— Она с улыбкой покрутила в руке авторучку. Ну конечно, и можно перевирать мои слова сколько заблагорассудится.
— А где ваша малышка? — Она огляделась по сторонам.
— С папой на детской площадке. — И будут торчать на качелях, пока я им не покричу, что территория свободна. Не собираюсь их втягивать в это безобразие.
Марта приняла чашку чая, от печенья отказалась, и интервью началось.
— Ну что ж. Неплохо у вас получилось, да? Я имею в виду «Колдунью Мими». — Ее глаза были похожи на голубые бусины — стеклянные и пронзительные.
Свой вопрос она задала таким тоном, словно я ловко надула легковерную публику. Как на это ответить? «Да, вышло в самом деле неплохо, спасибо»? Или это будет высокомерно? А скажи я: «Ну, машину времени я не изобрела», — вдруг она закроет блокнот и уйдет?
— Я немного знакома с вашей биографией, но вы наверняка знаете, что материалы Марты Хоуп-Джонс не имеют ничего общего с обычной газетной писаниной. Я начну с чистого листа, пойму, кто такая настоящая Лили, и проникну в ее глубинную суть.
Она сделала «копающий» жест, а я настороженно кивнула. Уж больно мне не хотелось, чтобы она проникала в мою глубинную суть.
— Вы ведь не всегда писали книги, правда, Лили?
— Не всегда. Я начала писать всего два года назад, а до той поры работала в сфере пиара.
Неужели? — Мне показалось оскорбительным ее неподдельное изумление, хотя я знаю, что внешне не похожа на пиарщика, каким их принято представлять.
Энергичные, сообразительные имиджмейкеры, выражающие чужие интересы, и выглядеть должны соответственно. Деловой костюм, идеальная прическа, профессиональный макияж. Но у меня, даже в пору моих скромных достижений на ниве пиара, подол юбки самым таинственным образом никогда не держался по одной линии, а длинные волосы вечно выбивались из прически и на самых ответственных встречах норовили упасть мне в кофе. (По этой причине мой начальник вскоре перестал брать меня на встречи с клиентами. Им он врал, что у меня назначена физиотерапия.)
— Какая именно область пиара? — спросила Марта. Она была заинтригована. — Певцы-однодневки? Заходящие звезды мыльных опер?
— Да нет, куда скромнее. — Я вовсе не пыталась острить.
Быть пиарщиком значит пропихивать на страницы прессы липучих, как мухи, бесталанных певцов, актеров, манекенщиц. Но если бы только это… Еще это значит впихивать сухое молоко нищим африканцам на том основании, что оно, дескать, полезнее грудного. Именно работники пиар-службы табачных компаний внушают легковерным правительственным чиновникам, что иметь курящее население очень выгодно, поскольку все вымрут еще до того, как им надо будет платить пенсию и содержать в домах престарелых. Именно из-под пера талантливого пиарщика рождается на свет пресс-релиз, убеждающий жителей района, что не стоит обращать внимания на выброс токсичных веществ близлежащим химкомбинатом — куда важнее, что он дает вам и вашим соседям рабочие места.
Такой эффект достигается двумя способами: рекламой и подкупом политических деятелей. Когда натиск достиг ужасающей силы и я поняла, что пора защищать беззащитных людей, я отошла в сторонку и стала писать пресс-релизы.
Я искренне сочувствовала несчастным, у которых под носом сооружали гигантскую свалку и по чьим садам должна была пройти скоростная магистраль. Как следствие, в моих пресс-релизах чувствовалось раскаяние; к своему стыду, я отлично выполняла свою работу и беспрестанно мечтала о том, чтобы заняться парочкой певцов, чья карьера идет под откос.
— Итак, вы работали в пиар-службе. — Перо Марты беспрерывно двигалось. — Где это было?
— Сначала в Дублине, потом в Лондоне.
— А как вы оказались в Ирландии?
— Когда мне было двадцать, моя мама переехала туда жить, и я поехала с ней.
— И вот теперь вы снова в Великобритании. Что произошло?
— Сокращение штата. Меня уволили.
Я сама виновата. Я так успешно провела две крупные кампании, что обе фирмы, ради которых были все мои старания, добились желаемого и перестали нуждаться в наших услугах. Это совпало по времени с экономией фонда заработной платы, я попала под сокращение, а нового места найти не удалось. Сказать по правде, я испытала огромное облегчение. Работа в пиар-службе повергала меня в безысходную депрессию.
