Герцога подвигли на это как денежная выгода, так и политические соображения. Иоанн V, прозванный Благоразумным, был и в самом деле человеком расчетливым. Пользуясь колебанием весов между французами и англичанами, он пытался обеспечить независимость своих земель. Так, он признал Труаский договор, лишавший дофина наследства в пользу короля Англии, но затем разрешил своему брату Артуру де Ришмону стать коннетаблем Карла VII.
Будучи хорошим политиком, Иоанн V понял: после эпопеи Жанны д'Арк ветер переменился окончательно. Не сегодня так завтра французы победят, и ему следует дать им доказательства своей доброй воли. Просьба этих Вивре, столь ярых приверженцев французской партии, подоспела как раз вовремя. Герцог был весьма расположен удовлетворить ее. И более того, он постарается, чтобы в его жесте было, как можно больше, блеска и чтобы молва о нем разнеслась как можно дальше!
В начале 1433 года посланец Иоанна V Бретонского объявил в Куссоне, что его милость герцог не только восстанавливает Анна де Невиля в правах наследника Вивре, но и самолично вручит ему герб. Церемония состоится одновременно с освящением церкви Нотр-Дам-де-Сен-Лу епископом Нантским.
С другой стороны, Франсуа вскоре получил ответ от гербового короля Франции – и тоже благоприятный. Ему дозволялось добавить к своим цветам золотой цикламор. Отныне именно этот герб будет занесен во все гербовники королевства как герб рода Вивре.


***

Все эти чудеса происходили в середине апреля, ровно год спустя после отъезда Анна из замка Куланж.
Никогда еще Куссонской сеньории не оказывалось столь высокой чести. За несколько дней до торжества сюда стали стекаться самые именитые люди провинции, а накануне прибыл и сам герцог вместе с епископом Нантским, канцлером Бретани Жаном де Мальтруа.


***

Иоанн V был в превосходном расположении духа. Он вступил в пору полного расцвета сил, верил в мощь своего герцогства и был вовсе не прочь похвастаться перед всеми грозной крепостью Куссон, хозяином которой скоро станет. Анн и Франсуа – отчасти с раздражением, отчасти посмеиваясь – наблюдали за тем, как знатные дамы и важные вельможи расхаживают по залам и укреплениям замка с шумными и льстивыми изъявлениями восторга. Но оба были не в претензии. Их думы в это время находились не здесь…
Мыслями они устремлялись в лес Ланноэ, туда, где еще недавно стояла пастушья хижина, сложенная из дикого камня, – и где возвышалась отныне церковь Нотр-Дам-де-Сен-Лу. Ни тот, ни другой не хотели смотреть, как строится здание: они вместе увидят его уже готовым.
В назначенный день торжественный кортеж пустился в дорогу во главе с епископом и его священниками, затянувшими песнопения. На всем протяжении пути шествие встречали невероятные толпы народа. Все население сеньории стеклось сюда, чтобы поглазеть на герцога и епископа. А главное – все желали чествовать своего героя, неустрашимого супруга Теодоры.
Для Анна этот день стал еще более волнующим, нежели посвящение в рыцари. Он ехал бок о бок со своим прадедом, на Безотрадном, в доспехах без всякого герба, но с черным муслиновым шарфом на левой руке. Время от времени он поглядывал на Франсуа, тоже облаченного в доспехи. Оба были взволнованы, и это бросалось в глаза.
Церковь Нотр-Дам-де-Сен-Лу открылась с поворота широкой дороги, недавно проложенной через лес. Несмотря на все свои усилия, рабочие не успели завершить постройку, но от этого она, быть может, казалась еще восхитительнее. Пока недоставало кровли, но каменные своды заменила листва деревьев. Не были достроены портал и центральная часть фасада, но таким образом осталась видна изрядная часть внутреннего убранства: алтарь, хор, а главное – витраж, замыкающий апсиду.
Франсуа и Анн не верили собственным глазам. Витражных дел мастер сотворил настоящее чудо. Пресвятая Дева была изображена в момент своего Успения. Она парила на облаке, в окружении ангелов, улыбаясь земле, простиравшейся далеко внизу под ее ногами. Сходство с Теодорой показалось Анну ошеломляющим: он вновь видел ее серые глаза, белокурые волосы, перевитые темными прядями, любовался ее гордой статью. Да, это была она!
Не сводя с Теодоры глаз, Анн приблизился к хорам. Перед алтарем, в том самом месте, где несколько месяцев назад он выкопал могилу, лежала мраморная плита с высеченной надписью: «Теодора де Куссон. Requiescat in pace» Покойся в мире (лат.).

