Хватит ему драться дубинками. Постепенно люди собрались вокруг него. Пришла Филиппина с луком в руке, с колчаном за плечами. Она посмотрела на него своими прекрасными карими глазами.
– Я готова. Идем!
– Еще рано. Я хочу, чтобы они поняли.
– Поняли что?
– Вот это…
Невиль-о-Буа подал первый сигнал, и теперь все остальные деревни Гатине вторили ему. Одна за другой деревенские церкви отзывались звоном – одна ближе, другая дальше, одна низким голосом, другая высоким. Весь край просыпался в ночи…
Анн улыбнулся Филиппине.
– Теперь им конец, и они это знают.
В Невильском замке англичане лихорадочно готовились к обороне. Сэр Бишем, молодой, довольно миловидный блондин, уже велел своему оруженосцу облачить себя в доспехи, но вдруг жестом остановил его и приблизился к окну большого зала. Он только что услышал другие колокола Гатине, ответившие церкви Невиля. И не было звука ужаснее. Набат доносился отовсюду. Они окружены, одни среди враждебного края, словно на крошечном островке в момент прилива. Голос Орлеана пробудил всю Францию: англичанам конец!
Сэр Бишем перекрестился, вслед за ним осенил себя крестом и оруженосец, а вскоре и весь английский гарнизон опустился на колени, чтобы помолиться.
Битва была неминуема. Анн составил план нападения. Войско разделится на два неравных отряда. Большой во главе с Коленом Русселем атакует замок в лоб через ворота главного входа; ему предстоит преодолеть каменный мост и вскарабкаться на решетку портала.
В это время он сам, взяв с собой лишь нескольких человек, попытается проникнуть через задний вход, к которому ведет тропинка от церкви. Конечно, англичане готовы к тому, что их могут атаковать и с этой стороны, но в пылу боя у главного входа наверняка отвлекутся…
Анн умолк в ожидании вопросов. Был только один: Филиппина спросила, может ли она пойти с ним. Он дал согласие.
Колен Руссель взмахнул топором, и толпа крестьян с оглушительным криком ринулась вслед за ним на приступ. Несмотря на ливень стрел, они быстро преодолели каменный мост и приставили к решетке первые лестницы. Настал черед Анна и его отряда.
Обогнув церковь, он остановился перед мостками, ведущими к двери в обводной стене. Подождал немного, пока бой на другой стороне разгорится как следует, и подал знак. К стене приставили еще одну лестницу. Анн первым вскарабкался по ней и спрыгнул вовнутрь. Он не ошибся: тут не осталось ни одного защитника, все столпились возле ограды. Он дождался, пока спустится последний человек из его отряда, и бросился вперед с ужасным криком.
Новые вопли вызвали панику среди англичан. Филиппина выпустила первую стрелу. Пробегая по усаженной липами аллее, Анн налетел на первого противника и быстро разделался с ним: это произошло в тот самый миг, когда Колен Руссель, потрясая топором, перелез через решетку и спрыгнул на головы осажденных.
Тут началось настоящее избиение. Анн круговыми взмахами обоих мечей и Колен своим топором устроили страшную резню. Остальные, которых подстегивала бешеная ненависть, были не менее ужасны. Пощады не давали никому. Французские крестьяне были здесь лишь для того, чтобы убивать.
Англичане отступали к главному залу замка. Анн проник туда вслед за ними и не без волнения вновь увидел резной потолок, гобелены с изображением охотничьих сцен и синий щит над камином.
Возле камина и сгрудились уцелевшие англичане со своим командиром. Их оставалось не больше двадцати. Сэр Бишем поднял забрало и протянул свою латную перчатку в знак сдачи. Анн приблизился, опустив мечи.
– Вы мой пленник, мессир!
Стрела, вылетевшая из-за спины Анна, вонзилась рыцарю прямо в лоб. Какое-то мгновение он еще удивленно протягивал победителю свою перчатку, потом рухнул.
Анн обернулся:
– Филиппина!
Но Филиппина не слушала. Напротив, она запустила руку в колчан и достала следующую стрелу. Он попытался остановить остальных, но те были разъярены не меньше девушки. Англичан стали безжалостно истреблять. Вскоре в живых не осталось никого. Большой зал был залит кровью… Анн резко повернулся и вышел оттуда.
И наткнулся на отца Сильвестра – тот давал благословение смертельно раненному крестьянину. С самым серьезным видом священник повернулся к молодому человеку.
