Разбив лагерь неподалеку от выгоревшей дотла крепости Фавор, Танкред остался ждать подхода основных сил.
А вечером, когда на всем выжженном пространстве звенящая тишина напоминала об отлетающих к небесам душах убитых, когда о том, что же произошло здесь за последние дни можно было только догадываться и рисовать в воображении страшные картины нашествия врага и героического сопротивления защитников, на поле показались выбравшиеся из пещеры тамплиеры; они спустились вниз по узкому коридору, оставив позади подземное озеро с мертвым чудовищем (опасаясь, как бы не появился из его темных вод собрат или подруга монстра), разобрали завал на пути, протиснулись в щель у подножия Синая. Девятнадцать человек, чудом оставшихся в живых, избежавших стрел, огня и сил природы, освещали последние лучи заходящего солнца. Их узнали, к ним уже бежали, торопясь и спотыкаясь, приветствуя криками рыцари графа Танкреда.
Позднее, в шатре командующего войском, Гуго де Пейн рассказал собравшимся военачальникам о том, что пришлось им пережить за последние два месяца. Около часа слушали его убеленные сединами и покрытые шрамами рыцари, не перебивая и затаив дыхание. Описываемые им события походили на чудо, которые встречались лишь во времена Годфруа Буйонского, соратниками которого были многие из находившихся в тот вечер в шатре. И общей мыслью было, что здесь не обошлось без помощи Господа, который не дал египтянам прорваться в Святую Землю.
— Вы с честью выполнили свою задачу, непосильную простым смертным, — произнес наконец граф Танкред, когда Гуго де Пейн умолк. — И слава о вашем подвиге прогремит по всем христианским странам. Теперь же вы заслужили со всеми вашими рыцарями отдых, и я просто настаиваю на вашем отъезде в Иерусалим.
— Но это невозможно, — хладнокровно промолвил де Пейн. — Слишком многое связывает нас с этим ратным полем. И никто из тамплиеров не согласится покинуть его добровольно.
Не ожидавший иного ответа граф Танкред почтительно наклонил голову. Он уже давно убедился, что переубедить мессира в том, что он считал правым — было пустой тратой времени.
— Воля ваша, — согласился он. — Но обещайте мне хотя бы больше не рисковать собой. Ваша жизнь — слишком дорога и нашему королю Бодуэну, и мне лично, и всем честным рыцарям Палестины. Как и жизни всех тамплиеров.
И с этими словами, прозвучавшими негромко, но торжественно, все, кто присутствовал в шатре графа Танкреда, поднялись с мест, подняв кубки за здоровье Гуго де Пейна и его сподвижников.
Вся следующая неделя прошла более-менее спокойно: подтягивались запоздавшие отряды рыцарей, укреплялся лагерь, происходили мелкие стычки с египтянами и сельджуками, словно проверяющими прочность войска графа Танкреда. Гуго де Пейна очень обрадовала встреча с появившимся через трое суток князем Васильком, прибывшим со своей дружиной в распоряжение командующего. Объявились и старые недруги тамплиеров — барон Жирар, граф Рене де Жизор, наместник Цезарии Шартье-Гримаса. По настоянию Гуго де Пейна трое его рыцарей все же были отправлены в тыл: маркиз де Сетина, Андре де Монбар и Виченцо Тропези, которых сопровождали Сандра, Корденаль и Аршамбо. Все остальные чувствовали себя достаточно хорошо, не допуская даже мысли о кратковременном отдыхе. Барон Бломберг также быстро оправился после того, как чуть не был раздавлен щупальцами подводного чудовища. Единственное — что у него осталось от встречи с ним это появившееся в речи заикание, и теперь, чтобы сказать самую простую фразу, ему приходилось произносить и выговаривать ее так долго, что не каждый собеседник способен был дослушать ее до конца. Впрочем, барон никогда не страдал многословием и не особенно переживал от появившегося дефекта речи.
Как-то раз внимание Бизоля привлек внушительный рыцарь в темном бархатном плаще, проехавший сквозь лагерь к своему шатру. Держался он так строго и надменно, что стоявшие у него на пути поспешно отходили в сторону, а он, казалось, ни на кого не обращал внимания. Рядом с ним на низкорослой лошади ехал то ли оруженосец, то ли слуга, по виду напоминающий иудея, обращавшийся к рыцарю, тем не менее, запросто, без церемоний. Бизолю показалось, что он узнал этого рыцаря, но мелькнувшая мысль была слишком невероятной, и он махнул перед глазами рукой, как бы отгоняя ее.
