? Я?
Катрин прижалась к нему еще сильнее, стараясь вихлять бедрами точь-в-точь как Клаудиа.
– Что ж, у этого парня определенно есть вкус. – Тед смотрел на девушку с любопытством. – Ты уверена, сестренка? Ты раньше это когда-нибудь делала?
Катрин окрысилась:
– Я не ребенок! И никакая я тебе не сестренка! Я больше не сестренка, не дочурка – я женщина.
Тед погладил ее по волосам, вытащил из них гребенку.
– Трудно взрослеть, да? – прошептал он.
Она уткнулась лбом ему в плечо и какое-то время они танцевали молча.
Потом он спросил:
– Так делала ты это раньше или нет?
Катрин покачала головой, зарылась лицом еще глубже ему в рубашку.
– Нет, но хочу.
Он отвел ее в ту самую спальню, где накануне она видела Лео с Клаудией.
– Ты посиди здесь, как следует обдумай. – Он снова сунул ей в руку стакан вина. – А я постараюсь выпроводить всю эту публику.
Потрепав ее рукой по голове, Тед улыбнулся и вышел.
Катрин осмотрелась по сторонам. Очевидно, именно в этой комнате Тед проводил большую часть времени. В углу стоял небольшой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Катрин подошла поближе, увидела, что листы исписаны стихотворными строчками. Взяла в руки томик, раскрыла. «Сонеты» Шекспира. Перелистывая страницы, девушка отпила вина. Потом, вспомнив, зачем она здесь, сняла платье и легла в постель. Она зажмурила глаза, но сразу начала кружиться голова, и пришлось открыть их вновь. Катрин попыталась читать книжку, время тянулось медленно. Постепенно шум голосов стих. Затем в дверях появился Тед. Когда она смотрела на него снизу вверх, он казался настоящим гигантом.
– Я вижу, ты уже разделась.
Катрин протянула ему руку, изо всех сил стараясь выглядеть соблазнительной. Она подражала любовным сценам, которые видела в кино.
Он наклонился к ней и прошептал:
– Ну-ну. Подарочек от Лео.
Потом Тед поцеловал ее. Губы у него были сухие. Его сильные настойчивые руки погладили ее по спине. Ощущение было довольно приятным, и Катрин снова закрыла глаза. Она вспомнила, как Клаудиа изгибалась в объятиях Лео и тоже прижалась к Теду. Это и есть мужское тело, сказала она себе. Больше никто не назовет меня ребенком. Катрин вспомнила, как несколько лет назад, в лимузине, Томас выставил перед ней свой разбухший член, как у него блестели глаза, как прерывисто он дышал. Чуть приоткрыв глаз, Катрин едва удержалась от смеха – совсем как тогда. Тед сосредоточенно натягивал молочно-белый презерватив. Подавив смех, Катрин чмокнула его в щеку.
Он лег рядом, закинул на нее одну ногу, его руки заскользили по ее телу. Катрин казалось, что она наблюдает за этой сценой откуда-то со стороны. Глухим голосом Тед произнес:
– Послушай-ка, Катрин, что я тебе прочту:
Издержки духа и стыда растрата –
Вот сладострастье в действии. Оно
Безжалостно, коварно, бесновато,
Жестоко, грубо, ярости полно…
Этот сонет Катрин слышала впервые. Как зачарованная, она подчинилась ритмике поэзии, почти не чувствуя того, что происходит с ее телом. Слова заглушили и боль, и обжигающие ощущения инородного предмета, вторгшегося в ее естество.
Утолено, – влечет оно презренье,
В преследованьи не жалеет сил,
И тот лишен покоя и забвенья,
Кто невзначай приманку проглотил.
Голос Теда делался все громче и громче, временами сбиваясь и захлебываясь.
Все это так. Но избежит ли грешный
Небесных врат, ведущих в ад кромешный.
На последнем слове Тед захлебнулся и осип.
Несколько секунд ничего не происходило, потом он приподнялся и сказал:
– Ну вот и все, моя юная леди. Кровавое дело совершено.
Катрин посмотрела вниз и увидела пятно крови на простыне.
– Надеюсь, Лео будет удовлетворен, – прошептал Тед.
– Я, во всяком случае, довольна.
– Ну да, и ты тоже. – Он взглянул на нее как-то странно. – Но ты не понимаешь, что на самом деле я сделал это ради Лео. – Он издал какой-то странный смешок, погладил ее по волосам. – Ты очаровательная девочка, Катрин.
Возвращаясь в такси домой, она не знала, плакать ей или ликовать. Если эта маленькая процедура – все, что отделяет девочку от женщины, то не из-за чего и расстраиваться, утешала себя Катрин. Несколько телодвижений, немножко крови – и дело сделано. Непонятно, почему все устраивают из-за этого столько шума. Интересно, увидит ли Лео, что она уже не такая, как прежде? А отец? И потом вообще все окружающие? Впрочем, неважно. Главное, что сама Катрин знает: она уже не ребенок.
