Сара. Марвуд не уйти от возмездия, но ни вы, пи мои отец не должны стать ее обвинителями. Умирая, я прощаю руку, избавившую меня от земной юдоли. Ах, отец, какие муки вас терзают. Знайте, Мелефонт, я все еще люблю вас, и если любить вас преступление, то какой же грешницей я предстану перед господом! Можно ли мне надеяться, дорогой мой отец, что вместо дочери вы примете сына? И дочь у вас тоже будет, ежели вы признаете за дочь Арабеллу. Вы должны увезти ее оттуда, Мелефонт, а мать пусть едет на все четыре стороны. Раз отец мой любит меня, почему мне нельзя обойтись с его любовью как с наследственной долей? Я завещаю его любовь вам и Арабелле. Рассказывайте ей время от времени о подруге, чей пример должен научить ее быть осторожной G любовью. В последний раз благословите меня, отец! Кто дерзнет осудить веления всевышнего? Утешь своего господина, Уайтуэлл, Но, я вижу, и ты безутешен, хотя не теряешь ни дочери, ни возлюбленной;
Сэр Уильям. Мы должны были бы влить в тебя мужество, а выходит, что твой угасающий взор вливает его в нас. Ты не земная моя дочь более, ты уже наполовину ангел. Что значит благословение убитого горем отца для духа, благословения небес? Да падет и на меня луч света, уже возвысившего тебя над земной юдолью. Или же проси господа, неизменно внемлющего предсмертной молит не того, кто верует, чтобы этот день стал последним днем и моей жизни.
Сара. Испытанной добродетели господь дарует долголетие, дабы она служила примером другим смертным, и лишь добродетель нестойкую, ту, что скорей всего не выдержит суровых испытаний, он внезапно вырывает из опасных земных пределов. По ком льются эти слезы, отец? Они огненными каплями жгут мое сердце, и все же, все же я страшусь их меньше, чем немого отчаяния. Не предавайтесь ему, Мелефонт! Свет гаснет п моих глазах... Это уже последний вздох. Сейчас только я поняла, почему Бетти в ужасе ломала руки... Бедняжка! Лишь бы никто не ставил ей в вину неосторожность; сердце ее, не ведающее лукавства, не могло заподозрить лукавой злобы... Но миг настал! Мелефонт... отец...
Мелефонт. Она умирает. Ах, в последний раз поцеловать хладеющую руку... (Падает на колени.) Нет, я не смею к ней прикоснуться. Страшное поверье вспоминается мне, будто от прикосновения убийцы тело убиенного источает кровь. А кто убил ее? Разве я не больше ее убийца, чем Марвуд? (Поднимается.) Она мертва, сэр, и ничего не слышит, прокляните же меня! Излейте свою скорбь в заслуженных мною проклятиях! Ни одно из них не должно пощадить меня, и самое страшное из них пусть сбудется с удвоенной силой! Почему вы продолжаете молчать? Она мертва, совсем мертва! И я опять всего-навсего Мелефонт. Я уже не возлюбленный вашей дочери, которого вы щадили во мне. Что это? Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня с состраданием. Вот ваша дочь! А я ее соблазнитель! Подумайте, сэр! Чем еще я могу пробудить вашу ярость? Ее цветущая красота, на которую вы один имели право, была похищена мною! Из-за меня поступилась она своей неопытной добродетелью. Из-за меня отвергла объятия любимого отца! Из-за меня умерла! Ваша кротость мне нестерпима, сэр! Дайте же мне наконец услышать, что вы отец.
Сэр Уильям. Я отец, Мелефонт, любящий отец, и потому я должен благоговейно выполнить последнюю волю моей дочери. Дай мне обнять тебя, сын мой, я заплатил за тебя неслыханно дорогой ценою!
Мелефонт. Нет, сэр! Она — святая, и у человека недостанет сил выполнить ее завещание! Вам не пристало быть моим отцом. Взгляните, сэр (достает из-за пазухи кинжал), вот кинжал, который сегодня занесла надо мною Марвуд. К несчастью, я ее обезоружил. Если бы я пал жертвой ее ревности — Сара была бы жива. У вас была бы дочь, и при ней не было бы Мелефонта. Не в моей власти повернуть события вспять, но покарать себя за свершившееся — в моих силах! (Закалывается и падает у кресла Сары.)
Сэр Уильям. Поддержи его, Уайтуэлл! Еще и эта беда меня не пощадила. О, если бы мое сердце стало третьим остывающим здесь сердцем.
Мелефонт (умирая). Удар попал в цель! Если вы теперь назовете меня своим сыном, сэр, и как сыну пожмете мне руку — я уйду из жизни умиротворенным.
