Сборник статей о русской революции. М., 1991. С. 58.
338
дистского обмана и самообмана - это создать для правящей элиты ме-
ханизм безопасного ухода от власти. Это не только предохранит народ
от власти очередной утопии. Это, и только это, даст шансы защитить
неокрепшую российскую демократию. Пока властвующая элита испы-
тывает хлестаковский страх разоблачения и возмездия, она будет всеми
силами противиться нормальной демократической процедуре смены
власти и изобретать способы срыва или фальсификации выборов. Ку-
пить согласие нашего зарвавшегося и теперь очень нервничающего
"Хлестакова" у власти быть не "ревизором", а частным лицом можно
только этим, очень дорогим для нации и, может быть, ранящим ее со-
весть способом: не только дать ему гарантии ненаказания, но и оставить
"приданое", которое он успел получить характерным для него хлеста-
ковским способом.
ЦИКЛЫ ДУХОВНОЙ ЭВОЛЮЦИИ
Многие русские философы сетовали на недоразвитость срединной
культуры, как и "срединной морали" в Российском государстве: утон-
ченно-возвышенная или исступленно-религиозная духовность, доходящая
до бытовой неадаптированности, неприспособленности к миру, на одном
полюсе, зверское одичание — на другом. Здесь необходимо затронуть
связанный с этим, но, может быть, еще более парадоксальный феномен
наблюдаемого и на уровне повседневности, и на уровне большого исто-
рического времени инверсионного скачка, когда носители "сверх-
духовности" внезапно превращаются в отъявленных циников (обратные
превращения изучены в рамках христианской традиции как процедура
раскаяния и очищения).
В первом приближении к решению этой задачи можно отметить и
общую склонность нашей национальной культуры к инверсионным
скачкам. Темперамент нашего национального типа в значительной мере
питается движением от противного - чувством противоречия, которое
известно всем народам как психологический факт, но мало где проявля-
ется как факт и механизм национальной истории. Знаменитое долготер-
пение русского народа проявляется как феномен замедленной, втайне
накапливаемой и в конечном счете становящейся взрывной реакции. С
этим в значительной мере связан цикличный характер российской исто-
рии. В странах, где оппозиция узаконена и государственная политика
работает как система с обратной связью (реагируя на сигналы снизу и
корректируя свое поведение), изменения носят постепенный и непре-
рывный характер. В России, где царит принцип властной монополии,
недовольство исподволь долго накапливается, прорываясь внезапным
339
взрывом - движением маятника в противоположном направлении. Эта
закономерность проявляется и в других областях жизни, образуя свое-
образный цикл. В первой фазе идет процесс монополизации: некий
субъект - политический, экономический, идеологический, социокуль-
турный - неустанно закрепляет и расширяет пространство своего без-
раздельного влияния. В этой фазе все, кажется, подыгрывает ему: про-
зелитические восторги одних, безответственная пассивность других,
робость третьих... И вот, по достижении некой точки X происходит
срыв. Теперь восторженные адепты превращаются в неистовых хулите-
лей, пассивные - в одержимых, робкие - в наглых. В этой фазе попыт-
ки остановить волну ниспровержений так же безнадежны, как на пре-
дыдущей были безнадежны попытки остудить энтузиазм или снизить
накал завышенных ожиданий.
Вероятно, этот закон инверсии каким-то образом проявляется и в I
приключениях нравственного сознания. Вместо того, чтобы удовлетво-
риться разумным балансом сущего и должного и, ориентируясь на иде-
ал, не упустить из виду земные интересы, наш моральный разум в ка-
ком-то максималистском неистовстве требует полной капитуляции
"чувственности" в любых ее "низменных" проявлениях - экономиче-
ском, материальном, сексуальном... В конечном счете неизбежно дости-
гают точки, когда моральный энтузиазм, лишенный эмпирического под-
крепления, иссякает, и на волю внезапно вырываются все эти разновид-1
ности "чувственности", обретшие необузданно-демоническую форму. В
переводе на психоаналитический язык можно говорить о гипертрофиро-
ванной силе "Сверх-Я", подавляющей столь же опасно-демоническое!
