Вы меня понимаете?
Говорил он почти те же слова, что и Семкин в редакции. Семкин уважительно слушал друга и кивал. Шура, честно говоря, не совсем прониклась, но тоже уважительно покивала. Жалко, что ли?
До станции метро «Садовая», что в самом центре, троица почему-то добиралась «козьими тропами». Долго петляли, как будто запутывали следы, пробирались дворами, ехали по одной остановке.
У метро Юра подошёл к женщине, торгующей гвоздиками из эмалированного ведра. Поскольку Семкина и Шуру он оставил в сторонке, то разговор с женщиной они слышать не могли. Издалека же эта сцена очень напоминала кадры из фильма «Место встречи изменить нельзя», когда интеллигентный Шарапов играет блатного и встречается с лже-Аней, держа под мышкой журнал «Огонёк».
— Поедем, друзья, домой — ждать звонка. Шурочка, у вас не найдётся пятнадцати рублей — сударыне нужен, так сказать, гонорар, ничего не делается бесплатно, как вы понимаете…
— Ах да, извините, конечно! — Шура торопливо достала из кошелька два червонца. — Нормально? А что она сказала?
— Сейчас, минутку… Так о чем вы? Что она сказала, что сказала…
Милая Шурочка, предоставьте эти недостойные вас мелочи обсуждать мне с самим собой. Вы меня сопровождаете в столь благородном походе, и это уже замечательно, это уже помощь. Какая, вы говорите, нас ждёт всех награда?
* * *
Домой добрались уже обычным путём. Наконец-то попили чай — из гранёных стаканов в подстаканниках, очень похожих на железнодорожные.
Когда позвонили, Юра сказал в трубку малопонятное:
— Папитату. Сейчас будем. Все в сборе?
И снова поехали на Садовую.
Из двора полуразрушенного дома им выбежал навстречу грязный-прегрязный мальчишка в кепке Ильича, махнул рукой и повернул обратно. Троица последовала за ним. Поскольку пришлось спускаться в подвал, Шура немного пожалела, что надела сегодня светлый плащ: во-первых, «гольф» его утром забрызгал грязью, во-вторых, невозможно по этой лестнице спуститься так, чтобы ничего не задеть.
Подвал был тоже самый что ни на есть классический-с капающими трубами, ящиками с пустой пыльной стеклотарой, обрывками полиэтиленовых пакетов, запахом гнили и прочими прелестями бомжового быта.
Мальчика звали экзотично — Папитату, но не потому, что его папой был африканец (кто его папа, не знала даже мама), а потому, что вследствие плохих зубов и трудного детства он говорил так ужасно неразборчиво, что понимать его могли только натренированные. В раннем детстве он играл с мамкой и разными папками в карты, и каждый раз была ставка — пятак. Игры были единственным семейным удовольствием, поэтому, когда взрослые появлялись на пороге, пацан радостно вопил «Па-пи-та-ту!» (то есть по пятаку) и тасовал колоду. Затем идиллия кончилась, мать посадили за кражу в Гостином Дворе бумажника у пьяного финна, комнату отдали многодетным соседям, а Папитату определили в детский дом, из которого он, к огромной радости и облегчению воспитателей, сбежал через два месяца. На улицу. В подвал дома в центре города.
Очень быстро Папитату стал старшим в группе таких же беспризорников, отчитывался перед районными бригадирами и нёс ответственность за малышню, учил товарищей оказывать первую помощь при передозировке клеем и даже завёл себе подругу, но спать с ней боялся, потому что читал газеты и все знал про сифилис и СПИД.
* * *
В подвале сидели человек восемь таких же замурзанных, как Папитату, пацанов — они солидно расселись на трубе. Юра обошёл ребят и с каждым уважительно поздоровался за руку.
— Ну как дела? Доходы? Расходы?
— Ках фсевда, рашходы пъевыфают доходы, — важно сказал Папитату.
Потапова аж рот разинула и чуть не села рядом с ними, но вовремя спохватилась — плащ-то светлый!
— У Крокуса что? В порядке?
— У ментов Крокус, — мрачно пожаловались Юре ребята.
И хором, перебивая друг друга, рассказали, что Крокус совсем обнаглел, нанюхался прямо на глазах изумлённой публики на пороге ателье «Лена», в карманах у него была травка, да ладно бы своя — передавал их товар Шупене, теперь ни товара, ни… тютю. Но Шупеня пострадал больше, и Крокуса не особо жаль…
Юра задумался.
