Перечис-
ленные приметы декаданса - не результат традиционной "темноты" и
невежества, ибо традиционализм - это "невежество", организованное
нормой и традицией, ориентированное на культурную память и в этом
качестве "невежеством" не являющееся. Не надо путать культуру с об-
разованностью: бывает культура без образованности и образованность
без культуры. Последнее как раз и характеризует эпохи декаданса:
здесь нередко царит многознание, не знающее своего применения, ли-
шенное нравственной воли - организующего идеала.
Молодая, едва обретшая государственную самостоятельность после
монгольского ига Россия впервые столкнулась с декадансом в лице
Византии - своей материнской культуры. Декаданс последней не мог
восприниматься как нечто сугубо внешнее - он изначально был пере-
жит как собственная возможность, как злоключение родственной циви-
лизации. Именно тогда Россия научилась критическому отношению к
модерну, способному деградировать в повальный имморализм и скепти-
цизм. Русская идея — это идея бытия, организованного вокруг идеала и
получающего благодаря этому высокий духовный тонус - "ценностную
пассионарность". Наш новейший посттоталитарный опыт дает нам вес-
396
кие основания для критики модерна — не с позиций традиционализма, а
с позиций нетленных нравственно-религиозных норм, высокой духовно-
сти. Нынешняя Россия больна не традиционализмом - она сегодня наи-
менее традиционалистская из всех стран, принадлежащих к "первой",
"второй" и "третьей" Европе. Она поражена изъянами постмодерна —
предельной релятивацией всех норм, отсутствием надежных процедур,
посредством которых культуре предъявляются достаточно убедительные
различия Добра и Зла, Прекрасного и Безобразного, высокого вооду-
шевления и тупого фанатизма.
Речь идет о Просвещении, вырождающемся в декаданс. Вопрос о
том, как преодолеть декаданс, сохранив и умножив Просвещение? Эта
проблема и решалась в русле русской идеи.
Посттоталитарная Россия как "третья Европа" воспроизводит свою
исконную ситуацию "третьего Рима" - ситуацию народа, которому
предстоит отбить натиск- декаданса, сохранив Просвещение.
В начале русской истории эта ситуация сложилась в ходе цивилиза-
ционной встречи России с Византией - Римом, который нес декаданс в
"упаковке" Просвещения. Сегодня аналогичная ситуация складывается в
ходе новейшей (постготалитарной) встречи с Западом. Запад провозгла-
сил себя генератором всемирного модернизационного процесса в тот
самый момент, когда его культура поражена релятивизмом постмодерна.
Поэтому перед культурами, выступающими в роли "рецепиентов", воз-
никает опасность освоить постмодерн прежде модерна, по-своему рафи-
нированную критику самоуверенного Логоса - прежде самого Логоса.
Справиться с задачами новейшей модернизации, не впадая в саморазру-
шительный скепсис постмодерна, — это и означает отстоять идеал евро-
пеизма (Просвещения) порою и в противоборстве с самой "первой Ев-
ропой", то отказывающей России в праве на современность, то дискре-
дитирующей современность в целом с позиций постмодерна.
Дистанцирование от Запада, экспортирующего деморализующий по-
стмодерн прежде модерна, предполагает, естественно, путь на Восток -
не экзотический Восток теократии и мусульманского фундаментализма,
а новый, тихоокеанский Восток, доказавший свою способность овладе-
вать Просвещением, не впадая в декаданс.
Аналогичный прием был использован в ходе неоконсервативной
волны в США, деятели которой всеми силами осуществляли сдвижение
центра общественно-политической жизни своей страны с охваченного
декадансом атлантического побережья на сохранившее здоровые кон-
397
сервативные основы западное, тихоокеанское побережье. Аналогичный
сдвиг явно назрел в России и имеет то же самое значение: преодоления
соблазнов эпигонствующего европеизма, питающегося тлетворным воз-
духом западного декаданса, но не способного к действительно продук-
тивным заимствованиям.
ЧТО НАС ЖДЕТ НА ВОСТОКЕ?