– Сын мой, теперь, когда вы отвоевали вашу сеньорию, вы должны сражаться как сир де Невиль.
Анн покачал головой.
– Не могу, святой отец. Я поклялся у Гроба Господня оставаться простым паломником.
– Властью, Богом мне данной на этой земле, я освобождаю вас от этой клятвы. Отныне вы уже не Анн Иерусалимский, вы Анн де Невиль. Ступайте за мной…
Они вернулись в зал. Невильский кюре потребовал тишины и велел позвать остальных крестьян. Когда собрались все, отец Сильвестр поднялся на скамью, снял лазоревый щит с золотым цикламором и воздел его над головой Анна.
– Клянитесь в верности вашему сеньору, Анну, сиру де Невилю, законному наследнику титула, ибо он представил мне верные доказательства того.
Крестьяне разом опустились на колена. Все лица сияли радостью. И никто из них не был удивлен по-настоящему.
Анн спросил Колена Русселя:
– Так вы знали?
Чернобородый великан весело усмехнулся:
– Поняли…
С сэра Бишема уже сняли доспехи. Отец Сильвестр указал на них рукой:
– Они ваши, сын мой, согласно законам войны.
По знаку кюре крестьяне стали облачать в них своего сеньора. Анн больше не сопротивлялся. Когда был затянут последний ремешок на доспехе, невильский кюре протянул молодому рыцарю щит.
Анн взял его в руки и долго любовался золотым цикламором, как называлось большое кольцо в центре, на лазурном поле. Цикламор… Как ему нравится это название – и до чего же красив его герб! Как он мог отказаться носить его? Анн повесил щит себе на грудь, и радостный крик загремел в зале.
Молодой человек взволнованно заговорил:
– Я уезжаю на войну, но не забуду вас и непременно вернусь. Бастард Орлеанский – мой крестный отец. Я расскажу ему о несчастье, которое вас постигло из-за того, что вы осмелились поднять оружие против англичан. Я уверен, что он велит заново отстроить вашу деревню. А пока это жилище – ваше. Можете оставаться здесь, сколько потребуется.
Оборвав благодарственные возгласы, он вышел. Филиппина покинула помещение еще раньше – девушка скрылась, как только кюре начал говорить. Она ждала Анна снаружи. Уже занимался день.
Филиппина прикоснулась к его закованной в железо руке.
– Доспехи вам к лицу!
– Теперь ты говоришь мне «вы»?
– Да, монсеньор…
Анн посмотрел на нее. Она улыбалась, и в этой грустной улыбке была покорность судьбе. Красота Филиппины Руссель была такой простой, такой естественной. Несколько месяцев у них была общая жизнь, они делили и кров, и опасности – и вот пропасть разверзлась меж ними. Он вдруг почувствовал себя неловко.
– Я должен уехать, Филиппина.
– Когда вы вернетесь? С нею…
– Ну, после победы.
– Значит, скоро.
– Конечно…
Его смущение достигло предела. Ничего не добавив, девушка убежала по липовой аллее. Поневоле это успокоило его.
***
Занялась воскресная заря 8 мая 1429 года. Жители Орлеана высыпали на стены, чтобы посмотреть, что поделывают англичане после вчерашнего разгрома. Но сперва, с первыми лучами солнца, они увидели возвращение своих. Большая часть французской армии, остававшаяся в крепости Турель, шествовала в город по наплавному мосту. Солдат приветствовали криками, перед ними распахнули городские ворота. Но едва тяжелые створки закрылись за победителями, как раздался крик:
– Годоны!
В самом деле, в свой черед появились и англичане. Со стен можно было видеть, как они собираются на равнине. Покинув свои укрепления, где они отсиживались месяцами, враги стягивали под стены все свои силы, вызывая французов на новую битву.
В неописуемом воодушевлении французское войско, равно как и все жители Орлеана, способные держать оружие, вышли из города и развернулись лицом к неприятелю. О да, орлеанцы принимали вызов! После вчерашней победы и с Девственницей во главе они чувствовали себя поистине непобедимыми.
Вскоре армия построилась в превосходном порядке: впереди лучники, затем рыцари и позади всех – пехота. Жанна на своем белом коне держалась впереди и была прекрасно видна. Из-за раны она вместо тяжелых доспехов надела простую кольчугу, но по-прежнему держала свой стяг на высоком древке. Никто не сомневался: скоро она взмахнет белым стягом, чтобы дать сигнал к атаке, ибо на сей раз ни архиепископ, ни комендант, ни один из военачальников не посмеют ей и слова сказать!