— С Шупеней понятно. Он жадный, а жадность фраера погубит… «А вот Крокуса выручать нужно. Он балбес, конечно, но свой же чувак, в ментовке не сахар, а у Крокуса почки больные, помнят же все, как он зимой ссался кровью и не мог сдержаться…
Пацаны помолчали.
— Ну ладно, я к вам, собственно, по иному поводу, — сменил интонацию и набор слов сыщик. — Тут вот какое дело…
Семкин тихонько обнял Шурочку за плечи и вывел наверх — пошёл мужской разговор, в котором даме принимать участие было не обязательно…
* * *
Через несколько минут к Шуре вышел Папитату и сообщил, что на его территории «все шисто», а если бы и было что-то подозрительное, то они, пацанва его, точно бы все знали, он, конечно, спросит на всякий случай у бригадира своего, нет ли какой дополнительной информации, но это только к вечеру или к завтрашнему утру будет ясно, а сейчас — ничего. Точно.
Затем появился Юра, взял у Шуры пятьдесят рублей, пошарил по карманам — там была россыпь сигарет без фильтра, — зажал в кулаке гонорар и ещё раз спустился к ребятам. Попрощаться и, наверное, дать ценные указания.
Шура попыталась заглушить первое разочарование. Наверное, отрицательный результат — тоже результат, раз на этой территории ответ не получен, значит, одним пустым квадратом меньше, нужно двигаться дальше, дальше искать.
Несмотря на подвальную вонь, которая заглушила нежный парфюм (и теперь от плаща, рук и волос откровенно пахло помойкой), Шура поняла вдруг, как сильно она проголодалась. Не обращая внимания на спутников, девушка рванулась к киоску со шведскими и датскими сосисками и быстро-быстро проглотила один датский хот-дог с солёными огурцами, ломтиками лука, кетчупом и горчицей. Ох, как вкусно. Только затянувшись после перекуса сигаретой, Шура огляделась, ища своих спутников.
Юра и Семкин стояли на противоположной стороне улицы и подавали Шуре какие-то странные знаки руками. Вроде звали к себе, но намекали, что она должна приблизиться к ним незаметно и вести себя как посторонняя. В руках друзей было по бутылке пива.
Шура перешла дорогу и пошла за парочкой на приличном расстоянии, и только за вторым углом, куда сыщики повернули, троица воссоединилась. Семкин выглядел непривычно весёлым, а сыщик Юра — удовлетворённым. «Странно», — подумала Шура.
Следующим пунктом деловой прогулки был намечен вокзал. Туда сыщики добирались тоже почему-то сложно и нестандартно, но Шуре просто не хотелось спорить с опытными людьми: почему бы не уважать чужую мнительность. Объяснять Юре — да кому он нужен?! — глупо, тем более она сама человека впервые видит и не может составить о нем точного мнения.
На лестнице у входа в Московский вокзал Юра очень сердечно обнялся с нищим, который пел неторопливую песню про несчастных голодных детей, собирая гроши сострадательных пассажиров и провожающих в перевёрнутую шляпу-»пирожок».
Шура уже знала, что гонорар будет выплачиваться из её кошелька, и на всякий случай приготовила купюры помельче — все-таки мужик один, а ребят было человек восемь. Зачем одному целый полтинник?
На автовокзале сыщик повёл уборщицу туалетов Баею (дам на пороге туалета представили друг другу) в буфет, и Бася, давясь сосисками, долго жаловалась мужчинам, какой кобель её нынешний сожитель, вчера так шандарахнул по ноге — ладно бы за дело, а ведь ни за что ни про что, — что сегодня она совершенно нетрудоспособный элемент и, по-хорошему, должна выпить, просто имеет на это все законные основания. По делу Бася, разумеется, ничего сказать не могла, но почему-то все время благодарила Юру за помощь и поддержку, оказанную им когда-то в трудную минуту. Видимо, трудных минут у Баси в жизни было немало.
* * *
— Постойте, товарищи, — сказала Семкину и Юре Шура Потапова, когда они в третий раз проезжали мимо здания родной редакции. — Давайте остановимся на минуточку, и вы, — она решительно ткнула пальцем в нерешительного Семкина, — зайдёте и попросите ребят отсканировать снимок Паши Снегирёва. Вы ведь никому даже фото не предъявляете, как же мы его найдём-то?!!
Юра, конечно, фыркнул, но из природной вежливости не стал делать девушке замечаний. Пока ждали на крыльце Семкина, выпили по бутылке «Балтики», Шура — светлую № 3, а Юра — «девяточку»…
— Куда дальше?
Юра наморщил лоб, восстанавливая сложный план поисков.
