Одновременно послала слугу за водой и вином.– Добро пожаловать, брат…– Матиас, – закончил он, склонив голову. – Я не задержу вас надолго, миледи. Я направляюсь в Кроуленд, но буду рад небольшому отдыху, да и моему мулу нужна передышка.– Вы издалека? – вежливо спросила Матильда. Она привыкла к гостям, но обычно это были люди светские. Монахи и священники предпочитали останавливаться на отдых в аббатствах и монастырях.– Из Винчестера, – ртветил он. – У меня письма для аббата Ингалфа. – Он расстегнул кожаную суму и достал сложенный пергамент со следами соли, завязанный узким шнурком и запечатанный красной восковой печатью. – Это мне было дано на сохранение монахом из Нормандии. Он побывал во многих руках, как мне сказали, но послал его граф Симон, который сейчас выполняет свою священную миссию.Матильда взяла пергамент дрожащими руками. Письмо от Симона. Он касался его, когда передавал первому посыльному. Он приложил свое кольцо с печатью к расплавленному воску. Он все еще жив или был жив, когда это письмо писалось, и он думал о ней. Письма приходили регулярно до Пасхи, многие были отправлены из местечка под названием Бриндизи, но с той поры она ничего не получала.Брат Матиас с беспокойством взглянул на нее.– Миледи… вы хорошо себя чувствуете?Она одарила монаха сияющим взглядом – тому показалось, что ему улыбнулась сама Мадонна.– Да, – прошептала Матильда, внезапно заливаясь слезами, и подумала, что, наверное, действительно в колодце живет эльф.Матильда не распечатала письмо при монахе. Ей хотелось дождаться, когда ее ничто не будет отвлекать.Вечером, когда уже стало прохладно, она с фонарем вернулась на скамью под яблоней. Брат Матиас съел большой кусок пирога, запил его пинтой сидра и отправился на ночлег в ближайший монастырь. Детей уже уложили. За ними присматривала Элисанд. Ночной ветерок шуршал листьями деревьев, а из сада раздалось несколько пронзительных криков маленькой совы. Но эти привычные звуки только успокаивали ее. Она никогда не боялась темноты – только одиночества.Влажными неуверенными руками она достала маленький нож из ножен на поясе и разрезала кожаный шнурок, связывающий пергамент. Сломав печать, она достала два листа, плотно исписанных коричневыми чернилами. Это был почерк писаря, писал он на латыни. Джудит была религиозна, но это не означало, что Матильду научили читать на языке церкви. Тогда ей это не нравилось, но сейчас она была благодарна матери за ее предусмотрительность. Ей было бы неприятно звать своего писаря, чтобы вслух прочитать слова, которыми нужно было насладиться или которые надо было пережить в одиночестве.Она повесила фонарь на ближайшую ветку и села так, чтобы свет падал на письмо. Граф Симон к графине Матильде с самыми теплыми приветствиями. Пусть твое сердце утешится сообщением о тот, что пока я путешествую без всяких неприятностей. Мы прибыли в великий город Константинополь, которым правит император Алексиус. Хотя он и принял наших руководителей с улыбками и подарками, он человек осторожный и ревниво оберегает свой великолепный город. Нам не разрешают свободно передвигаться и куда-либо заходить, мы перемещаемся небольшими группами по пять-шестъ человек и всегда с провожатыми. Любовь моя, Константинополь – это город чудес и сюрпризов, которые трудно себе вообразить. Некоторые говорят, что улицы там вымощены золотом. Это не так, но золото там повсюду, и не только золото, но и слоновая кость и разноцветные, как радуга, шелка. Церкви переполнены богатствами, а торговцы ходят в пурпурных одеждах, как короли. Воистину, зрелище небывалое, у меня даже глаза заболели – так я все пристально разглядывал. Должен признаться, любовь моя, что я не купил тебе ни шелков, ни золота в этой великой столице Византии, потому что знаю – такие богатые подарки тебе не по душе. Но я нашел нечто другое, что, надеюсь, доставит тебе радость, и это, если Бог будет милостив, я привезу тебе. Матильда поморщилась, читая эти слова. Единственное, что способно доставить ей радость, это возвращение Симона. Она легко могла себе представить его удовольствие от созерцания чудес Константинополя. Написанное – только эхо его действительного восторга. Мы покинули город через