Однако время шло, и напрасно все ждали. Приходилось признать очевидное: знамя Жанны так и не шевельнулось. Неужели опасливые, расчетливые, малодушные опять одержали верх? Невероятно!
На самом же деле все обстояло совершенно наоборот: сражаться хотели все, кроме Девственницы. Не только смельчак Потон де Ксентрай, необузданный Ла Ир, доблестный Бастард умоляли ее атаковать, но даже Рауль де Гокур присоединил свой голос к их общему хору.
– Атакуем, Жанна. Они наши!
Девственница возражала:
– Не в день Господень.
Напрасно ей втолковывали, что Церковь в воскресенье запрещает работать, а не сражаться, она ничего и слышать не желала: если англичане сами начнут, надо им храбро ответить, но первыми не нападать.
Так оба войска и стояли друг против друга – в пределах досягаемости голоса, почти соприкасаясь. Минул час, потом второй, но никто не сдвинулся с места, ни англичане, ни французы…
Изидор Ланфан, как и другие, ничего не понимал. Чего они ждут? Он клокотал от нетерпения, сидя на Безотрадном, но вдруг ход его мыслей принял совсем другой оборот. В рядах английского войска произошло движение, и в первом ряду появился некий рыцарь. Изидор застыл от изумления…
Он здесь – черный рыцарь, о котором говорил Франсуа де Вивре! Черными были не только его доспехи, но и конь. А на груди висел щит с перевернутым гербом Вивре: черное над красным, разделенные по диагонали.
Пока тянулось ожидание, Изидор смог хорошенько рассмотреть врага: широкий круглый шлем, увенчанный двумя загнутыми рогами; опущенное забрало позолочено, что странно контрастировало с прочими доспехами. Рядом другой всадник, наверняка оруженосец, колосс с окладистой черной бородой, держал копье с флажком тех же цветов. За ними – еще четверо в черно-красных плащах, верный знак состоятельности и высокого ранга их господина.
Нетерпение Изидора превратилось в настоящую ярость. Когда же Девственница даст, наконец, сигнал к атаке? Смертельный враг рода Вивре – здесь, перед ним! Пусть же поднимется белый стяг – и Изидор помчится в битву с ним, заставит его кровью заплатить за смерть Анна! Такого случая больше никогда не представится. Изидор чувствовал, что даже Безотрадному не стоится на месте.
И тут в стоявшем напротив войске зазвучали приказы, и ряды противника медленно пришли в движение: англичане уходили…
Они уходили, отступали, сохраняя порядок, по дороге на Менг! Это было невероятно! Конечно, битва не состоялась и войско врага не уничтожено, но все равно это было грандиозное событие! Ведь Девственница ясно сказала, что освобождение Орлеана будет доказательством божественного характера ее миссии. Никто теперь не мог более сомневаться в том, что она и в самом деле посланница Божия…
В эти минуты Анн тоже находился в рядах французской армии – он присоединился к солдатам Жанны всего несколько часов назад, на коне сэра Бишема. Издалека он видел Девственницу и ее белый стяг, а после наблюдал и невероятный уход англичан. Теперь он искал глазами Изидора. Было весьма мало шансов отыскать одного-единственного человека в таком скопище народа, однако Анн заметил друга почти сразу же.
На самом деле он узнал Безотрадного и свои собственные доспехи, поскольку у самого Изидора не было никакого отличительного знака, даже флажка с цветами Вивре. Анн пустил своего коня в его сторону. Изидор увидел какого-то скачущего к нему рыцаря с лазурным щитом и золотым цикламором. И только в последний миг догадался, кто это. Узнал хозяина и Безотрадный, взвившийся на дыбы от радости.
Французское войско возвращалось в Орлеан, колокола вновь зазвонили во всю мочь. Друзья крепко обнялись, хлопая друг друга по плечам с железным лязгом. Изидор пробормотал:
– Вы живы… Как велик Господь и как красив герб Невилей!
– Да ты тоже – жив и здоров! Почему без флажка?
Изидор рассказал ему о злосчастном «Дне селедки», потом о взятии Турели. С некоторой робостью показал ему щит английского рыцаря, висевший на луке его седла. Анн взял щит в руки бережно, как драгоценность, потом вернул Изидору:
– Носи его!