— Вы не знаете, кто тот человек, проехавший сейчас мимо? — обратился он к меднобородому историографу Фуше Шартрскому, прибывшему вместе со свитой графа Танкреда.
— Моя обязанность — знать все, и все — запоминать, — улыбнулся летописец. — Это недавно прибывший ко двору Бодуэна бургундский барон Робер де Фабро, весьма загадочная личность.
— Как? — воскликнул Бизоль, вспомнив свое посещение с друзьями пустыря возле домика Тропези в Яффе, подземные этажи и колдующих над плененным рыцарем иудеев из Толедо. — Тот самый!
И он немедленно поспешил к шатру барона де Фабро, надеясь расспросить того о его злоключениях и как, черт побери, ему удалось вырваться из рук злодеев. Но дорогу ему преградили несколько солдат, чьи характерные носы не слишком пришлись по душе Сент-Омеру. Растолкав их в стороны, Бизоль откинул полог в шатер и вступил внутрь. Барон де Фабро (а это был действительно он!) сидел вполоборота к нему и разговаривал не с кем иным, как с профессором из Толедо, обещавшим прочистить мозги пленнику. Увидев Бизоля, профессор умолк и скользнул за ширму, а сам барон холодно посмотрел на вошедшего.
— Мы ведь, кажется, знакомы? — смущенно произнес Бизоль, натолкнувшись на ледяное молчание. — Помните, Труа? Турнир… Я видел вас и еще в двух местах позже… Но оба раза вы … были, как бы не вы.
— О чем вы изволите говорить? — глухо сказал барон, а голос его прозвучал словно из водосточной трубы. Бизолю было совершенно ясно, что Фабро не узнает его. Но это было невозможно: после турнира в Труа, когда воины сняли шлемы, они еще долго обсуждали все перипетии боя, а после, за праздничным ужином, выпили вместе не один кубок вина. Неужели над ним так хорошо поработали, что он совершенно потерял памятью. И что же тогда он представляет собой? Боевую машину, которой управляют издалека? Кто он теперь?
— Возможно, мы и встречались, — надменно сказал барон. — Но очевидно никогда не были близкими друзьями и это не дает вам повод столь бесцеремонно врываться в мой шатер, тем более, когда я занят.
— Прошу прощения, — потупясь произнес Бизоль, поняв, что дальнейший разговор бесполезен. Еще раз взглянув на ничего не выражающее лицо барона, на его пустые, словно безжизненные глаза, он повернулся и вышел из шатра.
— Странно! — пробормотал он вслух, возвращаясь к себе. — Мой ум отказывается понимать происшедшие с ним метаморфозы… Надо рассказать обо всем Гуго… — и с этими словами, успокоившись немного, он отправился на поиски своего друга, разыскав его в стане князя Василька.
— Не торопитесь с выводами, — заметил Гуго, выслушав Бизоля. — Возможно, барон просто сделал вид, что не узнает тебя, поскольку ему неприятно все, связанное с его прошлым. Кому приятно помнить о том, что ты побывал в лапах иудеев и был беспомощен, как кукла? Посмотрим, как поведет себя Робер де Фабро дальше.
— Изволь, — согласился друг. — Но знай, что все это мне чертовски не нравится. И почему рядом с ним крутится этот профессор из Толедо? И другие, которых мы видели тогда на пустыре с Виченцо и Сандрой. — И Бизоль, покачивая головой, ушел прочь.
