3
Фуше Шартрский записал в своей тетради: «И вот наступил час королевского турнира…» С самого рассвета тысячи зрителей взобрались на возвышенности возле ристалища, которое находилось между городом и лесным массивом; все соседние холмы покрылись разноцветными шатрами и палатками с развевающимися над ними флюгерами, плюмажами и гирляндами роз. Народ в праздничном наряде толпами повалил по улицам Труа, устремляясь к аренам. Беспрерывно звонили колокола со всех церковных башен и ратуш, звучали рожки, трубы, со всех сторон кричали герольды, объявляя условия поединков, состав участников и правила состязаний. Вокруг всего ристалища были сооружены высокие скамейки, полукруглые амфитеатры, галереи, балюстрады, ложи из легких брусьев. Над каждой ложей четыре копья придерживали красное с золотой бахромой сукно, а сплетенные из зелени зонтики предохраняли от солнечных лучей дам и девушек, собравшихся смотреть на игры. Ближе к лесу были развешаны большие ковры и гобелены с гербами и девизами участвовавших в состязаниях рыцарей.
По уставу турнира рыцари должны были биться копьями с закругленными концами и затупленными мечами, причем удары можно было наносить только плашмя. Запрещалось горячить коня соперника, бить в лицо, увечить и наносить удары лежачему, а также нападать с тыла. Над соблюдением этих правил должен был зорко следить избранный дамами Почетный рыцарь — главный судья соревнований. Им оказался герцог Клод Лотарингский. К концу его копья был привязан красный шарф графини Марии Шампанской, которым он мог — при опасном положении — дотронуться до одного из соперников, чтобы дать тому перевести дух. Бои на турнире намечались как между отдельными рыцарями, так и целыми отрядами, а численность некоторых из них доходила до тридцати человек. Побежденные, обычно, загонялись в лес, из которого выходили по одному. Все вызовы на поединки были сделаны заранее и записаны герольдами в Золотую книгу турнира.
Фуше Шартрский, приглашенный в ложу принцессы Анны и Ренэ Алансона и занявший место задолго до их прибытия, был поражен количеством стекающихся к ристалищу рыцарей, великолепием их костюмов. Гербы многих из рыцарей на щитах были покрыты чехлами — и только пробив их копьем, можно было бы узнать, кто их владелец. Но более всего историографа потрясло разнообразие нашлемников: здесь собрались драконы, химеры, кабаны, львы, буйволы, сфинксы, орлы, лебеди, кентавры, амуры, дикари, башни, бойницы, — и все из драгоценных металлов самых ярких цветов, а венчали их перья, султаны, плюмажи, золотые снопы, розы и короны. А ведь это были еще далеко не все рыцари…
Гуго де Пейн, едва услышав под окнами крик герольда: «Надевайте шлемы! Вооружайтесь! Надевайте шлемы!», просто перевернулся на другой бок и снова закрыл глаза. Спустя полчаса его растолкал явившийся в полном боевом вооружении Бизоль де Сент-Омер.
— О чем думает твой чертов Раймонд! — возмутился Бизоль. — Почему ты до сих пор не готов?
— Наш поединок с Фульком задолго после полудня, — ответил Гуго, разглядывая Бизоля. — А с какой стати ты так вырядился с раннего утра?
— Ну… я уже дерусь, — смутился Бизоль, отворачивая лицо.
Гуго встрепенулся и приподнялся на постели.
— Бизоль! — с укором сказал он. — Мы же договаривались: никаких дуэлей до нашей встречи с Фульком. Скажи честно — сколько у тебя поединков?
— Два, — сказал Бизоль и багровое лицо его еще больше покраснело. — Три, — поправился он под строгим взглядом своего друга.
— Так. Ну и какова причина первого боя?
— Видишь ли в чем дело, — волнуясь, заговорил Бизоль. — Этот наглец барон де Куси утверждает, что выше Овидия поэта не было и нет. А я настаиваю, что лучший поэт — Вергилий. Вот мы и сцепились вчера за ужином.
— Бизоль! — мягко упрекнул его Гуго. — Ну признайся, что ты в руках не держал Вергилия? Впрочем, — и он слабо махнул рукой, — я сомневаюсь, чтобы и барон де Куси знал что-либо об Овидии.
— А с другими я дерусь потому, — продолжил Бизоль, но Гуго остановил его, улыбнувшись.
— Хватит. Иди отсюда. И чтобы после полудня был свеж, как майский жук.