— Моя мама вернулась в Англию, и я тоже. Стала свободным художником… — Я запнулась.
— А потом вас ограбили, — подсказала Марта.
— А потом меня ограбили.
— Вам не трудно будет вкратце пересказать мне эту историю? — попросила Марта. Она положила свою руку поверх моей и внезапно заговорила голосом «заботливой» героини мыльной оперы.
Я кивнула. Куда же без этого! Если умолчать о единственном драматическом эпизоде во всей моей жизни, не будет никакого интервью, и уж тем более — цветного разворота в четвертой по тиражу ежедневной британской газете. Я изложила его коротко, оставляя как можно больше за кадром, и быстренько перешла к финалу — как меня толкнул какой-то тип и удрал с моей сумкой.
— И оставил вас умирать. — Марта судорожно записывала.
— Ну, не совсем. Я была в сознании и даже смогла самостоятельно дойти до дома.
— Да, но с таким же успехом вы могли и умереть, — настаивала Марта. — Откуда ему было знать?
— Может быть. — Я неохотно пожала плечами.
— И хотя физические раны постепенно затянулись, душевные продолжали кровоточить?
Я сглотнула.
— Я переживала.
— Переживали? Да вы были просто душевно опустошены! Пережить такую травму! Правильно я понимаю?
Я покорно кивнула. Как мне все это надоело!
— Так, значит, имело место посттравматическое расстройство психики. — Марта водила пером все быстрее. — И даже ходить на работу было выше ваших сил?
— Ну, в то время я была на вольных хлебах…
— Вы не могли выходить из дома…
— Да почему, могла.
— Вы перестали мыться? Есть?
— Но я…
— Вы потеряли смысл жизни. Пауза. Выдох.
— Бывало иногда. Но разве такое не у всех случается?
— И в ваше мрачное одиночество внезапно прорвался лучик света. Озарение — и вы сели и написали «Мими».
Снова пауза, и я сдалась.
— Продолжайте. — Было ясно: я ей совсем не нужна.
— Потом вашу рукопись взял литагент, она нашла вам издательство — и вот вы проснулись знаменитой!
— Не совсем так. Я на протяжении пяти лет в свободное время писала роман, а когда закончила — он оказался никому не нужен.
— Сколько уже книг продано?
— По последним данным — сто пятьдесят тысяч. По крайней мере, напечатано было столько.
— Так, так, — радовалась Марта. — Почти четверть миллиона.
— Нет…
Ни больше ни меньше. — Ее акулья улыбка не допускала возражений. — И написали вы ее за какой-то месяц.
— За два месяца.
— Два? — Неподдельное разочарование.
— Но это же очень быстро! Первую книгу я писала пять лет, но она до сих пор не издана.
— Я слышала, у вас уже появились преданные поклонники. Правда ли, что ваши фанаты уже основали читательские клубы и именуют себя «шабашем»?
Я слышала о группе чудиков из Уилтшира, воображающих себя друидами. С ума, наверное, сойдешь, отстирывая эти белые балахоны. Но я кивнула: да, «шабаш», именно так они себя и называют.
Неожиданно Леди в Красном сменила тактику.
— Правда, критики не всегда столь благосклонны, да, Лили?
Она снова изобразила сострадание. По мне, так лучше уж паровым катком.
— Да какая разница, что там пишут эти критики? — бесстрашно заявила я. На самом деле лично я эту разницу очень даже чувствовала. Я наизусть помнила здоровенные отрывки убийственных рецензий, которые стали появляться, стоило «Мими» перекочевать в разряд модных книжек. Когда книга только вышла и никто еще не верил, что удастся продать больше двух тысяч экземпляров, одна публикация в «Айриш тайме» из разряда утешительных призов пролилась бальзамом на мои раны. Но последовавший коммерческий успех совпал с потоком желчи, щедро излитой на меня обозревателями крупных газет. «Индепендент» дала моей книге определение…
— …«Сахарная вата для ума», — проговорила в этот момент Марта.
Да, — униженно согласилась я. Я могла бы процитировать и дальше. «Этот дебютный роман есть не что иное, как абсурдный побочный продукт модной ныне слащавой чувствительности. Будучи „сказкой“, он повествует о мастерице белой магии, так называемой Мими, которая внезапно появляется в живописной деревушке и открывает лавку по торговле колдовскими снадобьями, спасающими жителей от всевозможных нервных расстройств…»
— А «Обсервер» написал, что книга…
— «…до того сладкая, что у читателя могут испортиться зубы», — закончила я за нее. Все это я знала. Я могла бы процитировать всю рецензию, назвать страницу и номер строчки в газете. — Поймите, — сказала я, — я написала книжку ради собственного развлечения. У меня и в мыслях не было, что кто-то ее напечатает. Если бы не Антон, я никогда не отослала бы ее Жожо.
