но по-моему, скорей уж студия Диснея выпустит анимационную версию «Камасутры».
Прошлым летом, когда они поехали на неделю в Испанию, Иззи дошла до точки. Проведя без секса три ночи, она решила, что Дейва нужно взбодрить. Поселились они, надо сказать, в идиллическом «колониальном» отеле – решетчатые ставни и разлапистые вентиляторы, свисающие с потолка. Иззи зажгла все свечи, какие смогла найти, вручила Дейву бокал апельсинового ликера, а сама скрылась в ванной с бритвой и тюбиком ароматического масла.
Минут через десять выходит она в одном халатике, намереваясь устроить стриптиз в мерцающем свете свечей. Делает два шага к дивану, где расположился Дейв, плавным движением сбрасывает с себя пеньюар, жестом опытной обольстительницы закидывает назад копну волос… и вдруг испускает душераздирающий вопль. Оказывается, одна прядь зацепилась за лопасть, и вентилятор, вращаясь, медленно, но верно тянет Иззи кверху. Перепуганный Дейв вскакивает, хватается рукой за лопасть, а босой ногой умудряется дотянуться до выключателя. Затем без единого слова заворачивает Иззи в халат, достает маникюрные ножницы и принимается освобождать свою принцессу из когтей чудовища.
Иззи была так благодарна Дейву за спасение, а еще сильнее – за то, что он не свалился под кровать от смеха, увидев, как вентилятор снимает с нее скальп, что приняла обручальное кольцо с сапфиром, которое он днем раньше купил у ювелира в Старом городе.
Дейв сказал, что сапфир как нельзя лучше подходит к ее чудесным синим глазам. А Иззи сказала, что бросит его немедленно, если он когда-нибудь хоть словом напомнит ей об истории с вентилятором.
Услышав о помолвке, мамочка Иззи пришла в восторг. Дейв воплощает собою главное, в ее глазах, достоинство мужчины: платежеспособность. (Этой особенности ее мировоззрения отец Иззи вынести не смог: они развелись, когда дочери было двенадцать.) Дейв знает цену деньгам: когда Иззи станет его женой, о поездках на море по четыре раза в год придется забыть. Работает он в солидной компьютерной фирме и неуклонно продвигается по службе. Словом, это молодой человек с блестящими видами на будущее – если только к Дейву применимо слово «блестящий».
К несчастью, Иззи одних видов недостаточно. Текущий годовой доход Дейва составляет тридцать тысяч фунтов – вполне респектабельно, особенно для Западных графств, однако стоит учесть, что работать после замужества Иззи не намерена, а без плавательного бассейна и «БМВ» с откидным верхом она и года не протянет. Перед отъездом Аманда спрашивала меня, с чего Иззи вздумалось тащиться в Лас-Вегас, когда и дома богачей пруд пруди – достаточно взглянуть, сколько яхт стоит на якоре в Сэлкоме. Я ответила на это, что, по моему мнению, Иззи прежде всего хочет улизнуть из-под бдительного материнского ока. Айрис без конца вбивает Иззи в голову свой катехизис стабильности и безопасности. «Раз уж заполучила Дейва, – твердит она, – держись за него!» Ей не понять, что Иззи не из тех девушек, которые цепляются за «надежных мужчин».
Оставшись одна после развода, Айрис всех поклонников распугала своим неуемным стремлением к стабильности. А теперь пытается воплотить несбывшиеся надежды в Иззи. Доходит до смешного: она бегает к Дейву с обедами домашнего приготовления, носит в стирку его рубашки – словом всячески старается возместить недостаток хозяйственных талантов у своей дочери.
Иззи и Дейв много раз разбегались, но до окончательного разрыва дело так и не дошло – Иззи, понимаете ли, не хочет огорчать мать. (В искусстве эмоционального шантажа Айрис достигла головокружительных высот!) Но все-таки Иззи – папина дочка, а отец учил ее, что мечты сбываются, а счастье обязательно приходит к тому, кто умеет желать. Иззи чувствует, что, цепляясь за Дейва, предает принципы отца. Видятся они нечасто – он по-прежнему управляет отелем в Греции – но отцово стремление к «киношной жизни» въелось в нее накрепко.
Иззи и хотела бы быть просто счастлива с Дейвом – но беда в том, что «просто Дейва» ей мало. Да, она его любит – как любят кузена или приятеля. С другой стороны, пока не подвернулось что-нибудь получше, почему бы не остановиться на Дейве? Идеальным – да, пожалуй, и единственным – выходом из положения для Иззи стала неверность. Поиски родственной души (желательно с толстым бумажником) продолжаются, а Дейв обеспечивает тихую пристань, где можно отдохнуть и зализать раны после очередной неудачи. Оправдывая свое поведение, Иззи уверяет, что мимолетные интрижки никак не влияют на ее чувства к Дейву. Как ни странно, я ей верю. Иззи – из тех людей, в которых жизнь бурлит и переливается через край: ее чувств и желаний хватило бы на троих.