Бизоль повернулся и пошел к двери, ворча себе под нос:
— Майский жук… А почему не майская роза?.. Вечно скажет какую-нибудь гадость…
Между тем, к ристалищу под усиливающийся звон колоколов приближался кортеж короля, а знатные сеньоры и дамы занимали свои ложи. Фуше Шартрский поприветствовал византийскую принцессу и Ренэ Алансона, а в соседней ложе уселись граф Шампанский со своей супругой. Первыми на дороге появились неприкосновенные герольды с дубовыми венками на головах, которые могли безбоязненно проходить через поле битвы, за ними следовал герольдмейстер в бархатном полукафтанье с вышитыми на левой стороне цветами, сопровождаемый маршалами и оруженосцами. Затем показались шесть белых коней, впряженных в колесницу, представляющую Фаэтона… Неторопливым шагом прошествовали тридцать рыцарей в цветах королевской свиты… Прошли судьи в длинных платьях и с белыми жезлами в руках… Появились королевские барабанщики, флейтисты и трубачи в платьях из алой и белой камки… Королевские пажи — в вышитых золотом ливреях… Наконец, показался сам король Людовик IV, окруженный высшими сановниками, коннетаблем, канцлером, сенешалем, Почетным рыцарем, сокольничими, егермейстерами, — и все в одеяниях из золотой парчи и алого бархата. Лишь король был в белой тунике, усеянной золотыми цветами, а его белый ратный конь был украшен бархатным голубым чепраком, волочащимся по земле. Возле монарха ехал его главный оруженосец с вызолоченным копьем, на конце которого трепетал усеянный золотыми звездами штандарт… И замыкали процессию военные приставы, стрелки и дворяне, ехавшие по утвержденному церемониалу.
Наступило томительное ожидание начала турнира. Все ждали сигнала короля, который он должен был отдать герольдмейстеру. Рыцари, состязавшиеся в числе первых, всматривались друг в друга с обоих концов ристалища, нетерпеливо приподнимаясь на седлах. Гул на трибунах усиливался.
И вот — герольдмейстер выступил вперед и громким голосом крикнул:
— Теперь слушайте, слушайте, слушайте! Господа судьи просят и предупреждают вас, турнирующие рыцари, чтобы вы соблюдали все правила, не разили никого по ненависти и не вступали бы в бой, после того, как трубы протрубят отступление. Кто будет изобличен в вероломстве, кто оскорбит словами честь короля или честное имя дамы — будет побит и изгнан с турнира, а герб его брошен на землю и попран ногами! А сейчас, — герольдмейстер повернулся к вооруженным топорами воинам, которые стояли перед двумя противоположными воротами, сдерживая лошадей, — рубите канаты и пускайте рыцарей в бой!
И королевский турнир в Труа начался.
Два рыцаря в полном вооружении, в начищенных до блеска доспехах, поверх которых были наброшены горностаевые мантии, а медные шишаки украшали летящие перья, в сопровождении оруженосцев подъехали к ристалищу после полудня, когда одиночные поединки уступили место групповым схваткам. Под одним из рыцарей был гнедой жеребец арабской породы, три ноги у которого были белые, а грива черная; под другим — прекрасный вороной конь, чувствовавший малейшие прикосновение золотых шпор всадника. Это были Гуго де Пейн и Людвиг фон Зегенгейм. Спешившись, они разыскали среди отдыхавших на лужайке рыцарей Бизоля де Сент-Омера и Роже де Мондидье, возбужденных, потных, с въевшейся в лицо пылью, но счастливых.
— У меня двое! — сказал Роже, при виде своих товарищей.
— А за мной — четверо! — самодовольно произнес Бизоль и повалился на спину. Нагрудник его был помят, а плюмаж на шишаке срезан начисто. — Ничего, ничего, — добавил он. — Это все мелочи. И такого полюбят.
— Кто выступает вместе с Фульком? — спросил де Пейн.
— Робер де Фабро. Граф Жуаез. И Андре де Монбар.
— Как, этот помощник чародея? — изумился фон Зегенгейм.
— Именно, — подтвердил Бизоль. — Боюсь, его будет трудно достать копьем. Это человек-невидимка.
— Там, где два глаза пасуют, выигрывает один, — глубокомысленно изрек Роже. — Беру его на себя. А вот и Раймонд!