— Надо с экскурсоводами побеседовать. И фото, — он посмотрел на Шуру, как способную ученицу, — фото тоже им продемонстрируем…
* * *
У Гостиного Двора рассосалась толпа желающих приобрести билетики, чтобы осмотреть красоты окрестностей Санкт-Петербурга, а уже осчастливленные путешествием пассажиры устало выгружались из автобусов.
Сыщик нашёл своего знакомого — слегка сумасшедшего экскурсовода Веничку, которого Шура тоже случайно знала.
Однажды она попала именно на его экскурсию, когда они с Лёшей ездили в Гатчину, а на электричке трястись не хотелось, и они поехали с экскурсионным маршрутом от «гостинки». Всю дорогу этот попугаистый, рыжеволосый, нелепо и не по возрасту одетый мужчинка раздражал публику торопливо-бессвязными комментариями. «Вот это здание архитектора Росси, когда он там в своей Италии немного поковырялся, он приехал в Россию и стал здесь выражаться…
Самовыражаться. И мы все это наблюдаем — посмотрите, какая прелесть справа». И так без умолку. Лёша с Шурой громко ржали, болтали о своём, не обращая внимания на странного экскурсовода, но потом им сделала замечание надзирательница (парочка ехала в автобусе со школьниками), и Лёша попытался было поспорить с ней, но виновник раздора как-то очень жалостливо и кисло сказал в микрофон:
«Друзья, я не призываю вас к тому, чтобы вы меня слушали, я просто прошу вас говорить чуть тише, вдруг кому-нибудь интересно, о чем я здесь болтаю…»
Теперь этот огненный мужчинка, Веничка, разглядывал отсканированный снимок-фото Саши Снегирёва — и торопливо уверял собеседников, что память зрительная у него развита необычайно, стоит только один раз взглянуть на человека, и все — он запал в память на веки вечные, что глаз у него алмаз, но с этой памятью мука страшная, он даже и не представляет, что делать с такими уникальными способностями, сколько людей ежедневно мимо него проходят — и все, абсолютно все без исключения, попадают в сейф памяти Вени и хранятся в нем, каждый на своей полочке.
Тем не менее Шуру, которую Веня видел всего месяца полтора назад, он не узнал. Рассеянно кивнул (женщины Веню не интересовали в принципе) и стал бойко болтать и изредка подхихикивать.
На Веню Шура полтинник тратить не стала. Хватит. Мужчины увидели, что их спутница посуровела, и несколько сменили тактику общения с коллегой.
— Шурочка, мы понимаем, как утомительно вам участвовать в таком нудном, кропотливом и не со-, всем привлекательном процессе, — заговорил Юра, впервые взяв девушку за локоток и отводя в сторону от Семкина. — Мы понимаем, и (глубокий вздох) обязуемся сегодня прочесать ещё несколько квадратов, благо закалка у нас старая, и дело требует трепета и тщательности…
Шура сообразила, что не наградила гонораром самого сыщика, а он, бедняга, действительно весь день мотался. Ну что значит стольник по сравнению с пятьюдесятью тысячами долларов?!
Правда, в пятьдесят тысяч долларов, а также в успех предприятия с Семкиным и Юрой Потапова верила уже очень-очень слабо. Скорее всего, она откупилась от спутников ста рублями (предпоследней купюрой в кошельке, а до зарплаты… ёлки-палки!), чтобы избавиться от этой пурги и остаться в покое.
Хотела немного побродить по городу одна, но поняла, что в таком виде это не совсем прилично, и поехала домой…
Глава 6
НОВЫЙ ШОФЁР
Снегирёв сидел на заднем сиденье автомобиля и задумчиво смотрел в окно.
Николаев включил зажигание, выжал сцепление, включил первую скорость — и машина плавно тронулась.
— Вот и день прошёл, — задумчиво произнёс Иван Давыдович, — а о моем сыне ни слуху ни духу. Я не понимаю, чем занимаются ваши люди, почему никакая работа не ведётся?
— Успокойтесь, Иван Давидович, — миролюбиво произнёс Николаев, — это вам кажется, что работа не ведётся, на самом деле она кипит. Вот скоро ваш шофёр начнёт давать показания, и все станет ясно.
— Какой шофёр? — Снегирёв впервые за сегодняшний день выказал эмоции.
— Ваш шофёр, Пётр Петрович. Он был в тяжёлом состоянии, но после операции ему стало лучше, и завтра он будет давать показания.
— Пётр Петрович жив? — удивился Снегирёв. — А мне сказали…
— Мало ли что сказали. Я говорю, он жив, значит, жив, — заверил его Алексей, — и вообще, мне не нравится, что мы выехали из дома. Вас же просили не покидать свою квартиру.