"Оно". Загнанное между ними личностное самосознание - "Я" - оказы-
вается недоразвитым и слабым. Вероятно, это связано с особенностями!
российского национального развития. Во-первых, процессы социализа-1
дни новых поколений протекают в рамках излишне авторитарной сис-1
темы, строящейся на жестких запретах. Такая система ставит личность!
перед жесткой дилеммой: полная капитуляция (смирение) либо отчаян-1
ный бунт. Во-вторых, играют роль особые отношения между духовным!
и материальным производством: разрыв между высотами духовной куль-1
туры и недоразвитостью технологий, облагораживающих повседнев-1
ность, порождает знакомую цикличность и раздвоенность, при которой!
одно поколение живет "идеальным", а другое, идущее ему на смену, [
готовится развенчать эту "идейность", защищая свое право не на отло-|
женное, а на немедленное счастье, иногда любой ценой. Та же поляр-1
ность может проявляться и в отношениях различных социальных групп.
340
К числу деятелей, тщательно обдумывавших пути преодоления по-
добной поляризации на уровне элиты, относился П.Н.Милюков. Он по-
лагал, что сближение морализаторского сознания с практическим долж-
но происходить, с одной стороны, по мере сближения интеллигенции с
третьим сословием, а с другой - по мере превращения интеллигенции из
"свободно-безответственных" "художников" в ответственных экспертов,
готовящих практические управленческие решения. "... Между интелли-
генцией и "мещанством" теоретики интеллигенции большей частью
подчеркивают полную противоположность... В действительности пере-
ход от "интеллигенции" к "мещанству" как одной социологической ка-
тегории к другой совершается такими же многочисленными полутонами
и оттенками, как переход от чистой инициативы к чистому подража-
нию... Разумеется, интеллигент-моралист, поэт, философ всегда будут
склонны углубить эту пропасть... Напротив, интеллигент-политик, со-
циолог, социальный реформатор легче согласятся со сделанной оговор-
кой о постепенности и неуловимости перехода"1.
Придется сделать две оговорки относительно прогноза Милюкова.
Во-первых, наше новое мещанство в лице "новых русских" разительно
отличается от старого (в особенности старообрядческого) мещанина,
являвшегося крайне консервативным в социокультурном отношении,
сочетавшего деловитость с домостроем. "Новые русские", напротив,
демонстрируют свою близость к контркультуре, их образ жизни несо-
мненно включает элемент богемного прожигательства. Пожалуй, это в
чем-то помогает взаимопониманию между интеллигентским культурным
авангардом и экономическим авангардом "нового русского" типа. Но в
социально-экономической области номенклатурно-мафиозная привати-
зация, напротив, разрушает основы возможного консенсуса. Ведущийся
полным ходом демонтаж науки, культуры и образования (под предлогом
их рыночной нерентабельности и монетаристских забот о сбалансиро-
ванном государственном бюджете) ставит властвующую элиту во враж-
дебное отношение к интеллигенции. Полюса "духа" и "дела" снова уг-
рожающим образом расходятся, обещая и здесь сохранение драматиче-
ской цикличности нашего общественного развития.
В заключение еще об одном факторе, объясняющем инверсионно-
прерывный характер утверждения и развития духовности. И.Кант в свое
время убедительно обосновал формальный характер нравственного за-
кона. Формализм в данном случае означает полную независимость осу-
ществления нравственной нормы от наших симпатий и антипатий, сооб-
ражений личной или даже высшей - государственной, народной, обще-
1 Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вопр. филосо-
фии. 1991. № 1. С. 109.