Перо в ее блокноте задвигалось еще быстрее.
— А как вы познакомились со своим мужем Антоном?
— Мы пока не женаты, — поправила я. Журналисты обо мне столько перевирали, что факты моей биографии приходилось буквально вдалбливать им в голову. Я ненавидела интервью, где обо мне несли всякую чушь, я боялась, что люди будут считать меня лгуньей. («Я „сторонница техники поверхностного дыхания. Я воевала во Вьетнаме“. И много чего еще.)
— Итак, как вы познакомились со своим женихом Антоном?
— Партнером, — уточнила я — вдруг еще кольцо показать потребует.
Марта пытливо посмотрела на меня.
— Но вы ведь собираетесь пожениться?
Я издала невнятные утвердительные звуки, но мне, по большому счету, было все равно, поженимся мы или нет. Вот мои родители, те, напротив, свято верят в институт брака. Настолько, что не устают делать это снова и снова. Мама замужем во второй раз, отец женат уже в третий. У меня столько сводных братьев и сестер, что, если собрать вместе всю родню, получится нечто вроде семейного клана из сериала «Даллас».
— Так где вы познакомились с Антоном? — снова спросила Марта.
Что ей сказать?
— Через одного общего друга.
— Ваш друг хотел бы, чтобы его имя упомянули? — подмигнула Марта.
— Хм-мм, нет. Спасибо. — Вот уж это вряд ли.
— А-а. Вы уверены?
— Совершенно уверена. Благодарю.
Марта насторожилась, она сразу поняла, что был какой-то скандал, а у меня появилось ощущение, словно я проглотила ледышку. Терпеть не могу эти интервью. Ненавижу! Страшно подумать, что они могут докопаться. Но если сейчас это наглое копание в моей частной жизни продолжится, этим все и кончится.
Но Марта не стала углубляться. Во всяком случае, пока.
— А чем занимается Антон?
Еще один вопрос на засыпку.
— Они с его партнером Майки руководят продюсерской фирмой под названием «Ай-Кон». В частности, они делали «Последнего героя» для «Скай Диджитал». Реалити-шоу, помните? — с надеждой спросила я.
Но она впервые слышала это название. Как и шестьдесят миллионов других британцев.
— А в данный момент они ведут переговоры с Би-би-си о производстве полуторачасовой программы. («Полуторачасовой программой» был ерундовый фильм, но такая формулировка показалась мне более солидной.)
Однако подъемы и спады в карьере Антона Марту мало интересовали. Что ж, я сделала, что смогла.
— Чудненько, — пропела Марта, закрывая блокнот. Она встала и засеменила в туалет. Пока она отсутствовала, я гадала, все ли нужное я сказала и есть ли в ванной чистые полотенца.
Я проводила ее до выхода из подъезда. Проходя мимо двери Дурачка Пэдди на первом этаже, я молилась, чтобы он не высунулся. Но он, конечно, высунулся, этот никогда ничего не упустит — обожает развлечься. К счастью, он был настроен миролюбиво и даже игриво. Марта в ее алом одеянии явно пришлась ему по вкусу, и он объявил:
— Е-мое, у нас побывала песня.
— «Леди в Красном». — Марта милостиво кивнула. — Мне это на каждом шагу говорят.
И тут Дурачок Пэдди как заголосит песню про Санта-Клауса! А я мысленно стала ему подпевать.
— Не обращайте внимания, — мужественно улыбаясь, проговорила я и пожала Марте руку. — Спасибо, что пришли.
Пэдди продолжал голосить.
— С вами свяжутся насчет фото.
Пэдди все распевал.
— Приятно было познакомиться, — с угрюмой улыбкой сказала Марта.
Пение разносилось по подъезду.
— До свидания.
Тут как раз закончился последний куплет.
Как только она уехала, я поднялась наверх, перевела дух и позвонила Антону на мобильный.
— Можете идти домой, все чисто.
— Уже идем, радость моя.
Десять минут спустя он уже топал в дверях. Малышка Эма сладко спала у него на руках. Переговариваясь шепотом, мы уложили ее в кроватку и затворили дверь.