.
Анн занял место в первом ряду молящихся. Раздались дивные голоса певчих. Епископ Нантский приблизился к алтарю, и церемония началась.
Анн хорошо знал, что речь идет о чем-то совсем ином, нежели просто освящение церкви. Это были подлинные смерть и воскресение Теодоры. Молитвы, которые возносили здесь за упокой ее души, навсегда отдаляли «волчью даму» от земли. Душа среди душ, теперь она обитала в раю. Куссонские волки избавились, наконец, от злых чар. Освятились. Отныне у них есть свое святилище, как есть оно у львов Вивре. С сегодняшнего дня волки Куссона станут спутниками и друзьями людей. Эти мысли настолько поглотили Анна, что он почти забыл о том, что сегодня – прекраснейший день в его жизни. Проповедь епископа Жана де Мальтруа внезапно вернула его к действительности. Князь церкви и канцлер Бретани, он долгим похвальным словом помянул дю Геклена, самого знаменитого из бретонцев, который покрыл себя славой на службе королю Карлу V, деду нынешнего Карла VII. А от дю Геклена плавно перешел к роду Вивре, которому герцог решил воздать честь.
– Не забудем, что Франсуа де Вивре был вернейшим из соратников коннетабля дю Геклена. Он следовал за ним во всех его походах, даже в Испанию, чтобы защищать с ним вместе короля Кастилии и честь Франции. Там сир де Вивре был удостоен титула испанского гранда. Это последний из соратников дю Геклена, кто остался среди нас…
В порядке исключения Анн получил право на герб Вивре, хотя его прадед, носитель титула, был еще жив. Конечно же, по его просьбе. Франсуа хотел, чтобы и его герб запечатлелся в грядущей победе Франции.
Настал торжественный миг…
Герцог Иоанн V Бретонский занял место перед алтарем. Оруженосец принес ему на подушке щит с новым гербом Вивре, который впервые предстал взорам: на красно-черном поле, разделенном по диагонали, в центре красовалось большое золотое, как солнце, кольцо – цикламор.
Иоанн V подозвал Анна. Тот преклонил перед ним колено. Герцог повесил щит ему на грудь и повторил слова Людовика Святого, обращенные некогда к Эду, основателю рода:
– Отлично, мой лев!
Бывают мгновения, которые слишком сильны, чтобы пережить их, как должно. Анн так ждал этого мига, так на него надеялся, что все в его душе внезапно смешалось, все стало казаться далеким, будто во сне. Молодому человеку никак не удавалось поверить, что он снова стал одним из Вивре, что он отныне и навсегда – Анн де Вивре, сир де Невиль! И Виргилио д'Орта и Изидор Ланфан не ошиблись: его самое сокровенное желание сбылось. О них обоих и промелькнула у Анна единственная, невнятная мысль…
Как того требовала традиция, он принес герцогу, своему сюзерену, клятву верности, потом встал на колено перед Франсуа, склонил голову и застыл. Прадед подал ему знак подняться и, несмотря на все свои усилия, не смог сдержать слез.
Мгновения сильнейшего волнения миновали. Выход из часовни превратился во всеобщее ликование, в веселую, шумную сутолоку. Поселяне сеньории Куссон и крестьяне, пришедшие на торжество из более отдаленных мест, оживленно толкались вокруг. Анн сел на Безотрадного, но был так стеснен толпой, так зажат ею, что едва мог продвигаться вперед.
Сияющий Мышонок держался у него за спиной. На плече мальчика, как всегда, сидел Зефирин. Восхищенный новым гербом Вивре, Мышонок захотел поделиться своим восторгом с соколом и снял с его глаз колпачок.
– Гляди, Зефирин! Гляди!
Сокол захлопал крыльями, покрутил головой, пытаясь сориентироваться, и вдруг взлетел. Анн машинально проследил за ним взглядом и увидел, как тот, покружив над толпой, камнем упал на какого-то монаха. Тот попытался отогнать птицу, замахал руками, но Зефирин и знать ничего не захотел и уселся прямо ему на плечо.
На плечо?.. Анн стал понукать Безотрадного, пробиваясь сквозь толпу к монаху, которого из-за надвинутого на глаза капюшона совершенно не мог рассмотреть. Наконец, молодой человек спрыгнул на землю и проворно скинул капюшон с головы подозрительного церковника. Хлынула волна темных волос. Голубоглазое лицо с прелестными ямочками на щеках улыбалось ему немного боязливой улыбкой, какая бывает у детей, пойманных на какой-нибудь шалости.
Анн восхищенно вскрикнул:
– Диана де Куланж!..
– Простите меня. До меня дошел слух. Не смогла удержаться. И к тому же мне надо с вами поговорить.
Она бегло коснулась рукой нового герба с золотым цикламором. Анн приблизился к ней почти вплотную. Диана слегка оттолкнула его, показав на черный шарф.
– Не здесь… Здесь мы в ее владениях… И время еще не пришло.
Тем временем шествие остановилось в недоумении, не понимая, что происходит. Мышонок догнал их, чтобы взять Зефирина. Узнав Диану, он хотел оставить молодых людей наедине, но девушка сделала ему знак остаться.
– Я приехала предупредить вас о том, что творится в Бургундии. Я пожаловалась Филиппу Доброму и открыто обвинила хозяйку замка Сомбреном в убийстве моего брата. Состоялся суд – к несчастью, при Бургундском дворе…
В толпе образовался затор, герцог и его свита проявляли явное нетерпение.
Диана де Куланж заговорила быстрее:
– Эта женщина – сам дьявол. Она защищалась, нападая. И она обвинила вас – слышите, вас! – в том, что это вы убили Эсташа и бежали, похитив ее сына. Герцог был в нерешительности, но Сомбреномов поддержала английская партия его при дворе, и они взяли верх. Вас приговорили к смерти!
Она положила руку на запястье Анна.
– Обещайте мне не искать встречи со мной. Если вы вернетесь в Бургундию, вас немедленно казнят.
– Но я должен встретиться в бою с Сомбреномом. Я поклялся.
– Не в собственном замке следует его искать. Оба засели в Париже. Ходят слухи, что они вовсе не собираются покидать его.
Шамбеллан герцога в торжественном облачении приблизился к Анну.
– Ну что же вы, монсеньор?
Девушка поспешно набросила капюшон на голову и убежала. Анн крикнул вдогонку:
– Диана!
Но она уже затерялась в толпе…