человеческой пользы. Именно этот формализм нравственного заков
труднее всего дается нашему национальному сознанию. Прежде
большевики подменили нравственность классовой пользой, в русскс
духовной традиции ощущалась тенденция подменить ее суждением
благодати и сострадании. Бердяев только артикулировал в своей раб
"О назначении человека" эту давнюю тенденцию: "Ужас законническог
морализма в том, что он стремится сделать человека автоматом до
детели"1. Сентиментальность сострадания, за которую ратует Бердяев.]
при определенных условиях может стать столь же опасной для мора
как социалистическая сострадательность к угнетенным низам ста
опасной для права. Большевики отрицали формализм права за то, чт
оно к неравным людям прилагает одинаковые мерки, дает одинаковь
права социально неравным и потому не способным с равной эффектив-1
ностью воспользоваться этими правами. Критика "законнической этики"!
у Бердяева в чем-то поразительно напоминает ленинскую критику пра-
вового формализма. "Но что значит парадокс евангельской этики? По-
чему в нравственном отношении первые делаются последними и наобо-|
рот? Почему лучше быть грешным, сознающим свой грех, чем фарисе-|
ем, сознающим свою праведность?"2 .
Поляризуются, таким образом, две позиции. Одна утверждает пол-J
ную вменяемость и суверенность индивида в вопросах морали. Другая,!
напротив, утверждает, что гарантией праведности и спасения является!
не личная нравственная воля (хотя бы и последовательно проведенная),!
а чудо - дар искупления, получаемый свыше. Грешник тем превосходит!
носителя суверенной нравственной воли, что он "нуждается в спасении, I
и спасение приходит не от закона, а от Спасителя, спасение совершает-1
ся через искупление, а не через закон"3 . Здесь мы сталкиваемся с но-1
вым отрицанием повседневности в пользу воодушевляющей героики)
"чудодейственного скачка". Только этот скачок носит уже не социаль-1
но-исторический характер, описанный выше, а экзистенциально-1
мистический. Греховная повседневная практика прерывается в разовом
акте духовного подвига и раскаяния. Какой контраст эта установка пра-
вославного "антиформализма" составляет с пуританским требованием
посюсторонней, т.е. верифицируемой в повседневном опыте, и методи-
ческой праведности. "Гарантией... служит не какое-либо магически-
сакраментальное средство, не отпущение грехов после исповеди, не от-
1 Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993. С. 94.
2 Там же. С. 96.
3 Там же. С. 97.
дельные благочестивые поступки... Возникал импульс к методическому
контролированию своего поведения..."1.
Для возрождения нашего общества нам в первую очередь необходи-
мо преодоление того пренебрежения повседневностью, которое связано
с установкой на "великие скачки" — из отсталости в "авангард", из тем-
ного прошлого - в светлое будущее, из греховности - в просветление
святости. Весь процесс производства политической и духовной власти в
России в XX в. прошел под знаком этой установки. К власти в государ-
стве доверчивый народ приводил не тех, кто исходил из реальности и
тем остужал завышенные ожидания, а тех, кто непомерно их эксплуа-
тировал, обещая немедленное исполнение самых дерзновенных чаяний.
"Постепеновцы" отвергались с презрением, утописты приветствовались.
До сих пор соревнование перед лицом избирателей ведется в России по
этим правилам.
Но таковы, к сожалению, были и законы производства духовной вла-
сти над умами и совестью соотечественников. В системе духовного
производства неизменно выделялись и лидировали те, кто ориентировал
"аудиторию" на максималистские установки, на принцип "все или ниче-
го". Опасность такого максимализма в том, что он готовит неизбежный
срыв не только в практике (экономической, политической, администра-
тивной), но и в сфере нравственности. Экзальтированная жертвенность,
ориентированная на завышенные рубежи, не получая подкрепления,
неизбежно срывается в свою противоположность - в предельно безот-
I ветственный эгоизм или в предельную апатию.
Глава V.
ОЖИДАЕТ ЛИ РОССИЮ ВОЕННАЯ ДИКТАТУРА?