На кухне Антон снял пальто. Под пальто у него был розовый ангорский свитер, который папа прислал мне на случай, если меня вдруг пригласят на телевидение. (Про папу нельзя сказать, что он витает в мире грез, просто он регулярно ходит на одно ток-шоу.) Свитер был Антону узок и короток, сантиметров пятнадцать впалого живота оставались открытыми — вместе с узкой змейкой черных волос, бегущей вниз от пупка. Коди как-то заметил, что хуже Антона никто не одевается, но я бы так не сказала: этот розовый свитер был ему явно к лицу.
— Ой, это же твой свитер, — изумленно произнес он. — Прости, я в такой спешке одевался, я решил, что это мой — из тех, что сели. Ну, говори, как у тебя прошло с этой репортершей?
— Да сама не знаю. Все, кажется, шло неплохо, пока она не увидела Пэдди.
— Черт! Только не это! И что он учинил на сей раз? Надеюсь, не выставил ее за дверь?
— Нет, он ей пел. Про Санта-Клауса.
— В апреле?
— Она была вся в красном. Видимо, поэтому.
— Без бороды, надеюсь?
— Без.
— Придется переезжать. Печешек не осталось?
— Горы.
— Не понял.
— Я тоже. — В первом большом интервью в моей жизни меня выставили жадюгой: в нем было написано, что я угостила репортера пустым чаем или кофе, на выбор, и даже печенья не предложила. С тех самых пор, в тщетной попытке исправить репутацию, всякий раз, как ожидался очередной журналист, мы покупали самое дорогое печенье, но ни один к нему никогда не притронулся.
36
Об Антоне. Сразу хочу заметить: я не какая-нибудь искусительница. Сказать по правде, я вообще наименее роковая из всех женщин. Если по этому критерию провести конкурс, я бы отстала ото всех настолько, что специально для меня пришлось бы вводить новую категорию.
В двух словах о том, как все вышло. Я выросла в Лондоне. После нескольких лет постоянных раздоров мои родители разошлись. Мне тогда было четырнадцать. Когда мне стукнуло двадцать, мама вышла замуж за нудного добропорядочного ирландца и переехала жить к нему в Дублин. Я, хоть и была достаточно взрослой, чтобы жить отдельно, тоже уехала в Дублин и со временем обзавелась друзьями, из которых самой близкой подругой была Джемма. Примерно с год я повисела на шее у мамы и ее Питера, после чего взялась за ум, получила диплом по специальности «связь с общественностью», затем пошла работать в крупнейшую в Ирландии пиар-компанию «Маллиган Тейни» составителем пресс-релизов. Но после пяти лет работы я попала под сокращение и нового места уже не нашла. По времени это примерно совпало с маминым разрывом с Питером. Мама вернулась в Лондон, я, как мрачная тень, — вместе с ней. Хотя душа у меня к этому не лежала, я снова стала писать пресс-релизы, но уже на вольных хлебах, однако так обнищала, что позволить себе ездить на выходные в Дублин и повидаться со старыми друзьями уже не могла. Вскоре после моего возвращения в Лондон Джемма познакомилась с Антоном; она меня иногда навещала, но Антон всегда был на мели и с ней не ездил.
Я с ним практически не была знакома до тех пор, пока он, оставив убитую горем Джемму в Дублине, не приехал в Лондон в надежде основать независимую продюсерскую компанию. (Они с Майки были сыты по горло клепанием скучных роликов на тему безопасности на рабочих местах и хотели перебраться на телевидение; они рассудили, что в Лондоне это получится скорее, чем в Дублине.)
По версии Антона, после годичного романа они с Джеммой расстались; она же говорила, они только взяли тайм-аут, он просто еще не понял. Она тихонько плакала в трубку и говорила: «Помяни мое слово, дольше двух месяцев это не продлится, потом он поймет, что по-прежнему меня любит, и вернется».
Она, однако, опасалась, что он увлечется какой-нибудь лондонской девицей, и, поскольку я была под рукой, приставила меня приглядывать за ним. Я фактически стала ее агентом. Мне надлежало завести с Антоном дружбу, держаться к нему поближе и, если он только посмеет взглянуть на другую девушку, «ткнуть ему в глаз острой палкой» или «плеснуть девице в лицо кислотой».
Я обещала, но, к своему неизбывному стыду, не сделала ни того, ни другого. Я любила Джемму, она мне доверила свое главное сокровище — Антона, и за это доверие я отплатила ей предательством.
