– Мария сложила листы с записями и встала. – Я отнесу эти записки вниз и велю передать их Рэндаллу.
Она уже почти успела спуститься в холл, когда лакей открыл дверь, впустив Рэндалла и Мастерсона. Вид у обоих был встревоженный.
– Мария, как я рад вас видеть! – воскликнул Мастерсон, стряхивая со шляпы дождевые капли. – Что происходит? В Эштона стреляли?
– Пуля лишь слегка задела его, – сказала Мария. – Но последние два дня действительно были полны событиями. Давайте пройдем в гостиную, и я сообщу вам все новости. – Провожая друзей Адама в маленькую гостиную, Мария подумала, усмехнувшись про себя, что эта комната стала ей почти такой же родной и знакомой, как ее гостиная в Хартли. Она начала с описания происшествия в парке, повторив, что Адам не был серьезно ранен. Затем она рассказала о встрече Адама с семьей и о том, как к нему вернулась память. Когда она закончила, Уилл покачал головой с тем же выражением, что и Джулия недавно.
– Звучит как сказка. Вы говорите, сейчас он помнит почти все?
– Да, за исключением последних месяцев перед Шотландией.
Рэндалл выругался сквозь зубы.
– Надеюсь, Эш вспомнит и это. Тогда будет проще найти злодея.
– Адам сказал, что по поводу расследования лучше всего говорить с вами, – заявила Мария, обращаясь к Рэндаллу. – Полагаю, вы уже что-то предприняли в этом направлении?
Рэндалл кивнул:
– Я знаком с сыщиком с Боу-стрит, который раскроет любую тайну. Роб занимается этим с тех самых пор, как мы оба вернулись в Лондон.
– У нас есть одна версия, – добавил Уилл. – Мужчина по имени Шипли, как предполагают, был убит во время взрыва на «Энтерпрайзе», но тело его так и не было найдено. Он имел опыт обращения с паровыми двигателями, и он жил в Лондоне. Керкленд в Глазго нанял людей, которым предстояло разузнать о Шипли все, что возможно, и только сегодня утром он получил информацию от своих осведомителей. Если Шипли жив и вернулся в Лондон… Скажем так, с ним будет весьма интересно поговорить.
Друзья Адама времени даром не теряли.
– По поводу вашего знакомого сыщика: он может одновременно заниматься расследованиями двух дел? У меня есть одно дело, которое также не терпит отлагательств.
– Расскажите мне, – участливо попросил Рэндалл, и, глядя на него. Мария решила, что он, наверное, успел забыть, с какой неприязнью относился к ней в самом начале их знакомства.
И снова ей пришлось повторить отчет о том, как прошел ее визит к нотариусу. Свой рассказ она закончила словами:
– Я хочу выяснить, что случилось с моим отцом. Если он действительно умер – так тому и быть. Но если он жив – где он находится все это время? Что с ним? – Она протянула свои записи Рэндаллу. – Здесь я изложила о моем отце все, что мне показалось полезным сообщить о нем для того, чтобы его было легче найти.
Рэндалл пролистал ее записи.
– Прекрасно. Я передам эти записки Робу. Возможно, он захочет встретиться и поговорить с вами лично. Как вы на это смотрите?
– Конечно, я согласна, – сказала Мария, удивленная его вопросом. – Зачем мне отказываться от встречи?
– Есть леди, которые считают, что для их нежных душ сыщики с Боу-стрит слишком грубая материя, – сухо пояснил Рэндалл.
Мария усмехнулась:
– Вы считаете меня леди? Я потрясена, но искренне польщена.
Уилл засмеялся, Рэндалл смущенно опустил глаза.
– Вы больше леди, чем я – джентльмен. Надеюсь, вы простите мою изначальную грубость?..
– Вы защищали друга. Как я могу вас за это винить?
– Многие люди не стали бы делать на это скидку. – Он сунул записи в карман сюртука. – Вы хотели бы узнать, где обитает Берк?
– Меня в первую очередь интересует отец. Но возможно, Берк располагает нужной информацией. – Мария поджала губы. – Если Берк солгал о смерти моего отца, он не достоин даже презрения.
– Прикажете его убить? – вежливо поинтересовался Рэндалл.
– Не искушайте меня! – воскликнула Мария, не совсем уверенная в том, что Рэндалл действительно шутил.
– Хорошо. Тогда я лишь слегка подкорректирую его лицо.