Слово "диктатура" очень часто употребляется в современной рос-
сийской политической жизни вместе с такими ее менее благозвучными
псевдонимами, как "авторитаризм", "неоавторитаризм", "пиночетовская
модель" и др. Причем понятие диктатуры, ее лик на уровне политиче-
ской элиты как бы двоится. С одной стороны, он, если можно так выра-
зиться, "официозный" - отражает тревоги власти, теряющей массовую
опору из-за откровенных неудач своей экономической политики. С
другой - "теневой", оппозиционный, или "реставрационный". Одни
празднуют освобождение страны от оков тоталитаризма, другие скорбят
1 Вебер М. Избр. произв. М., 1990. С. 183.
343
по поводу поражения ее в "холодной" войне с Западом, ощущая опас-
ное сужение нашего геополитического пространства.
С позиций современной демократии, декларируемых сегодня самой
властью, вроде бы должен действовать принцип невмешательства воен-
ных в политику. Однако, если посмотреть на положение страны со сто-
роны оскорбленного национально-патриотического чувства, то принцип
невмешательства армии теряет свою бесспорность. В самом деле, если
страна потерпела поражение, то не означает ли такое невмешательство
позорное капитулянтство или даже коллаборационизм?
С этих позиций, как видим, открывается совсем другая система от-
счета. Таким образом, анализируя проблему диктатуры, в частности ее
крайнего выражения - военной диктатуры, мы попадаем в неэвклидово
многомерное пространство, где "параллельные прямые" могут неожи-
данно пересекаться. Линия "низового" патриотического порыва, под-
линного в своих чувствах и тревогах за Отечество, может пересечься,
например, с реставрационными замыслами "бывших" - "коммунистов",
"империалистов", "демократических централистов", тоскующих не по
Родине, а по власти.
Но не менее двусмысленным оказывается и "верхнее" пространство
"правящей демократии". И здесь готовы пересечься две линии: линия
защиты первых демократических завоеваний с линией защиты номенк-
латурно-приватизированной собственности и номенклатурно-мафиоз-
ного монополизма, на глазах захватывающего все позиции.
Что же является первопричиной этих неожиданных пересечений,
безнадежно запутавших страну? Для объяснения этого феномена следу-
ет обратиться к западным "эталонам".
В молодых демократиях Запада демократическая идея в целом сов-
падала с национальной идеей - с делом строительства крупных суве-
ренных государств. Это обеспечивало демократии и массовую социаль-
ную базу, и связь с национальной культурной традицией. Молодую аме-
риканскую демократию конца XVIII в., например, воодушевляла и идея
беспрепятственной массовой самодеятельности во всех областях жизни
(в первую очередь экономической), и идея национальной независимости.
Это же относится и к другим обществам (Франция, Германия, Ита-
лия...).
У России сегодня демократическая и национальная идеи существен-
но разошлись. "Демократизация" в России отождествляется с насаждае-
мой сверху модернизацией, а эта последняя, в свою очередь, с вес-
тернизацией - с уподоблением "отсталой страны" "передовому Западу".
В перспективе модернизации-вестернизации национальная культурная
традиция оценивается по преимуществу негативно - как помеха для
беспрепятственной пересадки заимствованных на стороне учреждений
344
на местную почву, которую в этих целях предстоит основательно
"расчистить".
Следовательно, классический демократический образ массовой са-
модеятельности, избавленной от оков, от феодальных перегородок и
привилегий, бюрократического и теистического надзирательства, у нас
подменяется идеей модернизации, осуществляемой просвещенной
элитой вопреки сопротивлению "косной туземной массы". Официаль-
ная демократия грозит неисправимым теократическим высокомерием,
т.е. политические "авангардные" партии наследуют принцип старой
папской церкви: клир посвященных, вооруженный одному ему доступ-
ным великим учением и потому лучше знающий интересы паствы, не-
жели сама паства, имеет священное право вести ее, не спрашивая со-
гласия.