Евразийская идентичность России представляет единственно надеж-
ную цивилизационную альтернативу крайностям теократического панс-
лавизма, способного столкнуть нас и с Западом, и с мусульманским
миром одновременно. Этот путь означает, что Россия подтверждает свое
назначение - быть государством-цивилизацией (а не государством-
островом, лишенным собственной цивилизационной ниши и обреченным
на ретроградный изоляционизм). Консолидируясь как сверхдержава в
своем традиционном цивилизационном ареале, Россия не бросает вызов
(как в панславистском варианте) законным интересам Запада, не втор-
гается в давно освоенную им экологическую нишу. Нет сомнений, что,
подтверждая свои права и статус в качестве субъекта реинтеграционных
процессов в постсоветском пространстве, она будет сталкиваться с со-
противлением Запада. Но это будет не то законное сопротивление, ко-
торое связано с защитой жизненно важных интересов, а сопротивление
самоуверенного гегемонизма, которому в самом деле необходимо дать
отпор и шантажу которого российская государственная элита не имеет
права поддаваться.
Евразийская идентичность России — единственное средство мобили-
зации национального (не в этническом, а в политическом смысле) духа,
что необходимо для цивилизованного освоения огромных пространств
русского Севера, Восточной Сибири и Дальнего Востока. Если такой
мобилизации еще при жизни нынешнего поколения не произойдет, а
российская правящая элита по-прежнему будет цепляться за химеру
"общеевропейского дома", упуская ради нее действительно националь-
ное дело в Евразии, то может последовать цивилизапионная катастрофа
на нашем континенте, связанная с ломкой его идентичности под влия-
нием натиска тихоокеанского региона. Об этом предупреждал еще
Д.И.Менделеев, основываясь на опыте русско-японской войны 1904 г.
"Необходимость же недалеко предстоящего напора на нас с разных сто-
398
рон видна, по мне, уже из того, что у нас на каждого жителя... прихо-
дится в два раза более земли, чем для всего остального человечества...
если же принять во внимание лишь наших непосредственных соседей,
то еще в большей пропорции... Войны же (как и переселения) ведут
прежде всего из-за обладания землей, т.е. чаще всего сообразно с тесно-
той населения. Так ветер идет из мест большего давления в места с
меньшим давлением... Поэтому-то нам загодя надо, во-первых, устраи-
вать так свои достатки и все внутренние порядки, всю частную жизнь,
чтобы размножаться быстрее своих соседей и всего человечества, а во-
вторых, нам необходимо помимо всего быть начеку, не расплываться в
миролюбии, быть готовыми встретить внешний напор, т.е. быть стра-
ною, быстро возвышающей свои достатки всемерно (как земледельцы,
как промышленники и как торговцы), пользующеюся богатствами и
условиями своей земли, блюдущею внутренний свой порядок и внешний
мир..."1. Сегодня, подводя итоги трагического для нас XX века, поража-
ешься тому опустошению, какое произвел большевистский эксперимент
в самой сердцевине нашей цивилизации. Технократически ориентиро-
ванные революционеры-модернизаторы создавали мир Машины, опус-
тошая мир Человека. Бели бы не произведенная ими "национализация"
семьи, женщин (посланных работать фактически бесплатно) и молоде-
жи, превращенных в придаток индустрии, не говоря уже о бесчислен-
ных жертвах большевистского геноцида, население страны к концу века
могло бы составить не менее 600-650 млн. человек - надежная база для
культивации бесчисленных пространств Евразии.
Большевизм превратил нашу Евразию из "пространства человека" в
пространство индустрии, которая, в отличие от человека, имеет свойст-
во морально устаревать, превращаясь в металлический лом и хлам, -
что сегодня с нею и произошло. Надо сказать, демографический крите-
рий является одним из самых надежных показателей действительных
социальных результатов проводимых реформ. Количество и качество
человеческой основы цивилизации - вот самое главное. С этой точки
зрения приходится признать, что нынешняя реформа — это второй после
большевистского обвал в человеческом измерении цивилизации. Депо-
пуляция плюс катастрофическое ухудшение образовательных, культур-
ных и нравственных показателей - вот результаты, которые нельзя при-
крыть никакими ухищрениями болтливой политической гуманитаристи-
ки, хвастающейся "свободой слова" как решающим достижением.