– Но, монсеньор, я не вправе…
– Носи. Он твой. Ты завоевал его так же, как я завоевал свой.
Трепеща, Изидор повесил на грудь щит «пасти и песок», и бок о бок, рысью, оба въехали в Орлеан.
Глава 8
ГОЛУБИ РЕЙМСА
Было около полудня, когда колокола орлеанского собора Святого Креста зазвонили во всю мочь по окончании торжественной службы в воскресенье, 8 мая 1429 года. Толпа хлынула через распахнутые настежь двери, однако покинуть собор оказалось делом непростым, ибо все те, кому не удалось попасть внутрь, теснились на паперти.
Анна и Изидора вынесло через портал вместе с железной волной рыцарей в доспехах и латников. И тотчас их ослепило майское солнце, и оглушил гул толпы.
Никогда они не видели подобного ликования. Крики, смех, песни неслись со всех сторон, почти заглушая звон колоколов. Но это была не просто радость. В эти минуты свершалось нечто великое, торжественное. Все те, кто находился здесь, сознавали: проживаемые ими мгновения отныне и вовек принадлежат не только им, но и всей памяти людской. То, что им довелось пережить, уже стало достоянием истории.
Люди толкались, обнимались. Девушки бросались на шею рыцарям, горожане подбрасывали в воздух шапки, матери поднимали младенцев над головой, чтобы Девственница их благословила.
Ибо именно к ней взывали. Хотели видеть ее, слышать. А пока бурно приветствовали происходящее.
Толстый архиепископ Реньо де Шартр также получил свою долю рукоплесканий. И ответил на них еще более мрачной, чем обычно, миной, понукая сопровождавших его клириков, чтобы те очистили ему дорогу.
Анн и Изидор качались, словно пьяные. Десятки рук прикасались к стали их доспехов; какая-то совсем юная девушка поднесла букет Изидору, немолодая толстуха прижала Анна к себе и чмокнула в щеку от всей души. Он вырвался из ее объятий и спросил своего спутника:
– А ты знаешь, где Жанна?
– Ну-ка пошевеливайтесь, паскуды! Что за бардак хренов!..
Голос, бранившийся у них за спиной, произносил проклятья с сильным гасконским акцентом, да и другие, вторившие ему, не отличались от первого ни интонациями, ни словарным запасом. В отсутствие Девственницы у соратников Ла Ира развязались языки.
Изидор прыснул со смеху.
– Не здесь, во всяком случае! Иначе вы бы в жизни не услыхали этой ругани!
– Неужели они ее так боятся?
– Даже больше, чем вы думаете!
Анн тоже засмеялся, легко и непринужденно. Все вокруг казалось ему чудесным! После долгих страшных месяцев, после всей этой бесчеловечной жестокости он мог, наконец, не сдерживать себя.
Когда они выехали на перекресток, какая-то хорошенькая орлеаночка схватила их за руки. На ней был венок из зеленых веток и полевых цветов.
– Сюда, прекрасные рыцари! Выпейте за победу.
В самом деле, почти повсюду на козлах стояли открытые бочки, ибо хотя съестного в городе чертовски не хватало, вина все еще оставалось вдоволь. Владелец трактира по соседству принес кубки и протянул каждому. Они чокнулись. К опьянению победой добавилось опьянение вином.
Изидор показал на щит, висевший у Анна на груди:
– У вашего герба цвета Франции. И неба. Настает время лазури!
Анн бросил взгляд на свой блестящий щит. И правда: он голубой, как небо, а золотой цикламор на нем – словно сияющее солнце…
Изидор осушил свой кубок.
– После той селедки я хотел умереть, и моя последняя мысль была о роде Вивре. Ведь все, начиная с отца вашего прадеда, знали только поражения. Вы первый, кто познал победу!
Лицо Анна на мгновение омрачилось.
– Увы, я больше не Вивре…
– Вы опять им станете.
Слова, в точности повторившие предсказание Виргилио д'Орты, растрогали его, однако Анн не должен думать обо всем этом. Никогда!
– Я всего лишь Невиль, Изидор.
И сразу же рассердился на себя за эту фразу. Нет у него права так говорить. «Всего лишь Невиль!» Словно извиняясь, Анн попросил своего товарища:
– Расскажи мне еще о моей матери…
То же чувство, что и при их ночной встрече на биваке, отразилось в лице Изидора. Он хотел бы ответить доверительным тоном, вполголоса, но из-за оглушительного гвалта вокруг вынужден был прокричать:
– Вы мне ее сейчас напомнили! У вас ее смех…
– Ее смех?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Я готова. Идем!