Джемма как знала. В одном телефонном разговоре она, словно извиняясь, попросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— А где ваша малышка? — Она огляделась по сторонам.
— С папой на детской площадке. — И будут торчать на качелях, пока я им не покричу, что территория свободна. Не собираюсь их втягивать в это безобразие.
Марта приняла чашку чая, от печенья отказалась, и интервью началось.
— Ну что ж. Неплохо у вас получилось, да? Я имею в виду «Колдунью Мими». — Ее глаза были похожи на голубые бусины — стеклянные и пронзительные.
Свой вопрос она задала таким тоном, словно я ловко надула легковерную публику. Как на это ответить? «Да, вышло в самом деле неплохо, спасибо»? Или это будет высокомерно? А скажи я: «Ну, машину времени я не изобрела», — вдруг она закроет блокнот и уйдет?
— Я немного знакома с вашей биографией, но вы наверняка знаете, что материалы Марты Хоуп-Джонс не имеют ничего общего с обычной газетной писаниной. Я начну с чистого листа, пойму, кто такая настоящая Лили, и проникну в ее глубинную суть.
Она сделала «копающий» жест, а я настороженно кивнула. Уж больно мне не хотелось, чтобы она проникала в мою глубинную суть.
— Вы ведь не всегда писали книги, правда, Лили?
— Не всегда. Я начала писать всего два года назад, а до той поры работала в сфере пиара.
Неужели? — Мне показалось оскорбительным ее неподдельное изумление, хотя я знаю, что внешне не похожа на пиарщика, каким их принято представлять.
Энергичные, сообразительные имиджмейкеры, выражающие чужие интересы, и выглядеть должны соответственно. Деловой костюм, идеальная прическа, профессиональный макияж. Но у меня, даже в пору моих скромных достижений на ниве пиара, подол юбки самым таинственным образом никогда не держался по одной линии, а длинные волосы вечно выбивались из прически и на самых ответственных встречах норовили упасть мне в кофе. (По этой причине мой начальник вскоре перестал брать меня на встречи с клиентами. Им он врал, что у меня назначена физиотерапия.)
— Какая именно область пиара? — спросила Марта. Она была заинтригована. — Певцы-однодневки? Заходящие звезды мыльных опер?
— Да нет, куда скромнее. — Я вовсе не пыталась острить.
Быть пиарщиком значит пропихивать на страницы прессы липучих, как мухи, бесталанных певцов, актеров, манекенщиц. Но если бы только это… Еще это значит впихивать сухое молоко нищим африканцам на том основании, что оно, дескать, полезнее грудного. Именно работники пиар-службы табачных компаний внушают легковерным правительственным чиновникам, что иметь курящее население очень выгодно, поскольку все вымрут еще до того, как им надо будет платить пенсию и содержать в домах престарелых. Именно из-под пера талантливого пиарщика рождается на свет пресс-релиз, убеждающий жителей района, что не стоит обращать внимания на выброс токсичных веществ близлежащим химкомбинатом — куда важнее, что он дает вам и вашим соседям рабочие места.
Такой эффект достигается двумя способами: рекламой и подкупом политических деятелей. Когда натиск достиг ужасающей силы и я поняла, что пора защищать беззащитных людей, я отошла в сторонку и стала писать пресс-релизы.
Я искренне сочувствовала несчастным, у которых под носом сооружали гигантскую свалку и по чьим садам должна была пройти скоростная магистраль. Как следствие, в моих пресс-релизах чувствовалось раскаяние; к своему стыду, я отлично выполняла свою работу и беспрестанно мечтала о том, чтобы заняться парочкой певцов, чья карьера идет под откос.
— Итак, вы работали в пиар-службе. — Перо Марты беспрерывно двигалось. — Где это было?
— Сначала в Дублине, потом в Лондоне.
— А как вы оказались в Ирландии?
— Когда мне было двадцать, моя мама переехала туда жить, и я поехала с ней.
— И вот теперь вы снова в Великобритании. Что произошло?
— Сокращение штата. Меня уволили.
Я сама виновата. Я так успешно провела две крупные кампании, что обе фирмы, ради которых были все мои старания, добились желаемого и перестали нуждаться в наших услугах. Это совпало по времени с экономией фонда заработной платы, я попала под сокращение, а нового места найти не удалось. Сказать по правде, я испытала огромное облегчение. Работа в пиар-службе повергала меня в безысходную депрессию.
— Моя мама вернулась в Англию, и я тоже. Стала свободным художником… — Я запнулась.
