Мне кажется, что он очень способный военачальник и хитрый политик.– Значит, опасности больше нет, и Монтгомери и епископа Одо приструнили. – Она подвинулась к нему поближе.– Одо еще может попробовать что-то придумать, но сам он стар и уже не способен принимать участие в битве. Когда он выехал из Рочестера сдаваться, он нес свои годы, как тяжелый мешок на плечах. Не думаю, что он вернется в Англию, разве что Робер победит, но я в этом очень сомневаюсь. Монтгомери едва избежали расплаты, но в Англии они теперь будут под присмотром таких людей, как Хью Лупус… и я. – Он улыбнулся, хотя ему явно было не смешно. – Вот такие дела.– Но ты задержишься дома? – спросила Матильда и закусила губу, услышав умоляющие нотки в своем голосе.После откровений в Элстоу она чувствовала себя очень уязвимой.Он запустил пальцы в ее сверкающие волосы.– Разве что ненадолго, – ответил он. – Мне надо еще достроить замок и посмотреть, как родится мой сын.Матильда благодарно прижалась к нему, но вдруг подняла голову.– А что, если у меня будет дочь? – спросила она. – Моя мать родила двух девочек, ее мать тоже. Мой дядя Стефан родился, когда бабушке было уже за сорок.Симон приподнялся, чтобы взглянуть на нее.– Значит, родишь девочку. Я все равно буду ее любить, ведь она станет нашим первенцем. И совсем необязательно повторять путь своих родителей.– Я никогда не пойду их путем, – горячо пообещала Матильда. – Никогда. – Она сжала кулаки и постаралась забыть дневные откровения.Симон ласково погладил ее по спине.– Неплохо быть гордым, – заметил он, – но гордость в избытке может иметь горький привкус. Не верю, что твоя бабка рада своему триумфу или хотя бы удовлетворена. Сама видишь, что происходит с твоей матерью. Она ограждала себя от неприятностей, забравшись в свою раковину, и теперь сама попала в ловушку.Ей не пришлось подробно рассказывать ему о том, какую роль сыграла бабушка в падении ее отца. Он был слугой при дворе в то время и давно все знал. Когда она спросила, почему он ей не рассказал, он пожал плечами.– Я научился ценить умение молчать, – пояснил он, и больше ей ничего не удалось из него вытянуть.Как обычно, у нее осталось ощущение, что она его совсем не знает, в то время как он видит ее насквозь. Может, так хорошо понимает насчет материнской раковины, потому что живет внутри собственной, подумала она, и искусство молчания было частью этого убежища. Если бы только она могла пробиться через все эти защитные преграды и узнать его так, как он знал ее. И доказать, что мать не права.Луна исчезла, на небе остались только звезды. Матильда смотрела в ночь и в первый раз почувствовала, как под сердцем зашевелился ребенок. Глава 28 Нортгемптон, весна 1090 года В честь свадьбы Джудит и Ранульфа де Тосни Симон выставил напоказ все богатства Нортгемптона. Стол, стоящий на возвышении, покрывала выбеленная льняная скатерть с золотым шитьем, а кувшины и кубки были на нем из серебра и горного хрусталя.– Как бы мне хотелось, чтобы наша свадьба была бы такой же роскошной, – произнес Симон, кладя ладонь на руку Матильды.Она с удивлением взглянула на него. У нее что, такой вид, будто она о чем-то сожалеет? Она так не думала.– Наверное, – заметила она, – но я не слишком люблю всю эту мишуру. Когда Джуд была маленькой, она постоянно лазала по материнским сундукам, надевала ее вуали, примеряла разные наряды. Мне всегда приходилось караулить и следить, чтобы ее не поймали.Симон рассмеялся.– Но ты тоже не совсем равнодушна к красивым вещам? Этот голубой цвет, кстати, очень тебе к лицу. – Он с удовольствием оглядел ее фигуру, оставшуюся стройной и после рождения ребенка.Матильда покраснела.– Немного, – призналась она. – Но это меня не заботит.Он улыбнулся.– Большинство из знакомых мне женщин пожертвовали бы многим, чтобы сегодня оказаться в центре внимания.– Верю. И со сколькими женщинами ты был знаком?– Достаточно многими, чтобы понять, как мне повезло, – признался он и поцеловал ей руку.– Галантен как настоящий придворный, – улыбнулась она, но с некоторым раздражением в голосе.Их шутливое подтрунивание друг над другом было нарушено появлением Элисанд, которой с трудом удалось пробраться через толпу слуг с кувшинами и дымящимися блюдами.