***

Последовавший за этим пир остался в памяти жителей Куссона не на одно поколение. Денег не пожалели, а поскольку доходы сеньории были немалыми, угощение вышло на славу. С каким-то лукавым удовольствием Франсуа старался потратить как можно больше. Ведь покуда он жив, богатства Куссона принадлежат ему – что ж, тем хуже для герцогской казны, когда все отойдет герцогу!
На празднество были приглашены все крестьяне сеньории. Огромные столы были поставлены на острове Куссон, где высился замок. Множество слуг таскали горы снеди на длинных носилках, откупоривали огромные бочки вина, сновали среди жонглеров, дрессировщиков с разным зверьем и музыкантов…
Иоанн V, сообразивший, что всю эту толпу потчуют, можно сказать, за его счет, сидел с самым сокрушенным видом и не замечал, как Анн и Франсуа сообщнически переглядываются.
Едва было съедено последнее блюдо, герцог тотчас же удалился, а вслед за ним – и весь его двор, епископ Нантский и свита. Готье д'Ивиньяк, поколебавшись немного, остался с семейством Вивре.
Атмосфера немедленно изменилась. Смех стал веселее, музыканты заиграли от души. Вот теперь праздник начался по-настоящему…
Пока Анн и Франсуа сидели между герцогом и епископом, они практически не обменялись ни словом. Теперь же Анн повернулся к своему прадеду и заговорил вполголоса:
– Монсеньор, я – ваша рука. Приказывайте, я повинуюсь! Каков ваш первый приказ?
Франсуа ответил не раздумывая:
– Возьми Париж!
Анн кивнул в знак согласия. Сидевшие рядом Сабина Ланфан, Мышонок и брат Тифаний поняли, что у прадеда с правнуком какой-то важный разговор, и начали говорить между собой, чтобы не мешать им.
– Анн, помнишь, надпись «LUX» в алхимической лаборатории? Я еще спрашивал тебя, что в ней замечательного.
– С тех пор я кое о чем догадался: она обращена на север.
– Так и есть. Свет Севера…
Анн весь обратился в слух, а прадед продолжал:
– Вивре, Куссон… С самого детства я разрывался между двумя этими местами, но потом появилось третье, которое превзошло все остальные: Париж. Ибо именно в Париже проявляется свет Севера. Мой брат Жан хотел видеть этот свет после своей смерти – именно в Париже. В этом городе умерли мой сын Луи и госпожа Пернелла – самая прославленная из всех, кто занимался алхимией. Я тоже хочу умереть в Париже и в свой последний день увидеть там свет Севера.
Франсуа показал Анну свои руки с перстнями, которые тот хорошо знал: перстень со львом – на правой и перстень с волком – на левой…
– Любопытно, я всегда считал, что свет Севера явит мне себя в соборе Парижской Богоматери. Я воображал, как буду стоять на коленях в нефе, сложив руки, и оба перстня осветятся вместе, причем перстень с волком через северную розу – большой круглый витраж. Я пытался два раза. Надеялся на чудо, молился изо всех сил, но чуда так и не случилось. Сегодня я думаю, что это, быть может, произойдет в День всех святых, когда мне исполнится сто лет, – если правда, что мне суждено дожить до этого возраста. Но для этого я должен находиться в соборе Парижской Богоматери…
– Вы там будете, монсеньор. Клянусь вам.
Помимо своей воли Сабина услышала последние слова их беседы и наклонилась к Анну.
– Я тоже прошу вас взять Париж, ради Изидора.
– Я уже поклялся ему в этом, как только что поклялся монсеньору де Вивре.