Сэр Уильям обнимает его.
Вы слышали о некой Арабелле. Сара, умирая, просила за нее. Я присоединяюсь к ее просьбе, но Арабелла не только мое дитя, она еще и дитя Марвуд. Какое странное чувство охватывает меня! Умилосердись, создатель, умилосердись надо мной!
Сэр Уильям. Если наши молитвы имеют силу, то давай, Уайтуэлл, вместе молить всевышнего, чтобы он смилостивился лад ним! Мелефонт умирает! Ах, он был скорее несчастный, чем порочный человек...
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Нортон. Врачи, сударь...
Сэр Уильям. Если им дано сотворить чудо — пусть войдут! Мне дольше не вынести этого зрелища смерти. Мы похороним их в одной могиле. Идем, Уайтуэлл, нам надо немедля отдать необходимые распоряжения и затем позаботиться об Арабелле. Кто бы она ни была — моя дочь мне завещала ее.
Уходят, и занавес закрывается.
ФИЛОТ
ТРАГЕДИЯ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
А р и д е и, царь.
С т р а т о н, военачальник Аридея. Ф и л о т, пленный. Парменион, воин.
Место действия — палатка в лагере Аридея.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Ф И Л О Т.
Фил о т. Неужто я в самом деле пленник? Плен! Достойное начало ратного пути! О, боги! О, мой родитель! Как хочется верить, что все это сон! С самого младенчества я мечтал только об оружии и привалах, сражениях и приступах. Почему мальчик никогда не думает о поражениях и потерях? Что ж, льсти себе в утешение, Филот! Но вот рана, из-за которой онемевшая рука выпустила меч! Я ее вижу, чувствую ее. Меня насильно перевязали. О, добросердечие коварного врага! «Она не смертельна»,— сказал врач, думая, что утешает меня. Недостойный Филот, она должна была стать смертельной! Увы, у тебя лишь одна рана, всего одна. Будь я уверен, что умру, если сорву повязку, дам вновь наложить ее и вновь сорву... Несчастный, ты сходишь с ума! А какое презрение — мне это вспомнилось только сейчас — было написано на лице у старого воина, стащившего меня с седла! «Дитя!» — бросил мне он. Наверно, царь его тоже считает меня ребенком, изнеженным ребенком. Куда он велел поместить меня! В удобную, роскошно убранную палатку. В ней, конечно, жила одна из его наложниц. Что может быть унизительнее для воина! И меня не сторожат — мне прислуживают. Глумливая учтивость!
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Филот, Стратон.
С трат он. Царевич...
Филот. Как! Снова посетитель? Старик, я хочу побыть один.
С т р а т о н. Царевич, я пришел по приказу царя...
Фи л о т. Понимаю. Да, я — пленник твоего царя, и его право призвать меня, когда ему угодно. Но послушай. Если ты тот, кем кажешься,— если ты действительно старый честный служака, не откажи попросить царя, чтобы он дозволил мне предстать перед ним, как подобает воину, а не женщине.
С т р а т о н. Он сейчас будет у тебя. Я пришел возвестить о ею приходе.
Ф и л о т. Царь у меня? И ты пришел возвестить о нем? Я не желаю, чтобы о я избавил меня хоть от одного из унижений, которые выпадают на долю пленника. Веди меня к нему! Кто претерпел позор — дал себя обезоружить, для тою уже ничто не позорно.
Стратон. Царевич, твой облик, полный юношеской прелести, плохо вяжется с такой непреклонностью.
Фил о т. Что ж, смейся над моим обликом! Твое покрытое шрамами лицо стократ прекраснее.
Стратой. Клянусь богами, хороший ответ! Не могу не удивляться тебе и не любить тебя.
Фи л о т. Да. мог бы, если бы начал с того, чтобы почувствовать страх передо мной.
Стратон. Сказано еще доблестней! Грозный же у нас враг, если в его рядах много юношей, подобных Филоту.
Ф и л о т. Не льсти мне! Чтобы вы боялись меня, за словами должны стоять куда более громкие деяния. Могу я спросить, как тебя зовут?
Стратон. Стратон.
Ф п л о т. Стратон? Отважный Стратон, разбивший моего отца на берегах Ликоеа?
Стратон. Не напоминай мне об этой сомнительной победе! И как кроваво отплатил нам за нее твой отец на равнине Метимны! У такого родителя и должен быть такой сын.