По особому блеску в глазах Рэндалла Мария определила, что он и в самом деле не шутил.
– Только не слишком усердствуйте, – сказала она не вполне искренне.
Язвительно она напомнила себе о том, что если бы она была настоящей леди, как ее воображаемая сестра Сара, то предложение Рэндалла ее бы шокировало. Но последние недели убедили ее в том, что образцом благочинности ей никогда не стать, так что лучше и не стараться.
Поскольку Адам отдыхал, друзья его ушли, так и не повидавшись с ним, и Мария отправилась на поиски мистера Формби. У секретаря Адама был свой просторный кабинет в тыльной части дома, и он с удовольствием сообщил Марии адрес в Линкольншире, где гостила Дженни Лоуфорд. Он также представил ей бумагу со штампом, дающим право на бесплатную доставку. Перед тем как отправиться в Шотландию, Адам оставил достаточно большое число листов со штампом для домашних нужд, и такими бумагами у Формби была забита половина выдвижного ящика.
Поднявшись к себе и снова сев за тот же письменный стол, Мария хорошенько подумала о том, что собирается написать, перед тем как коснуться пером бумаги. Не должно быть никаких намеков на то, что между ней и Адамом что-то происходит. Будет лучше, если, прочитав письмо, Дженни решит, что его написала женщина, которая могла бы приходиться Адаму заботливой тетушкой.
«Моя дорогая мисс Лоуфорд…» Она начала с того, что извинилась за то, что пишет женщине, с которой они официально не знакомы. Затем она вкратце изложила обстоятельства ее, Марии, знакомства с Адамом. И лишь затем она написала о самом главном.
«Естественно, Ваша матушка озабочена Вашим здоровьем, но, пожалуйста, если Вы настолько оправились от своей болезни, что можете путешествовать, возвращайтесь в Лондон как можно скорее. Эштон слишком тактичен, чтобы просить Вас ради него покинуть Линкольншир, но как озабоченный друг я чувствую, что должна дать Вам знать, что Ваш жених нуждается в том, чтобы Вы были рядом.
Искренне Ваша,
мисс Мария Кларк».
Со вздохом она запечатала конверт и передала его для отправки. Утром послание должно покинуть Лондон. Может, она и не была настоящей леди, но зато она старалась делать то, что пошло бы на пользу Адаму. Она надеялась, что на небесах ей зачтется этот благородный поступок.
Глава 31
Адам просыпался медленно, довольный тем, что голова не болит. Более того, в мыслях его появилась ясность, какой он не знал… очень долго.
Не открывая глаз, он привел мысли в порядок. В душе его постепенно все улеглось, утихомирилось и соединилось в одно целое. Кое-где, конечно, не обошлось без грубых швов, но больше он не ощущал себя расколотым на фрагменты, как это было раньше.
Теперь он отчетливо помнил, как жил, будучи герцогом. Как управлял своим движимым и недвижимым имуществом – что было титанически трудно, даже имея таких компетентных и трудолюбивых помощников, как Формби и другие. Адам вспомнил, как заседал в палате лордов, слушал дебаты, принимал участие в голосовании. Вспомнил, как люди искали у него покровительства, желая что-то выгадать для себя или своих детей.
В Камберленде, узнав о том, что он герцог, Адам испытал шок. Ноша такого высокого титула показалась тогда непосильной. Сейчас Адам осознавал, что в своей прошлой жизни не испытывал подобных предубеждений. Роль герцога ему была не только по силам, но и по нраву. Он долго учился той роли, какую ему предстояло играть, и вполне освоился в ней. У него неплохо получалось распоряжаться и вверенным ему богатством, и вверенной ему властью. И он успел по достоинству оценить те преимущества, что дают человеку деньги и власть.
Методично он вспоминал свою жизнь, начиная с проведенного в Индии детства. Несмотря на то что во сне к нему приходила мать, сейчас он вспоминал отца: зеленоглазого благодушного сибарита, ведущего в Индии далеко не скромное существование. За десять первых лет жизни Адам успел достаточно хорошо узнать своего отца, и сейчас он понимал, что всегда тосковал и продолжает тосковать по нему.