1 Менделеев Д.И. Заветные мысли. М., 1995. С. 216, 217.
399
Надо прямо сказать: демократия тогда имеет шанс стать общенацио-
нальной ценностью, когда она менее декоративна - способна верифици-
роваться в опыте массовой хозяйственной, политической и социокуль-
турной самодеятельности. Если же она тестируется лишь в опыте бо-
гемствующей журналистики, празднующей освобождение от цензуры (в
основном, сексуальной), то ее апологетика означала бы опасную подме-
ну ценностей.
Демократия в определенных условиях (российские сегодня именно
таковы) представляет собой консервативное, а не либерально-эмансипа-
торское дело. Если понимать демократию не в сугубо отрицательном
смысле - как снятие определенных внешних ограничений, а в позитив-
ном - как создание условий для неподопечного самодеятельного суще-
ствования, что и предусматривается европейским понятием граждан-
ского общества, то демократия выступает как сочетание свободной со-
ревновательности с самодисциплиной. Диалектика здесь жесткая: либо
самодисциплина в ее экономическом, социокультурном и государствен-
но-политическом (относящимся и к делу обороны) измерениях, либо
дисциплина, навязываемая извне, в форме "неоавторитаризма". Следова-
тельно, главной гарантией от различных разновидностей авторитаризма
и диктатуры является готовность к самодисциплине, что связано с осо-
бым типом менталитета, близким к протестантской аскезе. Различные
мировые цивилизации вырабатывали свои технологии очищения челове-
ческого духа от скверны безответственности и нигилистического свое-
волия. Выработаны они и в православии, и в мусульманстве. Проблема,
по-видимому, состоит в том, чтобы не отвергать, не дискредитировать
этот великий духовный опыт, а попытаться "конвертировать" его в со-
временные формы социально ответственного поведения. Никакая про-
дуктивная экономика невозможна без такого поведения и никакие
внешние, институциональные формы не дадут соответствующих гаран-
тий вне этой интимной духовной основы, относящейся к нравственной
инфраструктуре цивилизации. Не рынок сам по себе создает продук-
тивную экономику - он может, как показывает опыт нынешней эконо-
мической реформы, в изобилии порождать криминальную среду менял и
спекулянтов, а только рынок как система партнерского обмена, бази-
рующаяся на определенном социокультурном, ценностном базисе.
Важно отметить главное: в процессе выстраивания евразийской
идентичности, предполагающем усиленное внимание к благоустройству
Восточной Сибири и Дальнего Востока, России предстоит "встреча" с
400
тихоокеанской (конфуцианско-буддийской) цивилизацией, сохранившей
традиционную аскезу и мобилизованную на эту религиозно-нравствен-
ную основу. Ответить на ее вызов и вступить с нею в достойный, взаи-
мообогащаюпщй диалог при воцарившемся у нас климате криминально-
богемной "раскованности" — безнадежное дело. Если западные "пост-
модернисты" нас здесь кое-как еще "поймут" (хотя на уважение рас-
считывать не приходится), то при встрече с народами тихоокеанского
региона необходим совершенно другой уровень внутренней мобилизо-
ванности. Крайне необходим он и для того, чтобы не откладывая решать
неотложные, указанные еще Менделеевым, задачи по укреплению
"человеческого фактора" российской цивилизации. Богемствующие,
пораженные недугом декаданса нации физически вырождаются. Об этом
свидетельствует опыт всех "сумеречных" эпох, в том числе - довоенной
Франции.
Для надежного демографического воспроизводства, как и для вос-
производства промыпшенно-экономического, необходим определенный
минимум аскезы. Многодетных семей не бывает в обществах или со-
словиях, представители которых боятся тягот повседневности и не верят
в будущее.
Высокая рождаемость — это инвестиции в человеческий капитал,
главный вид богатства. Экономическая инфляция, подтачивающая сбе-
режения, и моральная, подтачивающая дух, нормы и ценности, равным
образом исключают эффективность таких инвестиций. А сегодня они
сверхнеобходимы ввиду задач, ждущих Россию на Востоке.
