Она шла за Тюрстаном по залу, боясь услышать, что Симон ввязался в какую-нибудь заваруху, что, кстати, объяснит его небывалую занятость в последнее время. Тем не менее его верность Руфусу никогда не ставилась под сомнение, да он бы ничего и не выиграл, перейдя на другую сторону.В центре зала у жаровни грел руки Стефан, разговаривая с Симоном. Для человека, живущего под угрозой ареста, он выглядел на удивление беспечным. Его светлые волосы были аккуратно подстрижены, глаза горели, на губах играла улыбка. Симон, похоже, заразился его хорошим настроением и тоже улыбался. Тут он заметил Матильду, и в его глазах появилась настороженность.Плохое предчувствие Матильды усилилось, и она с трудом изобразила приветственную улыбку.Стефан повернулся к ней, и она с изумлением увидела большой красный крест, нашитый на левую сторону его туники.– Кузина! – Стефан схватил ее руки и звонко расцеловал в обе щеки. – Рад тебя видеть!– Я тоже, – промолвила Матильда с куда меньшим пылом. – Что привело вас к нам? – Она жестом велела слуге принести вина.Стефан очаровательно усмехнулся.– Ты сейчас напоминаешь мою мать в момент, когда она готовилась произнести гневную тираду. Не волнуйся, я не собираюсь уговаривать Симона выступить против короля. Как раз наоборот. Ты избавишься от меня на некоторое время. Я приехал попрощаться. – Он коснулся красного креста на своей груди.Подозрения Матильды все усиливались. На Рождество при дворе ходили смутные слухи, что организуется Крестовый поход, чтобы освободить Иерусалим от неверных.Тогда она не обратила внимания на эти слухи, но сейчас об этом пожалела.– Значит, призыв прозвучал? – спросил Симон с ноткой ожидания в голосе, отчего Матильду захлестнула новая волна беспокойства.– Да, десять дней назад. Герцог Робер поклялся служить этому делу. И мой дядя Одо. Это будет великий поход.Вернулся слуга с вином и разлил его, красное как кровь, в три серебряных кубка.– И верный способ держаться подальше от Руфуса, пока не осядет пыль, – понимающе взглянул на гостя Симон.– Правильно. – Стефан склонил голову в знак согласия. – И не только. Земли крестоносца священны и неприкосновенны. Любому, кто позарится на них, пока хозяин сражается во славу Христа, грозит анафема.– Тогда ты ничего не теряешь.– Кроме своей жизни, – вставила Матильда более резким тоном, чем хотела.Стефан пожал плечами.– Но если я погибну в борьбе за дело Господне, место в раю мне обеспечено. Сейчас же у меня нет ничего, кроме подозрений и угрозы высылки. К тому же, – добавил он, – мне хочется пройти по земле, по которой ходил Спаситель, и очиститься от грехов в церкви у Гроба Господня.Матильда видела, как Симон впитывает каждое слово, будто это жидкое золото. Страсть к путешествиям так ясно читалась в его глазах, что Матильда испугалась.– По мне это все суета и тщеславие, – недовольно вздохнула она. – Это же не неделя на охоте в ближайшем лесу… На это могут уйти годы… Ты можешь не вернуться.– Я знаю, чем рискую, – спокойно ответил Стефан. – Потому и хотел попрощаться. – Он смущенно взглянул на нее. – Я надеялся, что ты проводишь меня с благословением и улыбкой.Симон сложил руки на груди.– Тебе уже пора знать, что женщины из рода Завоевателя редко делают что-либо с улыбкой.Матильда выпрямилась. Замечание было несправедливым, даже если в последнее время она была в дурном настроении и часто плакала.– Потому что мужчины, за которых мы выходим замуж, вынуждают нас больше плакать, чем радоваться, – парировала она. – Разумеется, я желаю тебе счастливого пути. Только мне кажется, что это уж слишком опасный способ не мешаться у короля под ногами.– Не менее опасный, чем если остаться, – возразил Стефан. – Я намерен сохранить свободу и свою голову.Он произнес все это с улыбкой. Последовало молчание. Затем до Стефана дошел смысл его слов.– Я… я не хотел… извини.– Если ты останешься, нужно позаботиться о ночлеге, – с трудом выговорила Матильда. Она боялась разжать губы – так ее тошнило. – Извини меня.Она успела пересечь зал, прежде чем приступ рвоты согнул ее пополам.– Матильда? – Симон шел за ней следом. – Стефан просто не подумал. Не надо так реагировать… – В его тоне сквозило раздражение.