Воспоминания были живыми и яркими. Возможно, самым первым воспоминанием об отце было то, когда они вдвоем с ним ехали верхом на слоне. Адам сидел в покачивающемся паланкине и чувствовал руки отца, обнимающие его. Отец показывал ему яркие цветы и мелькающих радужным оперением птиц в лесу, называя по-английски каждый цветок и каждую птицу, терпеливо повторяя несколько раз, чтобы Адам запомнил то, чему учил его отец. В голове Адама сейчас звучало пение нездешних птиц, перед глазами вставали богатые краски Индии, сложный пряный аромат страны его детства.
После того как отец получил шокирующее уведомление о наследовании титула, новоявленный шестой герцог Эштон начал подготовку к возвращению в Англию. У Адама было отчетливое ощущение, что возвращаться в Англию его отец не хотел. Адам помнил, что отец неожиданно заболел в разгар сборов, и лихорадка свела его в могилу меньше чем за сорок восемь часов. Адаму не позволяли входить к отцу из опасения, что он может подхватить заразу.
Теперь, оглядываясь в прошлое, Адам спрашивал себя, не в том ли причина скоропостижной смерти отца, что он очень не хотел возвращаться в Англию. Он так не хотел уезжать из ставшей ему родной теплой страны, что бороться с болезнью у него не было ни желания, ни сил. Может, смерть стала для него желанным исходом, ведь сейчас кости его покоятся в земле обожаемой им Индии.
Раскладывая по полочкам воспоминания того периода своей жизни, Адам обнаружил, что помнит Джона Стиллуэла молодым. Высокородные женщины в Индии, как правило, ведут уединенную жизнь, но образ жизни Лакшми после замужества резко изменился. Могло ли случиться так, что она вышла за англичанина потому, что желала большей свободы? Адам подумал, что должен спросить об этом мать. И понимание того, что он может ее об этом спросить, отозвалось в его душе приятным теплом.
Стиллуэл был частым гостем в доме Лоуфордов. Порой он провожал Лакшми взглядом, полным тоски и тихой грусти. Так провожают несбыточную мечту. Даже если Адаму никогда не приходило в голову, что мать его может повторно выйти замуж и родить еще детей, он был рад, что она нашла человека, который любил ее и относился к ней с бережной заботой.
Адам встал с постели. Слабость, которую он чувствовал ранее, ушла без следа. В комнате было темно и очень тихо. Наступила ночь. Он проспал остаток дня, проспал и ужин. Он тихо прошел в смежную гостиную, освещенную одной маленькой лампой.
Достав из тайника спрятанный ключ, он отнес лампу в свое святилище и пристально вгляделся в изображения священных существ. В неровном свете пламени статуи, казалось, оживали. Они смотрели на него с мудростью, копившейся тысячелетиями.
Взгляд его задержался на Лакшми, божественной покровительнице его матери. Как говорится, нет худа без добра, и то, что случилось с ним, подтверждало это. Лишь заглянув смерти в лицо и получив удар по голове, который чуть было напрочь не лишил его памяти, Адам принял и признал наконец безоговорочно и со всей полнотой того индийца, который жил в нем на равных правах с англичанином.
Он был в равной степени англичанином и индийцем. Он получил европейское образование – блестящее образование английского джентльмена, и кодекс чести английского джентльмена был для него тем главным сводом правил, которым он руководствовался во всех поступках. Но индийская и английская его ипостаси, две половины его существа, не могли существовать в отрыве друг от друга. Они нуждались в соединении. Они должны были слиться воедино, образовать неразрывную связь, и это наконец случилось. И пусть проклятие падет на его голову, если он вновь станет скрывать от себя и других то, кто он есть.
Адам вышел из святилища и посмотрел на часы, стоящие на каминной полке. Еще нет двенадцати. Может, Рэндалл не спит. Адам хотел было надеть домашние туфли, но вдруг ему пришло в голову, что он у себя дома и может ходить босиком и в одной рубашке, если ему так хочется.
В доме было тихо. В течение дня Эштон-Хаус гудел как улей – такой большой дом требовал заботы, и слуги его никогда не сидели без дела. Слишком большой дом для одного человека. Но ведь он был обручен, и если на то будет Божья воля, дети заполнят пустые комнаты дома.
Он посмотрел направо. Комнаты Марии были в конце коридора. Увы, Адам ничего не помнил о помолвке. Он вспомнил несколько эпизодов, случившихся незадолго до аварии, но ничего существенного они ему не сообщили.