Иногда мне жаль Дейва. Отпустила бы она его с миром, думаю я. Пусть найдет себе какую-нибудь домашнюю девочку, богобоязненную и благонравную, которая не любит секс, а любит стирку и готовку. Но Иззи я никогда этого не говорила. И не скажу. Она не терпит, когда критикуют ее поведение. Слушать не станет, наговорит мне гадостей, мы поссоримся – может быть, всерьез… А я не хочу терять лучшую подругу. И вообще, ее жизнь – ей и решать.
– Ух ты! Мама родная! – восклицаю я, когда Иззи появляется из ванной. Выглядит она еще грудастее и шлюхастее обыкновенного. – Встряхнем Лас-Вегас!
– Так держать! – отвечает Иззи, в последний раз проведя щеткой по волосам и тряхнув головой. – Берегитесь, богатеи: идет охота на женихов!
ГЛАВА 5
Если есть в Лас-Вегасе по-настоящему элегантное местечко, то это «Дезерт Инн»!
Холл устремляется вверх этажей на пять. С потолка свисает хрустальная люстра таких размеров, что на ней мог бы раскачиваться разом весь отлично вышколенный персонал. Никакой суеты, никакой спешки. По мраморному полу не ходят, а скользят. Утонченно. Стильно; Шикарно. Таксист был прав: такие места не про нашу честь.
– Не хочешь скинуть туфли и прокатиться? – слегка заплетающимся языком предлагает Иззи – водка придала ей наглости.
Я чуть не на цыпочках крадусь, высматривая богатеев, словно редких птиц, готовых упорхнуть при первом шорохе.
Мы проходим мимо столика, где мужчины с наманикюренными ногтями и сверкающими часами режутся в баккара. Меньше ста долларов здесь на кон не ставят. Но ни один не просит, чтобы мы пожелали ему удачи. Явись мы сюда в одних фиговых листочках «от кутюр» – на нас никто и глаз не поднимет!
Мы заходим в бар, садимся у стойки и заказываем две клюквенных водки. Водка превосходная и раза в три крепче, чем мы привыкли. Неудивительно, что минут десять спустя наша беседа принимает несколько заумный характер.
– Интересно, – вещает Иззи, раскачиваясь на табурете, – почему водку назвали водкой? «Водка» значит «маленькая вода», верно? Наверно, потому что воды в ней и вправду мало…
Мы счастливо хихикаем и снова подзываем бармена. На этот раз он сообщает, что для игроков напитки бесплатные. Только сейчас мы замечаем у стойки ряд игральных автоматов – хитро придумано! Просаживаем кучу четвертаков (точно больше, чем стоила выпивка), а бармен тем временем развлекает нас беседой:
– Говорят, у вас в Англии хорошо с историческими памятниками. Но нам тоже есть чем похвастаться. Вот этот отель – старейшее здание в Лас-Вегасе, возведен в тысяча девятьсот пятидесятом!
– Тоже мне, национальное достояние! – язвит Иззи.
Бармен слегка тушуется, но продолжает:
– А видели бы вы, какие лифты мы построили три года назад!
– Жалеешь небось, что тебя не взяли в лифтеры? – ухмыляется Иззи.
Порой меня раздражает неуемная страсть Иззи высмеивать мужчин. Ну что ей сделал этот парень? Слава богу, она как раз гоняет во рту кубик льда, и слова выходят неразборчиво. Я пихаю ее ногой и поспешно увожу разговор в сторону – начинаю расспрашивать бармена о концертах знаменитостей.
– Да, наш Хрустальный зал не раз видел Фрэнка Синатру! Правда, когда Синатра пел с группой, то предпочитал выступать в отеле «Сэндз».
– Вот куда я хочу! – с энтузиазмом восклицаю я.
– Не выйдет, милочка, – вздыхает бармен. – Его снесли. На его месте теперь стоит «Венеция».
– Святотатство! – восклицаю я.
– И с номером Багси Сигела во «Фламинго» такая же история. И следа не осталось.
Я уже готова зарыдать над таким пренебрежением к славной истории Лас-Вегаса, как вдруг на горизонте появляется трио застегнутых на все пуговицы – простите за грубое слово, иного подобрать не могу – слизняков. Улыбка Иззи подсказывает мне, что они явились по нашу душу.