— А потом вас ограбили, — подсказала Марта.
— А потом меня ограбили.
— Вам не трудно будет вкратце пересказать мне эту историю? — попросила Марта. Она положила свою руку поверх моей и внезапно заговорила голосом «заботливой» героини мыльной оперы.
Я кивнула. Куда же без этого! Если умолчать о единственном драматическом эпизоде во всей моей жизни, не будет никакого интервью, и уж тем более — цветного разворота в четвертой по тиражу ежедневной британской газете. Я изложила его коротко, оставляя как можно больше за кадром, и быстренько перешла к финалу — как меня толкнул какой-то тип и удрал с моей сумкой.
— И оставил вас умирать. — Марта судорожно записывала.
— Ну, не совсем. Я была в сознании и даже смогла самостоятельно дойти до дома.
— Да, но с таким же успехом вы могли и умереть, — настаивала Марта. — Откуда ему было знать?
— Может быть. — Я неохотно пожала плечами.
— И хотя физические раны постепенно затянулись, душевные продолжали кровоточить?
Я сглотнула.
— Я переживала.
— Переживали? Да вы были просто душевно опустошены! Пережить такую травму! Правильно я понимаю?
Я покорно кивнула. Как мне все это надоело!
— Так, значит, имело место посттравматическое расстройство психики. — Марта водила пером все быстрее. — И даже ходить на работу было выше ваших сил?
— Ну, в то время я была на вольных хлебах…
— Вы не могли выходить из дома…
— Да почему, могла.
— Вы перестали мыться? Есть?
— Но я…
— Вы потеряли смысл жизни. Пауза. Выдох.
— Бывало иногда. Но разве такое не у всех случается?
— И в ваше мрачное одиночество внезапно прорвался лучик света. Озарение — и вы сели и написали «Мими».
Снова пауза, и я сдалась.
— Продолжайте. — Было ясно: я ей совсем не нужна.
— Потом вашу рукопись взял литагент, она нашла вам издательство — и вот вы проснулись знаменитой!
— Не совсем так. Я на протяжении пяти лет в свободное время писала роман, а когда закончила — он оказался никому не нужен.
— Сколько уже книг продано?
— По последним данным — сто пятьдесят тысяч. По крайней мере, напечатано было столько.
— Так, так, — радовалась Марта. — Почти четверть миллиона.
— Нет…
Ни больше ни меньше. — Ее акулья улыбка не допускала возражений. — И написали вы ее за какой-то месяц.
— За два месяца.
— Два? — Неподдельное разочарование.
— Но это же очень быстро! Первую книгу я писала пять лет, но она до сих пор не издана.
— Я слышала, у вас уже появились преданные поклонники. Правда ли, что ваши фанаты уже основали читательские клубы и именуют себя «шабашем»?
Я слышала о группе чудиков из Уилтшира, воображающих себя друидами. С ума, наверное, сойдешь, отстирывая эти белые балахоны. Но я кивнула: да, «шабаш», именно так они себя и называют.
Неожиданно Леди в Красном сменила тактику.
— Правда, критики не всегда столь благосклонны, да, Лили?
Она снова изобразила сострадание. По мне, так лучше уж паровым катком.
— Да какая разница, что там пишут эти критики? — бесстрашно заявила я. На самом деле лично я эту разницу очень даже чувствовала. Я наизусть помнила здоровенные отрывки убийственных рецензий, которые стали появляться, стоило «Мими» перекочевать в разряд модных книжек. Когда книга только вышла и никто еще не верил, что удастся продать больше двух тысяч экземпляров, одна публикация в «Айриш тайме» из разряда утешительных призов пролилась бальзамом на мои раны. Но последовавший коммерческий успех совпал с потоком желчи, щедро излитой на меня обозревателями крупных газет. «Индепендент» дала моей книге определение…
— …«Сахарная вата для ума», — проговорила в этот момент Марта.
Да, — униженно согласилась я. Я могла бы процитировать и дальше. «Этот дебютный роман есть не что иное, как абсурдный побочный продукт модной ныне слащавой чувствительности. Будучи „сказкой“, он повествует о мастерице белой магии, так называемой Мими, которая внезапно появляется в живописной деревушке и открывает лавку по торговле колдовскими снадобьями, спасающими жителей от всевозможных нервных расстройств…»
— А «Обсервер» написал, что книга…
— «…до того сладкая, что у читателя могут испортиться зубы», — закончила я за нее. Все это я знала. Я могла бы процитировать всю рецензию, назвать страницу и номер строчки в газете. — Поймите, — сказала я, — я написала книжку ради собственного развлечения. У меня и в мыслях не было, что кто-то ее напечатает. Если бы не Антон, я никогда не отослала бы ее Жожо.
