Это обстоятельство глубоко смутило Анна, напомнив о праздновании мая в Куссоне, когда благородные всадницы бросали на него такие же взгляды, значения которых он тогда не понимал… Май! Как все это теперь необычайно далеко!.. А Перрина? Перрина, грот, река, поцелуй. На него навалились угрызения совести: он совершенно забыл о Перрине!..
Вскоре при дворе состоялся бал, воспоминание о котором Анну предстояло хранить долго.
Здесь он встретил Девственницу. Она была в женском платье! И то, что было самым естественным делом на свете – девушка в девичьем уборе, – показалось Анну жутко нелепым, почти неподобающим. Пышный голубой наряд с золотым шитьем имел широкие, подбитые горностаем рукава; зауженная талия и декольте, закрытое золотым латным нагрудником. Кроме того, на Жанне было тяжелое, украшенное каменьями ожерелье.
Этот наряд бедной Жанне казался орудием пытки. Чувствовалось, что она кипит от нетерпения, умирает от стыда. Она напоминала тех собак, которых хозяева ради шутки наряжают в платьица и те подчиняются, повинуясь долгу, хотя хотели бы все разорвать и кусаться вслепую налево и направо…
Хозяином, конечно же, был король! Никогда он не вел себя гаже, чем в тот вечер. Он стоял рядом с девушкой и улыбался ей, не скрывая иронии. Вокруг вертелись его советники. Подле непомерной туши Ла Тремуйля Анн увидел того самого рыцаря, которого угостил оплеухой в Компьене. Тот шепнул что-то своему соседу, прыснувшему со смеху. Анн сжал кулаки. Можно догадаться, о чем они шушукаются!
В этот миг заиграл оркестр. Этьенетта де Дре оказалась рядом. Анн не мог не пригласить ее и подал руку.
Прежде он никогда не танцевал, но вышел из затруднения неплохо. Ему это даже понравилось. Головной убор Этьенетты, порхающий перед ним, очаровал Анна. После некоторого молчания он высказал девушке искренний комплимент. Та осмелела.
– Расскажите о себе.
Анн опомнился. Он не имел права подавать ей ложную надежду.
– Я женат.
И почувствовал, как дрогнули ее пальцы.
– Уже? Но где же ваша супруга?
Он сказал первое, что пришло в голову.
– Осталась в Валуа.
– И что она там делает?
– Она больна…
Ему вспомнилась печальная судьба хозяйки замка Флёрен.
– Лечится в эрменонвильском лепрозории…
Танец тут же закончился. Этьенетта де Дре пробормотала несколько слов и оставила его. Сначала он удивился подобной реакции, но потом сообразил, что та испугалась заразиться. Он солгал не ради этого, но ложь окончательно отдалила девушку от него.
Отдалился он и от своей крестной. На следующий день она была более чем сдержанна. Должно быть, Этьенетта рассказала об услышанном. С тех пор Анн вообще перестал навещать герцогиню и остался наедине со своими латинскими текстами. Он ходил переводить их в библиотеку, прилегавшую к часовне.
Шли дни… С одиночеством к нему вернулись усталость и тоска. Но главное, им завладела одна мысль. Ужасная мысль…
Как Анн и сказал Этьенетте де Дре, он женат, но не на обычной женщине, а на призраке, фантоме! Конечно, это упоительно, но какая жизнь ожидает его с такой супругой? Несколько летних ночей, а потом – месяцы одиночества, несколько мгновений счастья – и целая вечность тоски. Как это жестоко, когда ты молод и полон жизни! И к тому же у него не будет детей. Она сама сказала ему: «Разве заводят ребенка с тенью?»
Хуже того, а что с ним будет, если она не появится больше, если она навсегда вернулась к волкам? Он никогда не станет вдовцом, никогда не сможет жениться вновь. Это на всю жизнь – большая пустая постель Невильского замка! И в минуту слабости на краткий миг Анн даже пожалел о том, что женат на Теодоре.
Он взял себя в руки. Однако приходилось признать: прадед прав. Женившись на Теодоре, он отрезал себя от остальных людей. У него не будет ни нормальной жизни, ни потомства, так что поделом его лишили наследства… Увы, несмотря на просьбу Изидора Ланфана и предсказание Виргилио д'Орты, он никогда не станет Вивре!