— Мне нужно в офис по делам, — сухо ответил Снегирёв и после длительной паузы медленно произнёс:
— Значит, Пётр Петрович не погиб? Слава богу… Это ведь может быть ниточкой для следствия, так?
— Так, — утвердительно кивнул Николаев и затормозил у невысокого жёлтого здания. — Мы приехали.
— А где он лежит? Может, ему что-нибудь нужно, — спохватился Снегирёв.
— Нет, ему ничего не нужно, у него все есть. А лежит он в госпитале военно-медицинской академии. И, Иван Давыдович, я прошу вас ни с кем не делиться этой информацией. Это нужно в интересах следствия.
— Да-да. Я понимаю, — торопливо ответил кандидат и вышел из машины.
Николаев последовал за ним.
* * *
На втором этаже старого особняка располагался офис Снегирёва. Николаев сразу оценил вкус хозяина. Белый цвет превалировал над всеми остальными, все было строго, чинно и в то же время элегантно. Узкая лестница, покрытая мягкой дорожкой, вделанное в стену зеркало, что зрительно увеличивало пространство…
Снегирёв быстро прошёл в свой кабинет. В это время в офисе почти не было людей.
Где-то был слышен звук работающего принтера и женские голоса.
— Иван Давыдович, я прошу вас — недолго.
— Разумеется, Алексей. Мне только нужно забрать кое-какие бумаги.
Они прошли мимо секретарши — грудастой девицы в сером костюме, которая, близоруко сощурившись, раскладывала на компьютере пасьянс. При виде шефа она было нажала кнопку отмены, но Снегирёв, едва кивнув, прошёл мимо, и девушка, облегчённо вздохнув, поправила волосы. Николаев последовал за ним в кабинет.
Кабинет Снегирёва представлял собой небольшую прямоугольную комнату. В центре традиционно располагался длинный стол. На окнах белые жалюзи, в углу высокий шкаф. Рядом со столом Николаев увидел небольшой сейф. Снегирёв подошёл к сейфу и начал освобождать его. Содержимое сейфа было также традиционным: папки с документами, дискеты. Наконец Снегирёв извлёк из дальнего угла небольшую коробку. Он переложил её в объёмистый кожаный чемодан и закрыл замки.
— Вот и все, — сухо произнёс он, — можем возвращаться домой.
— Иван Давыдович, извините, это не праздное любопытство. Но я должен знать, что находится в этой коробке, — произнёс Алексей просто.
И Снегирёв так же просто ответил:
— Здесь деньги. Я должен быть готов, Алексей, к любому ходу событий.
Мелодичным переливом зазвонил телефон селекторной связи.
— Да, — Снегирёв нажал кнопку, — я слушаю.
— Иван Давыдович, вам звонят с телевидения. Журналистка просит о встрече, — доложил приятный женский голос, по всей видимости принадлежащий грудастой секретарше. — Она хочет поговорить о сегодняшнем… происшествии…
— Настя, какая встреча, какая журналистка. Мне сейчас не до того, — раздражённо ответил Снегирёв. — И попрошу, отложите все встречи, назначенные на завтра.
— Хорошо, Иван Давыдович. Снегирёв хотел отключить связь, но девушка остановила его:
— Секундочку, Иван Давыдович, тут пришли результаты рейтинга на сегодня.
Ваш рейтинг вырос на двадцать процентов.
— Спасибо, Настя, это все?
— Да.
— Едем домой. — Снегирёв направился к выходу.
* * *
В машине, полностью оснащённой подслушивающей аппаратурой, сидел Краснов и сосредоточенно курил. Молодой парнишка, механик Володя, настраивал микрофон.
— Нам, Вовка, нужно быть начеку. Если рыбка клюнула, то она клюнула.
— Не волнуйтесь, Андрей Викторович, все в полном порядке. Все три жучка работают. Если что будет интересное, мы все с вами услышим.
— Ну смотри, слухач, — погрозил ему пальцем Андрей и надел наушники.
Кроме обычных уличных шумов на первом магнитофоне ничего не было.
— Бабуля топает по стриту, — отметил Краснов. — Так, а что у нас делает друган Витя?
* * *
Виктор Поваляев вышел из подъезда и быстрым шагом направился в сторону автобусной остановки. Следивший за ним оперативник не отставал от пресс-секретаря ни на минуту. Ему не приходилось слишком изощряться, чтобы не быть замеченным: Поваляев спешил и шёл не оборачиваясь. На автобусной остановке было полно народу, общественным же транспортом и не пахло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Говорил он почти те же слова, что и Семкин в редакции. Семкин уважительно слушал друга и кивал. Шура, честно говоря, не совсем прониклась, но тоже уважительно покивала. Жалко, что ли?