– Знакомься, это Митчелл, – мурлыкает Иззи, взглядом давая понять: «Он мой!» – А это его друзья.
И подмигивает, мол, «действуй».
– А я Джейми! – представляюсь я, не зная, кому пожимать руку – носачу с остекленелым взглядом или усачу с внешностью и манерами Остина Пауэрса (чем он явно гордится).
Они, кажется, разочарованы не меньше моего. Еще бы: ожидали увидеть Иззи номер два, а что получили? Черные стриженые вихры и никакого декольте, такой стиль им явно не по вкусу: они подталкивают друг друга локтями и перешептываются. Заговорщики чертовы!
Не понимаю, в чем дело. Я ведь и не хочу им нравиться! Да и сами они мне совершенно не нравятся. Почему же я чувствую себя так, словно осталась без подарка на детском утреннике? Да что там – гораздо, гораздо хуже!
Мы проходим ближе к сцене и садимся за столик со свечой. Я молча молю богов поскорее поднять занавес, а сзади слышится сиплый шепот Носача:
– Эх, сменять бы ее вон на ту официанточку!
Нет-нет, говорю я себе. Не надо. Две истерики за один вечер – это уже слишком.
Может, мне украсить себе бицепс модной символической татушкой, из тех, что означают «честность», «дружба» и тому подобное? Только моя будет означать «уродливая подруга».
Мы приехали в Лас-Вегас, чтобы выйти замуж, но, честно признаться, в роли невесты я себя не представляю. Большую часть жизни судьба готовила меня к амплуа старой девы. В школе я воплощала собой архитип «прыщавой уродины», что караулит на углу, пока ее подружка обжимается с парнем с подворотне. Это меня подсылали к первому красавчику в классе, чтобы я выяснила, нравится ли ему моя соседка по парте, и, если нравится, договорилась о свидании. Это я впивалась ногтями в ладони, когда подруга рассказывала, что мальчик, который снился мне целый год, вчера пригласил ее в кино. По иронии судьбы, поссорившись с моей подружкой, красавчик шел за утешением ко мне. «Ты отличный товарищ, – так он начинал, – с тобой всегда можно поговорить». А завершал тем, что я гораздо симпатичнее Иззи, или Лайзы, или Джастины, или кого-нибудь там еще. И он жалеет, что встречался с ней, а не со мной. Такое бы признание – да на полгодика раньше…
Меня вновь охватывает жалость к себе и горечь одиночества. Не говоря уж о досаде оттого, что этим чувствам, похоже, суждено сопровождать меня во всех злачных местах Лас-Вегаса.
– Что с тобой? – интересуется Иззи, на миг отвлекаясь от Митчелла.
– С ног валюсь, – вяло улыбаюсь я.
– Куда-куда ты хочешь завалиться? – навостряет уши Усатый.
– На пол! – рявкаю я. – Устала, понимаешь?
М-да, истинная леди… Языковой барьер между Англией и Америкой, оказывается, выше, чем я думала.
В зале гаснет свет.
– Леди и джентльмены! – хрипит голос из динамика. – Встречайте наших сегодняшних гостей! На сцене – Малыш Креол и «Кокосы»!
– Боже мой! Иззи, ты слышишь? – восклицаю я в восторге. – Мы же их видели на Бристольском ипподроме! – ахает Иззи.
– Да, давным-давно! Помнишь: «Энни, я тебе не отец? Обожаю!
На Носатого наши вопли не производят впечатления, пока на сцене не появляются сами «Кокосы» в разноцветных рубахах и атласных штанах в обтяжку. Малыш – в миру Август Дарнелл – выходит вперед: на нем бананово-желтый пиджак, черная рубашка, из кармашка торчит черный носовой платок Улучив момент, Иззи громко восхищается его буйной шевелюрой: по моему же скромному мнению, волосы Креола не идут ни в какое сравнение с мохнатой шерстью, что выглядывает у Митчелла из-за воротника.
Ударник у «Кокосов» вроде бы новый – классный парень! Так колотит по своим цимбалам, что кажется, будто они грохочут сами по себе. Черт возьми, а может, жизнь – не такая уж дрянная штука? Со сцены нас должно быть видно: что, если удастся перехватить его взгляд?
В этот момент Носач жестом собственника закидывает руку на спинку моего стула. Этого еще не хватало! Я отодвигаюсь. Теперь загораются глаза у Усача: он придвигается ближе и прижимается ко мне бедром. Не знаю уж, сколько он выпил, но я явно начала ему нравиться.
Не успевает Малыш и до половины допеть свою знаменитую «Джина, Джина, он просто лыжный инструктор», как я понимаю, что больше не высижу. По горло сыта этой компанией! Я объявляю, что хочу сходить в туалет.
