– Предательство? Разве мы предаем его? – Реми задохнулся от ее слов.
– Нам придется притворяться, что я по-прежнему хочу стать его любовницей.
– Нет! Безусловно, категорически нет!
– Но это же ненадолго. Как только мы благополучно вывезем его из Франции и переправимся через границу, мы сразу же сообщим ему…
– Черт побери, Габриэль. Вы меня слышите? – Реми охватил ее за локоть и резко развернул лицом к себе. – Я сказал «нет». Я сыт по горло всем этим вероломством, притворством, обманом. Я не желаю, чтобы вы снова вертелись подле Наварры.
– Почему? Чего тут бояться? Что все кончится его кроватью?
– Если честно, да.
– Мне удавалось избегать его постели достаточно долгое время. Неужели у тебя вообще нет никакой веры и мою любовь к тебе? Ты не доверяешь мне?
– Наварра, вот кому я совсем не доверяю. – Реми переступил с ноги на ногу и хриплым голосом добавил: – И самому себе. Своей собственной способности владеть вашим сердцем.
– Николя, – смягчилась Габриэль, – так уж случилось, но мое сердце принадлежит тебе и всегда будет твоим. Мне не меньше тебя неприятен этот обман, а может, даже больше. Но Екатерина уже предприняла по пытку уничтожить тебя. Она, несомненно, подозревает о твоих планах освободить короля из ее когтей. Появление этих охотников на ведьм, наверное, отвлечет ее на некоторое время. Думаю, их появление явилось для нее не меньшей неожиданностью, чем для нас. Но у тебя совсем мало времени. Ты не можешь позволить себе ссориться с Наваррой из-за меня. Если ты искренне хочешь спасти своего короля, это единственный выход.
– Отлично, – уступил он, горько вздохнув. – Но ты должна пообещать мне, что, как только мы вывезем Наварру из Парижа, это будет означать конец всякому обману и каверзам. Все в жизни будет откровенно и честно, особенно между нами.
– Если ты пообещаешь мне кое-что взамен. Поклянись никогда больше не пугать меня, как ты напугал меня сегодня. Я умирала тысячу раз, пока наблюдала, как ты рискуешь жизнью на турнирной арене.
– Я солдат, Габриэль. И едва ли в силах обещать тебе никогда не драться снова. Особенно теперь, когда мне предстоит спасти своего короля, да еще с появлением этой новой угрозы в виде охотников на ведьм.
– По крайней мере, поклянись, что не будешь рисковать жизнью по такой глупой причине, по какой ты дрался с этим Дантоном.
– Я не считаю сегодняшний поединок глупым, – напрягся Реми. – И, если честно, мне все еще жаль, что я не покончил с этой мерзкой тварью.
– Ну, разве ты не понял, Николя? – Она с нежностью дотронулась до его щеки и заставила посмотреть на себя. – Ведь ты же покончил с ним. Даже смерть Этьена Дантона не освободила бы меня от его власти. И только наша ночь, твоя чуткость и нежность в постели, твоя любовь ко мне – вот что победило его.
Если так, Реми был несказанно рад, но это только слегка притупило его ненависть к Дантону.
– Да, тут я, видно, дал промах. Иными словами, ты хочешь сказать, что в полдень на арене я избрал не тот меч для этого типа.
– Николя Реми!
Ее гневная реакция поневоле заставила его расхохотаться. Когда она шутливо толкнула его в плечо, он принял вызов и начал щекотать Габриэль. Она ответила тем же. Дантон был полностью забыт, когда Реми рухнул на кровать, потянув за собой Габриэль. Они барахтались в простынях, устроив настоящее игривое побоище, пока оба не стали задыхаться от смеха. Реми приподнялся на локтях над Габриэль, чтобы не задавить ее своим весом. Уже очень давно, он и сам не вспомнил бы, как давно, у него не было так легко на душе. Ее золотые волосы рассыпались по простыне. Лицо Габриэль все еще смеялось, но во взгляде появилась глубокая нежность.
– Как же славно слышать твой смех, Николя. Ты взвалил на свои плечи столько горестей этого мира. Когда ты смеешься, то кажешься на много лет моложе.
– Выходит, в остальном я седобородый дедок?
– Не знаю, как там у вас с бородой, сударь, но на голове я действительно разглядела несколько серебряных нитей, – лукаво подзадорила Габриэль.