Вернувшийся от судей оруженосец де Пейна сообщил, что соперники готовы и можно начинать. Рыцари поправили доспехи, надели и застегнули ремешки на шишаках, взобрались на коней и неторопливо подъехали к воротам. На противоположной стороне ристалища застыли четверо всадников с поднятыми вверх копьями. Герольд объявил имена соревнующихся. Эту схватку ждали тысячи зрителей, пожалуй, она была центральной во всем турнире. Победителям в ней король уготовил особенный приз — великолепный шлем флорентийской работы, украшенный серебряной фигуркой Победы, которая в одной руке держала золотую пальмовую ветвь, а в другой — султан из перьев. Повернув голову, Гуго де Пейн разглядел сквозь забрало ложу, где сидела византийская принцесса, и ему показалось, что она чуть махнула ему рукой, в которой был зажат голубой платок. Трубач сыграл первый сигнал — и шум на трибунах постепенно смолк. Второй сигнал — и можно было услышать, как пролетит муха. Прозвучал третий — и рыцари, отпустив поводья, вонзив в бока лошадям шпоры, словно взвились в воздух, а затем устремились навстречу соперникам, сначала рысью, а там и во весь опор!
Еще не успев сойтись, противники исчезли в клубах пыли, которые взметнулись в воздух и обволокли их подобно туче: послышались только крики рыцарей, треск копий и ржанье лошадей, столкнувшихся лбами. Пыль скрыла от глаз возбужденных зрителей первую схватку; сквозь ее завесу едва можно было разглядеть блестевшее на солнце оружие да взлетавшие в воздух обрывки перьев. Казалось, это кружится опустившийся на землю смерч, готовый сокрушить и уничтожить все на своем пути. Отбросив сломанные копья, разлетевшиеся от первых ударов о щиты, рыцари сбились в кучу, и только по ярким искрам, вспыхивавшим в густой пыли, можно было догадаться о том, что воины взялись за мечи. На арене стоял такой сильный звон, какой не издавал бы и десяток наковален. Невозможно было разглядеть — кто с кем дерется, но ясно было одно: никто не уступит ни пяди. Герольды, судьи и сам Почетный рыцарь Клод Лотарингский поспешили к месту схватки, чтобы в случае чего пресечь кровавую бойню. Под ослепительными мартовскими лучами солнца вся эта бесформенная куча вращалась и кружилась и напоминала еле различимое в пыли огненное колесо, сорвавшееся с небесного светила. Ужас, восторг, нетерпение охватили зрителей на трибунах.
И вдруг — словно гром ударил над ристалищем: это тысячи голосов вскрикнули, как один. Из огненного колеса выскочил конь без всадника и помчался по полю. Он путался в обрывках изодранного повода, наступая на него то одной, то другой ногой, а узда не давала ему поднять голову и он едва не падал. Из-за пыли невозможно было разглядеть какого цвета его седло и какому рыцарю он принадлежит. Между тем, круг дерущихся стал расширяться, а налетевший ветер начал разгонять пыль. И теперь все увидели, что они бьются попарно на мечах, а один рыцарь неподвижно лежит на земле. И тот кто его сшиб медленно отъезжает в сторону. Его цвет и герб были четко различимы под лучами солнца: им оказался граф Людвиг фон Зегенгейм.
В то время, когда оруженосцы уносили тело графа Жуаеза, находящегося в беспамятстве, схватка продолжалась: Андре де Монбар, искусным ударом сумел выбить стремя из-под ноги Роже де Мондидье и ударом в плечо сбросить того с коня. Роже грянулся о землю, но меч не выронил и тут же вскочил на ноги. Он обежал лошадь Монбара и ловко запрыгнул ей на круп, обхватив всадника обеими руками, сковав его действия.
Этот эпизод как бы разрядил атмосферу и вызвал веселый смех на трибунах: двое на одной лошади напоминали учтивого кавалера с дамой, — если бы не доспехи и не жар поединка. Монбар пытался вырваться, но вся возня привела лишь к тому, что оба они полетели вниз.
