Его левая нога подогнулась, и он упал, но при падении сумел еще раз взмахнуть мечом. Удар пришелся по колену француза и тот тоже свалился. Симон с трудом дышал, но ему удалось изловчиться и вонзить меч в горло врага.Перед глазами мелькали красные точки. На четвереньках он дополз до своего щита, понимая, что, если на него еще кто-нибудь нападет, с ним будет покончено. Только усилием воли он заставил себя встать и огляделся. Чертыхающийся Токи вытаскивал свой топор из очередной жертвы. На улице шла битва, и он запоздало понял, что звук горна означал не смерть, а спасение, по крайней мере для некоторых.– Если бы Хью Лупус не был таким жирным, – проворчал Токи, переводя дыхание и пытаясь шутить, – он примчался бы быстрее. Еще немного – и ему осталось бы только засыпать наши тела землей вместе с французами.– Ты неблагодарная свинья, – пожурил Симон и засмеялся, но скорее чтобы расслабиться, а не потому, что было очень смешно.Токи фыркнул и схватился за плечо.– Это все наша английская кровь, – пояснил он. – Вечно мы неблагодарны нашим нормандским хозяевам.Симон окончательно пришел в себя.– Скорее это я неблагодарная свинья, ведь ты спасал мне жизнь дюжину раз, – провозгласил он. – Я никогда не смогу с тобой расплатиться.– Можете попытаться, – заметил Токи с ухмылкой. – Я противиться не буду. – Он показал на окровавленную руку Симона, – Вам лучше показаться лекарю, милорд.Симон безразлично кивнул. Осколок меча до сих пор торчал в руке. Он поднял руку ко рту, захватил осколок зубами и резким движением выдернул. Из раны снова хлынула кровь, но он туго перетянул ее куском церковной ризы, которую нашел в сундуке. Церковь была в руинах, но бриллиантовый крест все еще сверкал на алтаре. Во время битвы его не украли и не уронили. Это был хороший знак.Выйдя наружу, он почувствовал свои другие раны. Каждый вдох вызывал боль в груди, ноги почти не держали, но все же он мог идти.– Черт побери, ну и влипаешь ты вечно! – сказал подъехавший к нему Хью Лупус. В доспехах он выглядел гигантом. Он снял шлем – по его лицу потоками лил пот.– Сериньи сжег деревню, и французы решили отомстить, – сквозь зубы пояснил Симон, морщась от боли. – Я оказался в плохом месте в плохое время. – Он оглянулся. – Так же, как и все эти несчастные. – Внезапно он почувствовал, что устал до смерти. Хотелось только забиться в уголок и заснуть, но он был командиром, и дел оставалось невпроворот.Слуга Хью Лупуса принес два кубка с вином. Хью схватил один и в мгновение ока осушил его.– Еще, – потребовал он у юноши.Симон выпил свое вино и вытер рот тыльной стороной ладони здоровой руки.– Кстати, твоя жена здесь, – с некоторым злорадством сообщил Честер. – Приехала сразу после твоего отъезда.– Что?..Честер повторил сообщение и снова выпил.– Твоя жена знает о любовнице, и сказать, что тебе в аду покажется холодно, вовсе не преувеличение. Графиня Джудит умела так взглянуть на мужчину, что у того мошонка сжималась, но стихия ее дочери – огонь. Как при такой жене можно завести любовницу, выше моего понимания, разве что ты предпочитаешь разнообразие…– Сабина не была моей любовницей, – слабым голосом возразил Симон – эта новость о Матильде совсем выбила его из колеи.– Но ребенок-то твой?– Господи, да, но… – Симон качнул головой. – Где сейчас Матильда?– С обозом, – ответил Хью.– Что, ты притащил ее сюда?! – с ужасом спросил Симон. – Да ты совсем спятил!– У меня не было выбора… разве что связать ее по рукам и ногам и запереть в подвале де Беллема, – недовольно пояснил Хью. – Ее нельзя было остановить. Мне с трудом удалось уговорить ее не лезть вперед. Она заявила, что это ее долг.Симон застонал и похромал по улице. Он не мог понять, что заставило ее покинуть Англию, проехать через Нормандию и добраться до этих опасных мест. Она слишком ответственна, чтобы действовать по капризу. Или нет? Действительно ли он знает свою жену? Возможно, не больше, чем он знает Сабину. То есть совсем не знает.Злость и беспокойство гнали его вперед. Он увидел обоз Честера – две повозки, запряженные быками. Повернув голову, он вздрогнул, заметив гнедую кобылу, привязанную сзади, явно предназначенную для женщины, потому что ни один мужчина, кроме сарацина, не станет сражаться на кобыле. Но жены нигде не было видно.