В самом деле, имеет ли право партия, знающая "подлинные интере-
сы народа" лучше самого народа, уступать воле неразумных избирате-
лей, подверженных влиянию случая или пропаганде безответственных
популистов? Именно здесь мы имеем противостояние демократического
принципа суверенного народного "обыденного сознания" (избиратель,
как и потребитель, всегда прав) и высокомерного теократического соз-
нания, являющегося опорой авторитарной государственной педагогики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
338
дистского обмана и самообмана - это создать для правящей элиты ме-
ханизм безопасного ухода от власти. Это не только предохранит народ
от власти очередной утопии. Это, и только это, даст шансы защитить
неокрепшую российскую демократию. Пока властвующая элита испы-
тывает хлестаковский страх разоблачения и возмездия, она будет всеми
силами противиться нормальной демократической процедуре смены
власти и изобретать способы срыва или фальсификации выборов. Ку-
пить согласие нашего зарвавшегося и теперь очень нервничающего
"Хлестакова" у власти быть не "ревизором", а частным лицом можно
только этим, очень дорогим для нации и, может быть, ранящим ее со-
весть способом: не только дать ему гарантии ненаказания, но и оставить
"приданое", которое он успел получить характерным для него хлеста-
ковским способом.
ЦИКЛЫ ДУХОВНОЙ ЭВОЛЮЦИИ
Многие русские философы сетовали на недоразвитость срединной
культуры, как и "срединной морали" в Российском государстве: утон-
ченно-возвышенная или исступленно-религиозная духовность, доходящая
до бытовой неадаптированности, неприспособленности к миру, на одном
полюсе, зверское одичание — на другом. Здесь необходимо затронуть
связанный с этим, но, может быть, еще более парадоксальный феномен
наблюдаемого и на уровне повседневности, и на уровне большого исто-
рического времени инверсионного скачка, когда носители "сверх-
духовности" внезапно превращаются в отъявленных циников (обратные
превращения изучены в рамках христианской традиции как процедура
раскаяния и очищения).
В первом приближении к решению этой задачи можно отметить и
общую склонность нашей национальной культуры к инверсионным
скачкам. Темперамент нашего национального типа в значительной мере
питается движением от противного - чувством противоречия, которое
известно всем народам как психологический факт, но мало где проявля-
ется как факт и механизм национальной истории. Знаменитое долготер-
пение русского народа проявляется как феномен замедленной, втайне
накапливаемой и в конечном счете становящейся взрывной реакции. С
этим в значительной мере связан цикличный характер российской исто-
рии. В странах, где оппозиция узаконена и государственная политика
работает как система с обратной связью (реагируя на сигналы снизу и
корректируя свое поведение), изменения носят постепенный и непре-
рывный характер. В России, где царит принцип властной монополии,
недовольство исподволь долго накапливается, прорываясь внезапным
339
взрывом - движением маятника в противоположном направлении. Эта
закономерность проявляется и в других областях жизни, образуя свое-
образный цикл. В первой фазе идет процесс монополизации: некий
субъект - политический, экономический, идеологический, социокуль-
турный - неустанно закрепляет и расширяет пространство своего без-
раздельного влияния. В этой фазе все, кажется, подыгрывает ему: про-
зелитические восторги одних, безответственная пассивность других,
робость третьих... И вот, по достижении некой точки X происходит
срыв. Теперь восторженные адепты превращаются в неистовых хулите-
лей, пассивные - в одержимых, робкие - в наглых. В этой фазе попыт-
ки остановить волну ниспровержений так же безнадежны, как на пре-
дыдущей были безнадежны попытки остудить энтузиазм или снизить
накал завышенных ожиданий.