– Ты дурак! – Матильда вздохнула, стараясь прогнать дурноту. – Это не имеет никакого отношения к отцу. – Не совсем правда, и все же она более спокойно отнеслась к словам Стефана, чем думал Симон.– Тогда в чем дело? Ты заболела?Она покачала головой.– Нет, но я беременна.Его глаза расширились, и он молча оглядел ее с головы до ног.– Ты уверена?Она кивнула.– Но я не могу точно сказать, когда ребенок родится… в конце лета или в начале осени – так я думаю. Ты не рад?Вместо ответа он обнял ее и прижал к себе, но так осторожно, будто она была из стекла.– Разумеется, рад. Как может быть иначе, ведь прошло уже так много времени?Матильда заметила некоторую сдержанность в его голосе, но решила, что ей показалось.Почему бы ему не радоваться? Разве что он, как ласточка, приготовился улететь. Она отбросила эту мысль, как будто этого было достаточно, чтобы исключить такую возможность.– Ты уж извини меня, – смутился Стефан, – вечно я открываю рот, не подумав. Мне жаль, что она так восприняла мои слова.Симон поморщился.– Она беременна, – пояснил он, – а это влияет на настроение женщины. – Он выбрал это простое объяснение, потому что рассказывать о состоянии Матильды после пожара в Кроуленде было бессмысленно и неприятно.– А… – промолвил Стефан, – поздравляю.Симон криво усмехнулся.– Одних поздравлений мало. Я уже начал думать, что маленький Уолтеф останется нашим единственным ребенком. К сожалению, Матильда плохо переносит беременность. Боюсь, на этот раз ничего не изменится.Стефан промолчал, не найдя подходящего ответа.Симон хлопнул его по плечу.– Хватит об этом. Расскажи мне подробнее о твоем путешествии.Дул сильный, холодный ветер. К вечеру пошел снег. В покоях по углам горели четыре жаровни. Матильда сидела на кровати и со страхом и дурным предчувствием смотрела на вышагивающего из угла в угол Симона. Он не произнес почти ни одного слова за вечер, и по его поведению она догадывалась, что он скажет, когда откроет рот. Не в силах ждать, она решилась начать первой.– Скажи мне, что ты не собираешься присоединиться к Стефану и другим в этой дикой затее, – сказала она.Он нахмурился.– Вовсе это не дикая затея, – возразил он. – Это воззвание папы от имени Святой земли. Всех христиан призывают выполнить свой долг.– Долг долгу рознь, – заметила Матильда, поправляя одеяло.– Милая, я все понимаю. – Он отпил из чаши. – Верно, – задумчиво продолжил он, – именно мой долг и мучит мою совесть. – Он налил вина в другую чашу и подал ей.Но Матильде не хотелось вина. Ее и без вина тошнило. Но она взяла протянутую чашу.– Мой долг как графа Нортгемптонского или мой долг как раба нашего Господа Иисуса Христа. – Он искоса взглянул на нее. – Я об этом думаю с самого Рождества.Холодок пробежал по спине Матильды.– Король доверил тебе эти владения, – она старалась говорить как можно спокойнее, – Если ты поднимешь крест вместе с другими бунтовщиками, которые делают это, чтобы убраться от него подальше, ты изменишь ему.– А если я останусь, я предам Господа.Матильда рассмеялась, но смех ее был невеселым.– Давай скажем правду. Тебе хочется приключений, – с насмешкой в голосе произнесла она. – Я тебя знаю, Симон. Тебе хочется рвать цветы по другую сторону холма. Ты никогда не удовлетворен. Когда ты заполучил эти владения, для тебя это было всем в мире, потому что тебе был брошен вызов, и все было для тебя внове. Как и для меня. Теперь твоя позиция укрепилась, и тебе захотелось чего-то нового. Господь – оправдание, не причина. – Она со стуком поставила чашу на стул, расплескав вино, и взглянула на него.Симон смотрел на нее горящими глазами, сдвинув брови.– Я всегда думал, что у тебя отцовская натура, но теперь я думаю: не такая ли же ты стерва, как твоя мамаша? – выпалил он. – Менее терпеливый муж не потерпел бы таких речей.– Более заботливый муж никогда бы не вынудил свою жену говорить такое, – возразила Матильда. – Ты слишком себя переоцениваешь, считая, что обладаешь терпением святого. Я спала с тобой и родила тебе сына, теперь я жду второго ребенка. Я любила тебя как умела, и, если ты отплатишь мне фальшивой монетой, клянусь, я никогда тебя не прощу! – Ее трясло, и не только от холода. – Симон, подумай, прежде чем сделать выбор. Подумай очень хорошо.Их глаза встретились, и он не отвел взгляда.