Он поспешил к обозу, не обращая внимания на то, что все видят, как сильно он хромает. Он подошел ближе и узнал кобылу Матильды.Затем он взглянул на повозку, и сердце его остановилось.– Матильда? – Он забрался под навес. Она лежала на соломе, покрытой овечьими шкурами, среди разнообразных предметов из хозяйства Хью Лупуса. Рядом с ее головой лежал котел, в ногах – колья для палатки. Ее лицо было совершенно белым, и на этом фоне резко выделялся вспухший, кроваво-синий кровоподтек, идущий от виска к подбородку.– Милостивый Боже, Матильда! – Он потряс ее за плечи, но она была вялой и безответной, как тряпичная кукла его дочери. От страха он задрожал и покрылся холодным потом.– Она попалась на пути удирающих французов, – пояснил солдат, который правил этой повозкой. – Лошадь ее сбросила. – Он вытер рукавом нос и рот. – Никаких других ран я не заметил, но, видимо, она очень сильно ударилась головой. – Он бросил на Симона любопытный и сочувствующий взгляд. – Как я ее сюда положил, она не пошевелилась.Симон сглотнул. На глаза набежали слезы, и он сердито моргнул. Давным-давно Уолтеф ругал его за жалость к себе, и с тех пор он смертельно боялся, что кто-то еще его в этом заподозрит. Но если она умрет… Он погладил одну из ее бронзовых кос. Если она умрет, ему тоже не будет смысла жить. Глава 43 Матильда услышала монотонное причитание и почувствовала, как мокрый палец чертит на ее лбу крест. К бормотанию присоединился стук четок. В смятении она подумала: за кого все молятся? Возможно, ей тоже следует присоединиться… но она очень устала, голова так сильно болела, что даже думать об этом было тошно. Если сначала поспать…Симон, не отрываясь, смотрел на жену, и ему показалось, что он заметил движение, когда священник смазал ей лоб святым маслом. Но больше она не двигалась, и, кроме него, никто ничего не заметил.Уже три дня она лежала без сознания. Они принесли ее в замок на носилках, и Симон все время шел рядом, боясь, что она умрет. Но она не умерла. Однако он понимал, что время уходит, и вместе с ним – шансы на то, что она оправится. Им удалось влить ей в горло немного молока, но этого было недостаточно. Ему уже казалось, что глаза ее глубоко запали.Честер положил руку на плечо Симона.– Пойдем, – позвал он. – Оставь ее женщинам. Ты ничего не можешь сделать, только мешаешь.– Лучше я останусь, – упрямо заявил Симон, желая, чтобы тот поскорее убрал руку. Жест был дружеским, но Симон не нуждался в его сочувствии.– Черт, парень, ты же солдат, а не нянька! Она не знает, здесь ты или нет. Пойди выпей пару чаш. Будешь лучше себя чувствовать.– Она, может, и не знает, зато я знаю, – мрачно поправил он слова друга. – А пить еще плюс к тому, что я уже выпил, будет означать головную боль.Честер хмыкнул и развел руками в знак того, что сдается.– Вы друг друга стоите, – заявил он. – У обоих мозги набекрень.Честер выразил свое раздражение тем, что сильно топал, когда уходил. Но Симон этого даже не заметил, он лишь порадовался, что тот ушел. Он взял руку Матильды. Пальцы были теплыми и расслабленными. Он потер большим пальцем резной камень на ее обручальном кольце.– Матильда… – тихо произнес он и погладил ее медные волосы. – Что бы я ни натворил, ты меня прости. Если я был неверен, то это моя слабость… не твоя. Зачем ты, спаси тебя Господи, решила последовать за мной в Жизор, я не знаю… Наверняка есть занятия поважнее, чем гоняться за заблудшим мужем. – К горлу подкатил комок. – Если ты не проснешься и не расскажешь мне, я так никогда и не узнаю…Ничего не изменилось в ее лице – те же закрытые глаза и приоткрытые губы. Тишина тянулась, прерываемая только потрескиванием угля в жаровне да тихим бормотанием Элисанд и сиделки за занавеской.Симон склонил голову, чтобы помолиться, но усталость взяла свое. Он закрыл глаза, собираясь попросить Господа о выздоровлении Матильды, и тут же заснул.Матильду разбудил детский плач и голос женщины, успокаивающей ребенка. Четкие образы перед глазами вдруг стали мутными, и ее затошнило. Она чувствовала дикую головную боль, сконцентрированную в районе левого виска. Обрывки воспоминаний, подобно темным рыбам, проплывали перед ее мысленным взором и исчезали в темноте, прежде чем она успевала их поймать. Крики, битва. Сверкающее лезвие меча. Кровь. Боль. Темнота.