***

Анн никогда не станет Вивре: чуть раньше его прадед получил печальное подтверждение этому. Встреча с герцогом Бретонским прошла плохо, хуже некуда. Что касается Куссона, то, как и предвидел Франсуа, тут ничего нельзя было поделать. Никогда герцогство не вернет эту неприступную твердыню. Что до Вивре, то выкупить замок и титул возможно – но, разумеется, не деньгами Франсуа, которые отныне принадлежат ему, лишь покуда он жив. Следует найти щедрого дарителя, тогда и будет видно.
Но герцог на этом не остановился. Он с подозрением смотрел на этого старика, совершенно беспричинно переменившего решение: ведь его правнук по-прежнему женат против его воли. И он решил немедля назначить в Вивре и Куссон своего управителя, который один имел бы право распоряжаться имуществом обеих сеньорий.
Вместе с герцогским управляющим Франсуа и уехал обратно. Тому было пятьдесят лет, и он звался Готье д'Ивиньяк. Это была самая суровая и унылая личность, какую только можно себе вообразить. Очень высокий, лысый, с длинным тонкогубым лицом, он и трех слов не произнес за все время поездки, а по прибытии сразу же потребовал счетные книги.
Тогда-то Франсуа и понял: все потеряно и навсегда. Он – всего лишь старик, чьей смерти дожидаются. Он лишил Анна наследства и сам оказался наказан. Анн уцелел. Он носит имя своей матери, герб своей матери, он теперь Невиль. Нет больше никаких Вивре, кроме самого Франсуа, да и надолго ли? Ему ведь девяносто два года!..
Но весь размах катастрофы открылся ему чуть позже, в одно зимнее воскресенье, когда он слушал мессу в замковой церкви. Франсуа подумал о склепе, в котором велел вырубить двенадцать ниш для двенадцати грядущих поколений Вивре. Там погребена только его жена. Скоро к ней присоединится он сам… Вот и все! Нельзя и представить себе более ужасный символ его провала. И Франсуа не смог вынести этого. Когда прозвучало «Ite missa est», он потерял сознание…
Он все еще лежал без чувств, когда в Вивре приехала Сабина Ланфан, бежавшая из Парижа и от англичан. Таков был ее выбор. У нее не осталось семьи; компаньоны отца были всего лишь деловыми знакомствами, поэтому она решила укрыться у этих Вивре, о которых Изидор говорил с такой теплотой.
Сначала она вспомнила об Анне и чуть было не направилась в Невиль, но потом сообразила, что явиться к молодому человеку и остаться у него жить могло бы показаться неприличным. Тогда она решила отправиться к Франсуа, которого Изидор описывал как личность совершенно сказочную. Сабина не сомневалась, что обретет в нем отца, которого потеряла…
Так что она отбыла, оставив пустовать дом у гавани Сент-Поль. Она поклялась Памфилу, что когда-нибудь вернется. Отныне он может мечтать в саду сколько ему угодно…
Первой ее встрече в замке Вивре не хватало, по меньшей мере, теплоты. Готье д'Ивиньяк вышел в парадный зал и приветствовал прибывшую даму почтительно, но с откровенной досадой. А, узнав, что она вовсе не заблудившаяся путница, а напротив – хотела бы видеть Франсуа де Вивре, подозрительно приподнял бровь, наморщив свой лысый череп.
– Вы родственница?
– Нет, друг. Он болен?
Длинное постное лицо приняло подобающее выражение.
– Он при смерти, сударыня…
– Он не при смерти. Он в глубокой летаргии.
Эти слова произнес только что вошедший человек. Он увидел гостью и поклонился ей. Его приятная наружность еще больше выигрывала при сравнении с суровым обликом управителя. Он был одет как духовное лицо и имел тонзуру в красивых черных волосах. С виду ему было чуть более тридцати. Он был хорошо сложен и говорил приятным, теплым голосом. Не без волнения Сабина заметила, что чем-то этот священник напоминает ей Изидора.
– Я брат Тифаний, капеллан замка Вивре.
– А я Сабина, вдова Ланфан.
Брат Тифаний вскрикнул – от удивления и боли. Никто ведь так и не вскрыл письмо от Анна, прибывшее уже после того, как Франсуа впал в летаргию, поэтому содержание послания осталось неизвестным.
Сабине пришлось кратко рассказать об обстоятельствах гибели своего мужа. В нескольких словах брат Тифаний сказал ей о глубоком уважении, которое питал к Изидору. Затем они направились к донжону, а Готье д'Ивиньяк вынужден был удалиться, отвесив недовольный поклон.
