— Нет.
— Правильный ответ.
— Но это не шутки. Все очень и очень серьезно. И неожиданно.
— Да уж. Я заметила.
— Я, наверное, внутренне был к этому готов. У нас с тобой… дети… — Он помолчал и угрюмо добавил: — Только не ожидал, что так скоро.
— Сильно огорчен?
— Честно, Жожо, — начал Марк, и по его взгляду было видно, что в нем борются два желания — отговориться или признаться в том, что у него на самом деле на душе. — Честно: я бы предпочел, чтобы мы какое-то время пожили вдвоем, просто для себя, а уж потом обзавелись детьми. Начинать совместную жизнь с того, что сразу с кем-то делить, мне кажется… — он подыскивал нужное слово, — …это не дело. — Он тяжело вздохнул. — Ты знаешь, я очень люблю своих детей. И наших с тобой тоже буду любить. Но после того, как мы с тобой столько месяцев встречались урывками, я бы хотел немного пожить… как бы это сказать? — без осложнений, что ли. — Он нахмурил лоб. — Не понимаю, как это могло случиться?
Жожо встретила его взгляд.
— Агент-мужчина лег в постель с агентом-женщиной и вставил свой…
— Нет, я говорю о том, что мы ведь были осторожны, да?
— Бывают непредвиденные вещи.
С этим он согласился.
— Да, пожалуй. Но сейчас не самый удачный момент, хотя бы в финансовом плане. Мне придется содержать Кэсси с детьми. Нам с тобой надо будет покупать жилье. Не можем же мы вечно жить в твоей квартире, а уж с ребенком и подавно. Потом ты уйдешь с работы, и твоего заработка мы лишимся.
— А зачем мне уходить? Я же беременна, а не больна. Ты боишься, что я стану как Луиза?
— Луиза не одна такая. Я это видел сотню раз: стоит женщине родить, как у нее меняется система ценностей. Это я не в осуждение говорю, просто констатирую факт. Это их право.
— У меня все будет иначе. Он пожал плечами.
— Марк! Я правда не такая.
Он рассмеялся, она — тоже, и они хором сказали:
— Все так говорят.
— Я должен незамедлительно объявить Кэсси. Дальше откладывать нельзя.
Жожо внутренне съежилась от ужаса.
— Моя беременность окончательно ее добьет.
— Я знаю. Но промолчать будет несправедливо по отношению к ней.
— Ты прав, но, может, дождемся положительного анализа? Чтобы знать наверняка?
Марк подавил раздражение и с сочувственным выражением взял ее за руку.
— Жожо, послушай меня, я должен сказать тебе нечто важное. Рано или поздно Кэсси придется сказать. Это факт.
— Я знаю, — неуверенно проговорила она.
— Ты видела Кэсси. Ты видела, что она умная женщина, гордая — не какая-то там… Я глубоко убежден, что она предпочтет знать правду, чем ходить в дурочках.
— Ты считаешь?
— Я тебе так скажу: это будет неприятно. Очень неприятно, но зато дело будет сделано. Я уже свыкся с этой мыслью, а она ведь моя жена. Ты, Жожо, храбрая женщина, и теперь тебе понадобится все твое мужество. Само собой ничего не произойдет.
— А если она вдруг встретит другого и сама от тебя уйдет? Меня бы такой вариант больше устроил.
Марк вздохнул:
— Ладно, молись, чтобы Кэсси завела роман. — Тут его тон резко изменился. — Или перестань морочить мне голову.
Внутри у нее все упало.
— Я тебе не морочу голову.
— Да? А то я уж стал подозревать… Послушай меня, назначение нового партнера состоится через два месяца. После этого я уйду из дома и перееду жить к тебе. Если ты этого не хочешь — лучше так и скажи.
Ее охватила паника.
— Я хочу! Но мне это очень трудно. Мне жаль так поступать с Кэсси, уводить у нее мужа. Меня не так воспитывали.
Меня тоже воспитывали иначе. Не только для тебя это тяжело. Но я иду на это потому, что люблю тебя. И у меня все чаще возникает ощущение, что мы с тобой говорим на разных языках.
Интуиция подсказывала, что она вступила на очень опасную территорию. Жожо вдруг оказалась на волосок от того, чтобы его потерять.
— Марк, ты же сам советовал дождаться, когда пройдет голосование. Я что-то не помню, чтобы меня это привело в восторг.
— Поначалу — нет. Но стоило тебе убедиться, что это не уловка с моей стороны, как ты обрадовалась. В моем понимании — даже слишком.