– Еще рано. Я хочу, чтобы они поняли.
– Поняли что?
– Вот это…
Невиль-о-Буа подал первый сигнал, и теперь все остальные деревни Гатине вторили ему. Одна за другой деревенские церкви отзывались звоном – одна ближе, другая дальше, одна низким голосом, другая высоким. Весь край просыпался в ночи…
Анн улыбнулся Филиппине.
– Теперь им конец, и они это знают.
В Невильском замке англичане лихорадочно готовились к обороне. Сэр Бишем, молодой, довольно миловидный блондин, уже велел своему оруженосцу облачить себя в доспехи, но вдруг жестом остановил его и приблизился к окну большого зала. Он только что услышал другие колокола Гатине, ответившие церкви Невиля. И не было звука ужаснее. Набат доносился отовсюду. Они окружены, одни среди враждебного края, словно на крошечном островке в момент прилива. Голос Орлеана пробудил всю Францию: англичанам конец!
Сэр Бишем перекрестился, вслед за ним осенил себя крестом и оруженосец, а вскоре и весь английский гарнизон опустился на колени, чтобы помолиться.
Битва была неминуема. Анн составил план нападения. Войско разделится на два неравных отряда. Большой во главе с Коленом Русселем атакует замок в лоб через ворота главного входа; ему предстоит преодолеть каменный мост и вскарабкаться на решетку портала.
В это время он сам, взяв с собой лишь нескольких человек, попытается проникнуть через задний вход, к которому ведет тропинка от церкви. Конечно, англичане готовы к тому, что их могут атаковать и с этой стороны, но в пылу боя у главного входа наверняка отвлекутся…
Анн умолк в ожидании вопросов. Был только один: Филиппина спросила, может ли она пойти с ним. Он дал согласие.
Колен Руссель взмахнул топором, и толпа крестьян с оглушительным криком ринулась вслед за ним на приступ. Несмотря на ливень стрел, они быстро преодолели каменный мост и приставили к решетке первые лестницы. Настал черед Анна и его отряда.
Обогнув церковь, он остановился перед мостками, ведущими к двери в обводной стене. Подождал немного, пока бой на другой стороне разгорится как следует, и подал знак. К стене приставили еще одну лестницу. Анн первым вскарабкался по ней и спрыгнул вовнутрь. Он не ошибся: тут не осталось ни одного защитника, все столпились возле ограды. Он дождался, пока спустится последний человек из его отряда, и бросился вперед с ужасным криком.
Новые вопли вызвали панику среди англичан. Филиппина выпустила первую стрелу. Пробегая по усаженной липами аллее, Анн налетел на первого противника и быстро разделался с ним: это произошло в тот самый миг, когда Колен Руссель, потрясая топором, перелез через решетку и спрыгнул на головы осажденных.
Тут началось настоящее избиение. Анн круговыми взмахами обоих мечей и Колен своим топором устроили страшную резню. Остальные, которых подстегивала бешеная ненависть, были не менее ужасны. Пощады не давали никому. Французские крестьяне были здесь лишь для того, чтобы убивать.
Англичане отступали к главному залу замка. Анн проник туда вслед за ними и не без волнения вновь увидел резной потолок, гобелены с изображением охотничьих сцен и синий щит над камином.
Возле камина и сгрудились уцелевшие англичане со своим командиром. Их оставалось не больше двадцати. Сэр Бишем поднял забрало и протянул свою латную перчатку в знак сдачи. Анн приблизился, опустив мечи.
– Вы мой пленник, мессир!
Стрела, вылетевшая из-за спины Анна, вонзилась рыцарю прямо в лоб. Какое-то мгновение он еще удивленно протягивал победителю свою перчатку, потом рухнул.
Анн обернулся:
– Филиппина!
Но Филиппина не слушала. Напротив, она запустила руку в колчан и достала следующую стрелу. Он попытался остановить остальных, но те были разъярены не меньше девушки. Англичан стали безжалостно истреблять. Вскоре в живых не осталось никого. Большой зал был залит кровью… Анн резко повернулся и вышел оттуда.
И наткнулся на отца Сильвестра – тот давал благословение смертельно раненному крестьянину. С самым серьезным видом священник повернулся к молодому человеку.
– Сын мой, теперь, когда вы отвоевали вашу сеньорию, вы должны сражаться как сир де Невиль.