В глубине ристалища, отъехав далеко от места первой схватки, дрались Робер де Фабро и Бизоль де Сент-Омер. Они наносили друг другу и отражали могучие удары, каждый обходил противника, стараясь занять более выгодную позицию. А ближе к трибунам бились Гуго де Пейн и граф Фульк Анжуйский. Они напоминали две стихии — огонь и воду. Пламенный Фульк вихрем носился вокруг Гуго, обрушивая десятки ударов, которые спокойно и хладнокровно гасились щитом или отражались мечом де Пейна. Казалось, более опытный рыцарь просто забавляется с молодым, разрезвившимся щенком. Это еще больше злило Фулька, и он нападал с удвоенной яростью, теряя при этом осторожность. В схватке с таким противником, как Гуго де Пейн, стремительность натиска не имела значения. Все здесь зависело от силы руки, наносящей удар, а также от умения управлять конем, чтобы он вовремя взвился на дыбы, а затем опустился на передние копыта — в эти мгновения и надо было наносить удар: если все было рассчитано точно, то устоять против такого приема было бы невозможно. И в нужный момент Гуго де Пейн использовал этот маневр. В то время, как оба коня сблизились, поднявшись на дыбы, Гуго внезапно осадил своего арабского скакуна и с быстротой молнии взмахнул мечом, держа его обеими руками (ненужный теперь щит он бросил за секунду до этого). Удар плашмя по шишаку Фулька был такой сильный, что тот пригнул голову, а затем стал заваливаться на бок. Он так и не смог выпрямиться, продолжая падать на землю и выронив из рук меч и щит. Падая в таком неудобном положении, он мог сломать себе шею, и Гуго, соскочив с коня, подхватил безжизненное тело, осторожно опустив его на траву. Сняв с головы Фулька шлем, Гуго похлопал его по щекам, стараясь привести в чувство. Подоспели судьи и герольды. Фульк начал приходить в сознание. Тогда Гуго де Пейн взял его шарф с вышитым гербом и вскочил на коня.
Между тем, два других поединка шли с переменным успехом. Робер де Фабро не уступал в силе и мастерстве Бизолю, а Андре де Монбар был удивительно ловок и прыгуч, и казалось, что каждый раз, делая очередной выпад, Роже де Мондидье разит пустоту. Все четверо рыцарей через полчаса схватки уже настолько устали, что просто кружились друг возле друга, и судьи вынуждены были бросить между ними жезл, означающий окончание поединков.
Пока слуги готовили поле для следующих боев, герольдмейстер объявил под всеобщие восторженные крики победителей в этой схватке — виконта Гуго де Пейна и графа Людвига фон Зегенгейма, которые неторопливо проехали мимо трибун, осыпаемые цветами. Приблизившись к ложе византийской принцессы, Гуго де Пейн протянул ей на конце копья свой трофей — шарф Фулька Анжуйского. Смутившись, чувствуя, что на нее устремлены тысячи глаз, Анна Комнин приняла этот подарок, бросив в ответ рыцарю букет цветов, — и трибуны взорвались рукоплесканиями. Все, кто в это время сидел, встали; приподнялся даже со своего кресла король Людовик.
— Передайте виконту, что завтра утром я приглашаю его на прогулку, — вполголоса проговорил он стоявшему рядом сенешалю. Это была большая честь, оказываемая королем немногим рыцарям: свои ежедневные утренние прогулки Людовик обычно совершал в одиночестве. А Гуго де Пейн, откинув забрало, еще некоторое время стоял перед ложей Анны Комнин, не слыша раздававшихся со всех сторон поздравлений, смотря в ее глаза, словно читая то, что она открывала перед ним. И оба они перелистнули первые страницы в таинственной книге Любви.
Вечером, во время роскошного пиршества, победившие рыцари, имена которых герольды перечисляли под звуки труб и фанфар, получали награды и удостаивались чести сидеть возле короля. Лестные похвалы неслись к ним со всех сторон. Каждый норовил поздравить героев, дотронуться до них рукой. Подходившие дамы венчали их головы лавровыми венками, а плечи украшали гирляндами роз. В зале даже внезапно появился огромный единорог, на котором сидел золотой лев, держащий в лапах знамя Франции и Шампани; он раскрывал пасть и пел рондо в честь победителей, — а на самом льве возлежали три прекрасные полуобнаженные пастушки.
Лишь несколько капель горечи пролились в пенящийся нектаром праздник, когда герольдмейстер объявил о кончине во время турнира трех рыцарей, убившихся насмерть: польского посланника Анджея Кржицкого, графа Жуаеза и рыцаря Ночной Звезды, имя которого было неизвестно, но в настоящий момент выяснялось.
Гуго де Пейн пробыл на пиршестве недолго и покинул его как только это стало возможным, передав Раймонду подаренный королем флорентийский шлем с серебряной фигуркой Победы. Войдя в свои полутемные покои, Гуго почувствовал какое-то тревожное жжение в груди: ему показалось, что в комнате кто-то есть.
Шторы на окнах были задернуты, и Гуго остановился на середине покоев, положив руку на меч. Он стоял, не шелохнувшись, а глаза его постепенно привыкали к темноте и начали различать предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75