С Марком трудно иметь дело. Уж больно умен. Надо было решать: вперед или назад. Эх, была не была…
— Подожди, пока я не буду знать наверняка, — тогда и скажешь Кэсси. Ладно?
— Ладно. Но я тебя предупредил, — медленно, в упор глядя на нее своими темными глазами, проговорил он.
— Предупредил? Не смей так со мной разговаривать! Я тебе не издатель, просрочивший выплату авторского гонорара.
Но извиняться он не стал. Ушел, не проронив ни слова.
Ночью она лежала без сна и думала: Марк, умница, правильно заметил, что она тянет. Она была в смятении; ей с самого начала претило давить на Марка, говорить, что пора уходить из семьи. Пусть это произойдет под влиянием какого-то внешнего события — лучше всего интрижки Кэсси на стороне. Но Марк не прав, если думает, что она решила улизнуть; ее преданность ему нисколько не была поколеблена. Порой Жожо и сама не понимала, что она в нем нашла. Конечно, надо признать, три главных качества у него есть: ум, чувство юмора, сексапильность. Но все дело в чем-то совершенно необъяснимом. Можно рассуждать о том, почему мы кого-то любим, перечислять замечательные качества — уверенность в себе, находчивость, привлекательную фигуру, то, что с этим человеком никогда не бывает скучно, — но всегда останется за кадром какой-то неуловимый фактор, некий магический ингредиент. А у Марка такой «ингредиент» имелся, причем в высшей степени.
Он был для нее настоящим кумиром. Что бы Жожо ни делала — пока не расскажет ему, ничто не считается. Проведет два дня без него — и чувствует себя совершенно больной. Он ее понимает. Они с самого начала друг другу не лгали, и трудно вообразить другую пару, которая бы так подходила друг к другу.
Ей легко было представить себя вдвоем с Марком много лет спустя. Они и тогда будут друг от друга без ума.
Сегодня Марк сформулировал ее проблему — подспудное сопротивление, и то, что он рассердился, заставило ее закрыть глаза на некоторые препятствия. Он уходит от Кэсси, ладно. На ум пришла поговорка: «Не можешь обойти — прорвись!» Альтернатива одна — можно потерять Марка. Но такой вариант Жожо даже не рассматривала.
Она была готова. Более, чем когда-либо. Но Кэсси жаль…
Она вспомнила слова Бекки: может быть, эта беременность наступила не случайно. Может, она позволила ей наступить, чтобы благодаря ей решиться на главный шаг. Забавно, но Жожо до сих пор не была уверена в своей беременности, окружающие верили в это больше ее. Но сейчас и она начала верить, и эта мысль ей импонировала. У них с Марком будет малыш, это же счастье! Жизнь, конечно, изменится, но не намного и в лучшую сторону. Надо признать, наседкой она себя еще не чувствовала. В ней еще не проснулось желание иметь ребенка. Но тот факт, что это ребенок Марка, в корне меняет дело.
Она положила руку на живот — так ведь все делают, да? Вот видите, как все естественно получается. Какой он будет, их малыш? Темноволосый, беленький или рыжий? Он будет волевой, решила она. И неважно, в кого из родителей. Наверное, как раз в этот момент их ДНК это решают и борются между собой за главенство.
ЛИЛИ

2
«Этот ужас преследовал Катриону уже давно, а сейчас он стал явью — пострадал уже четвертый ребенок. Теперь она не сомневалась. Она давно это знала. Уж больно высока была заболеваемость раком в районе — что-то же должно ее вызывать».
Никто меня не слушал. Я находилась в книжном магазине в Шеффилде, в рамках моей позорной рекламной поездки по стране. Восемь десятков набившихся в зал женщин изучали свои ногти, пересчитывали квадратики в узоре на ковре, решали, что приготовить на ужин, — одним словом, занимались чем угодно, чтобы только убить скуку, пока я читаю свое гениальное творение.
Я быстро обвела аудиторию взглядом; группка женщин в белых халатах; троица, которую попросили сесть подальше, чтобы не закрывать остальным обзор своими высокими шляпами; подружки в первом ряду, все с самодельными волшебными палочками — буйство блеска и пуха. Конечно, в зале было много и самых обыкновенных женщин, однако глаз невольно выхватывал тех, кто чем-то выделялся.
По залу пробежала очередная волна кашля, и я решила сократить последний кусок: мне уже приходилось так делать — примерно через раз. Они скучали до такой степени, что я не чувствовала себя вправе продлевать их агонию.