По дороге брат Тифаний объяснил, что, теряя сознание, Франсуа потребовал, чтобы вызвали Соломона Франсеса, еврейского ученого и врача, который был учителем Анна после него самого. Невзирая на свой сан, брат Тифаний самолично отправился за евреем в Нант. И не пожалел об этом: это хороший человек и выдающийся врач. Он тоже знал Изидора…
Они поднялись на третий этаж башни. Комната Франсуа, погруженная в полумрак, освещалась лишь пламенем алхимической печи, служившей камином. Соломону Франсесу, благообразному иудею, что сидел подле постели больного, было, должно быть, лет пятьдесят – пятьдесят пять. Со своей длинной бородой и длинными седыми, почти белыми волосами он показался Сабине похожим на пожилого Христа. В нескольких словах брат Тифаний рассказал, кто такая их новая гостья, и сообщил о судьбе Изидора. Соломона глубоко взволновала скорбная весть.
Только тогда Сабина обратила внимание на больного. Франсуа де Вивре лежал с закрытыми глазами. Дыхание спящего было ровным и спокойным. Он вовсе не выглядел дряхлым стариком. Скорее, напоминал благородного патриарха. И вопреки всякому вероятию совсем не похудел. Соломон Франсес объяснил это тем обстоятельством, что Франсуа на самом деле кормят. Он глотает бульоны и микстуры. Иногда даже говорит, но недолго. Потом опять впадает в летаргию.
– Недавно он говорил о Париже.
– Но я как раз оттуда!
– Скажите ему об этом. Может, это подействует на него.
Сабина склонилась над больным и слегка потрясла за плечо.
– Я приехала из Парижа. Вы слышите меня? Из Парижа.
Франсуа открыл один глаз. Спросил слабым голосом:
– Париж наш?
– Пока у англичан, но скоро снова станет французским: Анн поклялся в этом Изидору.
Франсуа де Вивре слегка приподнял голову. Посмотрел на молодую женщину, которую никогда прежде не видел.
– Вы знаете Анна? И Изидора? Кто вы ему?
– Его вдова…
Больной слегка вздрогнул. Начал было:
– Скажите мне…
Но опять упал на подушки.
– Я больше никто. Мне уже все равно…
– Наоборот, вы должны жить!
Франсуа зашевелился. Дрожа всем телом, показал на свои руки, на одной из которых был перстень со львом, на другой – с волком.
– Ради кого? Я не смогу никому их передать.
– Ради меня!
– Ради вас?
– Вы о моем муже знаете больше, чем я. Мы были женаты всего неделю. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об Изидоре! Прошу вас…
Франсуа де Вивре вновь привстал на локтях. Он пристально посмотрел на Сабину и повторил:
– Ради вас?
Сабина услышала за спиной голос Соломона Франсеса, шепнувшего брату Тифанию:
– Он спасен!


***

В начале весны 1430 года до Карла VII дошло, наконец, что Филипп Добрый полностью его одурачил. Сир де Валуа узнал, что тот получил от Бедфорда звание главного наместника Франции, а также провинции Шампань и Бри, правда с условием, что отвоюет их у французского короля.
Действовать следовало быстро, тем более что население, всецело преданное королю, не дождалось его. Сен-Дени, отбитый и сожженный Бедфордом, восстал и изгнал англичан. Город Мелен сделал то же самое.
Но как поддержать храбрых горожан? Армия была распущена, большинство рыцарей разъехались по домам. Сражаться была расположена только Жанна, она даже требовала этого – во что бы то ни стало. Ее-то Карл VII и решил отправить на подвиг.
За свои великие деяния Жанна была возведена в дворянское достоинство. Теперь у нее появился собственный герб: на лазурном поле две золотые лилии и золотой меч, увенчанный короной. Редчайший случай: титул мог передаваться как по мужской, так и по женской линии… Жанна не испытала никакой радости от этой высокой чести. Она хотела лишь одного: чтобы ей дали средства освободить Францию – и ничего другого.
Но вот в средствах ей отныне было отказано. Чему она и получила подтверждение, покидая Сюлли-сюр-Луар в начале апреля во главе своих войск. В поход она отправлялась на собственный страх и риск. Всем высоким сановникам и крупным вельможам, герцогу Алансонскому в частности, было запрещено следовать за ней. С нею выступили лишь триста пьемонтцев-наемников с их командиром Бартоломео Береттой, ее оруженосец Жан д'Олон, Потон де Ксентрай да несколько рыцарей-добровольцев. Ни военной свиты, ни пажей, ни герольдов. Жанна д'Арк стала всего лишь одним из многих капитанов, набиравших в свое войско любого, кто попадется под руку.