При слове «туалет» Три Потребителя сперва непонимающе пялят глаза а затем разражаются непотребным хохотом.
– А как это называется на американском языке? Нужник? – рычу я, поднимаясь на ноги.
Остановив проходящую мимо официантку, спрашиваю, где у них тут дамская комната.
– Какая-какая комната? – удивляется она.
– Э-а… видите ли, я ищу туалет… то есть уборную…
– А, комната отдыха. Прямо по коридору и налево.
– Спасибо!
– О, не за что! – и она расплывается в широкой, белозубой, удивительно американской улыбке.
Повернув налево, вижу перед собой знак «Выход». А в «Цирке» такая роскошная мягкая кровать… Но уйти нельзя. А может, можно? Хотя бы выйти на минутку, подышать свежим воздухом…
Я выхожу на улицу: теплый бриз ласкает мне лицо, призывно шелестят пальмовые листья. Мимо проходит элегантная пожилая пара: она просматривает брошюрку, он мурлычет себе под нос популярную мелодию. На той стороне улицы пьяный героически цепляется за фонарный столб, но в конце концов совершает танцевальное па, которое сделало бы честь Джину Келли, и опускается на асфальт. Приближается гул голосов – кажется, говорят по-немецки; проходит мимо колоритная свадьба. У обоих новобрачных серьги в ушах, в носу, на губах, на бровях и бог знает где еще. Даже мать невесты – и та вся в татуировках. Что делаю здесь я, мисс Английская Скромница?
Помню, как ехидно усмехнулась Надин, когда мы с Иззи объявили, что летим в Лас-Вегас. Для женщины, с восемнадцати лет выписывающей журнал «Свадьба», Вегас – синоним преисподней: она не сомневается, что все невесты здесь идут под венец с букетами искусственных цветов, а женихи дают клятвы верности в малиновых смокингах.
Что ж, почему бы и нет? Каждому свое. Белоснежные лилии я оставлю Надин; а сама, когда настанет (настанет ли?) мой черед, гордо приколю к груди букет пластмассовых гладиолусов и скажу: «Боже, благослови Лас-Вегас!»
ГЛАВА 6
Никогда не забуду день, когда я впервые увидела «нареченных» вместе.
Надин прибыла несколькими днями раньше своего суженого, чтобы натаскать маму с папой и прошерстить домашнюю обстановку на предмет стилевых оплошностей. Приехав накануне празднества, я обнаружила, что мамины бронзовые кони ускакали со своих мест по сторонам камина: конюшней для них сделался шкаф под лестницей. Там же скрылась детская фотография Надин – с жидкими кудельками и широкой улыбкой, открывающей скобки на зубах. Из кухни исчез табурет со следами кошачьих когтей, из прихожей – акварельный закат цвета «пожар в тропиках». Снобистские замашки Надин мне претят, однако насчет акварели я с ней от души согласилась.
В восемь вечера папа, мама, Надин и я – вместе целая семья сидели в столовой за жарким. (Только я, одинокая вегетарианка, склонилась над тарелкой салата. Надин до сих пор уверена, что я не ем мяса исключительно с целью привлечь к себе внимание.) Семейный ужин напоминал заседание военного совета.
– Я просмотрела гардероб и отобрала то, что вы наденете, – так начала брифинг Надин.
– Тебе не кажется, что костюм для отца – это немного слишком? – забеспокоилась мама. – Я хочу сказать, мы ведь собираемся жарить шашлык.
– Зато в светло-сером пиджаке папа такой представительный! – проворковала Надин, взяв отца за руку. – И потом, костюм ведь летний! Ты согласен, правда, папуля?
– Разумеется; согласен, дорогая. Все что угодно, лишь бы ты была счастлива!
Я ощущаю укол ревности. Ради меня «папуля» шагу лишнего не сделает!
– А тебе, мамуля, не советую надевать сиреневое платье – оно, знаешь ли, полнит. Лучше надень тот брючный костюм, что я приготовила. И никакой дешевой бижутерии!
Мама тяжело вздыхает. Я похлопываю ее по руке.
– Ты в любом наряде останешься красавицей, – ободряю я ее, а затем поворачиваюсь к Надин: – Что касается меня, выбор невелик; я не захватила с собой гардероба.
– Неважно. Насчет тебя я его предупредила.
– Что ты хочешь сказать?
– Джейми, не повышай голос на сестру! – хмурится папа.