десять дней после приезда и переправились через пролив, который называется Босфор. Считается, что море у Константинополя жестоко к путешественникам, но в день нашей переправы оно было спокойным, как пруд. Высадившись, мы маршем направились к турецкому городу Никая и осадили его – именно оттуда я тебе пишу. Я участвовал в суровых битвах, но, Бог милостив, не был ранен. Турецкий лидер Арслан напал на нас, чтобы снять осаду, но мы рассеяли его войска на все четыре стороны и надеемся, что посредством переговоров добьемся, чтобы город остался за нами. Нам сказали, что оттуда до Иерусалима добираться всего пять недель, и по пути встретится лишь один город Антиохия, который может нас остановить. Ты должна знать, что я помирился с Ральфом де Галом. Он тоже среди нас и говорил, что чувствует свою вину за смерть твоего отца. Я все расскажу тебе, когда вернусь, но я решил, что ты должна об этом узнать, чтобы подумать. Граф Ральф всегда был обаятельным и говорливым, но я действительно верю, что гибель твоего отца тяжким бременем лежит на его совести. Матильда подняла голову от письма и прижалась затылком к жесткой коре яблони. Она почувствовала раздражение. Пусть Симон мирится с де Галом, но только не от ее имени. Она человек добрый и любящий, но де Гала не могла простить. Ее даже рассердило, что Симон упомянул о нем в единственном письме, которое она получила за многие месяцы, и вряд ли получит новое в будущем. Он вскользь упоминал о сражениях, но она знала, что это зачастую скрывает истинное положение вещей. Я верю, что ты в добром здравии, что наши дети здоровы и счастливы. Я постоянно думаю о вас и сожалею, что не могу вас обнять. Если Господъ будет милостив, это радостное время скоро наступит. А пока да пребудет с вами Господъ. Он сам подписался внизу твердой рукой. В последних строках он писал о нежных чувствах, но был сдержан и немногословен. Или она слишком многого требует? Письмо проделало длинный путь, и вполне возможно, что личные подробности могли попасться на глаза посторонним людям.Она вздохнула, свернула пергамент и долго сидела, держа его на коленях. Стало уже совсем темно, но она все сидела, представляя себе, что сейчас делает Симон, как он себя чувствует и действительно ли он думает о ней так, как она думает о нем. Глава 33 Дорилаеум, плато Анатолия, июнь 1097 года В ту ночь небо было темно-синим, усыпанным звездами. Армия крестоносцев, вернее половина ее остановилась на ночь в небольшом поселке Дорилаеум на полпути через Антиохию к Иерусалиму.Симон разбил свои палатки у небольшого ручья. Днем было жарко, как в печи, но сумерки принесли прохладу, и он еще раз порадовался теплому плащу. Вокруг горели сотни костров – островки оранжевого жара и света в полной темноте. Голоса мужчин, звуки флейты и волынки, высокий женский смех смешивались в ночном воздухе с дымом и запахом готовящейся еды.Они вышли из Никаи четыре дня назад, оставив раненых, которые под наблюдением византийской армии восстанавливали укрепления, разрушенные при осаде. Потирая левую ногу, Симон подумал, что ему тоже следовало остаться с ними. Нога в месте старого перелома покраснела и опухла. Она беспокоила его уже неделю, и с каждым днем ему становилось все хуже. Лекарь велел ему промывать больное место раствором крепкого горячего уксуса дважды в день.– Нога болит?Он обернулся и увидел Сабину, вышедшую из своей маленькой палатки. Она с беспокойством смотрела на него.– Немного, – равнодушно ответил он. – Она и раньше воспалялась, но всегда все проходило.– Но тогда ты мог отдохнуть и позаботиться о ней, – заметила она.– Я этим займусь, когда доберемся до Антиохии.– Если ты дойдешь туда живым, – мрачно добавила она. – Эта кампания съедает людей целиком. – Она подбросила два куска угля в костер и задержала взгляд на вспыхнувшем пламени.– Верно, но никто и не ожидал, что путь в Иерусалим будет легким, – возразил Симон, искоса наблюдая за ней. Впервые за несколько недель после гибели мужа она двигалась живее, чем детская кукла из соломы – безразличная, ничем не интересующаяся. Она постепенно, медленно и мучительно приходила в себя. Редко выдавался день, когда она не оплакивала своего мужа. Обычно это случалось, когда она молилась. Но ей удалось обрести хоть некоторое душевное равновесие. Иногда она даже улыбалась.