Конец декабря был отмечен мелкими стычками с египтянами, а в начале 1114-го года их войска перешли в решительное наступление. Несколько дней длилась грандиозная битва за укрепленные позиции в районе Синая; тысячи воинов с той и другой стороны сложили здесь свои головы. Победа склонялась то к султану Насиру, то к графу Танкреду, но никто из них не смог одержать вверх. Вот как описывал штурм лагеря христиан историограф Фуше Шартрский, не расстававшийся со своими тетрадками, даже в минуту смертельной опасности:
«…натиск мамлюков был столь силен, что, казалось, ряды рыцарей должны неминуемо опрокинуться, а ворвавшиеся в лагерь египтяне истребят все живое… Но сила Святого Креста оказалась крепче кривых мусульманских сабель. Отчаянную храбрость и мужество показали тут рыцари, неутомимые в жажде боя — сам граф Танкред, барон Бломберг, Зегенгейм, де Пейн и Сент-Омер, многие другие, чьи имена после были на устах у всех благочестивых христиан… Но даже их смелость не смогла бы остановить вражеский прорыв, если бы не Божье знамение, посланное с небес! В самый разгар сражения серебристое облако возникло средь ясного неба, заслоняя собой солнце. Оно кружилось над битвой, словно всматриваясь в несчастных, гибнущих на земле. А потом медленно стало опускаться на поле брани… Тысячи людей застыли на месте, побросав или опустив вниз оружие… Страх обуял ратников, ужас проник в каждую душу и многие бежали, не выдержав тяжести непознанного… Лишь один смельчак, не желая останавливать свою ярость, метнул тяжелое копье в самую середину чудесного облака, словно гоня его прочь: и железо зазвенело, ударившись о твердь… Смельчак этот, по прозвищу Одноглазый Роже, угрожавший подобно греческому герою Идоменею самому Всевышнему, был тотчас же сражен неведомой струей, вырвавшейся из оного облака, а потом накрыт им и исчез с лица земли. И больше никто и никогда не видел отчаянного храбреца, не убоявшегося вступить в бой с нечеловеческой силой. Люди вокруг облака попадали ниц, укрыв головы руками, а египтяне в страхе и ужасе бежали назад, вернувшись в Син-аль-Набр… Серебристое облако же, напоминающее блюдо, вскоре исчезло, поднявшись высоко в небо… И в этот день сражения больше не было.»
В одном был не прав Фуше Шартрский, описывая чудесное явление, решившее исход битвы и остановившее египтян. Роже де Мондидье не исчез навсегда, а появился в лагере графа Танкреда спустя три дня, преодолев пешком несколько десятков километров по Аравийской пустыне. Вид его был странен, а речь бессвязной, и он совершенно не помнил что с ним произошло, и как он оказался так далеко от места сражения? Некоторые высказывали мнение, что поднявшийся вслед за облаком вихрь увлек рыцаря за собой и перебросил на такое расстояние — подобные случаи наблюдались в здешних местах; но Роже упрямо рассказывал о каких-то невысоких и пучеглазых существах, похожих на человекообразных лягушек, которые держали его в плену, осматривали и пускали из руки кровь. Зная склонность Роже к выдумкам, ему мало кто верил, лишь посмеиваясь над его словами. Но Роже де Мондидье продолжал твердить о своих «головастиках», пока все вокруг не стали откровенно хохотать. Тогда Роже обиделся, угрюмо замолчал и с тех пор больше никогда не касался непонятной приключившейся с ним истории. Странно было другое: своим единственным глазом он теперь стал видеть словно бы вдвое лучше, как будто к нему вернулось зрение из того, вытекшего когда-то ока, но сконцентрировавшееся в одном месте. Более того, подобно кошке, он теперь мог различать предметы и в кромешной темноте, а порою видеть кое-какие очертания и сквозь закрытое веко.
3
Новые ожесточенные бои между египтянами и рыцарями разгорелись к середине зимы 1114 года. Непрекращающиеся кровопролитные сражения следовали одни за другим; казалось, что уже вся земля а районе Син-аль-Набра стонет от боли, пытаясь выдержать людские страдания — трещины стали покрывать все пространство возле горы Синай. Пешие и конные схватки продолжались, а конца и края этой брани еще не было видно. Ежедневно смерть выкашивала по несколько сотен лучших воинов, гибло и мирное население, истощенное непосильными поборами, оскудевшее под тяжестью обоих войск.
В один из дней отряд Гуго де Пейна, возвращаясь из длинного рейда по египетским тылам, попал в засаду. Переправляясь через мелкую, но разлившуюся широко речку, они были атакованы с трех сторон выскочившими из кустов сельджуками, которые встретили их на берегу. Заняв оборонительные порядки, тамплиеры (среди которых находился и барон Бломберг) приняли бой втрое превосходящего противника, пытаясь прорваться к лагерю графа Танкреда. Сражение разгорелось нешуточное: почти сразу же рыцари де Пейна оказались в плотном кольце; лишь сзади находилась река, куда и старались их сбросить сельджуки Умара Рахмона, почувствовавшего, что на этот раз добыча не ускользнет из его рук. Получил удар пикой в грудь и свалился с коня граф Норфолк. Спешившийся оруженосец Гондемар пытался прикрыть его своим телом, но, получив ранение в голову, упал рядом со своим господином. Роже де Мондидье загнали на мелководье, и он яростно отбивался от пятерых всадников. Его конь с разрезанным брюхом стал валиться набок, а одноглазый циклоп очутился по пояс в холодной воде. Подняв над головой щит, он еле уворачивался от обрушившихся на него ударов. И если бы не бросившийся ему на помощь де Пейн, странствующему рыцарю пришел бы неминуемый конец. Гуго и Раймонд отвлекли на себя внимание сельджуков, а Роже удалось выбраться на берег. Зегенгейм и барон Бломберг дрались рядом друг с другом, венгр Иштван прикрывал их со спины; а чуть поодаль, Бизоль де Сент-Омер и его оруженосец Дижон приняли на себя натиск семерых противников.