Он помнил, как радостно смеялся на палубе «Энтерпрайза», когда корабль летел к Ферт-оф-Клайд. Они все работали как сумасшедшие, окрыленные успехом. Все лица, на кого бы он ни посмотрел, светились от счастья. Он собирался вознаградить своих подвижников, выплатив им премиальные, а теперь половина тех, с кем он вместе трудился над проектом, были мертвы, и погибли они, возможно, по той лишь причине, что работали на него. Да будет мир их праху.
Он еще помнил сияющее лицо Дженни, но, увы, воспоминание это было лишено конкретных деталей. Неужели он успел полюбить ее в течение тех месяцев, о которых ничего не помнил? Разумеется, он ее любил. Она была его сестрой в том смысле, в каком Кири не могла быть, поскольку он и Дженни росли вместе. Но любил ли он Дженни так, как любил Марию? Это казалось невозможным.
Оглядываясь назад, Адам понимал, что давно уже принял решение никогда не жениться, потому что не хотел передавать по наследству своим детям позорное клеймо полукровки. Хотя он и стремился обрести подругу жизни, обрести семью, он предпочитал никому не показывать, что индийское начало в нем проявляется не только в цвете его кожи или чертах лица. На каком-то глубинном, бессознательном уровне он уверовал в то, что, раскрыв свою суть, он подпишет себе приговор, и по этой причине он всех, даже близких друзей, держат на расстоянии. А скрывать свою суть от жены будет еще труднее.
Не потому ли он сделал предложение Дженни? Она знала его много лет и привыкла к его чудачествам, так что с ней, возможно, он чувствовал себя в безопасности.
Мария знала его лучше других, и она приняла его таким, какой он есть. Более того, кажется, ей нравилось в нем именно то, что отличало его от других. То, что раньше заставляло его чувствовать себя неполноценным.
И все же Адам отдавал себе отчет в том, что даже если он никогда не сможет полюбить Дженни так, как любил Марию, он не расторгнет с ней помолвку. И дело не в одном лишь пресловутом кодексе чести, который он никогда в жизни не преступал. Дженни любила его, и отвергнуть ее после того, как она приняла его предложение, было бы… немыслимо.
Адам стремительно развернулся и направился по коридору налево, в то крыло, где располагались апартаменты Рэндалла. Под дверью Адам увидел полоску света и постучал.
Заскрипели стулья, и Рэндалл пошел открывать дверь. За столом посреди комнаты в одних рубашках сидели Мастерсон и Керкленд. Перед ними стояли бутылки с кларетом. Друзья держали в руках бокалы.
– Вижу, вы опять что-то замышляете, – сухо заметил Адам. – Пора и мне к вам присоединиться.
Керкленд приподнял брови.
– Герцог вернулся.
– Вот уже несколько дней, как я вернулся, – заметил Адам, заходя в комнату. Взяв из рук Рэндалла бокал вина, он опустился на один из свободных стульев. Апартаменты Рэндалла были почти такой же величины, как его собственные. Поскольку родственники отказывались признать Рэндалла и в Лондоне жить ему было негде, Эштон предоставил ему эти комнаты, разрешив жить там столько, сколько захочет его друг.
– Вернулся, но не так, как сегодня, – хмыкнул Керкленд. – Мария рассказала нам, как к тебе приходила мать и как к тебе едва ли не полностью вернулась память. Перемены налицо.
Адам нахмурился:
– И в чем состоят отличия?
После довольно продолжительной паузы Уилл сказал:
– Больше острых углов. Суть твоя оставалась неизменной и когда ты совсем ничего не помнил, но теперь в твоем облике проявилась… квинтэссенция твоего опыта. – Уилл глотнул вина. – Если ты понимаешь, о чем я.
Адам осознал, что с того самого момента, как Мария нашла его, он не без успеха стремился отгородиться от мира, используя в качестве щита замкнутость, которую культивировал в себе с детства. Он постоянно был настороже, даже с друзьями. Неужели ему нравилось так жить – обособленным, отъединенным от общества?
Адам встал.
– Пойдемте со мной.
Озадаченные, но заинтригованные, друзья прошли с ним в его апартаменты. Зайдя в гостиную, Адам подкрутил лампу, чтобы горела ярче, затем вошел в свое святилище и взмахом руки пригласил друзей внутрь. Прочь формальности.
– Оплот моей тайной жизни.
Друзья слегка притихли, оглядываясь по сторонам.
– Это ведь индуистский храм, верно? – зачем-то спросил Рэндалл. Он чувствовал себя неуверенно.