Я надуваюсь и молча допиваю вино, мысленно наказывая себе подарить папе с мамой на Рождество бокалы приличных размеров. Из этих фигурных рюмочек «для особых случаев» и муха не напьется, тем более что папа вечно забывает подливать дамам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Прошлым летом, когда они поехали на неделю в Испанию, Иззи дошла до точки. Проведя без секса три ночи, она решила, что Дейва нужно взбодрить. Поселились они, надо сказать, в идиллическом «колониальном» отеле – решетчатые ставни и разлапистые вентиляторы, свисающие с потолка. Иззи зажгла все свечи, какие смогла найти, вручила Дейву бокал апельсинового ликера, а сама скрылась в ванной с бритвой и тюбиком ароматического масла.
Минут через десять выходит она в одном халатике, намереваясь устроить стриптиз в мерцающем свете свечей. Делает два шага к дивану, где расположился Дейв, плавным движением сбрасывает с себя пеньюар, жестом опытной обольстительницы закидывает назад копну волос… и вдруг испускает душераздирающий вопль. Оказывается, одна прядь зацепилась за лопасть, и вентилятор, вращаясь, медленно, но верно тянет Иззи кверху. Перепуганный Дейв вскакивает, хватается рукой за лопасть, а босой ногой умудряется дотянуться до выключателя. Затем без единого слова заворачивает Иззи в халат, достает маникюрные ножницы и принимается освобождать свою принцессу из когтей чудовища.
Иззи была так благодарна Дейву за спасение, а еще сильнее – за то, что он не свалился под кровать от смеха, увидев, как вентилятор снимает с нее скальп, что приняла обручальное кольцо с сапфиром, которое он днем раньше купил у ювелира в Старом городе.
Дейв сказал, что сапфир как нельзя лучше подходит к ее чудесным синим глазам. А Иззи сказала, что бросит его немедленно, если он когда-нибудь хоть словом напомнит ей об истории с вентилятором.
Услышав о помолвке, мамочка Иззи пришла в восторг. Дейв воплощает собою главное, в ее глазах, достоинство мужчины: платежеспособность. (Этой особенности ее мировоззрения отец Иззи вынести не смог: они развелись, когда дочери было двенадцать.) Дейв знает цену деньгам: когда Иззи станет его женой, о поездках на море по четыре раза в год придется забыть. Работает он в солидной компьютерной фирме и неуклонно продвигается по службе. Словом, это молодой человек с блестящими видами на будущее – если только к Дейву применимо слово «блестящий».
К несчастью, Иззи одних видов недостаточно. Текущий годовой доход Дейва составляет тридцать тысяч фунтов – вполне респектабельно, особенно для Западных графств, однако стоит учесть, что работать после замужества Иззи не намерена, а без плавательного бассейна и «БМВ» с откидным верхом она и года не протянет. Перед отъездом Аманда спрашивала меня, с чего Иззи вздумалось тащиться в Лас-Вегас, когда и дома богачей пруд пруди – достаточно взглянуть, сколько яхт стоит на якоре в Сэлкоме. Я ответила на это, что, по моему мнению, Иззи прежде всего хочет улизнуть из-под бдительного материнского ока. Айрис без конца вбивает Иззи в голову свой катехизис стабильности и безопасности. «Раз уж заполучила Дейва, – твердит она, – держись за него!» Ей не понять, что Иззи не из тех девушек, которые цепляются за «надежных мужчин».
Оставшись одна после развода, Айрис всех поклонников распугала своим неуемным стремлением к стабильности. А теперь пытается воплотить несбывшиеся надежды в Иззи. Доходит до смешного: она бегает к Дейву с обедами домашнего приготовления, носит в стирку его рубашки – словом всячески старается возместить недостаток хозяйственных талантов у своей дочери.
Иззи и Дейв много раз разбегались, но до окончательного разрыва дело так и не дошло – Иззи, понимаете ли, не хочет огорчать мать. (В искусстве эмоционального шантажа Айрис достигла головокружительных высот!) Но все-таки Иззи – папина дочка, а отец учил ее, что мечты сбываются, а счастье обязательно приходит к тому, кто умеет желать. Иззи чувствует, что, цепляясь за Дейва, предает принципы отца. Видятся они нечасто – он по-прежнему управляет отелем в Греции – но отцово стремление к «киношной жизни» въелось в нее накрепко.
Иззи и хотела бы быть просто счастлива с Дейвом – но беда в том, что «просто Дейва» ей мало. Да, она его любит – как любят кузена или приятеля. С другой стороны, пока не подвернулось что-нибудь получше, почему бы не остановиться на Дейве? Идеальным – да, пожалуй, и единственным – выходом из положения для Иззи стала неверность. Поиски родственной души (желательно с толстым бумажником) продолжаются, а Дейв обеспечивает тихую пристань, где можно отдохнуть и зализать раны после очередной неудачи. Оправдывая свое поведение, Иззи уверяет, что мимолетные интрижки никак не влияют на ее чувства к Дейву. Как ни странно, я ей верю. Иззи – из тех людей, в которых жизнь бурлит и переливается через край: ее чувств и желаний хватило бы на троих.