В благодарность Симону за заботу она взялась стирать и готовить для него и его людей. У нее была своя маленькая палатка, и обычно она старалась держаться в стороне, но иногда подсаживалась к остальным с шитьем в руках или, как сейчас, чтобы погреться.– Все так, но путь слишком тяжел, чтобы проделать его ради того, чтобы самому себе казаться праведником, – мягко сказала она. – Ты должен повернуть назад, пока не поздно.Он невесело засмеялся.– Уж не настолько плоха моя нога, – возразил он. – К тому же я делаю это не только для того, чтобы чувствовать себя праведником.– Тогда для чего? – При свете костра ее глаза казались темными, а кожа золотистой.Он поколебался.– Не уверен, что ты поймешь, – вздохнул он. – Вот моя жена не поняла.Она едва заметно улыбнулась.– Я же не твоя жена.Это были слова той, старой Сабины, и Симон почувствовал нечто большее, кроме сочувствия и жалости, которые до сих пор к ней испытывал.– Но ты женщина.– Да. И способна понять тебя лучше, чем твоя жена. – Она снова улыбнулась.– Наверное.– Так расскажи – тогда мы будем знать точно.Это был вызов, и Симон понял, что, если он ответит на него, отношения между ними изменятся, станут более близкими. Ему надо было отвлечься. Он не хотел, чтобы она снова ушла в себя. Он взял палку и нарисовал извилистую линию на земле.– Я сломал ногу, когда был молодым слугой при дворе короля Вильгельма, – начал он. – Долгие недели я лежал и ждал, когда срастутся кости. Перелом был тяжелым, и, хотя нога зажила, повреждение оказалось непоправимым. Я хромал и испытывал постоянную боль. Ты сама должна многое помнить.Сабина кивнула.– Но ты хорошо это скрывал, – напомнила она. – Когда мы были моложе, я никогда не обращала на это внимания. Для меня ты был Симоном, у тебя был сокол, которого надо было обучать, и ты вел себя… – Она быстро опустила глаза.– Насколько я помню, ты тоже вела себя соответствующе, – мягко добавил Симон.– Это было очень давно. – Она принялась выдергивать нитки из коврика, на котором сидела, как будто это было самое важное в ее жизни дело.– Не так уж давно, – возразил он. – Женевьева все еще живет у меня в Хантингдоне и летает много лучше молодых соколов.– Она была хорошей птицей, ты отлично научил ее всему, – сказала Сабина. – Даже если тебя иногда отвлекали. – Она взглянула на него и снова опустила глаза.От одного из костров до них донесся гортанный смех женщины. Симон потер ногу и постарался не обращать внимания на вспыхнувшую внутри искорку возбуждения.– Ты рассказывал, почему оказался здесь, – напомнила Сабина.– Из-за тех недель, которые я провел в четырех стенах. Меня навещали. Чтобы быстрее шло время, я стал учиться грамоте, чем-то еще занимал себя, но все и всё должно было идти ко мне. Я был пленником и уже в юном возрасте понял, что многое тогда я принимал как само собой разумеющееся.Она задумчиво кивнула.– И теперь ты хватаешься за любую возможность обрести новый опыт, стараешься ничего не упустить.– Более или менее, – признался он. – Я не могу позволить себе запереться в четырех стенах, а так происходит, когда я останавливаюсь. Матильда, моя жена… Я очень ее люблю, но ее устраивают эти четыре стены, которых я так боюсь. Для нее они означают надежность, не тюрьму.– Мне кажется, то же самое можно сказать о многих мужчинах и женщинах, – пояснила Сабина. – Женщины вьют гнезда, чтобы воспитывать детей, а мужчины уходят в мир.Сначала он рассмеялся, но, подумав, понял, что она права.– Но вот ты не осталась, когда твой муж нашил крест?– Нет, – ответила она. – Я пошла за ним, потому что не хотела выпускать его из виду. Да и не было у меня уже гнезда, которое нужно охранять, и детей, которых надо кормить, – Она резко встала и ушла в свою палатку. Он слышал, как она задернула полог, и понял, что ей нужно погоревать и выплакаться. В каком-то безумном порыве он хотел было пойти за ней, но здравый смысл приковал его к месту, и это мгновение прошло.