Перо в ее блокноте задвигалось еще быстрее.
— А как вы познакомились со своим мужем Антоном?
— Мы пока не женаты, — поправила я. Журналисты обо мне столько перевирали, что факты моей биографии приходилось буквально вдалбливать им в голову. Я ненавидела интервью, где обо мне несли всякую чушь, я боялась, что люди будут считать меня лгуньей. («Я „сторонница техники поверхностного дыхания. Я воевала во Вьетнаме“. И много чего еще.)
— Итак, как вы познакомились со своим женихом Антоном?
— Партнером, — уточнила я — вдруг еще кольцо показать потребует.
Марта пытливо посмотрела на меня.
— Но вы ведь собираетесь пожениться?
Я издала невнятные утвердительные звуки, но мне, по большому счету, было все равно, поженимся мы или нет. Вот мои родители, те, напротив, свято верят в институт брака. Настолько, что не устают делать это снова и снова. Мама замужем во второй раз, отец женат уже в третий. У меня столько сводных братьев и сестер, что, если собрать вместе всю родню, получится нечто вроде семейного клана из сериала «Даллас».
— Так где вы познакомились с Антоном? — снова спросила Марта.
Что ей сказать?
— Через одного общего друга.
— Ваш друг хотел бы, чтобы его имя упомянули? — подмигнула Марта.
— Хм-мм, нет. Спасибо. — Вот уж это вряд ли.
— А-а. Вы уверены?
— Совершенно уверена. Благодарю.
Марта насторожилась, она сразу поняла, что был какой-то скандал, а у меня появилось ощущение, словно я проглотила ледышку. Терпеть не могу эти интервью. Ненавижу! Страшно подумать, что они могут докопаться. Но если сейчас это наглое копание в моей частной жизни продолжится, этим все и кончится.
Но Марта не стала углубляться. Во всяком случае, пока.
— А чем занимается Антон?
Еще один вопрос на засыпку.
— Они с его партнером Майки руководят продюсерской фирмой под названием «Ай-Кон». В частности, они делали «Последнего героя» для «Скай Диджитал». Реалити-шоу, помните? — с надеждой спросила я.
Но она впервые слышала это название. Как и шестьдесят миллионов других британцев.
— А в данный момент они ведут переговоры с Би-би-си о производстве полуторачасовой программы. («Полуторачасовой программой» был ерундовый фильм, но такая формулировка показалась мне более солидной.)
Однако подъемы и спады в карьере Антона Марту мало интересовали. Что ж, я сделала, что смогла.
— Чудненько, — пропела Марта, закрывая блокнот. Она встала и засеменила в туалет. Пока она отсутствовала, я гадала, все ли нужное я сказала и есть ли в ванной чистые полотенца.
Я проводила ее до выхода из подъезда. Проходя мимо двери Дурачка Пэдди на первом этаже, я молилась, чтобы он не высунулся. Но он, конечно, высунулся, этот никогда ничего не упустит — обожает развлечься. К счастью, он был настроен миролюбиво и даже игриво. Марта в ее алом одеянии явно пришлась ему по вкусу, и он объявил:
— Е-мое, у нас побывала песня.
— «Леди в Красном». — Марта милостиво кивнула. — Мне это на каждом шагу говорят.
И тут Дурачок Пэдди как заголосит песню про Санта-Клауса! А я мысленно стала ему подпевать.
— Не обращайте внимания, — мужественно улыбаясь, проговорила я и пожала Марте руку. — Спасибо, что пришли.
Пэдди продолжал голосить.
— С вами свяжутся насчет фото.
Пэдди все распевал.
— Приятно было познакомиться, — с угрюмой улыбкой сказала Марта.
Пение разносилось по подъезду.
— До свидания.
Тут как раз закончился последний куплет.
Как только она уехала, я поднялась наверх, перевела дух и позвонила Антону на мобильный.
— Можете идти домой, все чисто.
— Уже идем, радость моя.
Десять минут спустя он уже топал в дверях. Малышка Эма сладко спала у него на руках. Переговариваясь шепотом, мы уложили ее в кроватку и затворили дверь.