– Я думаю с Рождества. Приезд Стефана только укрепил мое решение. Я должен принять участие в Крестовом походе.Она покачала головой.– Ты потакаешь своему желанию, – заметила она. – Другого я не вижу.– Тогда ты слепа. – Он отвел глаза, выпил вино и поставил чашу на сундук. – Я буду молиться за душу твоего отца у Гроба Господня и привезу из Иерусалима камень, чтобы положить в ногах его могилы.– Только не уверяй меня, что ты все это затеваешь ради моего отца! – возмутилась изумленная Матильда.Симон поднял руку.– Послушай меня. Если бы твой отец был сегодня жив, он одним из первых нашил бы красный крест. Раз он не может это сделать, я повезу его знамя в Иерусалим.– Как ты можешь говорить, что бы сделал мой отец?! – воскликнула она.– Потому что я его знал.Матильда отпрянула, как будто получила пощечину. На этом разговор закончился. Жестоко, но это правда. Симон его знал, а она нет. И если бы она могла думать рационально, то поняла бы, что он прав. Ее отец первым бы нашил красный крест на свой плащ.– Ты все равно сделаешь по-своему. – Она безнадежно махнула рукой. – Поступай как знаешь. – Она отвернулась от него и забралась с ногами на кровать. Как же холодно! Если Симон уйдет в поход, все заботы по управлению владениями лягут на ее плечи, а она не знала, хватит ли у нее сил. «У тебя нет выбора, – сказал внутренний голос, подозрительно напоминающий голос матери. – Это твой долг».Она услышала, как он вздохнул, и испугалась, что сейчас он хлопнет дверью и уйдет. Но он лег, обнял ее и притянул к себе, целуя в висок, щеку, губы.– Я так боюсь, – прошептала она, цепляясь за него. – Я боюсь, что попрощаюсь с тобой и никогда тебя больше не увижу. – Она все еще не могла забыть, как yезжал отец, чтобы не вернуться. Обещал, но обещания не сдержал.– Мы не можем позволить страху мешать нам. Тогда лучше жить в клетке. – Он погладил ее по спине. – Клетки я боюсь больше, чем неизвестности.– Значит, это страх тебя гонит, – догадалась она. – Он толкает тебя вперед и помогает забыть, что ты оставляешь позади. Поскольку ты хромой, ты должен доказать, что нет горизонтов, которых тебе не достичь.Его рука замерла. По его прерывистому дыханию она с радостью поняла, что сумела проникнуть за его защитный слой.– Это ведь правда, так?Она думала, что он уберет руку, но он этого не сделал.– У нас у всех свои демоны, – проговорил он. – Мы пытаемся бороться с ними и надеемся, что в один прекрасный день нам удастся от них избавиться. Глава 31 Кроулендское аббатство, октябрь 1096 года Пение монахов уносилось ввысь вместе с ароматом благовоний. Часовня аббатства была наполнена августовским светом, золотившим волосы на склоненной голове Симона и богатое шитье покрова, лежавшего на гробнице Уолтефа.У ворот аббатства ждала толпа паломников, но перед отъездом в Иерусалим Симону предоставили возможность побыть наедине с отцом своей жены.– Я прошу тебя присмотреть за Матильдой и за нашими детьми, пока меня не будет, – пробормотал Симон, молитвенно сложив руки и не сводя взгляда с покрова. В последнее время его отношения с женой ухудшились Он много времени проводил вне дома, собирая средства на поход, обсуждая его со знакомыми участниками и занимаясь другими срочными делами. Матильда все время проводила в саду, пока не загорела, как крестьянка. Но беременность заставила ее оставить эту работу, и последние две недели перед родами она просто сидела под своей драгоценной яблоней и вышивала вместе со служанками.Облако закрыло солнце – и на мгновение в часовне потемнело. Симон решил, что это вовсе не дурной знак, но на всякий случай перекрестился.– Я буду смотреть на все твоими глазами, как обещал, я проживу каждый день так, как ты хотел. – Симон хотел еще что-то сказать, но не нашел слов. – Покойся в мире, – закончил он и вышел из часовни на свет.У дверей его ждал аббат Ингалф.– Доброго вам пути, милорд, – произнес аббат с низким поклоном. – Мы каждый день будем за вас молиться.Симон поклонился в ответ.– Мы рады вашей поддержке, – вежливо отозвался он. – Если такова будет воля Господня, я вернусь из этого похода. Я не забуду Кроуленд в своих пожертвованиях.