Иногда мне жаль Дейва. Отпустила бы она его с миром, думаю я. Пусть найдет себе какую-нибудь домашнюю девочку, богобоязненную и благонравную, которая не любит секс, а любит стирку и готовку. Но Иззи я никогда этого не говорила. И не скажу. Она не терпит, когда критикуют ее поведение. Слушать не станет, наговорит мне гадостей, мы поссоримся – может быть, всерьез… А я не хочу терять лучшую подругу. И вообще, ее жизнь – ей и решать.
– Ух ты! Мама родная! – восклицаю я, когда Иззи появляется из ванной. Выглядит она еще грудастее и шлюхастее обыкновенного. – Встряхнем Лас-Вегас!
– Так держать! – отвечает Иззи, в последний раз проведя щеткой по волосам и тряхнув головой. – Берегитесь, богатеи: идет охота на женихов!
ГЛАВА 5
Если есть в Лас-Вегасе по-настоящему элегантное местечко, то это «Дезерт Инн»!
Холл устремляется вверх этажей на пять. С потолка свисает хрустальная люстра таких размеров, что на ней мог бы раскачиваться разом весь отлично вышколенный персонал. Никакой суеты, никакой спешки. По мраморному полу не ходят, а скользят. Утонченно. Стильно; Шикарно. Таксист был прав: такие места не про нашу честь.
– Не хочешь скинуть туфли и прокатиться? – слегка заплетающимся языком предлагает Иззи – водка придала ей наглости.
Я чуть не на цыпочках крадусь, высматривая богатеев, словно редких птиц, готовых упорхнуть при первом шорохе.
Мы проходим мимо столика, где мужчины с наманикюренными ногтями и сверкающими часами режутся в баккара. Меньше ста долларов здесь на кон не ставят. Но ни один не просит, чтобы мы пожелали ему удачи. Явись мы сюда в одних фиговых листочках «от кутюр» – на нас никто и глаз не поднимет!
Мы заходим в бар, садимся у стойки и заказываем две клюквенных водки. Водка превосходная и раза в три крепче, чем мы привыкли. Неудивительно, что минут десять спустя наша беседа принимает несколько заумный характер.
– Интересно, – вещает Иззи, раскачиваясь на табурете, – почему водку назвали водкой? «Водка» значит «маленькая вода», верно? Наверно, потому что воды в ней и вправду мало…
Мы счастливо хихикаем и снова подзываем бармена. На этот раз он сообщает, что для игроков напитки бесплатные. Только сейчас мы замечаем у стойки ряд игральных автоматов – хитро придумано! Просаживаем кучу четвертаков (точно больше, чем стоила выпивка), а бармен тем временем развлекает нас беседой:
– Говорят, у вас в Англии хорошо с историческими памятниками. Но нам тоже есть чем похвастаться. Вот этот отель – старейшее здание в Лас-Вегасе, возведен в тысяча девятьсот пятидесятом!
– Тоже мне, национальное достояние! – язвит Иззи.
Бармен слегка тушуется, но продолжает:
– А видели бы вы, какие лифты мы построили три года назад!
– Жалеешь небось, что тебя не взяли в лифтеры? – ухмыляется Иззи.
Порой меня раздражает неуемная страсть Иззи высмеивать мужчин. Ну что ей сделал этот парень? Слава богу, она как раз гоняет во рту кубик льда, и слова выходят неразборчиво. Я пихаю ее ногой и поспешно увожу разговор в сторону – начинаю расспрашивать бармена о концертах знаменитостей.
– Да, наш Хрустальный зал не раз видел Фрэнка Синатру! Правда, когда Синатра пел с группой, то предпочитал выступать в отеле «Сэндз».
– Вот куда я хочу! – с энтузиазмом восклицаю я.
– Не выйдет, милочка, – вздыхает бармен. – Его снесли. На его месте теперь стоит «Венеция».
– Святотатство! – восклицаю я.
– И с номером Багси Сигела во «Фламинго» такая же история. И следа не осталось.
Я уже готова зарыдать над таким пренебрежением к славной истории Лас-Вегаса, как вдруг на горизонте появляется трио застегнутых на все пуговицы – простите за грубое слово, иного подобрать не могу – слизняков. Улыбка Иззи подсказывает мне, что они явились по нашу душу.
– Знакомься, это Митчелл, – мурлыкает Иззи, взглядом давая понять: «Он мой!» – А это его друзья.