До станции метро «Садовая», что в самом центре, троица почему-то добиралась «козьими тропами». Долго петляли, как будто запутывали следы, пробирались дворами, ехали по одной остановке.
У метро Юра подошёл к женщине, торгующей гвоздиками из эмалированного ведра. Поскольку Семкина и Шуру он оставил в сторонке, то разговор с женщиной они слышать не могли. Издалека же эта сцена очень напоминала кадры из фильма «Место встречи изменить нельзя», когда интеллигентный Шарапов играет блатного и встречается с лже-Аней, держа под мышкой журнал «Огонёк».
— Поедем, друзья, домой — ждать звонка. Шурочка, у вас не найдётся пятнадцати рублей — сударыне нужен, так сказать, гонорар, ничего не делается бесплатно, как вы понимаете…
— Ах да, извините, конечно! — Шура торопливо достала из кошелька два червонца. — Нормально? А что она сказала?
— Сейчас, минутку… Так о чем вы? Что она сказала, что сказала…
Милая Шурочка, предоставьте эти недостойные вас мелочи обсуждать мне с самим собой. Вы меня сопровождаете в столь благородном походе, и это уже замечательно, это уже помощь. Какая, вы говорите, нас ждёт всех награда?
* * *
Домой добрались уже обычным путём. Наконец-то попили чай — из гранёных стаканов в подстаканниках, очень похожих на железнодорожные.
Когда позвонили, Юра сказал в трубку малопонятное:
— Папитату. Сейчас будем. Все в сборе?
И снова поехали на Садовую.
Из двора полуразрушенного дома им выбежал навстречу грязный-прегрязный мальчишка в кепке Ильича, махнул рукой и повернул обратно. Троица последовала за ним. Поскольку пришлось спускаться в подвал, Шура немного пожалела, что надела сегодня светлый плащ: во-первых, «гольф» его утром забрызгал грязью, во-вторых, невозможно по этой лестнице спуститься так, чтобы ничего не задеть.
Подвал был тоже самый что ни на есть классический-с капающими трубами, ящиками с пустой пыльной стеклотарой, обрывками полиэтиленовых пакетов, запахом гнили и прочими прелестями бомжового быта.
Мальчика звали экзотично — Папитату, но не потому, что его папой был африканец (кто его папа, не знала даже мама), а потому, что вследствие плохих зубов и трудного детства он говорил так ужасно неразборчиво, что понимать его могли только натренированные. В раннем детстве он играл с мамкой и разными папками в карты, и каждый раз была ставка — пятак. Игры были единственным семейным удовольствием, поэтому, когда взрослые появлялись на пороге, пацан радостно вопил «Па-пи-та-ту!» (то есть по пятаку) и тасовал колоду. Затем идиллия кончилась, мать посадили за кражу в Гостином Дворе бумажника у пьяного финна, комнату отдали многодетным соседям, а Папитату определили в детский дом, из которого он, к огромной радости и облегчению воспитателей, сбежал через два месяца. На улицу. В подвал дома в центре города.
Очень быстро Папитату стал старшим в группе таких же беспризорников, отчитывался перед районными бригадирами и нёс ответственность за малышню, учил товарищей оказывать первую помощь при передозировке клеем и даже завёл себе подругу, но спать с ней боялся, потому что читал газеты и все знал про сифилис и СПИД.
* * *
В подвале сидели человек восемь таких же замурзанных, как Папитату, пацанов — они солидно расселись на трубе. Юра обошёл ребят и с каждым уважительно поздоровался за руку.
— Ну как дела? Доходы? Расходы?
— Ках фсевда, рашходы пъевыфают доходы, — важно сказал Папитату.
Потапова аж рот разинула и чуть не села рядом с ними, но вовремя спохватилась — плащ-то светлый!
— У Крокуса что? В порядке?
— У ментов Крокус, — мрачно пожаловались Юре ребята.
И хором, перебивая друг друга, рассказали, что Крокус совсем обнаглел, нанюхался прямо на глазах изумлённой публики на пороге ателье «Лена», в карманах у него была травка, да ладно бы своя — передавал их товар Шупене, теперь ни товара, ни… тютю. Но Шупеня пострадал больше, и Крокуса не особо жаль…
Юра задумался.