Мимо проносились пустые улицы Манхэттена.
А сонет ей понравился.
16
Когда Алексею Джисмонди исполнилось семнадцать, он знал о сексе гораздо больше, чем Катрин Жардин. Хоть Милан и являлся современным промышленным городом, столицей итальянского экономического чуда, но в интимных вопросах нравы местной буржуазии оставались теми же, что в предыдущем столетии.
В качестве подарка к пятнадцатилетию дядя отвел Алексея к женщине, которая и ввела мальчика в мир телесных удовольствий. После этого Алексей неоднократно посещал свою наставницу и других женщин той же профессии. Он уяснил себе положение вещей: есть женщины, с которыми можно заниматься сексом, и есть другие женщины, относящиеся к категории «дам». Например, покойная тетя. С дамами встречаются в обществе, беседуют, а в отдаленном будущем сочетаются с ними браком. Женщин этого разряда, чистых и неприступных, тоже можно желать, но втайне, не выказывая этого явно. Это женщины, которые впоследствии становятся матерями. Между обычными женщинами и «дамами» огромная разница.
Проблема заключалась в том, что совместить два эти образа в одном казалось совершенно невозможным.
В юные годы эта раздвоенность женщины занимала Алексея больше всего – даже больше, чем проблема двух отцов, а точнее говоря, родного отца и приемного. Приемным отцом стал для него дядя, человек умный, практичный, активный и очень добрый. Дядя олицетворял собой целый мир, мир предприимчивости и богатства. Джисмонди-старший управлял настоящей индустриальной империей. Он был щедр и великодушен со своими «подданными», но всю власть и богатство твердо держал в собственных руках. Его система ведения дел в точности соответствовала политике Христианско-демократической партии, заботливо опекавшей крупные промышленные корпорации. Со временем Алексей вместе с кузеном Серджио должен был унаследовать эту мощную державу.
С раннего детства он знал, что ему уготована именно такая судьба.
Но все эти годы Алексей не забывал о человеке, которого считал своим настоящим отцом. И чем больше образ Ивана Макарова окутывался туманом времени, тем более величественной представлялась мальчику эта фигура. Когда они виделись в последний раз, отец был высоким, огромным, Алексей не доставал ему и до пояса. Его прощальные слова о революции и справедливости запали Алексею в душу, и подростком он часто ломал себе голову над их смыслом.
Когда Алексей закончил учебу в лицее, он уже довольно много знал о истории России и о русской революции. Успел прочитать труды Маркса, Троцкого; безжалостная критика, которой они подвергали капитализм, казалась ему совершенно справедливой. Слова «эксплуатация», «классовая борьба», «средства производства» вошли в повседневный словарь юноши. Когда он мчался на автомобиле, полученном в подарок от дяди, через рабочие кварталы, Алексея мучило чувство вины. Здесь жили бедняки, приехавшие на промышленный Север с нищего Юга. Они были несчастны и обездолены, а ему, Алексею, богатство и привилегии достались не по праву. Это было несправедливо.
В то время так же считали многие. В шестидесятые годы по всей Италии развернулась общественная дискуссия по этому поводу. Многие считали, что герои Сопротивления, приверженцы левых идей – те самые люди, которые вырвали Италию из лап фашизма, остались за бортом экономического чуда. В 1963 году христианские демократы, строившие послевоенное общество под тройственным лозунгом «Церковь, семья, капитал», были вынуждены сформировать коалиционное правительство с социалистами. Все вокруг говорили о «повороте влево» и о том, что это будет означать для страны.
Если бы Катрин Жардин случайно услышала Алексея и его друзей, ожесточенно спорящих в миланском кафе, она просто не поняла бы, о чем идет речь. Между ней и этими юношами, ее сверстниками, лежала пропасть, и дело было вовсе не в различии языков. Такие слова, как «коммунизм», «социализм», «американские ценности», звучали здесь совершенно иначе, употреблялись в ином контексте. Но если бы разговор зашел о кинематографе, пропасть моментально исчезла бы. Мерилин Монро, Марлон Брандо, герои Диснея– вклад Америки в мировую культуру – все это в переводе не нуждалось.
Интерес Алексея Джисмонди к кино ничуть не уменьшился, а, наоборот, стал еще сильнее. Закончив лицей, он вознамерился с головой погрузиться в чарующий мир кинематографа, сосредоточенного в Чинечитта, итальянском аналоге Голливуда. Но юноша прекрасно понимал, что этим мечтам не суждено осуществиться. Джанджакомо Джисмонди настоял на том, чтобы его приемный сын учился в университете. Алексей понимал, что спорить с дядей бесполезно – в конце концов (хоть об этом в семье никогда и не говорилось) его долг признательности перед приемным отцом перевешивал все остальные соображения. Несмотря на свои левые убеждения, Алексей относился к Джанджакомо с искренним уважением. И еще он понимал, что дядя, которого он называл «отцом», всерьез озабочен его судьбой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43