И подмигивает, мол, «действуй».
– А я Джейми! – представляюсь я, не зная, кому пожимать руку – носачу с остекленелым взглядом или усачу с внешностью и манерами Остина Пауэрса (чем он явно гордится).
Они, кажется, разочарованы не меньше моего. Еще бы: ожидали увидеть Иззи номер два, а что получили? Черные стриженые вихры и никакого декольте, такой стиль им явно не по вкусу: они подталкивают друг друга локтями и перешептываются. Заговорщики чертовы!
Не понимаю, в чем дело. Я ведь и не хочу им нравиться! Да и сами они мне совершенно не нравятся. Почему же я чувствую себя так, словно осталась без подарка на детском утреннике? Да что там – гораздо, гораздо хуже!
Мы проходим ближе к сцене и садимся за столик со свечой. Я молча молю богов поскорее поднять занавес, а сзади слышится сиплый шепот Носача:
– Эх, сменять бы ее вон на ту официанточку!
Нет-нет, говорю я себе. Не надо. Две истерики за один вечер – это уже слишком.
Может, мне украсить себе бицепс модной символической татушкой, из тех, что означают «честность», «дружба» и тому подобное? Только моя будет означать «уродливая подруга».
Мы приехали в Лас-Вегас, чтобы выйти замуж, но, честно признаться, в роли невесты я себя не представляю. Большую часть жизни судьба готовила меня к амплуа старой девы. В школе я воплощала собой архитип «прыщавой уродины», что караулит на углу, пока ее подружка обжимается с парнем с подворотне. Это меня подсылали к первому красавчику в классе, чтобы я выяснила, нравится ли ему моя соседка по парте, и, если нравится, договорилась о свидании. Это я впивалась ногтями в ладони, когда подруга рассказывала, что мальчик, который снился мне целый год, вчера пригласил ее в кино. По иронии судьбы, поссорившись с моей подружкой, красавчик шел за утешением ко мне. «Ты отличный товарищ, – так он начинал, – с тобой всегда можно поговорить». А завершал тем, что я гораздо симпатичнее Иззи, или Лайзы, или Джастины, или кого-нибудь там еще. И он жалеет, что встречался с ней, а не со мной. Такое бы признание – да на полгодика раньше…
Меня вновь охватывает жалость к себе и горечь одиночества. Не говоря уж о досаде оттого, что этим чувствам, похоже, суждено сопровождать меня во всех злачных местах Лас-Вегаса.
– Что с тобой? – интересуется Иззи, на миг отвлекаясь от Митчелла.
– С ног валюсь, – вяло улыбаюсь я.
– Куда-куда ты хочешь завалиться? – навостряет уши Усатый.
– На пол! – рявкаю я. – Устала, понимаешь?
М-да, истинная леди… Языковой барьер между Англией и Америкой, оказывается, выше, чем я думала.
В зале гаснет свет.
– Леди и джентльмены! – хрипит голос из динамика. – Встречайте наших сегодняшних гостей! На сцене – Малыш Креол и «Кокосы»!
– Боже мой! Иззи, ты слышишь? – восклицаю я в восторге. – Мы же их видели на Бристольском ипподроме! – ахает Иззи.
– Да, давным-давно! Помнишь: «Энни, я тебе не отец? Обожаю!
На Носатого наши вопли не производят впечатления, пока на сцене не появляются сами «Кокосы» в разноцветных рубахах и атласных штанах в обтяжку. Малыш – в миру Август Дарнелл – выходит вперед: на нем бананово-желтый пиджак, черная рубашка, из кармашка торчит черный носовой платок Улучив момент, Иззи громко восхищается его буйной шевелюрой: по моему же скромному мнению, волосы Креола не идут ни в какое сравнение с мохнатой шерстью, что выглядывает у Митчелла из-за воротника.
Ударник у «Кокосов» вроде бы новый – классный парень! Так колотит по своим цимбалам, что кажется, будто они грохочут сами по себе. Черт возьми, а может, жизнь – не такая уж дрянная штука? Со сцены нас должно быть видно: что, если удастся перехватить его взгляд?
В этот момент Носач жестом собственника закидывает руку на спинку моего стула. Этого еще не хватало! Я отодвигаюсь. Теперь загораются глаза у Усача: он придвигается ближе и прижимается ко мне бедром. Не знаю уж, сколько он выпил, но я явно начала ему нравиться.
Не успевает Малыш и до половины допеть свою знаменитую «Джина, Джина, он просто лыжный инструктор», как я понимаю, что больше не высижу. По горло сыта этой компанией! Я объявляю, что хочу сходить в туалет.