– Резьба великолепна! – заметил Керкленд, пристально осматривая каждое из божеств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Она уже почти успела спуститься в холл, когда лакей открыл дверь, впустив Рэндалла и Мастерсона. Вид у обоих был встревоженный.
– Мария, как я рад вас видеть! – воскликнул Мастерсон, стряхивая со шляпы дождевые капли. – Что происходит? В Эштона стреляли?
– Пуля лишь слегка задела его, – сказала Мария. – Но последние два дня действительно были полны событиями. Давайте пройдем в гостиную, и я сообщу вам все новости. – Провожая друзей Адама в маленькую гостиную, Мария подумала, усмехнувшись про себя, что эта комната стала ей почти такой же родной и знакомой, как ее гостиная в Хартли. Она начала с описания происшествия в парке, повторив, что Адам не был серьезно ранен. Затем она рассказала о встрече Адама с семьей и о том, как к нему вернулась память. Когда она закончила, Уилл покачал головой с тем же выражением, что и Джулия недавно.
– Звучит как сказка. Вы говорите, сейчас он помнит почти все?
– Да, за исключением последних месяцев перед Шотландией.
Рэндалл выругался сквозь зубы.
– Надеюсь, Эш вспомнит и это. Тогда будет проще найти злодея.
– Адам сказал, что по поводу расследования лучше всего говорить с вами, – заявила Мария, обращаясь к Рэндаллу. – Полагаю, вы уже что-то предприняли в этом направлении?
Рэндалл кивнул:
– Я знаком с сыщиком с Боу-стрит, который раскроет любую тайну. Роб занимается этим с тех самых пор, как мы оба вернулись в Лондон.
– У нас есть одна версия, – добавил Уилл. – Мужчина по имени Шипли, как предполагают, был убит во время взрыва на «Энтерпрайзе», но тело его так и не было найдено. Он имел опыт обращения с паровыми двигателями, и он жил в Лондоне. Керкленд в Глазго нанял людей, которым предстояло разузнать о Шипли все, что возможно, и только сегодня утром он получил информацию от своих осведомителей. Если Шипли жив и вернулся в Лондон… Скажем так, с ним будет весьма интересно поговорить.
Друзья Адама времени даром не теряли.
– По поводу вашего знакомого сыщика: он может одновременно заниматься расследованиями двух дел? У меня есть одно дело, которое также не терпит отлагательств.
– Расскажите мне, – участливо попросил Рэндалл, и, глядя на него. Мария решила, что он, наверное, успел забыть, с какой неприязнью относился к ней в самом начале их знакомства.
И снова ей пришлось повторить отчет о том, как прошел ее визит к нотариусу. Свой рассказ она закончила словами:
– Я хочу выяснить, что случилось с моим отцом. Если он действительно умер – так тому и быть. Но если он жив – где он находится все это время? Что с ним? – Она протянула свои записи Рэндаллу. – Здесь я изложила о моем отце все, что мне показалось полезным сообщить о нем для того, чтобы его было легче найти.
Рэндалл пролистал ее записи.
– Прекрасно. Я передам эти записки Робу. Возможно, он захочет встретиться и поговорить с вами лично. Как вы на это смотрите?
– Конечно, я согласна, – сказала Мария, удивленная его вопросом. – Зачем мне отказываться от встречи?
– Есть леди, которые считают, что для их нежных душ сыщики с Боу-стрит слишком грубая материя, – сухо пояснил Рэндалл.
Мария усмехнулась:
– Вы считаете меня леди? Я потрясена, но искренне польщена.
Уилл засмеялся, Рэндалл смущенно опустил глаза.
– Вы больше леди, чем я – джентльмен. Надеюсь, вы простите мою изначальную грубость?..
– Вы защищали друга. Как я могу вас за это винить?
– Многие люди не стали бы делать на это скидку. – Он сунул записи в карман сюртука. – Вы хотели бы узнать, где обитает Берк?
– Меня в первую очередь интересует отец. Но возможно, Берк располагает нужной информацией. – Мария поджала губы. – Если Берк солгал о смерти моего отца, он не достоин даже презрения.
– Прикажете его убить? – вежливо поинтересовался Рэндалл.
– Не искушайте меня! – воскликнула Мария, не совсем уверенная в том, что Рэндалл действительно шутил.
– Хорошо. Тогда я лишь слегка подкорректирую его лицо.
По особому блеску в глазах Рэндалла Мария определила, что он и в самом деле не шутил.