Как всегда хладнокровно сражался князь Гораджич, краем глаза наблюдая за юрким, безоружным Джаном, который сновал между сельджуками, ускользая от ударов, словно забавляясь с котятами. Неожиданно ситуация еще более ухудшилась…
Показавшийся вдалеке многочисленный отряд мамлюков, увидев разгоревшийся бой, поспешил на подмогу своим союзникам. Но это не совсем понравилось Умару Рахмону, думавшему справиться с ненавистными тамплиерами собственными силами, — теперь же придется делиться победой с наемниками султана Насира! Но и сами тамплиеры не думали сдаваться. Несмотря на увеличившихся врагов, они продолжали бой, утроив свои силы.
— Бросайте оружие! — потребовал Рахмон, гарцуя на белоснежном коне. — Вы обречены!
В это время выскочивший из под его лошади Роже прыгнул на Рахмона и, схватив его за горло, стащил на землю. Отбросив сельджука в сторону, он запрыгнул на его коня.
— Мне нравится твоя лошадка! — весело выкрикнул он, снова возвращаясь в гущу сражения, пытаясь теперь уже пробиться к окруженному Гуго де Пейну. Мамлюки, оттеснив сельджуков и бесцеремонно растолкав их, вцепились в мессира мертвой хваткой, точно повиснувшие собаки на льве. Он один отбивался от десятка наемников; лицо его было рассечено, правое бедро обагрено кровью, а кольчуга пробита в нескольких местах. Чувствуя, что силы уже покидают его, а перед глазами начинает расстилаться красный туман, Гуго издал мощный крик, который отшатнул врагов:
— Бизоль! — звал он своего друга. — Бизоль! Ко мне!
Острие меча едва не пронзило ему горло, он чудом успел отбить удар, но сзади кто-то из мамлюков всадил свой клинок ему под лопатку, и только железная броня защитила сердце. Бизоль услышал призывный клич своего друга и стряхнул с себя вцепившихся мамлюков. Ступая по их телам, великан ринулся на помощь Гуго де Пейну. Он ворвался в самую гущу боя, раскидывая наемников в стороны.
— Сейчас я подойду, держись! — кричал он, сметая всех на своем пути.
— Да убейте же их! — слышался вслед голос Рахмона. — Прикончите их всех, как собак! — взывал он, бегая по берегу, метаясь между сражающимися, не в силах понять, почему эти проклятые рыцари еще до сих пор живы?
Два меча одновременно с разных сторон вонзились в бока Гуго де Пейна, он словно повис на них, выронив из рук оружие. Но третий удар — который должен быть последним и смертельным, — отбил уже Бизоль, развалив держащего меч мамлюка надвое. Подоспевший Роже заслонил Гуго де Пейна, отразив натиск остальных противников. Но сам мессир уже упал на спину, а глаза его, равнодушно устремленные в небо, начали темнеть, и все меньше оставалось в них прохладного серого света, который уходил в тихую вечность вместе с жизненной силой.
— Они убили его! — взревел Бизоль, наклонившись над другом. Его крик услышали все рыцари и оруженосцы, которые еще продолжали драться. И страшный вопль Бизоля разнесся над песками и водами, над поросшей кустарником землей, устремился в синее небо, пытаясь прорваться к слуху Всевышнего, словно еще возможно было отменить решение Судьбы.