– Если у меня и есть седые волосы, то только твоими стараниями, милая моя сударыня, – усмехнулся Реми. – Послушать тебя, так только я безрассуден и пренебрегаю риском. Но проживи я хоть до ста лет, и тогда не забуду день, когда ты утащила мою шпагу, чтобы биться с охотниками на ведьм. Вот станешь моей женой, предупреждаю, не допущу…
– Боже мой! – воскликнула Габриэль, прерывая его. – Чуть не забыла.
Толкнув его в грудь, она выскользнула из-под него и, раскидывая простыни и одеяла, стала выбираться из кровати. Реми обнял ее за талию, чтобы удержать.
– Что бы ты там ни забыла, разве это не может подождать до утра?
– Нет, у меня есть кое-что для тебя.
Реми начал убеждать ее, что ему ничего не надо, кроме одного, но, поскольку Габриэль продолжала вырываться, он неохотно отпустил ее. Девушка откинула назад свои пышные волосы и соскочила с кровати. Она наклонилась и открыла тяжелую крышку сундука в ногах кровати. Роясь в его содержимом, нетерпеливо выбрасывала оттуда белье, юбки и другие предметы одежды.
– Что ты там ищешь?
– Погоди.
Она отодвинулась от сундука, держа в руках длинный предмет, обернутый в бархат. Обойдя угол кровати, раз вернула ткань и вытащила шпагу. У Реми перехватило дыхание, но он смотрел не на шпагу, а на Габриэль. Свеча высвечивала золото ее волос, бросала теплый отблеск на ее кожу цвета сливок, придавая глазам яркость драгоценных камней. Она держала шпагу за эфес, острием вниз, и напоминала девушку из легенды, волшебницу, которая поднялась из таинственных глубин озера, чтобы одарить короля Артура его мечом. Только в руках у нее был не Эскалибур, легендарный меч короля Артура, а шпага Реми с простой и ничем не украшенной рукояткой и таким же простым стальным клинком. Это была старая шпага Николя, которую он считал пропавшей в ночь накануне Дня святого Варфоломея, и с тех самых пор ставшая целью отчаянных поисков в его кошмарах. Габриэль положила шпагу лезвием на руку и протянула ему шпагу рукояткой вперед. Он заколебался, опасаясь, что вместе с возвращенной шпагой оживут слишком мрачные воспоминания той ночи, когда он в последний раз владел ею, ночи резни. Но стоило ему сжать в ладони потертый эфес, до боли знакомый ему каждой зарубкой на щитке, защищающем пальцы, как на него нахлынули совершенно иные воспоминания.
Ему тогда было лет десять, не больше. Хотя Реми и был высок для своего возраста, отец казался ему великаном. В его воспоминаниях не слишком четко всплывали черты лица Жана Реми, только его борода с седыми прядями. Но он прекрасно помнил руки отца, большие, мозолистые, жесткие, с шишковатыми суставами пальцев из-за того, что они не раз бывали выбиты и сломаны.
«Думаешь, ты уже достаточно силен, чтобы обращаться с таким оружием, сынок?
– О да, отец, – ответил Реми, хотя почувствовал, как напряглись все его плечевые мускулы, когда он приподнял клинок.
– Береги свою шпагу. Обращайся с ней с уважением, чтобы хорошо пользоваться ею, и она сослужит тебе верную службу. И милостью Божьей, пусть она всегда держит твоих врагов на безопасном расстоянии.
Жан Реми расплылся в одной из своих редких улыбок и потрепал сына по голове.
Его отец был грубоватым и немногословным человеком, не привыкшим раздавать слова похвалы и любви. Но в тот день, когда отец дал ему эту шпагу, Николя почувствовал всю полноту любви Жана Реми и гордости за своего единственного сына».
– Моя старая шпага. Ты хранила ее все это время? – поразился Реми.
– А что, ты думал, я сделаю с твоей шпагой? – возмутилась Габриэль, устраиваясь подле него на кровати. – Брошу в Сену?
– Если вспомнить, как я обращался с тобой по возвращении в Париж, все те резкие и беспощадные слова, которые я говорил тебе, я едва ли решился бы винить тебя за это.
– Я сама наговорила столько всего, о чем сейчас жалею, и еще больше натворила. – Она накрыла ладонью его руку на рукоятке. – У меня ничего не осталось после тебя, кроме этой шпаги, Николя. Ты, конечно, посмеешься надо мной, но мне казалось, что твоя сила и твое мужество каким-то волшебным образом вселились в твою шпагу. Если мне становилось одиноко или я чего-то боялась, я надевала твою шпагу, и у меня появлялось чувство защищенности. Твоя шпага придавала мне силы и уверенность.