– Только не слишком усердствуйте, – сказала она не вполне искренне.
Язвительно она напомнила себе о том, что если бы она была настоящей леди, как ее воображаемая сестра Сара, то предложение Рэндалла ее бы шокировало. Но последние недели убедили ее в том, что образцом благочинности ей никогда не стать, так что лучше и не стараться.
Поскольку Адам отдыхал, друзья его ушли, так и не повидавшись с ним, и Мария отправилась на поиски мистера Формби. У секретаря Адама был свой просторный кабинет в тыльной части дома, и он с удовольствием сообщил Марии адрес в Линкольншире, где гостила Дженни Лоуфорд. Он также представил ей бумагу со штампом, дающим право на бесплатную доставку. Перед тем как отправиться в Шотландию, Адам оставил достаточно большое число листов со штампом для домашних нужд, и такими бумагами у Формби была забита половина выдвижного ящика.
Поднявшись к себе и снова сев за тот же письменный стол, Мария хорошенько подумала о том, что собирается написать, перед тем как коснуться пером бумаги. Не должно быть никаких намеков на то, что между ней и Адамом что-то происходит. Будет лучше, если, прочитав письмо, Дженни решит, что его написала женщина, которая могла бы приходиться Адаму заботливой тетушкой.
«Моя дорогая мисс Лоуфорд…» Она начала с того, что извинилась за то, что пишет женщине, с которой они официально не знакомы. Затем она вкратце изложила обстоятельства ее, Марии, знакомства с Адамом. И лишь затем она написала о самом главном.
«Естественно, Ваша матушка озабочена Вашим здоровьем, но, пожалуйста, если Вы настолько оправились от своей болезни, что можете путешествовать, возвращайтесь в Лондон как можно скорее. Эштон слишком тактичен, чтобы просить Вас ради него покинуть Линкольншир, но как озабоченный друг я чувствую, что должна дать Вам знать, что Ваш жених нуждается в том, чтобы Вы были рядом.
Искренне Ваша,
мисс Мария Кларк».
Со вздохом она запечатала конверт и передала его для отправки. Утром послание должно покинуть Лондон. Может, она и не была настоящей леди, но зато она старалась делать то, что пошло бы на пользу Адаму. Она надеялась, что на небесах ей зачтется этот благородный поступок.
Глава 31
Адам просыпался медленно, довольный тем, что голова не болит. Более того, в мыслях его появилась ясность, какой он не знал… очень долго.
Не открывая глаз, он привел мысли в порядок. В душе его постепенно все улеглось, утихомирилось и соединилось в одно целое. Кое-где, конечно, не обошлось без грубых швов, но больше он не ощущал себя расколотым на фрагменты, как это было раньше.
Теперь он отчетливо помнил, как жил, будучи герцогом. Как управлял своим движимым и недвижимым имуществом – что было титанически трудно, даже имея таких компетентных и трудолюбивых помощников, как Формби и другие. Адам вспомнил, как заседал в палате лордов, слушал дебаты, принимал участие в голосовании. Вспомнил, как люди искали у него покровительства, желая что-то выгадать для себя или своих детей.
В Камберленде, узнав о том, что он герцог, Адам испытал шок. Ноша такого высокого титула показалась тогда непосильной. Сейчас Адам осознавал, что в своей прошлой жизни не испытывал подобных предубеждений. Роль герцога ему была не только по силам, но и по нраву. Он долго учился той роли, какую ему предстояло играть, и вполне освоился в ней. У него неплохо получалось распоряжаться и вверенным ему богатством, и вверенной ему властью. И он успел по достоинству оценить те преимущества, что дают человеку деньги и власть.
Методично он вспоминал свою жизнь, начиная с проведенного в Индии детства. Несмотря на то что во сне к нему приходила мать, сейчас он вспоминал отца: зеленоглазого благодушного сибарита, ведущего в Индии далеко не скромное существование. За десять первых лет жизни Адам успел достаточно хорошо узнать своего отца, и сейчас он понимал, что всегда тосковал и продолжает тосковать по нему.
Воспоминания были живыми и яркими. Возможно, самым первым воспоминанием об отце было то, когда они вдвоем с ним ехали верхом на слоне. Адам сидел в покачивающемся паланкине и чувствовал руки отца, обнимающие его. Отец показывал ему яркие цветы и мелькающих радужным оперением птиц в лесу, называя по-английски каждый цветок и каждую птицу, терпеливо повторяя несколько раз, чтобы Адам запомнил то, чему учил его отец. В голове Адама сейчас звучало пение нездешних птиц, перед глазами вставали богатые краски Индии, сложный пряный аромат страны его детства.