— С Шупеней понятно. Он жадный, а жадность фраера погубит… «А вот Крокуса выручать нужно. Он балбес, конечно, но свой же чувак, в ментовке не сахар, а у Крокуса почки больные, помнят же все, как он зимой ссался кровью и не мог сдержаться…
Пацаны помолчали.
— Ну ладно, я к вам, собственно, по иному поводу, — сменил интонацию и набор слов сыщик. — Тут вот какое дело…
Семкин тихонько обнял Шурочку за плечи и вывел наверх — пошёл мужской разговор, в котором даме принимать участие было не обязательно…
* * *
Через несколько минут к Шуре вышел Папитату и сообщил, что на его территории «все шисто», а если бы и было что-то подозрительное, то они, пацанва его, точно бы все знали, он, конечно, спросит на всякий случай у бригадира своего, нет ли какой дополнительной информации, но это только к вечеру или к завтрашнему утру будет ясно, а сейчас — ничего. Точно.
Затем появился Юра, взял у Шуры пятьдесят рублей, пошарил по карманам — там была россыпь сигарет без фильтра, — зажал в кулаке гонорар и ещё раз спустился к ребятам. Попрощаться и, наверное, дать ценные указания.
Шура попыталась заглушить первое разочарование. Наверное, отрицательный результат — тоже результат, раз на этой территории ответ не получен, значит, одним пустым квадратом меньше, нужно двигаться дальше, дальше искать.
Несмотря на подвальную вонь, которая заглушила нежный парфюм (и теперь от плаща, рук и волос откровенно пахло помойкой), Шура поняла вдруг, как сильно она проголодалась. Не обращая внимания на спутников, девушка рванулась к киоску со шведскими и датскими сосисками и быстро-быстро проглотила один датский хот-дог с солёными огурцами, ломтиками лука, кетчупом и горчицей. Ох, как вкусно. Только затянувшись после перекуса сигаретой, Шура огляделась, ища своих спутников.
Юра и Семкин стояли на противоположной стороне улицы и подавали Шуре какие-то странные знаки руками. Вроде звали к себе, но намекали, что она должна приблизиться к ним незаметно и вести себя как посторонняя. В руках друзей было по бутылке пива.
Шура перешла дорогу и пошла за парочкой на приличном расстоянии, и только за вторым углом, куда сыщики повернули, троица воссоединилась. Семкин выглядел непривычно весёлым, а сыщик Юра — удовлетворённым. «Странно», — подумала Шура.
Следующим пунктом деловой прогулки был намечен вокзал. Туда сыщики добирались тоже почему-то сложно и нестандартно, но Шуре просто не хотелось спорить с опытными людьми: почему бы не уважать чужую мнительность. Объяснять Юре — да кому он нужен?! — глупо, тем более она сама человека впервые видит и не может составить о нем точного мнения.
На лестнице у входа в Московский вокзал Юра очень сердечно обнялся с нищим, который пел неторопливую песню про несчастных голодных детей, собирая гроши сострадательных пассажиров и провожающих в перевёрнутую шляпу-»пирожок».
Шура уже знала, что гонорар будет выплачиваться из её кошелька, и на всякий случай приготовила купюры помельче — все-таки мужик один, а ребят было человек восемь. Зачем одному целый полтинник?
На автовокзале сыщик повёл уборщицу туалетов Баею (дам на пороге туалета представили друг другу) в буфет, и Бася, давясь сосисками, долго жаловалась мужчинам, какой кобель её нынешний сожитель, вчера так шандарахнул по ноге — ладно бы за дело, а ведь ни за что ни про что, — что сегодня она совершенно нетрудоспособный элемент и, по-хорошему, должна выпить, просто имеет на это все законные основания. По делу Бася, разумеется, ничего сказать не могла, но почему-то все время благодарила Юру за помощь и поддержку, оказанную им когда-то в трудную минуту. Видимо, трудных минут у Баси в жизни было немало.
* * *
— Постойте, товарищи, — сказала Семкину и Юре Шура Потапова, когда они в третий раз проезжали мимо здания родной редакции. — Давайте остановимся на минуточку, и вы, — она решительно ткнула пальцем в нерешительного Семкина, — зайдёте и попросите ребят отсканировать снимок Паши Снегирёва. Вы ведь никому даже фото не предъявляете, как же мы его найдём-то?!!
Юра, конечно, фыркнул, но из природной вежливости не стал делать девушке замечаний. Пока ждали на крыльце Семкина, выпили по бутылке «Балтики», Шура — светлую № 3, а Юра — «девяточку»…
— Куда дальше?
Юра наморщил лоб, восстанавливая сложный план поисков.