Анн покачал головой.
– Не могу, святой отец. Я поклялся у Гроба Господня оставаться простым паломником.
– Властью, Богом мне данной на этой земле, я освобождаю вас от этой клятвы. Отныне вы уже не Анн Иерусалимский, вы Анн де Невиль. Ступайте за мной…
Они вернулись в зал. Невильский кюре потребовал тишины и велел позвать остальных крестьян. Когда собрались все, отец Сильвестр поднялся на скамью, снял лазоревый щит с золотым цикламором и воздел его над головой Анна.
– Клянитесь в верности вашему сеньору, Анну, сиру де Невилю, законному наследнику титула, ибо он представил мне верные доказательства того.
Крестьяне разом опустились на колена. Все лица сияли радостью. И никто из них не был удивлен по-настоящему.
Анн спросил Колена Русселя:
– Так вы знали?
Чернобородый великан весело усмехнулся:
– Поняли…
С сэра Бишема уже сняли доспехи. Отец Сильвестр указал на них рукой:
– Они ваши, сын мой, согласно законам войны.
По знаку кюре крестьяне стали облачать в них своего сеньора. Анн больше не сопротивлялся. Когда был затянут последний ремешок на доспехе, невильский кюре протянул молодому рыцарю щит.
Анн взял его в руки и долго любовался золотым цикламором, как называлось большое кольцо в центре, на лазурном поле. Цикламор… Как ему нравится это название – и до чего же красив его герб! Как он мог отказаться носить его? Анн повесил щит себе на грудь, и радостный крик загремел в зале.
Молодой человек взволнованно заговорил:
– Я уезжаю на войну, но не забуду вас и непременно вернусь. Бастард Орлеанский – мой крестный отец. Я расскажу ему о несчастье, которое вас постигло из-за того, что вы осмелились поднять оружие против англичан. Я уверен, что он велит заново отстроить вашу деревню. А пока это жилище – ваше. Можете оставаться здесь, сколько потребуется.
Оборвав благодарственные возгласы, он вышел. Филиппина покинула помещение еще раньше – девушка скрылась, как только кюре начал говорить. Она ждала Анна снаружи. Уже занимался день.
Филиппина прикоснулась к его закованной в железо руке.
– Доспехи вам к лицу!
– Теперь ты говоришь мне «вы»?
– Да, монсеньор…
Анн посмотрел на нее. Она улыбалась, и в этой грустной улыбке была покорность судьбе. Красота Филиппины Руссель была такой простой, такой естественной. Несколько месяцев у них была общая жизнь, они делили и кров, и опасности – и вот пропасть разверзлась меж ними. Он вдруг почувствовал себя неловко.
– Я должен уехать, Филиппина.
– Когда вы вернетесь? С нею…
– Ну, после победы.
– Значит, скоро.
– Конечно…
Его смущение достигло предела. Ничего не добавив, девушка убежала по липовой аллее. Поневоле это успокоило его.
***
Занялась воскресная заря 8 мая 1429 года. Жители Орлеана высыпали на стены, чтобы посмотреть, что поделывают англичане после вчерашнего разгрома. Но сперва, с первыми лучами солнца, они увидели возвращение своих. Большая часть французской армии, остававшаяся в крепости Турель, шествовала в город по наплавному мосту. Солдат приветствовали криками, перед ними распахнули городские ворота. Но едва тяжелые створки закрылись за победителями, как раздался крик:
– Годоны!
В самом деле, в свой черед появились и англичане. Со стен можно было видеть, как они собираются на равнине. Покинув свои укрепления, где они отсиживались месяцами, враги стягивали под стены все свои силы, вызывая французов на новую битву.
В неописуемом воодушевлении французское войско, равно как и все жители Орлеана, способные держать оружие, вышли из города и развернулись лицом к неприятелю. О да, орлеанцы принимали вызов! После вчерашней победы и с Девственницей во главе они чувствовали себя поистине непобедимыми.
Вскоре армия построилась в превосходном порядке: впереди лучники, затем рыцари и позади всех – пехота. Жанна на своем белом коне держалась впереди и была прекрасно видна. Из-за раны она вместо тяжелых доспехов надела простую кольчугу, но по-прежнему держала свой стяг на высоком древке. Никто не сомневался: скоро она взмахнет белым стягом, чтобы дать сигнал к атаке, ибо на сей раз ни архиепископ, ни комендант, ни один из военачальников не посмеют ей и слова сказать!