Мужчины пожали друг другу руки и обнялись. Симон по-своему полюбил Ингалфа, как в свое время Уодтеф любил Улфцителя. Он видел в аббате человека, каким хотел бы стать сам и так же, как он, найти мир внутри себя.– Будьте осторожным, сын мой, – напутствовал Ингалф, и в его глазах блеснула слеза. – Возвращайтесь живым и невредимым.– Постараюсь, – пообещал Симон и направился в гостевой дом, где его ждала Матильда, чтобы попрощаться.Месяц назад она родила дочь. Роды были тяжелыми, но Матильда все равно настояла на поездке в Кроуленд, даже полностью не оправившись. Она уже потеряла почти весь вес, набранный во время беременности, но выглядела не лучшим образом.Она подошла к мужу, держа девочку на руках. Ее назвали в честь матери. Волосы у нее были цвета темного золота и голубые глаза, как у котенка. Она оказалась беспокойной – такого крика Симону слышать не приходилось. Еще одна Джудит и Аделаида, решил он. Кровь Завоевателя в этом роду сильнее всего проявлялась в женщинах.Симон взял ребенка из рук жены и, молясь, чтобы она не начала плакать, поцеловал в гладкий лобик.– Сегодня в последний раз ты видишь ее младенцем, – срывающимся голосом произнесла Матильда. – Когда ты вернешься, она уже будет ходить и говорить… и не узнает тебя.– Времени будет достаточно, – проговорил Симон, стараясь за спокойным тоном скрыть недовольство ее последними словами. – Она еще маленькая, она не будет по мне скучать.– Времени никогда не бывает достаточно, – возразила Матильда и тут же остановила себя, глубоко вздохнув. – Я не хочу провожать тебя с упреками… я себе обещала. Но уходи поскорее, пока я не нарушила собственного обещания.Симон передал дочь Элисанд и крепко обнял и поцеловал Матильду. Затем наклонился к сыну, который наблюдал за происходящим широко раскрытыми синими глазами.– Будь хорошим мальчиком ради мамы, – пожелал он, – и бравым солдатом ради меня.Мальчик кивнул и закусил нижнюю губу.– Я хороший, – возмущенно возразил он.Симон улыбнулся. Он взъерошил пушистые рыжие волосы мальчика.– Тогда будь ангелом, – попросил он и повернулся, чтобы сесть на лошадь, которую держал под уздцы Тюрстан. Он натянул поводья и, махнув рукой на прощание, выехал из ворот аббатства.Матильда замерла на месте. Она мысленно представила себе, как бежит, наступая на подол платья и спотыкаясь, и умоляет его остаться. Она все еще помнила, как пыталась помешать отцу уехать с его другом. Как ее, всю в слезах, вырвали из его рук и бросили на солому в конюшне, где она кричала и извивалась, пока не успокоилась.– Миледи, вам плохо?Мягкое прикосновение к плечу и обеспокоенный голос Элисанд вывели ее из оцепенения.– Все хорошо, – возразила она. Это было неправдой, но она сумела притвориться. Ведь что ни говори – она была дочерью своей матери.– Папа скоро вернется? – Ее сын смотрел на нее и ждал подтверждения этому.Она взяла себя в руки.– Когда сделает то, что должен, – ответила она спокойно, не выдавая обуревавших ее чувств. – Пойдем помолимся за него на могиле твоего дедушки. – Она положила руку на плечо мальчика и повернула его лицом к аббатству. Она улыбнулась собравшимся паломникам и дала монаху кошелек с серебряными монетами, попросив раздать их людям в толпе, чтобы они помолились за успех ее мужа. Она также дала Ингалфу кошелек с золотом для аббатства. Невозмутимая, вежливая, выполняющая свой долг. Но душа ее разрывалась на части. Может быть, ее мать испытывала такие же чувства?– Мне казалось, я другая, – прошептала она Элисанд и вошла в часовню. – Но это не так. Симон прав. Я дочь моей матери… Но как же может быть иначе? А он такой неугомонный, как мой отец… и, наверное, именно потому я так люблю его и одновременно ненавижу.– Миледи, вы вовсе не ненавидите его! – возразила Элисанд. Ребенок в ее руках зашевелился и начал хныкать.Матильда проглотила комок в горле.– Я стараюсь, – вздохнула она и опустилась на колени у гробницы, почувствовав холод глиняного пола через тонкую ткань своего платья. Глава 32 Порт Бриндизи, Пасха 1097 года Симон наблюдал за суматохой на причалах, греясь в лучах жаркого солнца, совсем не такого, как в Англии. В гавани Бриндизи теснились всевозможные корабли, которые, казалось, были готовы сорваться с якорей и умчаться в синюю даль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41