– Миледи, ваш сын проснулся и надрывается от плача.– Никогда еще не видел такого прожорливого младенца, – заметил Симон.Матильда улыбнулась и встала. При Руфусе порядки стали не такими строгими, и короткая стрижка, обязательная при Вильгельме, уступила место более длинным волосам. Темные волосы Симона закрывали ему шею. Матильде так больше нравилось, потому что в глубине ее памяти сохранились воспоминания о роскошной шевелюре отца, о том, как играл ветер его волосами, когда он копался с ней в саду.– Он весь в тебя, – поддразнила она его. Симон показал на еду перед собой.– Не знаю, почему ты так говоришь, миледи, – заявил он с усмешкой. – Я же почти не ем.– Я не о еде говорю, – возразила Матильда. Она отправилась кормить сына. В полтора года его пора было уже отнимать от груди, но иногда, когда он просыпался, ничто не могло его утихомирить – только грудь матери.Родила она легко, благодаря своим широким бедрам Сильный и здоровый ребенок унаследовал комплекцию Симона. Он был спокойным и не капризным, рыжеволосым и с глазами цвета морской волны. Естественно, его назвали в честь дедушки.– Жаль, что твоя бабушка не может видеть, какой чудесный у тебя сын, – заметила стоящая в дверях Джудит.Матильда вздрогнула и подняла голову. Она так увлеклась кормлением, что не заметила появления матери.– Мне еще больше жаль, что мой отец никогда не увидит своего первого внука, – ответила она, невольно сжав губы.Рождение сына раз и навсегда изменило отношения между ними, потому что, родив мальчика, Матильда сделала то, чего не смогла сделать Джудит. Вообще после того ужасного дня в Элстоу Джудит изменила свое отношение к дочери. Стала более сговорчивой, соглашалась выслушать, меньше придиралась. Но одно упоминание об Аделаиде мгновенно накаляло обстановку. Она умерла от гриппа вскоре после рождения маленького Уолтефа. Матильда на похоронах не присутствовала, она оправлялась после родов и была рада этому, хотя и испытывала муки совести. Она должна была простить, и ее беспокоило, что она не смогла этого сделать.– Это так, – вздохнула Джудит. – Он обожал младенцев куда больше, чем я. Наверное, это меня в нем и привлекало – умение радоваться жизни и наивность.Матильда сидела неподвижно, глядя на сосущего грудь сына. Впервые мать заговорила о своем браке без пренебрежения.– Он не боялся смеяться или плакать, – продолжила Джудит, – а я выросла в доме, где то и другое считалось неприличным. – Она печально улыбнулась. – Я думала, что твой отец научит меня радоваться и плакать, но у нас ничего не вышло. – Она запнулась, и, подняв глаза, Матильда увидела на лице матери слезы.Джудит быстро моргнула, явно сердясь на себя.– Я пришла сказать, что пора начать церемонию укладывания новобрачных в постель – пока мужчины еще стоят на ногах. – Она резко взмахнула рукой. – Я не хотела говорить о твоем отце. Наверное, выпила лишнего.Ребенок отрыгнул, в углу рта появились молочные пузырьки.– Полон до краев, – сказала Матильда, с сожалением наблюдая, как мать снова прячется за знакомую стену ледяного достоинства. – Я рада, что ты рассказала, – тихо сказала она. – У меня так мало осталось в памяти об отце.– Самое лучшее, – пробормотала Джудит. – Не знаю, жалеть тебя или завидовать тебе.Матильда отдала ребенка няне и заколола платье.– Мне не нужно от тебя ни жалости, ни зависти. Они ничего не изменят, верно? – Она встала и отряхнула платье, как бы заканчивая разговор. – Пойдем, иначе они начнут церемонию без нас.Они вместе вышли в зал, где гости уже разделились, – женщины окружили невесту, мужчины – смеющегося жениха.Матильда на мгновение задержалась рядом с Симоном и с беспокойством взглянула на де Тосни.– Надеюсь, он не слишком напился и не сделает Джуди больно, – пробормотала она.Симон обнял ее за талию.– Не беспокойся, – сказал он ей на ухо. – Это просто хорошее настроение. После первых двух чаш я распорядился разводить вино водой. И мне дешевле выйдет, – пошутил он. – Да и я сегодня не хотел бы перебрать. – Он провел рукой по ее ягодицам, доказывая, что не так уж он трезв, как хочет казаться.Матильда засмеялась и оттолкнула его.– Посмотрим, – сказала она и присоединилась к женщинам.