Даже мамлюки, пораженные животным горем, прозвучавшим в этом крике, отступили назад, опустив мечи. Казалось, время остановилось и развело в разные стороны сражающихся. Бизоль упал на колени и приподнял голову Гуго де Пейна. Глаза его уже заволакивала серая пелена, а дыхания не ощущалось. Не помня себя от горя, позабыв, что в двух шагах от него за спиной стоят вооруженные враги, Бизоль бросил меч и обеими руками держал любимую голову, пытаясь вдохнуть в него свои силы, свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
А вечером, когда на всем выжженном пространстве звенящая тишина напоминала об отлетающих к небесам душах убитых, когда о том, что же произошло здесь за последние дни можно было только догадываться и рисовать в воображении страшные картины нашествия врага и героического сопротивления защитников, на поле показались выбравшиеся из пещеры тамплиеры; они спустились вниз по узкому коридору, оставив позади подземное озеро с мертвым чудовищем (опасаясь, как бы не появился из его темных вод собрат или подруга монстра), разобрали завал на пути, протиснулись в щель у подножия Синая. Девятнадцать человек, чудом оставшихся в живых, избежавших стрел, огня и сил природы, освещали последние лучи заходящего солнца. Их узнали, к ним уже бежали, торопясь и спотыкаясь, приветствуя криками рыцари графа Танкреда.
Позднее, в шатре командующего войском, Гуго де Пейн рассказал собравшимся военачальникам о том, что пришлось им пережить за последние два месяца. Около часа слушали его убеленные сединами и покрытые шрамами рыцари, не перебивая и затаив дыхание. Описываемые им события походили на чудо, которые встречались лишь во времена Годфруа Буйонского, соратниками которого были многие из находившихся в тот вечер в шатре. И общей мыслью было, что здесь не обошлось без помощи Господа, который не дал египтянам прорваться в Святую Землю.
— Вы с честью выполнили свою задачу, непосильную простым смертным, — произнес наконец граф Танкред, когда Гуго де Пейн умолк. — И слава о вашем подвиге прогремит по всем христианским странам. Теперь же вы заслужили со всеми вашими рыцарями отдых, и я просто настаиваю на вашем отъезде в Иерусалим.
— Но это невозможно, — хладнокровно промолвил де Пейн. — Слишком многое связывает нас с этим ратным полем. И никто из тамплиеров не согласится покинуть его добровольно.
Не ожидавший иного ответа граф Танкред почтительно наклонил голову. Он уже давно убедился, что переубедить мессира в том, что он считал правым — было пустой тратой времени.
— Воля ваша, — согласился он. — Но обещайте мне хотя бы больше не рисковать собой. Ваша жизнь — слишком дорога и нашему королю Бодуэну, и мне лично, и всем честным рыцарям Палестины. Как и жизни всех тамплиеров.
И с этими словами, прозвучавшими негромко, но торжественно, все, кто присутствовал в шатре графа Танкреда, поднялись с мест, подняв кубки за здоровье Гуго де Пейна и его сподвижников.
Вся следующая неделя прошла более-менее спокойно: подтягивались запоздавшие отряды рыцарей, укреплялся лагерь, происходили мелкие стычки с египтянами и сельджуками, словно проверяющими прочность войска графа Танкреда. Гуго де Пейна очень обрадовала встреча с появившимся через трое суток князем Васильком, прибывшим со своей дружиной в распоряжение командующего. Объявились и старые недруги тамплиеров — барон Жирар, граф Рене де Жизор, наместник Цезарии Шартье-Гримаса. По настоянию Гуго де Пейна трое его рыцарей все же были отправлены в тыл: маркиз де Сетина, Андре де Монбар и Виченцо Тропези, которых сопровождали Сандра, Корденаль и Аршамбо. Все остальные чувствовали себя достаточно хорошо, не допуская даже мысли о кратковременном отдыхе. Барон Бломберг также быстро оправился после того, как чуть не был раздавлен щупальцами подводного чудовища. Единственное — что у него осталось от встречи с ним это появившееся в речи заикание, и теперь, чтобы сказать самую простую фразу, ему приходилось произносить и выговаривать ее так долго, что не каждый собеседник способен был дослушать ее до конца. Впрочем, барон никогда не страдал многословием и не особенно переживал от появившегося дефекта речи.
Как-то раз внимание Бизоля привлек внушительный рыцарь в темном бархатном плаще, проехавший сквозь лагерь к своему шатру. Держался он так строго и надменно, что стоявшие у него на пути поспешно отходили в сторону, а он, казалось, ни на кого не обращал внимания. Рядом с ним на низкорослой лошади ехал то ли оруженосец, то ли слуга, по виду напоминающий иудея, обращавшийся к рыцарю, тем не менее, запросто, без церемоний. Бизолю показалось, что он узнал этого рыцаря, но мелькнувшая мысль была слишком невероятной, и он махнул перед глазами рукой, как бы отгоняя ее.
