А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

При одном взгляде на нее становилось ясно: в сердца многих мужчин впустила она свои розовые коготки. Даже просто проехав по каменистым улицам Иерусалима, она оставила в воздухе невидимые сладострастные флюиды, которые еще долго вдыхали в себя, пораженные необычным утренним явлением ранние торговцы овощами и фруктами.
Женщина велела кучеру остановиться возле неприметного домика с глиняной крышей, около которого росли три одинокие пальмы. Поднявшись по деревянным ступеням, она позвонила в колокольчик. Ей открыли и провели в комнату, где уже ждал взлохмаченный ломбардец Бер. Оценив с первого же взгляда внешность посетительницы, ломбардец подставил ей кресло.
— Вы приехали вовремя, Юдифь, — произнес он. Чары красавицы, впрочем, не произвели на него особого впечатления, поскольку у него была лишь одна любовь — его работа.
— Вообще-то, меня зовут Эсфирь, — поправила его женщина. — Но это неважно. Юдифь, так Юдифь. Хоть Саломея…
— Задание у вас будет почище, чем у Саломеи, — грубовато произнес Бер, никогда не зная, как вести себя с подобными особами. — Надеюсь, вас хорошо подготовили. Особняк для вас уже снят, можете переезжать туда хоть сейчас. Ждите гостя, — и он забарабанил пальцами по собственному колену.
— Кто он и как его зовут? — напрямую спросила Юдифь-Эсфирь, поняв, что впустую разливает чары перед этим чурбаном.
— Рыцарь, моя милая, рыцарь, — вздохнул ломбардец Бер. — В свое время я укажу его вам. А пока отдыхайте, набирайтесь сил, только не высовывайтесь слишком часто из дома: а то половина Иерусалима сбежится к вашим окнам и все пойдет насмарку.
— Плата? — вопросительно подняла брови красавица.
— Как обычно, — пожал плечами Бер. Плюс то, что вы вытянете из него сами.
— Время на выполнение?
— Максимум два года.
— Как я смогу уехать отсюда? — продолжала свой допрос Юдифь.
— Морем, — ломбардец впервые почувствовал к ней некоторое уважение. — На корабле из Цезарии, голубушка. В любую точку Средиземноморья. Но ведь вы, скорее всего, вернетесь в Толедо?
— А какая вам разница?
— Действительно, — согласился Бер, и разговор на этом закончился.
Как-то раз, было это также в начале июня, во дворце Бодуэна на одном из королевских приемов, Гуго де Пейна представили русскому князю Васильку Ростиславичу, сопровождавшему в Иерусалим игумена Даниила. Князь и рыцарь уже встречались мельком и в Константинополе, и во время осады Тира в прошлом году, но случая побеседовать так и не представлялось. Теперь же, оставив их вдвоем, граф Танкред тактично отошел в сторонку, он до сих пор чувствовал свою вину перед де Пейном за свое вынужденное бездействие возле Тира. Далекая Русь, ее народы и земли давно привлекали Гуго, будоражили его сознание. Он представлял себе эту страну, хорошо зная ее историю, ее борьбу со степными и кочевыми племенами, лишь относительно недавно, три века назад принявшую христианство, как страну-полигон, где постоянно проходят испытания на крепость духа, где свято защищают и хранят христианские обычаи, которые, казалось бы, в ином государстве, могли быть и отринуты под столь мощным давлением вражеских сил извне и изнутри.
Статный, светловолосый князь, охотно и открыто отвечал на интересующие де Пейна вопросы; речь у него была медленная, плавная; и сам он весь напоминал какую-то красивую, заморскую ладью, приплывшую в Иерусалим через Византию. Два воина и рыцаря быстро нашли общий язык, разговорившись на близкие темы: об мусульманской опасности, угрожавшей всему христианскому миру, о расколе католической и греко-православной Церквей, об иудеях, которые вели свою, тайную борьбу за господство, заполняя собой любую образовавшуюся щель или пустоту. Князь Василько посетовал, что еще совсем недавно на Руси торговому люду проходу не было от иудейских купеческих колоний, державших всю торговлю и с Византией, и с Востоком в своих руках.
— Великую свободу и власть имели они при князе Святополке, — горько произнес он, — из-за чего многие купцы и ремесленники разорились, а другие прельстились их золотом, продались за звонкую монету. Но когда на Киевский престол сел Владимир, сами киевляне многих жидов побили, к вядшему удовольствию простого народа. И веру жидовствующую отвергли. А потом, многие князья съехались по зову Владимира у Выдобича и установили закон: из всех русских земель всех жидов со всем их имуществом выслать и впредь не впускать!