Симон вздохнул и подбросил еще угля в огонь. В последнее время тоненький внутренний голосок говорил ему, что он слишком удалился от дома и что Матильда была права, когда говорила, что трава с другой стороны холма ничуть не лучше, хоть и выглядит иначе. Письмо, которое он ей послал, не попадет к ней до осени, а он к этому времени уже будет в Иерусалиме… или погибнет. И все потому, что ему необходимо было знать, что лежит за горизонтом.В сторонке четверо из его людей играли в кости. Он хотел сказать им о бесполезности этого занятия, но передумал. Тогда они станут от него прятаться. Даже набожным людям надо иногда отвлечься.Он допил вино и встал. Сильная боль пронзила ногу, заставив его охнуть и выругаться.– Милорд? – Один из игроков поднял голову и с беспокойством взглянул на него.– Ерунда, – отрывисто сказал Симон, – продолжайте вашу игру. – Хромая, он прошел к своей палатке и отмахнулся от Тюрстана, когда тот хотел ему помочь. – Ты мне сегодня не понадобишься, делай что хочешь, – отпустил он слугу.– Сир… – Тюрстан отсалютовал ему и присоединился к игрокам.Симон осторожно опустился на свое походное ложе и закрыл глаза. Тюфяк был набит овечьей шерстью, и внезапно ему представилось, что он стоит среди стада овец на зеленом лугу, вдыхая знакомый запах и слушая их блеяние. Ноги у него здоровые, он широко шагает, разгоняя стадо и направляясь к ближайшему лесу. Он видит человека, который поджидает его на опушке леса. Это высокий мужчина с рыжими волосами в плаще на белой меховой подкладке. В руке у него огромный боевой топор, причем он держит его наготове, но ударить не собирается. Его шею пересекает тонкая полоска, похожая на красную нить.Симон не отводил от него глаз. Он не испугался. Он понимал, что спит, и, если захочет, может проснуться. Но ему хотелось узнать, куда его приведет сон.Как будто прочитав его мысли, Уолтеф улыбнулся.– Еще один шаг, – произнес он. – Разве не к этому ты всегда стремился, Симон? Еще один шаг, чтобы доказать, что ты можешь все, на что способен человек с двумя здоровыми ногами?Симон посмотрел вниз.– У меня две здоровых ноги, – объявил он.– А у меня голова на плечах, – ответил Уолтеф и, повернувшись, удалился в глубь леса. Симон поколебался и пошел за ним. Он был уверен, что должен это сделать. Иначе зачем тогда Уолтеф его ждал?Деревья сомкнулись вокруг них, и Симону пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть тропинку.– Куда мы идем? – спросил он.– Терпение, – сдерживал его спутник. – Мне надо тебе кое-что показать. – Он вел его дальше. Сильно пахло мхом и сыростью. Где-то выли волки, и волосы встали дыбом на затылке Симона, когда он понял, что звук приближается.Уолтеф непреклонно шел вперед, и Симон старался не упустить из виду белый мех его плаща, потому что больше ничего не видел. Он мог поклясться, что слышит позади мягкую поступь звериных лап и шорох листьев. Уолтеф остановился, и Симон налетел на него – он был крепким, живым, а не призраком, как думал Симон.Волки были совсем близко, их вой наполнял лес, отражаясь от деревьев и проникая ему в голову. Смрадное дыхание жаром опаляло его шею. Он схватился за пояс – но кинжала не было. Он взглянул на Уолтефа и на огромный датский топор в его руке.– Я не могу тебе помочь, – произнес Уолтеф. – Ты предпочел последовать за мной в неизвестность. Теперь ты лицом к лицу с ней.У него на глазах его спутник растаял в воздухе. Что-то ударилось об его ногу, и, опустив глаза, он разглядел череп, ухмыляющийся во весь рот, – отсутствие губ только усиливало насмешку. Дальше он увидел другие черепа, ряд за рядом, которые заполняли пространство между деревьями.– Боже, помоги, – еле выговорил он. Горло пересохло. Тут волки напали. Их вой наполнял его собственный череп, и, хотя он не мог их видеть, он чувствовал их острые зубы и когти, рвущие его плоть.– Милорд, проснитесь! Турки!– Что? – Симон с трудом поднялся. Боль разрывала ногу, и на мгновение он был не в состоянии двигаться. При слабом свете лампы он разглядел, что на Тюрстане уже надеты кольчуга и латы.– Арслан здесь со всей своей армией! – Голос молодого человека срывался от возбуждения и страха. – Они окружили лагерь!Сердце Симона бешено колотилось после кошмарного сна. Прилившая к голове кровь барабанной дробью стучала в висках в такт пульсирующей боли в ноге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41