Узнав об отбытии Девы, Анн поспешил присоединиться к ней. Так требовал долг. А, кроме того, это было лучшим средством от одиночества. К тому же разве не говорили, что она, возможно, отправится в Валуа?
Однако Анну стало не по себе, когда он увидел войско Жанны. И это все? И только-то? И что тут делают эти итальянцы, если речь идет об освобождении Франции? Напрасно Жанна проявляла ради всего этого сброда свое обычное воодушевление. Ее солдатам было наплевать. А этот Бартоломео Беретта, угодливый, словно лакей в ожидании жирной подачки, говоривший со своим невыносимым итальянским акцентом:
– К ваччим услюгам, signorina… Этта больчая чесст для менья…
Все это выглядело одновременно смешно и возмутительно.
Однако по мере того, как часы сменяли друг друга, и войско двигалось к северу, Анн понемногу успокаивался. Он забыл о Девственнице. В конце концов, он хоть и в небольшом, но все-таки войске и скоро схватится с англичанами врукопашную. Он опять стал партизаном, как прежде, когда сражался бок о бок с крестьянами Гатине. Ему это даже нравилось! И к тому же он был рад ехать верхом на Безотрадном. Анн практически никогда не сражался на своем любимом коне. Ему не терпелось броситься с ним вместе на врага.
Анн обернулся, чтобы сообщить Изидору о вернувшемся хорошем настроении. Но сзади не оказалось никого… кроме какого-то итальянца с безразличным взглядом. Сир де Невиль вздохнул. Нет больше рядом молчаливого, надежного друга. Он так и не смог к этому привыкнуть…
Даже в столь отвратительных условиях возвращение Девственницы нагнало страху на англичан. Снова начинался их кошмар. Бедфорд изобретал всевозможные, самые неожиданные средства, чтобы остановить панику. Он вызвал в Париж некую молодую белокурую англичанку и, вооружив ее с ног до головы, велел возить по улицам под звуки труб, в то время как герольды возглашали:
– Мисс Малькольм! Мисс Малькольм!
В какой-то момент конь шарахнулся под девицей, та испугалась и не захотела ехать дальше. Демонстрация на этом закончилась.
Согласно договору, подписанному одураченным Карлом VII, он должен был уступить Компьень Филиппу Доброму. Но население города, которое возглавил патриот Гильом де Флави, отказалось покориться. Реакция англо-бургундцев не заставила себя ждать: Филипп Добрый отправил Жана Люксембургского, чтобы завладеть Компьенем, а Бедфорд возглавил трехтысячное войско, чтобы оказать ему поддержку.
Жанна д'Арк находилась в Мелене, когда стало известно об угрозе Компьеню. Жители Мелена с ликованием встретили ее, и Дева остановилась в городе, чтобы провести там Страстную неделю. В воскресенье, 22 апреля, она вместе со всем своим отрядом присутствовала на пасхальной службе в церкви Божьей Матери.
Для Анна это стало поводом для долгих размышлений. Пасха всегда ярко отмечала его жизнь. Была ужасная Пасха в Нанте – и чудесная в Иерусалиме. Сегодняшняя же вся прошла в полутонах, но темное явно преобладало над светлым. Это была Пасха одиночества, неуверенности и даже тревоги. Прошлогодняя эпопея закончилась. Куда они движутся? Навстречу каким разочарованиям? Каким опасностям?
По окончании мессы Анн получил подтверждение своим опасениям из уст самой Девственницы. Она обратилась к своим солдатам со ступеней церкви и объявила, что они отправляются в Компьень. Потом добавила:
– Дети мои и дорогие друзья, объявляю вам, что меня продали и предали, и вскоре обрекут на смерть. Молитесь за меня, ибо еще до Иоаннова дня я буду схвачена…
С Жанной дело никогда не затягивалось. В пасхальный понедельник она спозаранок покинула Мелен и двинулась к Компьеню. Случаю было угодно, чтобы серьезная стычка произошла в тот же день.
На подходе к Ланьи она столкнулась нос к носу с маленьким английским войском. Как это часто бывало, там собрался разношерстный сброд из англичан, бургундцев и разбойников с большой дороги. Кстати, один из бандитов и командовал отрядом – некий Франке из Арраса. Он возвращался в Париж с добычей, награбленной в Иль-де-Франсе.
Англо-бургундцы были вдвое, а то и втрое многочисленнее, но Жанна не поколебалась завязать бой. Она использовала для этого совершенно необычный прием: велела выпрячь десяток пушек, которые были в ее распоряжении, и открыть огонь по противнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67