«Катриона сняла трубку. Давно надо было позвонить…»
Я выдержала паузу, давая залу осознать, что чтение окончено, после чего сказала:
— Спасибо. — Я тихо опустила книжку. Последовали вежливые аплодисменты, а когда они стихли, я спросила:
— Есть вопросы?
На ноги вскочила одна женщина. «Не спрашивай! — мысленно молила я. — Пожалуйста, не спрашивай!» Но она, конечно, спросила. Каждый вечер первый вопрос после чтения был один и тот же.
— Вы собираетесь писать продолжение «Мими»?
Одобрение зала ощущалось почти физически. Все дружно закивали. «Я тоже хотела об этом спросить», — висело в воздухе. «Хороший вопрос. Да, очень хороший».
— Нет, — ответила я.
— А-а-ах, — простонал зал. Это было не просто разочарование, а обида, почти гнев. Первый ряд заколыхался волшебными палочками, а три «ведьмочки» в задних рядах сняли свои шляпы и прижали к груди в знак уважения к безвременно почившим.
В отчаянии я принялась объяснять, что «Мими» была написана в едином порыве, как моя реакция на ограбление.
— А нельзя сделать так, чтобы вас снова ограбили? — предложила еще одна дама. В шутку, разумеется. Так я думаю.
— Ха-ха-ха, — сказала я, приклеив к лицу улыбку. — Будут еще вопросы? — Я коснулась лежащей передо мной книги, стараясь напомнить им, по какому поводу мы собрались, но все без толку. Все последующие вопросы, без единого исключения, были о «Мими».
— Прототипом Мими были вы?
— Место действия «Мими» — настоящее?
— Прежде чем писать, вы обучались белой магии?
Я старалась отвечать вежливо, но я уже начала ненавидеть Мими, и это поневоле сквозило в моих ответах. Затем настало время автографов, и толпа радостно выстроилась в очередь. Но вместо того чтобы брать красиво оформленные книжки в твердых обложках, каждая из присутствовавших доставала из сумочки «Мими». Книжки были такие потрепанные, как если бы их перед этим терзала целая стая бродячих собак. Мне сделалось не по себе.
Тем не менее разговор с каждой новой поклонницей по-прежнему повергал меня в смущение.
— Спасибо, что написали «Мими»…
— Как мне понравилась ваша книжка…
— Вы мне просто жизнь спасли…
— Я ее раз десять читала, не меньше…
— У меня ее все друзья перечитали…
— Это лучше любого антидепрессанта…
— Я так ждала встречи с вами…
Мне дарили волшебные палочки, самодельную помадку, заклинания, начертанные на клочках бумаги, я даже получила приглашение на друидскую свадьбу. Большинство женщин жаждали сфотографироваться со мной, как с Мирандой Ингланд в тот достопамятный вечер.
Если бы моя карьера не зависела так сильно от успеха новой книги, я бы спокойно наслаждалась их любовью и радовалась, что сумела своим произведением тронуть столько сердец. Но моя карьера очень зависела от второй книги, а из восьмидесяти с лишним пришедших на встречу ее купили только двое. Накануне в Ньюкасле было продано три экземпляра, перед этим в Лидсе ушел всего один, столько же было куплено и в Манчестере, а в начале недели в Бирмингеме никто вообще ничего не купил. Все это очень плохо.
По дороге в отель я включила мобильный и всеми фибрами души стала молиться, чтобы пришло сообщение от Жожо. О том, что издательство хочет предложить мне полмиллиона фунтов за мою следующую книгу. (От отчаяния я дала волю фантазии.) Или хоть с какими-то новостями, любыми. Уже неделя, как она отправила Тане первые семь глав моей новой книги, наверное, какой-то ответ уже должен прийти? Но леденящий электронный голос произнес: «Сообщений в вашей голосовой почте нет», — и я позвонила Антону. Он был дома вдвоем с Эмой.
— Что-нибудь слышно?
— Звонила Жожо — не хотела отрывать тебя, но новостей пока нет. Сегодня Таня опять не перезвонила, и Жожо решила пока ее не дергать.
У меня ком встал в горле. Сегодня пятница. Значит, до понедельника. Ждать все выходные, гадать, что там впереди.
Меня ужасал размах нашего с Антоном просчета. Теперь было ясно, что контракт с издательством надо было подписать еще в мае, как нам и предлагали. Но в тот момент все шло настолько чудесно, что казалось невероятным, чтобы спустя всего несколько месяцев моя книга провалится с таким треском, что впору заканчивать литературную карьеру.