Джуд привели в главную спальню, которая обычно отводилась Симону и Матильде. Женщины торжественно раздели Джуд и расчесали ей волосы. Видя, как она дрожит, Матильда, пока они ждали мужчин, завернула ее в накидку на бобровом меху.– Все будет хорошо, – прошептала она и поцеловала сестру в висок.– Я знаю, – кивнула Джуд, нервно улыбаясь. – Сибилла мне все рассказала… как когда-то тебе. Если бы на ее месте была мама, я была бы невиннее новорожденного ягненка. А если бы я поверила всему, что говорил Ранульф до свадьбы, то уже не была бы девственницей.После этих слов напряжение спало, и они обе принялись хихикать. Поднятые в возмущении брови матери только раззадорили их.За дверью послышались тяжелые шаги, затем удары кулаков по дереву. Громкие голоса потребовали, чтобы их впустили, перемежая эти требования сальными шутками. Джудит нахмурилась еще больше, отодвинула в сторону служанку и сама отомкнула щеколду, широко распахнув дверь.– А я думал, что драконы горячие, а не холодные, – невнятно произнес брат Ранульфа Роже, слегка покачиваясь.Ранульф поклонился Джудит и сумел удержаться на ногах, что говорило о том, что он не так уж пьян.– Мадам, – обратился он к ней, – я пришел потребовать свою невесту.Матильда заметила, что, кроме плаща Симона на медвежьем меху и сапог, на нем ничего не было.– Обращайся с ней хорошо, – предупредила Джудит. Ее голос прозвучал на фоне этого шумного веселья, как удар кнута. – Иначе будешь иметь дело со мной. – Она жестом предложила другим мужчинам зайти и прикрыла нос рукавом от запаха перегара.– Я буду ласков с ней всю жизнь, – пообещал де Тосни, не сводя глаз со своей молодой жены. – Почему бы и нет, ведь она красива, у нее есть земли и она зажигает мое сердце?– Ты удивишься, если узнаешь, сколько мужчин охладевает, как только забудут вкус сорванного фрукта, – ответила Джудит.– Но не я, – заверил ее Ранульф.Джудит сурово взглянула на него и уступила место священнику, который должен был благословить пару и брачную постель.Выполнив ритуал, Ранульф поднял невесту на руки и положил на постель под громкие поощрительные возгласы.– Сегодня я обойдусь без посторонней помощи, – заверил он и бросил плащ Симону.– Ну, крикни, если что, – усмехнулся Симон.Еще немного посвистев и отпустив пару двусмысленных замечаний, гости потянулись прочь из спальни, давая последние советы.Вино продолжало литься рекой, с кухни едва успевали подавать на стол всяческие яства. Симон и Матильда смешались с толпой гостей, которые и не собирались уходить. Матильда потанцевала с графом Хью Честерским, отбиваясь от его назойливых ухаживаний, и наконец укрылась от него в объятиях своего дяди Стефана. Он был всего на два года старше ее. Пышной гривой светлых волос, ледяными голубыми глазами и ямочкой на подбородке он напоминал своего отца. Люди говорили, что он единственный в роду Вильгельма Нормандского, кому подошла бы корона.– Не смей называть меня дядей, – попросил он, когда они начали старательно выводить фигуры танца. – А то я чувствую себя седобородым стариком. Лучше кузен.– Хорошо, что ты приехал, – улыбнулась Матильда. Ей нравился Стефан. А мать избегала его весь вечер.Он поклонился.– Мило, что вы меня пригласили, – галантно отозвался он. – Было время, когда мои родители мечтали получить твои земли в качестве моего наследства. Так что я бы понял, если бы ты старалась держаться от меня подальше.– Мы всегда будем тебе рады, – заметила Матильда. – Мой муж достаточно уверен в себе, чтобы не бояться угроз. Кроме того, – добавила она, быстро оглянувшись, чтобы удостовериться, что мать не может слышать, – мы же не наши родители.– И слава Богу! – обрадовался Стефан и быстро добавил: – Я не стану ничего говорить против своей матери, да упокоит Господь ее душу, и против отца, раз его здесь нет и он не может возразить… но я не настолько властолюбив и тщеславен, как они.– Ну, я думаю, честолюбивые мечты есть у всех, – возразила Матильда. – Только разные. Возможно, если бы тебе не подавали бы все на золотом подносе, ты был бы голоднее.Он нахмурился, хотел не согласиться, потом задумался.