— Когда вы намерены вернуться назад? — спросил де Пейн.
— Через год, с окончанием миссии игумена Даниила.
— Тогда у нас еще будет много времени потолковать обо всем. Пока же советую вам не налегать так на это фалернское вино, — предупредил Гуго. — Его везут морем, и для сохранности добавляют в бочки смолу, мраморную пыль и прочую гадость.
— Опять штучки иудеев! — воскликнул князь.
— Не только. Если вы не прочь, я готов угостить вас настоящим византийским — из виноградников василевса, мне как раз недавно прислал в подарок сам Алексей Комнин. Мои апартаменты недалеко отсюда, в Тампле.
— Согласен! — произнес князь Василько. — Только пригласим и моего игумена Даниила, я не хотел бы оставлять его одного.
Направившись к выходу, Гуго де Пейн краем глаза видел, как обиженно и чуть гневно смотрит в его сторону черноволосая принцесса Мелизинда, к которой он не подошел за весь вечер ни разу; ее тревожило и долгое отсутствие графа Зегенгейма, словно нарочно избегавшего королевских приемов. Закусив алую губку, принцесса нервно похлопывала себя веером по ладони, провожая взглядом двух высоких витязей и присоединившегося к ним седобородого старца в монашеской рясе, который казался тонкой березкой между двух мощных тополей. Она не слышала обратившегося к ней отца и вздрогнула, когда он дотронулся до ее руки.
— Куда вы смотрите? — спросил король. — Я говорил о том, что вскоре в Иерусалим прибудет из Европы один рыцарь, с которым я связываю определенные надежды, и мне хотелось бы, чтобы вы приняли его как можно любезнее.
— Хорошо, отец, — потупив взор, ответила принцесса.
— Этот рыцарь из знатного французского семейства, чей род не уступает королевскому, — продолжил Бодуэн, извещенный на днях графом Шампанским. — Приглядитесь к нему, моя радость.
— Я буду послушна вашей воле, — отозвалась Мелизинда, негодуя в душе и на Гуго де Пейна, и на Людвига фон Зегенгейма, которые, по ее разумению, были или слепы, или чересчур поглощены своими ратными делами. Но ни то, ни другое не оправдывало их в ее темных глазах, горящих огнем любви.
Беседа в Тампле с князем Васильком и старцем Даниилом продолжалась до глубокой ночи. Представители двух христианских мировоззрений сидели за одним столом и вкушали одно вино и пищу, не чувствуя себя разделенными непроходимыми противоречиями, поскольку и нравственные нормы, и постижение смысла бытия не столь разнились у них, простых смертных, как было это у столпов Церкви. Мудрый игумен с самого начала признал в де Пейне не противника, а тем более, врага православия или Руси, а скорее внимательного и заинтересованного союзника, если не друга. С другой стороны, и Гуго де Пейна всерьез и искренно интересовало православие, несомое в Палестину игуменом Даниилом. Почему? — втайне задавал рыцарь этот вопрос сам себе: — ведь его цель и миссия здесь идет от Ватикана, а сам он до глубины души принадлежит католической Церкви. Возможно, безжалостное заклание Филиппа де Комбефиза так повлияло на его умонастроение?.. Но оно не может и не должно отвратить его от выполнения священного долга. В речах старца Даниила, де Пейна привлекла еще некая хранимая им истина веры, отсутствующая порою в словах католических иерархов, которая словно бы изливалась открыто из его уст и давала возможность любому желающему, и ему — Гуго де Пейну, припасть к этому источнику живой воды, приснотекущую в жизнь вечную и блаженную… Его поразила и непреклонная сила, казалось бы такого немощного игумена, глаза которого горели спокойным и неугасимым огнем. Де Пейн знал, что он прибыл в Иерусалим для устройства в Святом Городе православного храма, и уже многие не только косо смотрели на его деятельность, но и чинили всяческие препятствия, порою не гнушаясь прямых угроз в адрес миссионера.
— Мы не ищем недругов, — говорил игумен Даниил, — но с верой и мужеством, отбросив грех, не устрашимся никого, и злейшего врага рода человеческого — диавола. Сказано ведь: «И мир преходит, и похоть его, а исполняющий волю Божью пребывает вовек». Всякий верующий в него не постыдится. Здесь нет различия между иудеем и эллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призывающих Его. Жертвенность и самоотвержение — тот крестный путь, по которому шел Христос, завещанный нам. Если бы мы искали врагов не вокруг себя, а внутри, то избежали бы многих скорбей и тягот.