Вероятно, этот закон инверсии каким-то образом проявляется и в I
приключениях нравственного сознания. Вместо того, чтобы удовлетво-
риться разумным балансом сущего и должного и, ориентируясь на иде-
ал, не упустить из виду земные интересы, наш моральный разум в ка-
ком-то максималистском неистовстве требует полной капитуляции
"чувственности" в любых ее "низменных" проявлениях - экономиче-
ском, материальном, сексуальном... В конечном счете неизбежно дости-
гают точки, когда моральный энтузиазм, лишенный эмпирического под-
крепления, иссякает, и на волю внезапно вырываются все эти разновид-1
ности "чувственности", обретшие необузданно-демоническую форму. В
переводе на психоаналитический язык можно говорить о гипертрофиро-
ванной силе "Сверх-Я", подавляющей столь же опасно-демоническое!
"Оно". Загнанное между ними личностное самосознание - "Я" - оказы-
вается недоразвитым и слабым. Вероятно, это связано с особенностями!
российского национального развития. Во-первых, процессы социализа-1
дни новых поколений протекают в рамках излишне авторитарной сис-1
темы, строящейся на жестких запретах. Такая система ставит личность!
перед жесткой дилеммой: полная капитуляция (смирение) либо отчаян-1
ный бунт. Во-вторых, играют роль особые отношения между духовным!
и материальным производством: разрыв между высотами духовной куль-1
туры и недоразвитостью технологий, облагораживающих повседнев-1
ность, порождает знакомую цикличность и раздвоенность, при которой!
одно поколение живет "идеальным", а другое, идущее ему на смену, [
готовится развенчать эту "идейность", защищая свое право не на отло-|
женное, а на немедленное счастье, иногда любой ценой. Та же поляр-1
ность может проявляться и в отношениях различных социальных групп.
340
К числу деятелей, тщательно обдумывавших пути преодоления по-
добной поляризации на уровне элиты, относился П.Н.Милюков. Он по-
лагал, что сближение морализаторского сознания с практическим долж-
но происходить, с одной стороны, по мере сближения интеллигенции с
третьим сословием, а с другой - по мере превращения интеллигенции из
"свободно-безответственных" "художников" в ответственных экспертов,
готовящих практические управленческие решения. "... Между интелли-
генцией и "мещанством" теоретики интеллигенции большей частью
подчеркивают полную противоположность... В действительности пере-
ход от "интеллигенции" к "мещанству" как одной социологической ка-
тегории к другой совершается такими же многочисленными полутонами
и оттенками, как переход от чистой инициативы к чистому подража-
нию... Разумеется, интеллигент-моралист, поэт, философ всегда будут
склонны углубить эту пропасть... Напротив, интеллигент-политик, со-
циолог, социальный реформатор легче согласятся со сделанной оговор-
кой о постепенности и неуловимости перехода"1.
Придется сделать две оговорки относительно прогноза Милюкова.
Во-первых, наше новое мещанство в лице "новых русских" разительно
отличается от старого (в особенности старообрядческого) мещанина,
являвшегося крайне консервативным в социокультурном отношении,
сочетавшего деловитость с домостроем. "Новые русские", напротив,
демонстрируют свою близость к контркультуре, их образ жизни несо-
мненно включает элемент богемного прожигательства. Пожалуй, это в
чем-то помогает взаимопониманию между интеллигентским культурным
авангардом и экономическим авангардом "нового русского" типа. Но в
социально-экономической области номенклатурно-мафиозная привати-
зация, напротив, разрушает основы возможного консенсуса. Ведущийся
полным ходом демонтаж науки, культуры и образования (под предлогом
их рыночной нерентабельности и монетаристских забот о сбалансиро-
ванном государственном бюджете) ставит властвующую элиту во враж-
дебное отношение к интеллигенции. Полюса "духа" и "дела" снова уг-
рожающим образом расходятся, обещая и здесь сохранение драматиче-
ской цикличности нашего общественного развития.