— Вы не знаете, кто тот человек, проехавший сейчас мимо? — обратился он к меднобородому историографу Фуше Шартрскому, прибывшему вместе со свитой графа Танкреда.
— Моя обязанность — знать все, и все — запоминать, — улыбнулся летописец. — Это недавно прибывший ко двору Бодуэна бургундский барон Робер де Фабро, весьма загадочная личность.
— Как? — воскликнул Бизоль, вспомнив свое посещение с друзьями пустыря возле домика Тропези в Яффе, подземные этажи и колдующих над плененным рыцарем иудеев из Толедо. — Тот самый!
И он немедленно поспешил к шатру барона де Фабро, надеясь расспросить того о его злоключениях и как, черт побери, ему удалось вырваться из рук злодеев. Но дорогу ему преградили несколько солдат, чьи характерные носы не слишком пришлись по душе Сент-Омеру. Растолкав их в стороны, Бизоль откинул полог в шатер и вступил внутрь. Барон де Фабро (а это был действительно он!) сидел вполоборота к нему и разговаривал не с кем иным, как с профессором из Толедо, обещавшим прочистить мозги пленнику. Увидев Бизоля, профессор умолк и скользнул за ширму, а сам барон холодно посмотрел на вошедшего.
— Мы ведь, кажется, знакомы? — смущенно произнес Бизоль, натолкнувшись на ледяное молчание. — Помните, Труа? Турнир… Я видел вас и еще в двух местах позже… Но оба раза вы … были, как бы не вы.
— О чем вы изволите говорить? — глухо сказал барон, а голос его прозвучал словно из водосточной трубы. Бизолю было совершенно ясно, что Фабро не узнает его. Но это было невозможно: после турнира в Труа, когда воины сняли шлемы, они еще долго обсуждали все перипетии боя, а после, за праздничным ужином, выпили вместе не один кубок вина. Неужели над ним так хорошо поработали, что он совершенно потерял памятью. И что же тогда он представляет собой? Боевую машину, которой управляют издалека? Кто он теперь?
— Возможно, мы и встречались, — надменно сказал барон. — Но очевидно никогда не были близкими друзьями и это не дает вам повод столь бесцеремонно врываться в мой шатер, тем более, когда я занят.
— Прошу прощения, — потупясь произнес Бизоль, поняв, что дальнейший разговор бесполезен. Еще раз взглянув на ничего не выражающее лицо барона, на его пустые, словно безжизненные глаза, он повернулся и вышел из шатра.
— Странно! — пробормотал он вслух, возвращаясь к себе. — Мой ум отказывается понимать происшедшие с ним метаморфозы… Надо рассказать обо всем Гуго… — и с этими словами, успокоившись немного, он отправился на поиски своего друга, разыскав его в стане князя Василька.
— Не торопитесь с выводами, — заметил Гуго, выслушав Бизоля. — Возможно, барон просто сделал вид, что не узнает тебя, поскольку ему неприятно все, связанное с его прошлым. Кому приятно помнить о том, что ты побывал в лапах иудеев и был беспомощен, как кукла? Посмотрим, как поведет себя Робер де Фабро дальше.
— Изволь, — согласился друг. — Но знай, что все это мне чертовски не нравится. И почему рядом с ним крутится этот профессор из Толедо? И другие, которых мы видели тогда на пустыре с Виченцо и Сандрой. — И Бизоль, покачивая головой, ушел прочь.