— Надо с экскурсоводами побеседовать. И фото, — он посмотрел на Шуру, как способную ученицу, — фото тоже им продемонстрируем…
* * *
У Гостиного Двора рассосалась толпа желающих приобрести билетики, чтобы осмотреть красоты окрестностей Санкт-Петербурга, а уже осчастливленные путешествием пассажиры устало выгружались из автобусов.
Сыщик нашёл своего знакомого — слегка сумасшедшего экскурсовода Веничку, которого Шура тоже случайно знала.
Однажды она попала именно на его экскурсию, когда они с Лёшей ездили в Гатчину, а на электричке трястись не хотелось, и они поехали с экскурсионным маршрутом от «гостинки». Всю дорогу этот попугаистый, рыжеволосый, нелепо и не по возрасту одетый мужчинка раздражал публику торопливо-бессвязными комментариями. «Вот это здание архитектора Росси, когда он там в своей Италии немного поковырялся, он приехал в Россию и стал здесь выражаться…
Самовыражаться. И мы все это наблюдаем — посмотрите, какая прелесть справа». И так без умолку. Лёша с Шурой громко ржали, болтали о своём, не обращая внимания на странного экскурсовода, но потом им сделала замечание надзирательница (парочка ехала в автобусе со школьниками), и Лёша попытался было поспорить с ней, но виновник раздора как-то очень жалостливо и кисло сказал в микрофон:
«Друзья, я не призываю вас к тому, чтобы вы меня слушали, я просто прошу вас говорить чуть тише, вдруг кому-нибудь интересно, о чем я здесь болтаю…»
Теперь этот огненный мужчинка, Веничка, разглядывал отсканированный снимок-фото Саши Снегирёва — и торопливо уверял собеседников, что память зрительная у него развита необычайно, стоит только один раз взглянуть на человека, и все — он запал в память на веки вечные, что глаз у него алмаз, но с этой памятью мука страшная, он даже и не представляет, что делать с такими уникальными способностями, сколько людей ежедневно мимо него проходят — и все, абсолютно все без исключения, попадают в сейф памяти Вени и хранятся в нем, каждый на своей полочке.
Тем не менее Шуру, которую Веня видел всего месяца полтора назад, он не узнал. Рассеянно кивнул (женщины Веню не интересовали в принципе) и стал бойко болтать и изредка подхихикивать.
На Веню Шура полтинник тратить не стала. Хватит. Мужчины увидели, что их спутница посуровела, и несколько сменили тактику общения с коллегой.
— Шурочка, мы понимаем, как утомительно вам участвовать в таком нудном, кропотливом и не со-, всем привлекательном процессе, — заговорил Юра, впервые взяв девушку за локоток и отводя в сторону от Семкина. — Мы понимаем, и (глубокий вздох) обязуемся сегодня прочесать ещё несколько квадратов, благо закалка у нас старая, и дело требует трепета и тщательности…
Шура сообразила, что не наградила гонораром самого сыщика, а он, бедняга, действительно весь день мотался. Ну что значит стольник по сравнению с пятьюдесятью тысячами долларов?!
Правда, в пятьдесят тысяч долларов, а также в успех предприятия с Семкиным и Юрой Потапова верила уже очень-очень слабо. Скорее всего, она откупилась от спутников ста рублями (предпоследней купюрой в кошельке, а до зарплаты… ёлки-палки!), чтобы избавиться от этой пурги и остаться в покое.
Хотела немного побродить по городу одна, но поняла, что в таком виде это не совсем прилично, и поехала домой…
Глава 6
НОВЫЙ ШОФЁР
Снегирёв сидел на заднем сиденье автомобиля и задумчиво смотрел в окно.
Николаев включил зажигание, выжал сцепление, включил первую скорость — и машина плавно тронулась.
— Вот и день прошёл, — задумчиво произнёс Иван Давыдович, — а о моем сыне ни слуху ни духу. Я не понимаю, чем занимаются ваши люди, почему никакая работа не ведётся?
— Успокойтесь, Иван Давидович, — миролюбиво произнёс Николаев, — это вам кажется, что работа не ведётся, на самом деле она кипит. Вот скоро ваш шофёр начнёт давать показания, и все станет ясно.
— Какой шофёр? — Снегирёв впервые за сегодняшний день выказал эмоции.
— Ваш шофёр, Пётр Петрович. Он был в тяжёлом состоянии, но после операции ему стало лучше, и завтра он будет давать показания.
— Пётр Петрович жив? — удивился Снегирёв. — А мне сказали…
— Мало ли что сказали. Я говорю, он жив, значит, жив, — заверил его Алексей, — и вообще, мне не нравится, что мы выехали из дома. Вас же просили не покидать свою квартиру.