Реми никоим образом не был склонен смеяться. Положив шпагу на пол возле кровати, он схватил Габриэль в охапку.
– Ах, если бы только я обладал волшебной силой и сумел оградить тебя от бед, – прохрипел он. – Но ночь накануне Дня святого Варфоломея научила меня тщетности всяческих обещаний навсегда защитить кого-то.
– Никто не может давать таких клятв. Будет более чем достаточно, если ты пообещаешь любить меня.
– В этом я клянусь. Люблю и буду любить до самой смерти.
Реми поцелуем запечатал клятву. Губы Габриэль раскрылись ему навстречу, нежность разбудила более настоятельное желание. Реми расстегнул пуговицы на ее халате и зарылся руками под распахнутую ткань. Он целовал ее с жадностью, он смаковал звуки ее вздохов, ее тихих стонов наслаждения…
Свеча у изголовья кровати догорела, оставив их в полной темноте. Только окна озарялись вспышками света, когда очередной всполох далекого фейерверка освещал ночное небо.
Последний заряд фейерверка, зашипев, взмыл ввысь и рассыпался там ливнем искр, которые вызвали аплодисменты и изумленные вздохи придворных, разместившихся за накрытыми под деревьями столами. Многие из участников турнира уже совсем опьянели от вина, которым обносили столы. Взрывы хриплого хохота сменялись восхищенными возгласами. Фейерверк и весь праздник удался на славу.
В погруженных в кромешную темноту собственных покоях Екатерина не отрывалась от окна, мрачно наблюдая далекий праздник. Она вспоминала о той ночи, когда ей, осиротевшей наследнице, юной герцогине Флоренции, было чуть больше двенадцати. Флоренцию охватило восстание против правителей города, семьи Медичи. Толпы окружили женский монастырь, где она нашла себе пристанище, и сотрясали его ворота.
– Отдайте нам девчонку. Отдайте эту маленькую ведьму. Мы не хотим больше Медичи. Не хотим больше, чтобы они правили нами. Мы повесим ее за городской стеной.
– Вот еще! Сначала отдадим солдатам, пусть позабавятся с ней, а потом казним.
Даже сейчас, спустя столько лет, Екатерина вздрагивала при воспоминании о непристойных угрозах и лавине ненависти, которая была направлена на нее. Каким-то чудом ей удалось выжить, остаться целой и невредимой, а восстание, в конечном счете, было подавлено. Но та ночь научила ее, что никогда нельзя полагаться ни на высокое рождение, ни на благородное имя, ни даже на святые стены женского монастыря. Рассчитывать следует только на собственную черную магию и собственный ум.
Но сегодня ее ум притупился. У нее буквально кружилась голова от мысли, что ее сын, тот самый, которого она всегда выделяла среди других своих детей, внезапно направил свои действия против нее. Генрих даже набрался наглости улыбнуться ей, когда появление охотников на ведьм вызвало столько шума.
Екатерина была слишком сердита и встревожена, чтобы дать ему резкий отпор, которого он заслужил. Она только холодно поклонилась королю и вернулась во дворец. Отпустив фрейлин, она укрылась в темноте своих покоев. На нее накатила волна презрения к себе, когда Екатерина подумала, что напоминает испуганного кролика, затаившегося в норке, съежившись от страха.
И почему? Все из-за появления какого-то Балафра. Она узнала его почти сразу же. Этот наводящий ужас Человек со шрамом на лице был не кем иным, как тем юношей, который прислуживал гроссмейстеру охотников на ведьм, Вашелю ле Визу. Симон Какой-то там. Так его звали, и он казался тогда ничем не примечательным мальчишкой. Но уже тогда Екатерина, хоть и мельком, заметила в его глазах нечто особенное, что заставило ее почувствовать некоторую тревогу. Ле Виз был сумасшедшим и глупцом, его легко удалось провести и поставить служить ее, Екатерины, интересам. Он никогда не понимал, что служит ведьме значительно более опасной, чем те, на чьи поиски она посылала его. Однако Симон смотрел на Екатерину так, словно видел ее насквозь, словно уже тогда распознал ее суть. Видимо, этот мальчишка обладал слишком сильной интуицией для своего возраста. Когда же ле Виз исчерпал свои возможности, Екатерина избавилась от него. Ей следовало бы избавиться и от того мальца, но она оставила ему жизнь. Ошибка, и которую ей, возможно, придется заплатить слишком дорого… может, даже собственной жизнью.