Конец декабря был отмечен мелкими стычками с египтянами, а в начале 1114-го года их войска перешли в решительное наступление. Несколько дней длилась грандиозная битва за укрепленные позиции в районе Синая; тысячи воинов с той и другой стороны сложили здесь свои головы. Победа склонялась то к султану Насиру, то к графу Танкреду, но никто из них не смог одержать вверх. Вот как описывал штурм лагеря христиан историограф Фуше Шартрский, не расстававшийся со своими тетрадками, даже в минуту смертельной опасности:
«…натиск мамлюков был столь силен, что, казалось, ряды рыцарей должны неминуемо опрокинуться, а ворвавшиеся в лагерь египтяне истребят все живое… Но сила Святого Креста оказалась крепче кривых мусульманских сабель. Отчаянную храбрость и мужество показали тут рыцари, неутомимые в жажде боя — сам граф Танкред, барон Бломберг, Зегенгейм, де Пейн и Сент-Омер, многие другие, чьи имена после были на устах у всех благочестивых христиан… Но даже их смелость не смогла бы остановить вражеский прорыв, если бы не Божье знамение, посланное с небес! В самый разгар сражения серебристое облако возникло средь ясного неба, заслоняя собой солнце. Оно кружилось над битвой, словно всматриваясь в несчастных, гибнущих на земле. А потом медленно стало опускаться на поле брани… Тысячи людей застыли на месте, побросав или опустив вниз оружие… Страх обуял ратников, ужас проник в каждую душу и многие бежали, не выдержав тяжести непознанного… Лишь один смельчак, не желая останавливать свою ярость, метнул тяжелое копье в самую середину чудесного облака, словно гоня его прочь: и железо зазвенело, ударившись о твердь… Смельчак этот, по прозвищу Одноглазый Роже, угрожавший подобно греческому герою Идоменею самому Всевышнему, был тотчас же сражен неведомой струей, вырвавшейся из оного облака, а потом накрыт им и исчез с лица земли. И больше никто и никогда не видел отчаянного храбреца, не убоявшегося вступить в бой с нечеловеческой силой. Люди вокруг облака попадали ниц, укрыв головы руками, а египтяне в страхе и ужасе бежали назад, вернувшись в Син-аль-Набр… Серебристое облако же, напоминающее блюдо, вскоре исчезло, поднявшись высоко в небо… И в этот день сражения больше не было.»
В одном был не прав Фуше Шартрский, описывая чудесное явление, решившее исход битвы и остановившее египтян. Роже де Мондидье не исчез навсегда, а появился в лагере графа Танкреда спустя три дня, преодолев пешком несколько десятков километров по Аравийской пустыне. Вид его был странен, а речь бессвязной, и он совершенно не помнил что с ним произошло, и как он оказался так далеко от места сражения? Некоторые высказывали мнение, что поднявшийся вслед за облаком вихрь увлек рыцаря за собой и перебросил на такое расстояние — подобные случаи наблюдались в здешних местах; но Роже упрямо рассказывал о каких-то невысоких и пучеглазых существах, похожих на человекообразных лягушек, которые держали его в плену, осматривали и пускали из руки кровь. Зная склонность Роже к выдумкам, ему мало кто верил, лишь посмеиваясь над его словами. Но Роже де Мондидье продолжал твердить о своих «головастиках», пока все вокруг не стали откровенно хохотать. Тогда Роже обиделся, угрюмо замолчал и с тех пор больше никогда не касался непонятной приключившейся с ним истории. Странно было другое: своим единственным глазом он теперь стал видеть словно бы вдвое лучше, как будто к нему вернулось зрение из того, вытекшего когда-то ока, но сконцентрировавшееся в одном месте. Более того, подобно кошке, он теперь мог различать предметы и в кромешной темноте, а порою видеть кое-какие очертания и сквозь закрытое веко.
3
Новые ожесточенные бои между египтянами и рыцарями разгорелись к середине зимы 1114 года. Непрекращающиеся кровопролитные сражения следовали одни за другим; казалось, что уже вся земля а районе Син-аль-Набра стонет от боли, пытаясь выдержать людские страдания — трещины стали покрывать все пространство возле горы Синай. Пешие и конные схватки продолжались, а конца и края этой брани еще не было видно. Ежедневно смерть выкашивала по несколько сотен лучших воинов, гибло и мирное население, истощенное непосильными поборами, оскудевшее под тяжестью обоих войск.
В один из дней отряд Гуго де Пейна, возвращаясь из длинного рейда по египетским тылам, попал в засаду. Переправляясь через мелкую, но разлившуюся широко речку, они были атакованы с трех сторон выскочившими из кустов сельджуками, которые встретили их на берегу. Заняв оборонительные порядки, тамплиеры (среди которых находился и барон Бломберг) приняли бой втрое превосходящего противника, пытаясь прорваться к лагерю графа Танкреда. Сражение разгорелось нешуточное: почти сразу же рыцари де Пейна оказались в плотном кольце; лишь сзади находилась река, куда и старались их сбросить сельджуки Умара Рахмона, почувствовавшего, что на этот раз добыча не ускользнет из его рук. Получил удар пикой в грудь и свалился с коня граф Норфолк. Спешившийся оруженосец Гондемар пытался прикрыть его своим телом, но, получив ранение в голову, упал рядом со своим господином. Роже де Мондидье загнали на мелководье, и он яростно отбивался от пятерых всадников. Его конь с разрезанным брюхом стал валиться набок, а одноглазый циклоп очутился по пояс в холодной воде. Подняв над головой щит, он еле уворачивался от обрушившихся на него ударов. И если бы не бросившийся ему на помощь де Пейн, странствующему рыцарю пришел бы неминуемый конец. Гуго и Раймонд отвлекли на себя внимание сельджуков, а Роже удалось выбраться на берег. Зегенгейм и барон Бломберг дрались рядом друг с другом, венгр Иштван прикрывал их со спины; а чуть поодаль, Бизоль де Сент-Омер и его оруженосец Дижон приняли на себя натиск семерых противников.