При слове «туалет» Три Потребителя сперва непонимающе пялят глаза а затем разражаются непотребным хохотом.
– А как это называется на американском языке? Нужник? – рычу я, поднимаясь на ноги.
Остановив проходящую мимо официантку, спрашиваю, где у них тут дамская комната.
– Какая-какая комната? – удивляется она.
– Э-а… видите ли, я ищу туалет… то есть уборную…
– А, комната отдыха. Прямо по коридору и налево.
– Спасибо!
– О, не за что! – и она расплывается в широкой, белозубой, удивительно американской улыбке.
Повернув налево, вижу перед собой знак «Выход». А в «Цирке» такая роскошная мягкая кровать… Но уйти нельзя. А может, можно? Хотя бы выйти на минутку, подышать свежим воздухом…
Я выхожу на улицу: теплый бриз ласкает мне лицо, призывно шелестят пальмовые листья. Мимо проходит элегантная пожилая пара: она просматривает брошюрку, он мурлычет себе под нос популярную мелодию. На той стороне улицы пьяный героически цепляется за фонарный столб, но в конце концов совершает танцевальное па, которое сделало бы честь Джину Келли, и опускается на асфальт. Приближается гул голосов – кажется, говорят по-немецки; проходит мимо колоритная свадьба. У обоих новобрачных серьги в ушах, в носу, на губах, на бровях и бог знает где еще. Даже мать невесты – и та вся в татуировках. Что делаю здесь я, мисс Английская Скромница?
Помню, как ехидно усмехнулась Надин, когда мы с Иззи объявили, что летим в Лас-Вегас. Для женщины, с восемнадцати лет выписывающей журнал «Свадьба», Вегас – синоним преисподней: она не сомневается, что все невесты здесь идут под венец с букетами искусственных цветов, а женихи дают клятвы верности в малиновых смокингах.
Что ж, почему бы и нет? Каждому свое. Белоснежные лилии я оставлю Надин; а сама, когда настанет (настанет ли?) мой черед, гордо приколю к груди букет пластмассовых гладиолусов и скажу: «Боже, благослови Лас-Вегас!»
ГЛАВА 6
Никогда не забуду день, когда я впервые увидела «нареченных» вместе.
Надин прибыла несколькими днями раньше своего суженого, чтобы натаскать маму с папой и прошерстить домашнюю обстановку на предмет стилевых оплошностей. Приехав накануне празднества, я обнаружила, что мамины бронзовые кони ускакали со своих мест по сторонам камина: конюшней для них сделался шкаф под лестницей. Там же скрылась детская фотография Надин – с жидкими кудельками и широкой улыбкой, открывающей скобки на зубах. Из кухни исчез табурет со следами кошачьих когтей, из прихожей – акварельный закат цвета «пожар в тропиках». Снобистские замашки Надин мне претят, однако насчет акварели я с ней от души согласилась.
В восемь вечера папа, мама, Надин и я – вместе целая семья сидели в столовой за жарким. (Только я, одинокая вегетарианка, склонилась над тарелкой салата. Надин до сих пор уверена, что я не ем мяса исключительно с целью привлечь к себе внимание.) Семейный ужин напоминал заседание военного совета.
– Я просмотрела гардероб и отобрала то, что вы наденете, – так начала брифинг Надин.
– Тебе не кажется, что костюм для отца – это немного слишком? – забеспокоилась мама. – Я хочу сказать, мы ведь собираемся жарить шашлык.
– Зато в светло-сером пиджаке папа такой представительный! – проворковала Надин, взяв отца за руку. – И потом, костюм ведь летний! Ты согласен, правда, папуля?
– Разумеется; согласен, дорогая. Все что угодно, лишь бы ты была счастлива!
Я ощущаю укол ревности. Ради меня «папуля» шагу лишнего не сделает!
– А тебе, мамуля, не советую надевать сиреневое платье – оно, знаешь ли, полнит. Лучше надень тот брючный костюм, что я приготовила. И никакой дешевой бижутерии!
Мама тяжело вздыхает. Я похлопываю ее по руке.
– Ты в любом наряде останешься красавицей, – ободряю я ее, а затем поворачиваюсь к Надин: – Что касается меня, выбор невелик; я не захватила с собой гардероба.
– Неважно. Насчет тебя я его предупредила.
– Что ты хочешь сказать?
– Джейми, не повышай голос на сестру! – хмурится папа.
Я надуваюсь и молча допиваю вино, мысленно наказывая себе подарить папе с мамой на Рождество бокалы приличных размеров. Из этих фигурных рюмочек «для особых случаев» и муха не напьется, тем более что папа вечно забывает подливать дамам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40