Оглядываясь назад, я видела, что «Докин Эмери» потихоньку начало от меня отворачиваться еще в августе. Теперь было ясно, что Танин припадок с обложкой был спровоцирован кем-то из крупных оптовиков, дрогнувших оттого, что вторая книга оказалась так же «похожа» на первую, как морковка на усы Гитлера.
Никто мне тогда ничего не сказал. Официального уведомления о том, что заказы урезаются, я не получала, равно как и о том, что издательство потеряло в меня веру, но это чувствовалось по их натужно бодрым приветствиям и настороженному выражению глаз. Однако, памятуя о жестокости нашего мира, я продолжала надеяться. Главное — не воспринимать ситуацию как безнадежную, тогда и жить легче.
Сухой остаток таков: если «Докин Эмери» решит не возобновлять мой контракт, не только на моей писательской карьере можно ставить крест, но и с домом нам придется расстаться, ведь кредит на его приобретение нам дали на том условии, что мы выплатим сто тысяч сразу, как я получу от издательства новый аванс. Других источников дохода у нас не было. Рассчитывать можно было только на следующую порцию авторских, которая должна прийти не ранее чем в марте, то есть аж через пять месяцев. Короче: не будет контракта — не будет и денег на погашение ссуды, а следовательно — прощай, любимый дом.
Я вернулась в одинокий гостиничный номер, открыла мини-бар и налила себе большой стакан джина с тоником, закусив пакетиком орешков. Я была измотана — неделя выдалась тяжелой: ранний подъем, нескончаемые встречи с читателями и такое количество интервью местным радиостанциям и газетам, что у меня в голове они все перепутались, — и все же заснуть никак не удавалось, меня не отпускал страх.
Чтобы как-то приободриться, я стала думать: «Антон меня бросил и ушел к старшей официантке в „Флит-Тандури“, у меня развилась гангрена, и все воротят нос от вони, а тибетские прорицатели решили, что Эма — следующий далай-лама, и ее от меня забирают, увозят в неприступную гималайскую крепость, где она будет сидеть, скрестив ноги, в оранжевых одеждах и изрекать непостижимую человеческому разуму мудрость».
Я лежала в постели, потягивала джин и смаковала свои несчастья.
«Какой ужас… Особенно эта вонючая гангренозная нога. И изреченная, непостижимая разуму мудрость».
Я дала себе в полной мере погрузиться в этот мрак, потом сделала мысленное усилие — сродни тому, как выскочить из шкафа с криком: «Попался!»
Да, подумала я, это психологическое упражнение действительно помогает, вот мне и лучше стало. После чего заметила, что выпила уже три порции джина, так что вполне возможно, настроение улучшилось благодаря спиртному.
ЖОЖО

3
Среда, утро
Когда с десятидневным опозданием у Жожо начались месячные, она испытала некоторое смущение; чрезмерно эмоциональные реакции были не в ее правилах. Да и вообще, раз анализ все время был отрицательным, она до конца так и не уверовала в свою беременность, поэтому ощущения утраты не было. Зато было интересно узнать причину задержки: волнение из-за того, что Марк бросает Кэсси? Затянувшееся ожидание выборов нового партнера? Профессиональный стресс? Да уж, причин для стресса и впрямь хватает.
Продажи книги Лили Райт пошли немного в гору, но этого явно недостаточно. Она поднялась со сто шестьдесят восьмого на девяносто четвертое место, за неделю разошлись жалкие 1743 экземпляра. Учитывая, что все железнодорожные станции в стране были обклеены рекламными плакатами «Кристальных людей», хорошим результатом это не назовешь.
Издательство было в шоке. Первоначальный тираж в твердой обложке составил сто тысяч, а предполагались еще многочисленные допечатки, но сейчас уже можно было начинать подсчитывать убытки.
На третьей неделе после выхода книги она поднялась на сорок второе место, но радость оказалась преждевременной, поскольку еще через неделю ее рейтинг упал до пятьдесят девятого.
Жожо продолжала давить на издательство, чтобы прибавили в рекламе и еще раз сбросили цену. Патрик Пилкингтон-Смит согласился, но это-то и пугало. Уступчивость означала, что дела действительно плохи.
Потом «Книжные известия» напечатали язвительную заметку, и хотя в «Докин Эмери» продолжали твердить, что еще рано делать выводы и продажи подрастут ближе к Рождеству, Жожо знала, что в глубине души оптимизма уже никто не испытывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59