После того как отец получил шокирующее уведомление о наследовании титула, новоявленный шестой герцог Эштон начал подготовку к возвращению в Англию. У Адама было отчетливое ощущение, что возвращаться в Англию его отец не хотел. Адам помнил, что отец неожиданно заболел в разгар сборов, и лихорадка свела его в могилу меньше чем за сорок восемь часов. Адаму не позволяли входить к отцу из опасения, что он может подхватить заразу.
Теперь, оглядываясь в прошлое, Адам спрашивал себя, не в том ли причина скоропостижной смерти отца, что он очень не хотел возвращаться в Англию. Он так не хотел уезжать из ставшей ему родной теплой страны, что бороться с болезнью у него не было ни желания, ни сил. Может, смерть стала для него желанным исходом, ведь сейчас кости его покоятся в земле обожаемой им Индии.
Раскладывая по полочкам воспоминания того периода своей жизни, Адам обнаружил, что помнит Джона Стиллуэла молодым. Высокородные женщины в Индии, как правило, ведут уединенную жизнь, но образ жизни Лакшми после замужества резко изменился. Могло ли случиться так, что она вышла за англичанина потому, что желала большей свободы? Адам подумал, что должен спросить об этом мать. И понимание того, что он может ее об этом спросить, отозвалось в его душе приятным теплом.
Стиллуэл был частым гостем в доме Лоуфордов. Порой он провожал Лакшми взглядом, полным тоски и тихой грусти. Так провожают несбыточную мечту. Даже если Адаму никогда не приходило в голову, что мать его может повторно выйти замуж и родить еще детей, он был рад, что она нашла человека, который любил ее и относился к ней с бережной заботой.
Адам встал с постели. Слабость, которую он чувствовал ранее, ушла без следа. В комнате было темно и очень тихо. Наступила ночь. Он проспал остаток дня, проспал и ужин. Он тихо прошел в смежную гостиную, освещенную одной маленькой лампой.
Достав из тайника спрятанный ключ, он отнес лампу в свое святилище и пристально вгляделся в изображения священных существ. В неровном свете пламени статуи, казалось, оживали. Они смотрели на него с мудростью, копившейся тысячелетиями.
Взгляд его задержался на Лакшми, божественной покровительнице его матери. Как говорится, нет худа без добра, и то, что случилось с ним, подтверждало это. Лишь заглянув смерти в лицо и получив удар по голове, который чуть было напрочь не лишил его памяти, Адам принял и признал наконец безоговорочно и со всей полнотой того индийца, который жил в нем на равных правах с англичанином.
Он был в равной степени англичанином и индийцем. Он получил европейское образование – блестящее образование английского джентльмена, и кодекс чести английского джентльмена был для него тем главным сводом правил, которым он руководствовался во всех поступках. Но индийская и английская его ипостаси, две половины его существа, не могли существовать в отрыве друг от друга. Они нуждались в соединении. Они должны были слиться воедино, образовать неразрывную связь, и это наконец случилось. И пусть проклятие падет на его голову, если он вновь станет скрывать от себя и других то, кто он есть.
Адам вышел из святилища и посмотрел на часы, стоящие на каминной полке. Еще нет двенадцати. Может, Рэндалл не спит. Адам хотел было надеть домашние туфли, но вдруг ему пришло в голову, что он у себя дома и может ходить босиком и в одной рубашке, если ему так хочется.
В доме было тихо. В течение дня Эштон-Хаус гудел как улей – такой большой дом требовал заботы, и слуги его никогда не сидели без дела. Слишком большой дом для одного человека. Но ведь он был обручен, и если на то будет Божья воля, дети заполнят пустые комнаты дома.
Он посмотрел направо. Комнаты Марии были в конце коридора. Увы, Адам ничего не помнил о помолвке. Он вспомнил несколько эпизодов, случившихся незадолго до аварии, но ничего существенного они ему не сообщили.
Он помнил, как радостно смеялся на палубе «Энтерпрайза», когда корабль летел к Ферт-оф-Клайд. Они все работали как сумасшедшие, окрыленные успехом. Все лица, на кого бы он ни посмотрел, светились от счастья. Он собирался вознаградить своих подвижников, выплатив им премиальные, а теперь половина тех, с кем он вместе трудился над проектом, были мертвы, и погибли они, возможно, по той лишь причине, что работали на него. Да будет мир их праху.