Ф и л о т. Тебе, достойнейший враг моего отца, тебе я вправе посетовать па свою судьбу. Лишь ты можешь понять меня до конца: ведь и тебя в юности сжигало всепоглощающее пламя чести — желание пролить кровь за отчизну. Разве стал бы ты иначе тем, кто ты есть? Как упрашивал я отца целую неделю— ибо всего неделю назад надел мужскую тогу,— как семикратно в каждый из семи дней на коленях убеждал, молил, заклинал его позволить мне доказать, что я не напрасно вышел из младенческого возраста, что меня пора выпустить в поле с его воинами, на которых я давно уже взирал со слезами зависти. Наконец, вчера я смягчил сердце лучшего из отцов; к моим просьбам присоединился сам Аристодем. Ты знаешь Аристодема — это Стратон при моем отце. «Отпусти завтра мальчика со мной, царь,— сказал Аристодем.— Я хочу пройти через горы, чтобы нам не преградили путь на Цезену».— «Почему я не могу идти с вами! — вздохнул мой отец. У него еще не зажили раны.— Но пусть будет так». С этими словами он обнял меня. О, какие чувства испытал счастливый сын в его объятиях! А какая последовала за этим ночь! Одолеваемый мечтами о победе и славе, я не сомкнул глаз до второй ночной стражи. Тут я вскочил, надел новый панцирь, прикрыл шлемом растрепавшиеся кудри, выбрал из мечей отца тот, который пришелся мне по руке, вскочил на коня и загнал его еще до того, как серебряная труба подняла доверенных мне воинов. Пока они стягивались, я успел поговорить с каждым из своих соратников, и тут один старый воин прижал меня к своей изборожденной шрамами груди! Я не простился только с отцом: я боялся, что, увидев меня, он возьмет назад свое слово. Итак, мы выступили! Даже рядом с бессмертными богами нельзя чувствовать себя счастливее, чем чувствовал я себя рядом с Аристодемом. Я ловил его искрометные взгляды — любого из них было довольно, чтобы я в одиночку ринулся на целое войско и встретил неизбежную смерть под вражеской сталью. Преисполненный безмолвной решимости, я радовался каждому холмику на равнине, за которым надеялся обнаружить врагов, каждому повороту лощины, за которым предполагал ринуться на них. Увидев наконец, как они бросились на нас с лесистых высот, я острием меча указал на них соратникам и полетел наперерез им вверх по склону. Прославленный старец, воскреси в памяти чистейшие минуты своих юношеских восторгов и согласись: большего упоения не мог испытать и ты! А теперь — теперь смотри, Стратой, как позорно пал я с вершины своих надежд! О, как больно мне вновь и вновь мысленно переживать это падение!.. Я вырвался слишком далеко вперед, был ранен и взят в плен. Злополучный юнец, ты рассчитывал только на раны, был готов только к смерти, и вот — плен! Ужели безжалостные боги в насмешку над нашей самонадеянностью всегда насылают на нас непредвиденную беду? Я плачу, я не могу не плакать даже под страхом твоего презрения. Но не презирай меня... Как! Ты отворачиваешься?
Стратон. Невольно! Зачем ты так растрогал меня? Рядом с тобой я превращаюсь в ребенка...
Фи л о т. Нет, выслушай и пойми, почему я плачу. Это не детские слезы, которые ты удостоил ответной мужскою слезой. То, что я почитал своим величайшим счастьем,— нежная любовь, которую питал ко мне мой отец, станет теперь величайшим моим несчастьем. Л боюсь, да, боюсь, что он любит меня больше, чем свою страну! Чего он только не сделает, на какие только уступки твоему царю не пойдет, чтобы вызволить меня из плена! Из-за меня, злополучного, он в один день потеряет больше, чем приобрел за три долгих мучительных года ценою крови своих сподвижников и своей собственной. С каким лицом предстану я пред ним снова, я, его злейший враг? Разве подданные отца, a GO временем, когда я стану достоин править ими, и мои,— разве смогут они без насмешки и презрения взирать на побывавшего в плену государя? А когда я наконец умру от стыда и, никем не оплаканный, сойду в царство теней, как мрачно и гордо будут проходить мимо меня души героев, ценой собственной жизни добывшие победу своему царю, который отрекся от плодов ее ради сына. О, это больше, чем может вынести тот, в ком жива душа!
Стратон. Возьми себя в руки, милый царевич. Считать себя счастливее или несчастнее, чем на самом деле,— обычное заблуждение молодости. Твоя судьба вовсе не так ужасна. Вот мой царь, и из уст его ты услышишь утешительные вести.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Царь А р и д е и, Ф и л о т, С т р а т о н.