Мышонок шустро повернулся к своему господину:
– Не считая того, что в Париже Сомбреномы. Они оттуда не двинутся, мы это знаем. Значит, нам самим следует войти в город.
– Согласен, Мышонок, я возьму Париж!
Добрая еда и питье немного вскружили всем голову. Вокруг раздались веселые возгласы:
– На Париж!
Сидевшие за другими столами, даже толком не поняв, о чем идет речь, но охваченные общим воодушевлением, принялись дружно выкрикивать, стуча тарелками по столу:
– На Париж! На Париж!
Анн не мешал ликующему хору. В этот миг он впервые за столь долгое время мог откровенно сказать, что счастлив!
Вдруг его взгляд наткнулся на Готье д'Ивиньяка. Сей превосходный муж наверняка разделял общую радость, коль скоро предпочел столь скромное общество блистательной герцогской свите, но всеобщее воодушевление явно смущало его. Чопорный управляющий удивленно озирался, не в силах постичь происходящее.
Анн весело окликнул его:
– А вы, сир д'Ивиньяк, – разве вы не хотите, чтобы я взял Париж?
Готье д'Ивиньяк озадаченно поскреб свою плешь:
– Э… право, тут ведь все этого хотят…
– Что за ответ! Отвечайте прямо: угодно ли вам, чтобы я пошел на Париж?
– Ну… да.
Анн замахал руками, требуя тишины. Когда все умолкли, молодой сеньор торжественно провозгласил:
– Слушайте все! По настоятельной просьбе мессира Готье д'Ивиньяка я обязуюсь отбить Париж у англичан!
Раздались бешеные рукоплескания и смех. Анн хохотал, как никогда в жизни. Смеялся и Франсуа, от всей души благодарный своему великолепному потомку, который в один день сумел заставить его и плакать, и смеяться. Смеялась Сабина Ланфан – впервые за время своего вдовства; смеялся несчастный Филипп Мышонок, впервые за свою короткую жизнь; смеялись крестьяне, избавленные от волчьего проклятия… И – о чудо из чудес, вызвавшее дружную овацию! – засмеялся, наконец, и Готье д'Ивиньяк!

Глава 16
ВЕНЕЦ ДИАНЫ

Париж… Путь, которым следовал Анн де Вивре, покинув замок Куссон, вел в Париж! Быть может, этот путь не будет прямым, быть может, на нем встретится немало поворотов, но рано или поздно он достигнет стен столицы и приведет путника к Сомбреномам. Прекрасным весенним утром Анн думал только об этом. Он ехал на Безотрадном бок о бок с Мышонком. Проезжая берегом Куссона, Анн даже и не заметил, как миновал злосчастный водопад…
Расставаясь с Франсуа, молодой сеньор был уверен: это не последнее прощание, они еще свидятся. Через несколько месяцев, через несколько лет состоится их встреча в Париже – и вот она-то и станет последней.
Анн еще не решил, что делать в ближайшее время. Он знал только одно: ему нельзя покинуть сеньорию, не поклонившись могиле Теодоры. Там, быть может, Бог – или душа ушедшей – подскажет ему, как быть.
И он еще раз побывал в церкви Нотр-Дам-де-Сен-Лу вскоре после церемонии. В недостроенном здании хлопотали рабочие. Завидев Анна, они удалились, оставив молодого сеньора наедине с его мыслями. Он опустился на колени. Солнечный луч, пробившись сквозь кроны деревьев, падал прямо в надгробный камень его супруги.
Удивительно отчетливо Анн припомнил всю их столь короткую и столь бурную совместную жизнь – и должен был признать, что, несмотря на ошеломляющее счастье Мортфонтена, все-таки именно в Орте они познали самые прекрасные моменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67