– Наверное, ты права. Моя мать всегда старалась забыть, что ее мать была прачкой, а отца лишили его земель в Шампани. Со мной все иначе. Я имею все, что пожелаю. Если я чего-то хотел, так это угодить им. – Он прищурился, став еще симпатичнее. – Как насчет твоих желаний, кузина?Матильда улыбнулась.– Тут все просто. Не заснуть, пока все сегодня благополучно не закончится. – Она уже научилась у Симона, подумала она, обходить неудобные вопросы и скрывать то, о чем не хочется говорить.Танец кончился, и они разошлись. Хью Честерский уселся в углу, усадив на каждое колено по девушке и широко расставив ноги. Матильда не пошла в ту часть зала. Симон увлекся разговором с аббатом Ингалфом из Кроуленда, а ее мать беседовала с родственниками де Тосни. Матильда медленно двигалась среди гостей. Слово тут, улыбка там… Чего она хочет? Жить, не оглядываясь через плечо на прошлое. Быть окруженной любовью – теплой, как зимняя мантия. Вот это уже другой вопрос.Она не знала, что Симон с аббатом беседуют на ту же тему.– Я повидал разные и странные времена, – говорил аббат, двигая ногой, чтобы облегчить боль в суставе. – Я был письмоводителем при дворе короля Эдуарда и именно там я научился многому, что пригодилось мне сейчас. И узнал нормандцев. – Он холодно взглянул на Симона. – Мне это помогло, я понял, что в глазах Господа мы все одинаковые.– Верно, – вежливо согласился Симон. Он устал от аббата, да и время уже было позднее. Он сжал зубы, чтобы подавить зевоту.– Когда король Эдуард умер, я оставил королевскую службу, – продолжил Ингалф, приложившись к кубку и явно настраиваясь на долгий разговор. – Гарольд Годвинссон отдавал предпочтение своим людям, а я был молод, и мне не сиделось на месте. Я много ездил с королем Эдуардом и узнал в юности об Англии больше, чем некоторым удается узнать за целую жизнь, но это только усилило мою страсть к путешествиям. На службе при дворе для Господа оставалось мало времени, так что я собрал свой мешок, взял посох и стал паломником.Симон забыл про скуку и повернулся к аббату с живым интересом.– И куда вы направились?– В святой город Иерусалим, – с ноткой гордости в голосе произнес монах. – И таких людей тоже немного. Некоторые собираются, но потом оказывается, что уже поздно, уже нет сил, чтобы выдержать путешествие. Разумеется, сейчас бы и я не смог. Сомневаюсь, что со своей хромой ногой я бы добрел до пролива. – Ингалф наклонился и потер больную ногу. Симон не сводил с него глаз.– Какой он – Иерусалим? – жадно спросил он и налил себе еще вина, чтобы взбодриться.Ингалф улыбнулся.– Золотом не вымощен, как скажут вам некоторые, но он золотой по-своему – весь солнечный. Ходить по пыли, по которой когда-то ходил Христос, – самое сильное воспоминание для каждого человека. Я видел место, где был похоронен Господь.Ингалф рассказывал о великих византийских городах с фонтанами; о землях, пахнущих экзотическими пряностями, и жаре и пыли, каких Симон никогда не знал. Симон завороженно слушал.– Разумеется, все это надо увидеть собственными глазами, – заключил уже охрипший Ингалф. Еще две чаши вина – и он начал говорить невнятно. – Пока вы для этого еще достаточно молоды. Путь трудный, полный опасностей.– Я хотел бы, – признался Симон. – Еще ребенком я мечтал ступить на другую землю.Аббат скептически улыбнулся.– Может быть, вы поедете, а может быть, и нет. Я знавал многих людей, даже женщин, кто с горящими глазами клялся, что увидит Иерусалим. Но мечтать легче, чем делать. Мне было проще. У меня не было хозяина, и я не мог вернуться на королевскую службу. У других более прочные цепи. – Он поднял взор и оглядел зал. – Вам, милорд, придется со многими распрощаться.Симон кивнул, глаза его потускнели, но искорка в них еще осталась.– Это так, и я понимаю, что пока не время, но семя уже дает плоды. Я обязательно там побываю.Аббат кивнул. Он поднял чашу, увидел, что она почти пуста, и поставил ее, не наполнив.– Вино говорит так же много, как и человек, – заметил он. – Не всегда стоит обращать внимание на старого дурака, распустившего язык.– Не всегда, – согласился Симон, – но разве зря говорят in vino Veritas?– А, вы знаете римские пословицы? – улыбнулся Ингалф. – Истина в вине. Может быть, в итоге вы и преуспеете. – Он с трудом поднялся на ноги, морщась от боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41