Однако время шло, и напрасно все ждали. Приходилось признать очевидное: знамя Жанны так и не шевельнулось. Неужели опасливые, расчетливые, малодушные опять одержали верх? Невероятно!
На самом же деле все обстояло совершенно наоборот: сражаться хотели все, кроме Девственницы. Не только смельчак Потон де Ксентрай, необузданный Ла Ир, доблестный Бастард умоляли ее атаковать, но даже Рауль де Гокур присоединил свой голос к их общему хору.
– Атакуем, Жанна. Они наши!
Девственница возражала:
– Не в день Господень.
Напрасно ей втолковывали, что Церковь в воскресенье запрещает работать, а не сражаться, она ничего и слышать не желала: если англичане сами начнут, надо им храбро ответить, но первыми не нападать.
Так оба войска и стояли друг против друга – в пределах досягаемости голоса, почти соприкасаясь. Минул час, потом второй, но никто не сдвинулся с места, ни англичане, ни французы…
Изидор Ланфан, как и другие, ничего не понимал. Чего они ждут? Он клокотал от нетерпения, сидя на Безотрадном, но вдруг ход его мыслей принял совсем другой оборот. В рядах английского войска произошло движение, и в первом ряду появился некий рыцарь. Изидор застыл от изумления…
Он здесь – черный рыцарь, о котором говорил Франсуа де Вивре! Черными были не только его доспехи, но и конь. А на груди висел щит с перевернутым гербом Вивре: черное над красным, разделенные по диагонали.
Пока тянулось ожидание, Изидор смог хорошенько рассмотреть врага: широкий круглый шлем, увенчанный двумя загнутыми рогами; опущенное забрало позолочено, что странно контрастировало с прочими доспехами. Рядом другой всадник, наверняка оруженосец, колосс с окладистой черной бородой, держал копье с флажком тех же цветов. За ними – еще четверо в черно-красных плащах, верный знак состоятельности и высокого ранга их господина.
Нетерпение Изидора превратилось в настоящую ярость. Когда же Девственница даст, наконец, сигнал к атаке? Смертельный враг рода Вивре – здесь, перед ним! Пусть же поднимется белый стяг – и Изидор помчится в битву с ним, заставит его кровью заплатить за смерть Анна! Такого случая больше никогда не представится. Изидор чувствовал, что даже Безотрадному не стоится на месте.
И тут в стоявшем напротив войске зазвучали приказы, и ряды противника медленно пришли в движение: англичане уходили…
Они уходили, отступали, сохраняя порядок, по дороге на Менг! Это было невероятно! Конечно, битва не состоялась и войско врага не уничтожено, но все равно это было грандиозное событие! Ведь Девственница ясно сказала, что освобождение Орлеана будет доказательством божественного характера ее миссии. Никто теперь не мог более сомневаться в том, что она и в самом деле посланница Божия…
В эти минуты Анн тоже находился в рядах французской армии – он присоединился к солдатам Жанны всего несколько часов назад, на коне сэра Бишема. Издалека он видел Девственницу и ее белый стяг, а после наблюдал и невероятный уход англичан. Теперь он искал глазами Изидора. Было весьма мало шансов отыскать одного-единственного человека в таком скопище народа, однако Анн заметил друга почти сразу же.
На самом деле он узнал Безотрадного и свои собственные доспехи, поскольку у самого Изидора не было никакого отличительного знака, даже флажка с цветами Вивре. Анн пустил своего коня в его сторону. Изидор увидел какого-то скачущего к нему рыцаря с лазурным щитом и золотым цикламором. И только в последний миг догадался, кто это. Узнал хозяина и Безотрадный, взвившийся на дыбы от радости.
Французское войско возвращалось в Орлеан, колокола вновь зазвонили во всю мочь. Друзья крепко обнялись, хлопая друг друга по плечам с железным лязгом. Изидор пробормотал:
– Вы живы… Как велик Господь и как красив герб Невилей!
– Да ты тоже – жив и здоров! Почему без флажка?
Изидор рассказал ему о злосчастном «Дне селедки», потом о взятии Турели. С некоторой робостью показал ему щит английского рыцаря, висевший на луке его седла. Анн взял щит в руки бережно, как драгоценность, потом вернул Изидору:
– Носи его!
– Но, монсеньор, я не вправе…
– Носи. Он твой. Ты завоевал его так же, как я завоевал свой.