Как всегда хладнокровно сражался князь Гораджич, краем глаза наблюдая за юрким, безоружным Джаном, который сновал между сельджуками, ускользая от ударов, словно забавляясь с котятами. Неожиданно ситуация еще более ухудшилась…
Показавшийся вдалеке многочисленный отряд мамлюков, увидев разгоревшийся бой, поспешил на подмогу своим союзникам. Но это не совсем понравилось Умару Рахмону, думавшему справиться с ненавистными тамплиерами собственными силами, — теперь же придется делиться победой с наемниками султана Насира! Но и сами тамплиеры не думали сдаваться. Несмотря на увеличившихся врагов, они продолжали бой, утроив свои силы.
— Бросайте оружие! — потребовал Рахмон, гарцуя на белоснежном коне. — Вы обречены!
В это время выскочивший из под его лошади Роже прыгнул на Рахмона и, схватив его за горло, стащил на землю. Отбросив сельджука в сторону, он запрыгнул на его коня.
— Мне нравится твоя лошадка! — весело выкрикнул он, снова возвращаясь в гущу сражения, пытаясь теперь уже пробиться к окруженному Гуго де Пейну. Мамлюки, оттеснив сельджуков и бесцеремонно растолкав их, вцепились в мессира мертвой хваткой, точно повиснувшие собаки на льве. Он один отбивался от десятка наемников; лицо его было рассечено, правое бедро обагрено кровью, а кольчуга пробита в нескольких местах. Чувствуя, что силы уже покидают его, а перед глазами начинает расстилаться красный туман, Гуго издал мощный крик, который отшатнул врагов:
— Бизоль! — звал он своего друга. — Бизоль! Ко мне!
Острие меча едва не пронзило ему горло, он чудом успел отбить удар, но сзади кто-то из мамлюков всадил свой клинок ему под лопатку, и только железная броня защитила сердце. Бизоль услышал призывный клич своего друга и стряхнул с себя вцепившихся мамлюков. Ступая по их телам, великан ринулся на помощь Гуго де Пейну. Он ворвался в самую гущу боя, раскидывая наемников в стороны.
— Сейчас я подойду, держись! — кричал он, сметая всех на своем пути.
— Да убейте же их! — слышался вслед голос Рахмона. — Прикончите их всех, как собак! — взывал он, бегая по берегу, метаясь между сражающимися, не в силах понять, почему эти проклятые рыцари еще до сих пор живы?
Два меча одновременно с разных сторон вонзились в бока Гуго де Пейна, он словно повис на них, выронив из рук оружие. Но третий удар — который должен быть последним и смертельным, — отбил уже Бизоль, развалив держащего меч мамлюка надвое. Подоспевший Роже заслонил Гуго де Пейна, отразив натиск остальных противников. Но сам мессир уже упал на спину, а глаза его, равнодушно устремленные в небо, начали темнеть, и все меньше оставалось в них прохладного серого света, который уходил в тихую вечность вместе с жизненной силой.
— Они убили его! — взревел Бизоль, наклонившись над другом. Его крик услышали все рыцари и оруженосцы, которые еще продолжали драться. И страшный вопль Бизоля разнесся над песками и водами, над поросшей кустарником землей, устремился в синее небо, пытаясь прорваться к слуху Всевышнего, словно еще возможно было отменить решение Судьбы.
Даже мамлюки, пораженные животным горем, прозвучавшим в этом крике, отступили назад, опустив мечи. Казалось, время остановилось и развело в разные стороны сражающихся. Бизоль упал на колени и приподнял голову Гуго де Пейна. Глаза его уже заволакивала серая пелена, а дыхания не ощущалось. Не помня себя от горя, позабыв, что в двух шагах от него за спиной стоят вооруженные враги, Бизоль бросил меч и обеими руками держал любимую голову, пытаясь вдохнуть в него свои силы, свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75