Численность нашего населения за Байкалом - всего около 10 млн.
Между тем население соседнего Китая превысило 1,2 млрд. человек.
Пахотный клин в расчете на душу населения в этой стране в 9,5 раза
меньше, чем в бывшем СССР. Сложилась ситуация беспрецедентной
встречи перенаселенного цившшзационного региона, имеющего сотни
миллионов свободных и энергичных рук, и нашего, отличающегося ог-
ромными природным богатствами и демографическим вакуумом. На
долю Сибири приходится 80 процентов всех разведанных запасов угля
(свыше 160 млрд. тонн), 7,1 млрд. тонн железных руд, 98,5 млн. тонн
марганцевых, свыше 41 млрд. куб. м древесины . Вне человеческого
приложения все эти богатства лежат мертвым грузом. В мире, по-
видимому, зреет "заказ" на освоение этого неиспользованного или без-
1 Деловая Сибирь. 1995. № 17.
401
дарно разбазариваемого богатства и число соответствующих претенден-
тов, ждущих своего часа, растет. "Омертвление" огромных пространств
Сибири и Дальнего Востока связано не только с демографическим ва-
куумом, но и с фактической недоступностью коммуникаций. Население
страны все быстрее утрачивает сознание единой нации в силу того, что
стоимость проезда из сибирских и дальневосточных глубинок в евро-
пейский центр стала не по карману громадному большинству людей.
Феномен этот, несомненно, не является чисто экономическим; за ним
стоит дефицит политической воли, способной обеспечивать единство
страны, и ложная система приоритетов правящего "западничества".
Характерно, что мобилизовать технический потенциал цивилизации
и выстроить технократические приоритеты можно и без преодоления
декаданса. Но мобилизовать человеческий потенциал на декадентской
основе невозможно в принципе. И когда социологическая и экономиче-
ская теория утверждает, что основным богатством постиндустриальных
обществ становится человек, отдают ли они себе при этом отчет в том,
что тем самым предполагается и новое усиление ценностно-норма-
тивных начал, новый уровень духовной мобилизации?
Именно за счет этого тихоокеанский регион вырвался вперед, опере-
див Атлантику; при равном с последней уровнях образования, квалифи-
кации и инвестиций, он имеет значительно более высокую отдачу за
счет статистически неизмеримых факторов социокультурного плана.
Если бы прогресс в современном мире в самом деле измерялся вестер-
низацией, то регионы, более близкие Западу в социокультурном и тер-
риториальном отношениях (Восточная Европа, затем Россия), должны
были бы опережать те, что по обоим названным критериям больше уда-
лены от него. На деле произошло обратное: рост - на Дальнем Западе и
на Дальнем Востоке, при впадине посредине - в регионах, поддавшихся
эпигонствующей вестернизации. Все это можно констатировать в пес-
симистическом духе: культуры, "расслабленные" вестернизацией, с
расшатанным генетическим кодом и ослабленной идентичностью, отны-
не не способны мобилизовать народы и предотвращать их расползание в
диаспору.
Думается все же, что справедливо другое мнение. Культура живет
под знаком христианского парадокса: находит утешение на дне отчая-
ния. Иными словами, такие ее высокочтимые состояния, как просвет-
ленность, ценностный пафос, ощутимое присутствие идеала в делах
повседневности, - не природный дар, а обретаются через подвиг опамя-
402
тования и покаяния. Культура подчинена циклической динамике, в ко-
торой интенсивность смысла обретается в процессе борьбы с удушаю-
щей бессмысленностью, высокая мораль — в преодолении имморализма.
Для позитивистской методологии, оценивающей будущие возможности
по стартовым условиям, т.е. на основе "экстраполяции", эта динамика
культуры остается закрытой для понимания.
Для сознания, сохранившего чуткость к заветам "осевого времени",
культура выступает не как пассивная "надстройка", а как мощная ком-
пенсаторская система, наделяющая отставших и потерпевших более
высокой энергетикой, чем почивающих на лаврах победителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63