Все, что ей оставалось делать, это набраться терпения и выжидать, хотя она и не считала, что у нее имелась такая роскошь, как время. Она попыталась убедить себя, что Генрих использовал этих охотников на ведьм, как пугало. Он решил запугать мать и заставить ее отказаться от своего положения теневой властительницы позади его трона.
Вопрос в том, осмелится ли ее сын позволить этим тварям обвинить собственную мать в колдовстве? Даже если и осмелится, какие у них доказательства? Кроме того дела с отравленными перчатками, Екатерина всегда соблюдала крайнюю осторожность. Она никогда не делилась тайнами своей магии даже с собственными дочерьми, как поступали остальные мудрые женщины.
Очень немногие знали о таинственной комнате позади ее часовни, где Екатерина хранила все свои самые жгучие тайны. Она почувствовала настоятельную потребность вычистить комнату, уничтожить все зелья, и снадобья, и древние пергаменты, но подавила это желание, запретив себе поддаваться панике. Она давно не та насмерть перепуганная двенадцатилетняя девочки, которую сейчас болезненно напоминала сама себе. Она вдовствующая королева Франции. И все же Екатерина прекрасно помнила, как в недалеком прошлом августейшего титула оказалось вовсе не достаточно, чтобы спасти другую королеву.
Английскую королеву, Анну Болейн, подвергли судебному преследованию по приказу ее мужа Генриха VIII. Среди обвинений в прелюбодеянии и измене там фигурировал пункт о занятии колдовством. И Анна Болейн, хотя и была королевой, лишилась головы.
Екатерина невольно потянулась рукой к шее и задрожала, на миг уступив своему глубоко запрятанному безнадежному темному страху смерти.
– Ваше Величество?
Звук голоса, позвавшего ее, заставил ее сердце судорожно сжаться. Екатерина резко повернулась, чтобы взглянуть на того, кто посмел подкрасться к ней без предупреждения. Лунного света, проникавшего в окно, оказалось достаточно, чтобы позволить ей разглядеть тощего, как скелет, Бартоломея Вердуччи.
– Вердуччи! – Екатерина сжала рукой крест, висевший у нее на груди. Ее испуг уступил место ярости. – Что ты себе позволяешь, заявляясь ко мне незваным? Я разве не распорядилась, чтобы меня никто не беспокоил?
– Простите, Ваше Величество. Я ни за что не побеспокоил бы вас, если бы не счел это важным. Есть кое-кто, кто просит частной аудиенции…
– Если это тот болван Дантон, то я не желаю его видеть. Я уже все сказала ему. Мне нет дела до тех, кто подводит меня. Кроме того, вся эта возня вокруг мадемуазель Шене и ее Бича меньше всего заботит меня в настоящее время.
– Н-нет… не шевалье Дантон желает разрешения пойти к вам, моя синьора…
– Мне нет ни до кого дела. Пошли всех прочь.
– Она… Ваше Величество, по вашему поручению. Она прибыла… с острова Фэр.
Екатерина начала было снова распекать его, но замолчала. По ее поручению? В этом весь Бартоломей, всегда осторожный и неболтливый. Наконец-то Екатерина дождалась своего лазутчика. Теперь она узнает о Хозяйке острова Фэр и встрече совета. Это может оказаться самой утешительной новостью за весь день.
– Очень хорошо. Проводи эту женщину ко мне, ни сначала зажги какие-нибудь свечи.
Пока Бартоломей торопливо исполнял ее указание, Екатерина барабанила пальцами по оконному стеклу.
Бартоломей вышел вперед, чтобы объявить королеве, кто пришел, но Екатерина жестом остановила его.
– Оставь нас, – приказала она.
Худенький маленький человечек поклонился и выскользнул из комнаты, оставляя Екатерину наедине с ее посетительницей. Бартоломей зажег несколько свеч и поставил подсвечник наверх секретера Екатерины. Она подозвала женщину к этому единственному освещенному месту в комнате. Несмотря на теплую ночь, женщина куталась в длинный коричневый плащ, капюшон которого был вытянут вперед, чтобы скрыть ее лицо. Женщина опустилась перед ней на колени, и Екатерина протянула руку для поцелуя. Но, когда та не пошевелилась, чтобы снять капюшон, Екатерина отвела руку.
– Не в моих правилах принимать у себя тех, кто скрывает свои глаза от меня, сударыня, – холодно заметила Темная Королева.
Женщина нехотя откинула назад капюшон, открывая лицо. Бледное, изможденное лицо Эрмуан Пешар. Екатерина соизволила снова протянуть ей руку. Прикосновение этой женщины было неприятно липким и холодным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53