На кухне Антон снял пальто. Под пальто у него был розовый ангорский свитер, который папа прислал мне на случай, если меня вдруг пригласят на телевидение. (Про папу нельзя сказать, что он витает в мире грез, просто он регулярно ходит на одно ток-шоу.) Свитер был Антону узок и короток, сантиметров пятнадцать впалого живота оставались открытыми — вместе с узкой змейкой черных волос, бегущей вниз от пупка. Коди как-то заметил, что хуже Антона никто не одевается, но я бы так не сказала: этот розовый свитер был ему явно к лицу.
— Ой, это же твой свитер, — изумленно произнес он. — Прости, я в такой спешке одевался, я решил, что это мой — из тех, что сели. Ну, говори, как у тебя прошло с этой репортершей?
— Да сама не знаю. Все, кажется, шло неплохо, пока она не увидела Пэдди.
— Черт! Только не это! И что он учинил на сей раз? Надеюсь, не выставил ее за дверь?
— Нет, он ей пел. Про Санта-Клауса.
— В апреле?
— Она была вся в красном. Видимо, поэтому.
— Без бороды, надеюсь?
— Без.
— Придется переезжать. Печешек не осталось?
— Горы.
— Не понял.
— Я тоже. — В первом большом интервью в моей жизни меня выставили жадюгой: в нем было написано, что я угостила репортера пустым чаем или кофе, на выбор, и даже печенья не предложила. С тех самых пор, в тщетной попытке исправить репутацию, всякий раз, как ожидался очередной журналист, мы покупали самое дорогое печенье, но ни один к нему никогда не притронулся.
36
Об Антоне. Сразу хочу заметить: я не какая-нибудь искусительница. Сказать по правде, я вообще наименее роковая из всех женщин. Если по этому критерию провести конкурс, я бы отстала ото всех настолько, что специально для меня пришлось бы вводить новую категорию.
В двух словах о том, как все вышло. Я выросла в Лондоне. После нескольких лет постоянных раздоров мои родители разошлись. Мне тогда было четырнадцать. Когда мне стукнуло двадцать, мама вышла замуж за нудного добропорядочного ирландца и переехала жить к нему в Дублин. Я, хоть и была достаточно взрослой, чтобы жить отдельно, тоже уехала в Дублин и со временем обзавелась друзьями, из которых самой близкой подругой была Джемма. Примерно с год я повисела на шее у мамы и ее Питера, после чего взялась за ум, получила диплом по специальности «связь с общественностью», затем пошла работать в крупнейшую в Ирландии пиар-компанию «Маллиган Тейни» составителем пресс-релизов. Но после пяти лет работы я попала под сокращение и нового места уже не нашла. По времени это примерно совпало с маминым разрывом с Питером. Мама вернулась в Лондон, я, как мрачная тень, — вместе с ней. Хотя душа у меня к этому не лежала, я снова стала писать пресс-релизы, но уже на вольных хлебах, однако так обнищала, что позволить себе ездить на выходные в Дублин и повидаться со старыми друзьями уже не могла. Вскоре после моего возвращения в Лондон Джемма познакомилась с Антоном; она меня иногда навещала, но Антон всегда был на мели и с ней не ездил.
Я с ним практически не была знакома до тех пор, пока он, оставив убитую горем Джемму в Дублине, не приехал в Лондон в надежде основать независимую продюсерскую компанию. (Они с Майки были сыты по горло клепанием скучных роликов на тему безопасности на рабочих местах и хотели перебраться на телевидение; они рассудили, что в Лондоне это получится скорее, чем в Дублине.)
По версии Антона, после годичного романа они с Джеммой расстались; она же говорила, они только взяли тайм-аут, он просто еще не понял. Она тихонько плакала в трубку и говорила: «Помяни мое слово, дольше двух месяцев это не продлится, потом он поймет, что по-прежнему меня любит, и вернется».
Она, однако, опасалась, что он увлечется какой-нибудь лондонской девицей, и, поскольку я была под рукой, приставила меня приглядывать за ним. Я фактически стала ее агентом. Мне надлежало завести с Антоном дружбу, держаться к нему поближе и, если он только посмеет взглянуть на другую девушку, «ткнуть ему в глаз острой палкой» или «плеснуть девице в лицо кислотой».
Я обещала, но, к своему неизбывному стыду, не сделала ни того, ни другого. Я любила Джемму, она мне доверила свое главное сокровище — Антона, и за это доверие я отплатила ей предательством.
Джемма как знала. В одном телефонном разговоре она, словно извиняясь, попросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59