Аридей. Цари вынуждены воевать друг с другом, но делают это не из личной вражды. Позволь обнять тебя, царевич! О, какое счастливое время напоминает мне твоя цветущая юность! Таким же юным и цветущим был некогда твой отец! Тот же ясный взор, то же серьезное и открытое лицо, та же благородная осанка! Позволь еще раз обнять тебя: в твоем лице я обнимаю твоего отца в юности! Ты никогда не слышал от него, царевич, какими близкими друзьями были мы с ним в молодости? Благословенный возраст, когда мы еще могли безраздельно следовать велениям сердца! Вскоре, однако, мы оба взошли на трон, и государственные интересы вкупе с недоверием к соседу, к сожалению, заглушили в нас былые дружеские чувства.
Ф и л о т. Прости, о царь, что я отвечу холодностью на столь теплые слова. С детства меня учили размышлять, а не произносить речи. Чем поможет мне теперь то, что мой отец и ты были друзьями? Были! — так сказал ты сам. Ненависть, привитая к древу угасшей дружбы, не может не принести смертельные плоды — либо я еще мало знаю человеческое сердце. Поэтому не заставляй меня, царь, слишком долго пребывать в отчаянии. Ты говорил, как учтивый государственный муж; заговори же, как государь, в чьи руки попал соперник и недруг.
Стратон. Да, царь,, не заставляй его дольше терзаться — пусть он узнает, что его ждет.
Фил от. Благодарю, Стратон!.. Да, пусть я сразу услышу, какой мерзкой тварью хочешь ты сделать злополучного сына моего отца. Каким позорным миром, каким множеством земель должен мой родитель купить мне свободу? Каким ничтожным и презренным должен он стать, чтобы не осиротеть? О, мой отец!
Аридей. Царевич, даже эта речь мужа, столь нежданная в устах такого юнца, как ты, напоминает мне твоего отца. Как отрадно мне слушать тебя! И как жажду я, чтобы и мой сын в эту минуту отвечал твоему отцу с не меньшим достоинством!
Ф и л о т. Что ты хочешь сказать?
Аридей. Боги — я убежден в этом — пекутся о пашей добродетели так же, как пекутся о нашей жизни. Помочь нам как можно дольше сохранить и ту и другую — их извечное сокровенное стремление. Кто из смертных знает, сколь порочен он по природе своей и сколь дурно он поступал бы, если бы небожители дозволили нам в полной мере поддаваться любому соблазну опозорить себя мелочностью. Да, царевич, будь это так, я, может быть, тоже оказался бы тем, кем ты меня считаешь; может быть, и я мыслил бы настолько неблагородно, что решил бы не пренебречь неслыханной военной удачей отдавшей тебя в мои руки; может быть, и я воспользовался бы тобой для того, чтобы вымогать выгоды, добиваться которых, силой оружия больше; может быть... Но не страшись: высшая, неземная власть предвидела все эти «может быть». Твой отец не в силах заплатить мне за своего сына дороже, чем я ему — за моего.
Фи л о т. Я изумлен! Ты даешь мне понять...
Аридей. Что мой сын в плену у твоего отца, как ты у меня.
Ф и л о т. Твой сын попал в плен к моему отцу? Твой Политимет? Как? Когда? Где?
Аридей. Так повелела судьба! С обеих чашек весов она сняла но равному грузу, и весы по-прежнему в равновесии.
Стратон. Ты, конечно, хочешь знать подробности. Так вот, тот самый отряд, навстречу которому ты так поспешно ринулся, вел Политимет; и когда твои воины обнаружили, что ты исчез, ярость и отчаянье придали им нечеловеческую силу. Они ринулись вперед и все устремились на того, кто, как сочли они. восполнит им их потерю. Остальное тебе известно. А теперь прими совет старого воина: атака — не скачки; победа достается не тому, кто нападает первым, а тому, кто делает это с наименьший риском. Запомни это, не в меру пылкий царевич, и папе будущий герой погибнет еще в зародыше.
Аридей. Стратой, твое дружеское предостережение при водит царевича в уныние. Смотри, как он помрачнел!
Ф и л о т. Нет, это не так. Но оставьте меня. Погрузившись в благоговейные раздумья о мудрости провидения, я...
Аридей. Царевич, лучшее выражение благоговения — признательная радость. Ободрись! Мы, отцы, не хотим дольше одерживать своих сыновей вдали от себя. Мой гонец уже готов: он поедет, чтобы ускорить размен пленными. Но ты ведь знаешь: добрая весть, если она исходит от врага, всегда наводит на мысль о ловушке. Ваши могут заподозрить, что ты умер от раны. Поэтому необходимо, чтобы ты сам послал с моим гонцом вестника, стоящего выше подозрений. Иди со мной. Найди среди пленных такого, кому можешь довериться.
Фи л о т. Значит, ты хочешь, чтобы я стал сам себе еще стократ отвратительней? Ведь я же буду видеть себя в каждое из пленных. Избавь меня от этого срама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31