— Но так ли уж у Руси мало врагов, что вы пренебрегаете ими? — спросил де Пейн, силясь понять душу чужого ему народа.
— Не пренебрегаем, а прощаем, как велел Христос, — отозвался игумен. — Но лишь только дойдут они до предела, когда встанет над Русью опасность полной ее гибели, — тогда и явятся на подмогу небесные силы, тогда и укажет Богородица на святых сподвижников, поднимающих неисчислимую рать на защиту отечества… Однако, время уже позднее и нам пора идти, — спохватился старец.
— Я провожу вас, — поднялся Гуго де Пейн. — В городе темной ночью небезопасно.
— С такими-то двумя молодцами! — улыбнулся игумен, взглянув на двух статных рыцарей.
— И вот еще что, — добавил де Пейн. — Не погнушайтесь обращаться ко мне по любому поводу, если у вас возникнут какие-либо сложности в вашей деятельности здесь, в Иерусалиме.
— Благодарю вас! — пожал его руку князь Василько.
3
Предостережение Гуго де Пейна по поводу возможной опасности в отношении игумена Даниила и князя Василька, имело под собой основания: барон Жирар, войдя в контакт с Рене де Жизором, готовили совместную акцию против православных миссионеров; оба великих магистра, не без серьезных опасений, предполагали угрозу двум своим католическим орденам в существовании и дальнейшем пребывании в Иерусалиме игумена Даниила и князя Василька Ростиславича. Попытки воздействия на графа Танкреда через послушного их воле барона-подагрика Глобштока не увенчались успехом: наперсник отказался выдворить под благовидным предлогом из города обоих русских, связанный условием договора с византийским императором. Приходилось действовать иначе, излюбленными методами иоаннитов и вступившего с ними в союз Ордена Сиона…
К концу июня в Иерусалиме собрались все рыцари-тамплиеры, съехавшиеся из разных концов Палестины, за исключением надолго застрявшего в чумном Египте Милана Гораджича. Вызваны они были Гуго де Пейном в связи с тем, что в восточной области Самарии, через которую пролегали одни из дорог паломников, назревали серьезные крестьянские волнения, грозящие взорваться восстанием. Барон Глобшток, получая постоянные предупреждения о недовольстве населения порядками, установленными местным правителем графом Руаезом, как всегда бездействовал, и лишь успокаивал Бодуэна I. Но из своих источников, которые уже были созданы во многих районах Палестины им самим и Андре де Монбаром, Гуго де Пейн получал точные сведения — что назревает бунт. Он лично поставил об этом в известность графа Танкреда, но и тот довольно равнодушно отнесся к предупреждению. Тогда де Пейн решил действовать самостоятельно. Собрав тамплиеров и примкнувших к ним латников-ополченцев, он двинулся к городу Наблус, центру провинции Самария. И уже по дороге пришло известие, что все его опасения оправдались: восстание началось.
По пути им встречались бежавшие, раненые, истерзанные рыцари, купцы, жители-христиане, рассказывающие ужасные вещи. Наблус практически разрушен и опустошен, города Самарии в огне, граф Руаез разорван обезумевшей толпой, которая вооружена самодельными пиками, вилами, серпами; убиты многие из его окружения — бароны, чиновники, судьи, сборщики налогов; захвачена в плен сестра Бодуэна I, находящаяся проездом в Наблусе Гертруда — судьба ее неизвестна… Над всей областью поднимается черный дым!
Гуго де Пейн хладнокровно собирал мечущихся людей под свои знамена, отправляя в тыл лишь тяжело раненых, и продолжал свое продвижение вперед. Ему претило вступать в сражение с разрозненными толпами крестьян, вооруженных чем попало, но иного выхода он не видел. Как иначе навести порядок в мятежной Самарии? Уговаривать обезумевших людей? Другие тамплиеры разделяли его чувства. Граф Зегенгейм ехал рядом и тяжело молчал. Сбоку подъехал Бизоль де Сент-Омер и проворчал:
— Драться с пастухами? Не на это рассчитывал я, отправляясь с тобой в Палестину, Гуго!
— А ты можешь вернуться в Иерусалим, — сухо отозвался де Пейн. — Я не буду против.