Во рту так пересохло, что она не могла сглотнуть. Она попыталась поднять правую руку, чтобы кого-нибудь позвать, но не смогла – ее что-то придавило к кровати. С трудом, морщась от вспышек боли в виске, она слегка повернула голову и увидела стоящего на коленях Симона, который спал, прижавшись к ее руке. На лице – трехдневная золотистая щетина, челка так отросла, что почти закрывает глаза. На нее накатила волна нежности. Но тут она заметила, что другая рука у него замотана и повязка в рыжих пятнах крови.– Симон? – прохрипела она. Он не поднял головы, но рука крепче сжала ее пальцы, как будто он боялся, что она исчезнет, пока он спит. С огромным трудом она толкнула его и еще раз произнесла его имя. Он медленно поднял голову, напоминая пьяного человека, которого разбудили, и словно не понимая, где находится.– Симон, дай попить, – прошептала она и закашлялась. Его взгляд стал ясным. Он взял чашу со стола и поднес к ее губам.Она сделала несколько глотков разведенного вина, и темная рыба памяти почти поднялась на поверхность. Она ехала из монастыря, где только что познакомилась с любовницей своего мужа. За занавеской снова захныкал ребенок, и воспоминания стали еще четче.– Слава Господу! – произнес он дрожащим голосом. – Я никогда в жизни так усиленно не молился, как в эти последние дни… Когда явился священник, чтобы соборовать тебя, я думал, что сойду с ума…– Тогда тебе легко меня понять, – пробормотала она. – Я тоже сходила с ума… может, все еще схожу. – Она закрыла глаза, ощущая сильную слабость. Боль молотом стучала по черепу. Мир слишком сложен. Проще отрешиться от всего и вернуться в темноту.Она снова долго спала, а когда проснулась, увидела, что Симон все еще рядом. Ей даже показалось, что он ни разу не двинулся, его щетина уже превратилась в бороду, и, даже если бы ее глаза были закрыты, она могла бы догадаться о его присутствии по резкому запаху. Свеча уже догорела, шторы на окне раздвинуты, за окном позднее утро. В зале больше никого не было, даже у очага. Треножник с котлом сдвинут в сторону.Голова все еще болела, но видела она более ясно, а желудок уже не вызывал мыслей, что она находится на борту судна в шторм. Она попыталась сесть, Симон хотел помочь ей, но тут же замер с гримасой боли на лице. Она с трудом села сама. Несколько мгновений пришлось подождать, чтобы перестала кружиться голова, но она перетерпела и с беспокойством взглянула на него.– Что случилось?Он откинулся на спинку стула и прижал руку к груди.– Мои ребра, – со свистом произнес он. – Удар меча, кажется, по меньшей мере два сломаны.– Глупец, отчего ты сразу же не пошел к лекарю? – Матильда тут же забыла про все свои беды. Повязка на его руке напоминала тряпку нищего, и, хотя он снял доспехи, его кожаный поддоспешник так пропитался потом, запахом дыма и кровью, что вполне мог бы стоять сам по себе.Он пожал плечами и тут же поморщился.– Я хотел быть рядом. – Он взял ее руку и погладил. – Я понял, что мог потерять.Матильда сумела слабо улыбнуться.– Я тоже.Он свободной рукой налил вина в чашу, отпил сам и начал подносить чашу к ее губам. Жест напоминал ритуал с любовной чашей на свадьбе, когда жених и невеста должны прикоснуться губами к одному и тому же месту. На этот раз вино не было разбавленным – оно обожгло ей горло, и она закашлялась.– Извини, – смутился он. – Мне требовалось что-то, чтобы не заснуть ночью.Она махнула рукой, показывая, что через минуту она будет в порядке. Вино из горла быстро проникло в желудок и зажгло огонь в венах. Наконец она вдохнула полной грудью.Он угрюмо посмотрел на нее. Тени под его глазами были синевато-серого цвета.– Зачем ты поехала за мной в Жизор?Она взглянула на него, потом опустила глаза на одеяло.– Я поехала в Жизор из-за своей матери. Да и в Эвр я отправилась из-за нее.– Твоей матери? – непонимающе переспросил он. Она показала на ящик у кровати.– Открой, – попросила она, – и возьми с самого верха рулон ткани.Морщась от боли в ребрах, он выполнил ее просьбу.– Что это?Она жестом попросила его развязать ремешок, стягивающий рулон, и развернуть его.