Он еще помнил сияющее лицо Дженни, но, увы, воспоминание это было лишено конкретных деталей. Неужели он успел полюбить ее в течение тех месяцев, о которых ничего не помнил? Разумеется, он ее любил. Она была его сестрой в том смысле, в каком Кири не могла быть, поскольку он и Дженни росли вместе. Но любил ли он Дженни так, как любил Марию? Это казалось невозможным.
Оглядываясь назад, Адам понимал, что давно уже принял решение никогда не жениться, потому что не хотел передавать по наследству своим детям позорное клеймо полукровки. Хотя он и стремился обрести подругу жизни, обрести семью, он предпочитал никому не показывать, что индийское начало в нем проявляется не только в цвете его кожи или чертах лица. На каком-то глубинном, бессознательном уровне он уверовал в то, что, раскрыв свою суть, он подпишет себе приговор, и по этой причине он всех, даже близких друзей, держат на расстоянии. А скрывать свою суть от жены будет еще труднее.
Не потому ли он сделал предложение Дженни? Она знала его много лет и привыкла к его чудачествам, так что с ней, возможно, он чувствовал себя в безопасности.
Мария знала его лучше других, и она приняла его таким, какой он есть. Более того, кажется, ей нравилось в нем именно то, что отличало его от других. То, что раньше заставляло его чувствовать себя неполноценным.
И все же Адам отдавал себе отчет в том, что даже если он никогда не сможет полюбить Дженни так, как любил Марию, он не расторгнет с ней помолвку. И дело не в одном лишь пресловутом кодексе чести, который он никогда в жизни не преступал. Дженни любила его, и отвергнуть ее после того, как она приняла его предложение, было бы… немыслимо.
Адам стремительно развернулся и направился по коридору налево, в то крыло, где располагались апартаменты Рэндалла. Под дверью Адам увидел полоску света и постучал.
Заскрипели стулья, и Рэндалл пошел открывать дверь. За столом посреди комнаты в одних рубашках сидели Мастерсон и Керкленд. Перед ними стояли бутылки с кларетом. Друзья держали в руках бокалы.
– Вижу, вы опять что-то замышляете, – сухо заметил Адам. – Пора и мне к вам присоединиться.
Керкленд приподнял брови.
– Герцог вернулся.
– Вот уже несколько дней, как я вернулся, – заметил Адам, заходя в комнату. Взяв из рук Рэндалла бокал вина, он опустился на один из свободных стульев. Апартаменты Рэндалла были почти такой же величины, как его собственные. Поскольку родственники отказывались признать Рэндалла и в Лондоне жить ему было негде, Эштон предоставил ему эти комнаты, разрешив жить там столько, сколько захочет его друг.
– Вернулся, но не так, как сегодня, – хмыкнул Керкленд. – Мария рассказала нам, как к тебе приходила мать и как к тебе едва ли не полностью вернулась память. Перемены налицо.
Адам нахмурился:
– И в чем состоят отличия?
После довольно продолжительной паузы Уилл сказал:
– Больше острых углов. Суть твоя оставалась неизменной и когда ты совсем ничего не помнил, но теперь в твоем облике проявилась… квинтэссенция твоего опыта. – Уилл глотнул вина. – Если ты понимаешь, о чем я.
Адам осознал, что с того самого момента, как Мария нашла его, он не без успеха стремился отгородиться от мира, используя в качестве щита замкнутость, которую культивировал в себе с детства. Он постоянно был настороже, даже с друзьями. Неужели ему нравилось так жить – обособленным, отъединенным от общества?
Адам встал.
– Пойдемте со мной.
Озадаченные, но заинтригованные, друзья прошли с ним в его апартаменты. Зайдя в гостиную, Адам подкрутил лампу, чтобы горела ярче, затем вошел в свое святилище и взмахом руки пригласил друзей внутрь. Прочь формальности.
– Оплот моей тайной жизни.
Друзья слегка притихли, оглядываясь по сторонам.
– Это ведь индуистский храм, верно? – зачем-то спросил Рэндалл. Он чувствовал себя неуверенно.
– Резьба великолепна! – заметил Керкленд, пристально осматривая каждое из божеств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37