— Зачем ты так говоришь? — обиделся Бизоль и отъехал прочь.
— Но он прав, — заметил Роже де Мондидье. — Мы рыцари, а не мужланы, чтобы переться на вилы.
— Тогда скажите мне: как навести в Самарии порядок и освободить попавшую в плен королеву Гертруду? — произнес де Пейн, сдерживая гнев. — Вы боитесь запачкать чистые руки, но я также дорожу своей честью, а совесть и разум подсказывают мне, что мы не можем повернуть вспять! В конце концов, против нас выступили не женщины и дети, а сильные, обозленные мужчины, и удар серпом по… шее, не менее страшен, чем нанесенный острым мечом.
— Все так, — согласился вступивший в разговор граф Норфолк. — Но где гарантия, что нас потом не обвинят в порочащих благородство поступках?
— Поверьте, нас будут еще много в чем обвинять, — сумрачно проговорил Гуго де Пейн. — Нас еще смешают с такой грязью, что вам и не снилось, а потомки будут приписывать нам все смертные грехи… Вас, граф, могут изобразить отъявленным скупердяем, Бизоля — грубияном, Роже — пьяницей, Гораджича — христопродавцем, а Виченцо припишут скотоложество и соитие с трупами…
— Но почему?! — в изумлении вскричал Виченцо Тропези, побледнев от негодования.
— Потому что люди завистливы и неблагодарны, — ответил за де Пейна с легкой улыбкой маркиз де Сетина. — И какие бы подвиги вы ни совершили, как ни громка была бы ваша слава, всегда найдутся охотники развенчать ее, унизить и растоптать. Этому учит вся мировая история. И более всего зависть и злоба возрастают по отношению к мертвым, когда удобнее всего лягать уснувшего вечным сном льва. Помните об этом, Виченцо, и не обращайте внимания на то, что будут говорить о нас потомки. Прошлое — мертво, будущее — неизвестно, вечность для вас — лишь в настоящем. Не думайте о злословии, творите благо, и Господь, а не люди, воздаст вам за все сторицей!
— Я согласен с вами, — произнес молчавший дотоле Андре де Монбар. — Может статься и так, что наших последователей, идущих за нашими тенями, вообще когда-нибудь сожгут на кострах, как еретиков и отступников. Что ж… На все воля Божья!
— Почему вы сказали: «наших последователей»? — спросил Людвиг фон Зегенгейм, удерживая рвущегося вперед коня. Монбар взглянул на Гуго де Пейна, словно предоставляя ему слово.
— Потому что мы связаны уже не только узами дружбы. Но теперь еще и братством Ордена тамплиеров… — ответил мессир.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. СОЗДАНИЕ ОРДЕНА
Нет сомнения, что именно вам надлежит удалять соблазны из Царства Божьего, подрубать под корень растущие шипы и прекращать распри…
Бернар Клервоский. Из Устава Ордена тамплиеров
Восстание в Самарии было подавлено; мятежные толпы рассеяны, зачинщики выявлены и казнены, королева Гертруда освобождена и возвращена в Иерусалим. Подавление бунтовщиков прошло даже быстрее, чем рассчитывал Гуго де Пейн: при одном виде вооруженных, сосредоточенных, блещущих доспехами рыцарей, они бросали палки, серпы и вилы и кидались наутек. Лишь граф Норфолк, которому не везло в последнее время, вновь получил еще один шрам на щеке от брошенного в него камня; да Людвиг фон Зегенгейм был легко ранен в грудь выпущенной из толпы стрелой, которая пробила нагрудник и застряла в кольцах кольчуги, рассеча кожу в области сердца. На это прежде всего обратил внимание алхимик Симон Руши, когда рыцари вернулись в Иерусалим.
— Что я вам говорил! — радовался он, словно сам стрелял в Наблусе из лука. — Ровно год назад я вам предсказывал, что в это время вас ранит стрелой простолюдин. А вы не верили!
— И теперь не верю, — усмехнулся немецкий граф, убеждений своих не меняющий. — Скорее я склонен верить тому, что ради вашего пророчества вы сами и подстроили все это восстание в Самарии.
— Ну уж! — обиделся чародей. — В таком случае слушайте следующее: еще через год, вы по ошибке нанесете смертельный удар своему другу.
— Да что ж вы одни гадости накликаете? — возмутился Зегенгейм, еле сдерживаясь, чтобы не поколотить колдуна, поспешно спрятавшегося за спину Гуго де Пейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75