– Это вышивка, – пояснила она. – Я ее нашла, когда разбирала материнские сундуки после ее смерти, чтобы раздать всё бедным. Она хранила это все долгие годы.– У нее было много вышивок, – подтвердил Симон, развертывая рулон на кровати.– В конце нет. Она все раздала… кроме этой.Симон глазами обежал рисунок. Молодая женщина на темной лошади, рыжеволосый мужчина на гнедой. Стежки положены так искусно, что казалось, будто ветер колеблет их одежды. Он коснулся фигур кончиками пальцев своей здоровой руки и повернулся к Матильде.– Мать вложила в эту вышивку всю свою любовь и тоску и затем спрятала в темноте сундука, – сказала Матильда сдавленным голосом, смахивая слезы. – Я не хочу прожить свою жизнь, как она. – Она взяла вышивку и нежно провела указательным пальцем по контурам фигур. – Я так долго жила в тени отца, что сама чуть не стала тенью. – Она глубоко вздохнула и подняла на него глаза. – Вот почему я поехала тебя искать… а моя мать так и не нашла своего мужа.Симон тихо выругался.– Насколько я помню, она считала, что он ее предал, – заметил он. – Разве я тебя не предал?Матильда не отвела глаз.– Я поехала в Эвр, чтобы это выяснить.– Могла спросить у меня.– Если бы ты был в Жизоре, спросила бы, скорее всего при помощи больших ножниц. Так или иначе, я отправилась вместе со своей яростью в Эвр. – Заметив беспокойство в глазах Симона, она улыбнулась, хотя глаза ее были прищурены, как у кошки. – Зря боишься. Сестра Сабина жива и невредима. Пожалуй, нельзя сказать, что мы встретились и расстались как лучшие друзья, но мы поняли друг друга. Она рассказала, что между вами было.Его бледное лицо внезапно ярко вспыхнуло.– Я не горжусь своим поступком, но я сделаю что смогу, чтобы все исправить. Ребенок же ни в чем не виноват. – Он взял ее руки в свои. – Мой долг – найти ему место в своем доме и в своем сердце. Я пойму, если ты этого сделать не сможешь, но я попрошу тебя попытаться.– Это и мой долг, – повысила голос Матильда. – Разумеется, я постараюсь. – Что касается долга, тут ее научили всему и, кстати, тому, что только выполненный долг сохраняет мир и покой. – Ты все еще ее хочешь? – тихо спросила она. – Ты совсем не жалеешь, что она приняла обет?Симон покачал головой.– Это было пламя, разгоревшееся единожды и загашенное по обоюдному согласию. Я хочу тебя.– Правда? – Она вгляделась в его лицо.Он сжал ее руку своими руками – здоровой и раненой.– Я захотел тебя сразу, когда увидел в саду в Нортгемптоне, и с тех пор это желание не угасало. Никогда. И во мне говорит вовсе не придворный, который хочет втереться в доверие.– А кто? – прошептала она. Их губы почти касались. – Скажи мне, Симон. Мне нужно знать.– Человек, который любит свою жену до беспамятства, – ответил он. – За ее мужество, за ее любовь и умение прощать. За все, что в ней есть.Матильда вздохнула и прижалась губами к его губам. Поцелуй был нежным и страстным, отчаянным и радостным, и, когда их губы разомкнулись, оба с трудом дышали.Он искоса взглянул на нее и покачал головой.– Не думаю, что я смогу…– Да нет же, глупый. – Она улыбнулась ему сквозь слезы. – Совсем не для этого! Мы оба не в лучшем состоянии. Если ты попытаешься встать, то опрокинешься. А моя голова готова лопнуть. Я просто хочу чувствовать тебя рядом. Забирайся в постель и спи. – Она откинула край одеяла.Он тоскливо посмотрел на освобожденное место.– От меня воняет. Мне надо помыться, – поморщился он и понюхал свою подмышку.Она пожала плечами.– Я не жалуюсь. Иди сюда.Он уступил ее настоянию, и усталость навалилась на него стремительным потоком, подобно воде, прорвавшей плотину. Он только успел задернуть занавеску, отделившись от внешнего мира. Еще он умудрился стащить с себя верхние одежды. Руки его путались, веки казались такими тяжелыми, будто на них положили смертные пенни. Все еще в штанах и рубашке, он забрался в постель, лег рядом с Матильдой, притянул ее к себе и положил ее голову себе на грудь. И через мгновение его дыхание стало глубоким и ровным.Матильда прижалась к нему, слушая мерный стук его сердца. Она не была так наивна, чтобы решить, что они прогнали всех своих демонов. Будут еще ссоры, недопонимание, шипы на жизненной дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41