Трепеща, Изидор повесил на грудь щит «пасти и песок», и бок о бок, рысью, оба въехали в Орлеан.
Глава 8
ГОЛУБИ РЕЙМСА
Было около полудня, когда колокола орлеанского собора Святого Креста зазвонили во всю мочь по окончании торжественной службы в воскресенье, 8 мая 1429 года. Толпа хлынула через распахнутые настежь двери, однако покинуть собор оказалось делом непростым, ибо все те, кому не удалось попасть внутрь, теснились на паперти.
Анна и Изидора вынесло через портал вместе с железной волной рыцарей в доспехах и латников. И тотчас их ослепило майское солнце, и оглушил гул толпы.
Никогда они не видели подобного ликования. Крики, смех, песни неслись со всех сторон, почти заглушая звон колоколов. Но это была не просто радость. В эти минуты свершалось нечто великое, торжественное. Все те, кто находился здесь, сознавали: проживаемые ими мгновения отныне и вовек принадлежат не только им, но и всей памяти людской. То, что им довелось пережить, уже стало достоянием истории.
Люди толкались, обнимались. Девушки бросались на шею рыцарям, горожане подбрасывали в воздух шапки, матери поднимали младенцев над головой, чтобы Девственница их благословила.
Ибо именно к ней взывали. Хотели видеть ее, слышать. А пока бурно приветствовали происходящее.
Толстый архиепископ Реньо де Шартр также получил свою долю рукоплесканий. И ответил на них еще более мрачной, чем обычно, миной, понукая сопровождавших его клириков, чтобы те очистили ему дорогу.
Анн и Изидор качались, словно пьяные. Десятки рук прикасались к стали их доспехов; какая-то совсем юная девушка поднесла букет Изидору, немолодая толстуха прижала Анна к себе и чмокнула в щеку от всей души. Он вырвался из ее объятий и спросил своего спутника:
– А ты знаешь, где Жанна?
– Ну-ка пошевеливайтесь, паскуды! Что за бардак хренов!..
Голос, бранившийся у них за спиной, произносил проклятья с сильным гасконским акцентом, да и другие, вторившие ему, не отличались от первого ни интонациями, ни словарным запасом. В отсутствие Девственницы у соратников Ла Ира развязались языки.
Изидор прыснул со смеху.
– Не здесь, во всяком случае! Иначе вы бы в жизни не услыхали этой ругани!
– Неужели они ее так боятся?
– Даже больше, чем вы думаете!
Анн тоже засмеялся, легко и непринужденно. Все вокруг казалось ему чудесным! После долгих страшных месяцев, после всей этой бесчеловечной жестокости он мог, наконец, не сдерживать себя.
Когда они выехали на перекресток, какая-то хорошенькая орлеаночка схватила их за руки. На ней был венок из зеленых веток и полевых цветов.
– Сюда, прекрасные рыцари! Выпейте за победу.
В самом деле, почти повсюду на козлах стояли открытые бочки, ибо хотя съестного в городе чертовски не хватало, вина все еще оставалось вдоволь. Владелец трактира по соседству принес кубки и протянул каждому. Они чокнулись. К опьянению победой добавилось опьянение вином.
Изидор показал на щит, висевший у Анна на груди:
– У вашего герба цвета Франции. И неба. Настает время лазури!
Анн бросил взгляд на свой блестящий щит. И правда: он голубой, как небо, а золотой цикламор на нем – словно сияющее солнце…
Изидор осушил свой кубок.
– После той селедки я хотел умереть, и моя последняя мысль была о роде Вивре. Ведь все, начиная с отца вашего прадеда, знали только поражения. Вы первый, кто познал победу!
Лицо Анна на мгновение омрачилось.
– Увы, я больше не Вивре…
– Вы опять им станете.
Слова, в точности повторившие предсказание Виргилио д'Орты, растрогали его, однако Анн не должен думать обо всем этом. Никогда!
– Я всего лишь Невиль, Изидор.
И сразу же рассердился на себя за эту фразу. Нет у него права так говорить. «Всего лишь Невиль!» Словно извиняясь, Анн попросил своего товарища:
– Расскажи мне еще о моей матери…
То же чувство, что и при их ночной встрече на биваке, отразилось в лице Изидора. Он хотел бы ответить доверительным тоном, вполголоса, но из-за оглушительного гвалта вокруг вынужден был прокричать:
– Вы мне ее сейчас напомнили! У вас ее смех…
– Ее смех?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67