— Мне нужно в офис по делам, — сухо ответил Снегирёв и после длительной паузы медленно произнёс:
— Значит, Пётр Петрович не погиб? Слава богу… Это ведь может быть ниточкой для следствия, так?
— Так, — утвердительно кивнул Николаев и затормозил у невысокого жёлтого здания. — Мы приехали.
— А где он лежит? Может, ему что-нибудь нужно, — спохватился Снегирёв.
— Нет, ему ничего не нужно, у него все есть. А лежит он в госпитале военно-медицинской академии. И, Иван Давыдович, я прошу вас ни с кем не делиться этой информацией. Это нужно в интересах следствия.
— Да-да. Я понимаю, — торопливо ответил кандидат и вышел из машины.
Николаев последовал за ним.
* * *
На втором этаже старого особняка располагался офис Снегирёва. Николаев сразу оценил вкус хозяина. Белый цвет превалировал над всеми остальными, все было строго, чинно и в то же время элегантно. Узкая лестница, покрытая мягкой дорожкой, вделанное в стену зеркало, что зрительно увеличивало пространство…
Снегирёв быстро прошёл в свой кабинет. В это время в офисе почти не было людей.
Где-то был слышен звук работающего принтера и женские голоса.
— Иван Давыдович, я прошу вас — недолго.
— Разумеется, Алексей. Мне только нужно забрать кое-какие бумаги.
Они прошли мимо секретарши — грудастой девицы в сером костюме, которая, близоруко сощурившись, раскладывала на компьютере пасьянс. При виде шефа она было нажала кнопку отмены, но Снегирёв, едва кивнув, прошёл мимо, и девушка, облегчённо вздохнув, поправила волосы. Николаев последовал за ним в кабинет.
Кабинет Снегирёва представлял собой небольшую прямоугольную комнату. В центре традиционно располагался длинный стол. На окнах белые жалюзи, в углу высокий шкаф. Рядом со столом Николаев увидел небольшой сейф. Снегирёв подошёл к сейфу и начал освобождать его. Содержимое сейфа было также традиционным: папки с документами, дискеты. Наконец Снегирёв извлёк из дальнего угла небольшую коробку. Он переложил её в объёмистый кожаный чемодан и закрыл замки.
— Вот и все, — сухо произнёс он, — можем возвращаться домой.
— Иван Давыдович, извините, это не праздное любопытство. Но я должен знать, что находится в этой коробке, — произнёс Алексей просто.
И Снегирёв так же просто ответил:
— Здесь деньги. Я должен быть готов, Алексей, к любому ходу событий.
Мелодичным переливом зазвонил телефон селекторной связи.
— Да, — Снегирёв нажал кнопку, — я слушаю.
— Иван Давыдович, вам звонят с телевидения. Журналистка просит о встрече, — доложил приятный женский голос, по всей видимости принадлежащий грудастой секретарше. — Она хочет поговорить о сегодняшнем… происшествии…
— Настя, какая встреча, какая журналистка. Мне сейчас не до того, — раздражённо ответил Снегирёв. — И попрошу, отложите все встречи, назначенные на завтра.
— Хорошо, Иван Давыдович. Снегирёв хотел отключить связь, но девушка остановила его:
— Секундочку, Иван Давыдович, тут пришли результаты рейтинга на сегодня.
Ваш рейтинг вырос на двадцать процентов.
— Спасибо, Настя, это все?
— Да.
— Едем домой. — Снегирёв направился к выходу.
* * *
В машине, полностью оснащённой подслушивающей аппаратурой, сидел Краснов и сосредоточенно курил. Молодой парнишка, механик Володя, настраивал микрофон.
— Нам, Вовка, нужно быть начеку. Если рыбка клюнула, то она клюнула.
— Не волнуйтесь, Андрей Викторович, все в полном порядке. Все три жучка работают. Если что будет интересное, мы все с вами услышим.
— Ну смотри, слухач, — погрозил ему пальцем Андрей и надел наушники.
Кроме обычных уличных шумов на первом магнитофоне ничего не было.
— Бабуля топает по стриту, — отметил Краснов. — Так, а что у нас делает друган Витя?
* * *
Виктор Поваляев вышел из подъезда и быстрым шагом направился в сторону автобусной остановки. Следивший за ним оперативник не отставал от пресс-секретаря ни на минуту. Ему не приходилось слишком изощряться, чтобы не быть замеченным: Поваляев спешил и шёл не оборачиваясь. На автобусной остановке было полно народу, общественным же транспортом и не пахло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23