В заключение еще об одном факторе, объясняющем инверсионно-
прерывный характер утверждения и развития духовности. И.Кант в свое
время убедительно обосновал формальный характер нравственного за-
кона. Формализм в данном случае означает полную независимость осу-
ществления нравственной нормы от наших симпатий и антипатий, сооб-
ражений личной или даже высшей - государственной, народной, обще-
1 Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вопр. филосо-
фии. 1991. № 1. С. 109.
человеческой пользы. Именно этот формализм нравственного заков
труднее всего дается нашему национальному сознанию. Прежде
большевики подменили нравственность классовой пользой, в русскс
духовной традиции ощущалась тенденция подменить ее суждением
благодати и сострадании. Бердяев только артикулировал в своей раб
"О назначении человека" эту давнюю тенденцию: "Ужас законническог
морализма в том, что он стремится сделать человека автоматом до
детели"1. Сентиментальность сострадания, за которую ратует Бердяев.]
при определенных условиях может стать столь же опасной для мора
как социалистическая сострадательность к угнетенным низам ста
опасной для права. Большевики отрицали формализм права за то, чт
оно к неравным людям прилагает одинаковые мерки, дает одинаковь
права социально неравным и потому не способным с равной эффектив-1
ностью воспользоваться этими правами. Критика "законнической этики"!
у Бердяева в чем-то поразительно напоминает ленинскую критику пра-
вового формализма. "Но что значит парадокс евангельской этики? По-
чему в нравственном отношении первые делаются последними и наобо-|
рот? Почему лучше быть грешным, сознающим свой грех, чем фарисе-|
ем, сознающим свою праведность?"2 .
Поляризуются, таким образом, две позиции. Одна утверждает пол-J
ную вменяемость и суверенность индивида в вопросах морали. Другая,!
напротив, утверждает, что гарантией праведности и спасения является!
не личная нравственная воля (хотя бы и последовательно проведенная),!
а чудо - дар искупления, получаемый свыше. Грешник тем превосходит!
носителя суверенной нравственной воли, что он "нуждается в спасении, I
и спасение приходит не от закона, а от Спасителя, спасение совершает-1
ся через искупление, а не через закон"3 . Здесь мы сталкиваемся с но-1
вым отрицанием повседневности в пользу воодушевляющей героики)
"чудодейственного скачка". Только этот скачок носит уже не социаль-1
но-исторический характер, описанный выше, а экзистенциально-1
мистический. Греховная повседневная практика прерывается в разовом
акте духовного подвига и раскаяния. Какой контраст эта установка пра-
вославного "антиформализма" составляет с пуританским требованием
посюсторонней, т.е. верифицируемой в повседневном опыте, и методи-
ческой праведности. "Гарантией... служит не какое-либо магически-
сакраментальное средство, не отпущение грехов после исповеди, не от-
1 Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993. С. 94.
2 Там же. С. 96.
3 Там же. С. 97.
дельные благочестивые поступки... Возникал импульс к методическому
контролированию своего поведения..."1.
Для возрождения нашего общества нам в первую очередь необходи-
мо преодоление того пренебрежения повседневностью, которое связано
с установкой на "великие скачки" — из отсталости в "авангард", из тем-
ного прошлого - в светлое будущее, из греховности - в просветление
святости. Весь процесс производства политической и духовной власти в
России в XX в. прошел под знаком этой установки. К власти в государ-
стве доверчивый народ приводил не тех, кто исходил из реальности и
тем остужал завышенные ожидания, а тех, кто непомерно их эксплуа-
тировал, обещая немедленное исполнение самых дерзновенных чаяний.
"Постепеновцы" отвергались с презрением, утописты приветствовались.
До сих пор соревнование перед лицом избирателей ведется в России по
этим правилам.
Но таковы, к сожалению, были и законы производства духовной вла-
сти над умами и совестью соотечественников. В системе духовного
производства неизменно выделялись и лидировали те, кто ориентировал
"аудиторию" на максималистские установки, на принцип "все или ниче-
го". Опасность такого максимализма в том, что он готовит неизбежный
срыв не только в практике (экономической, политической, администра-
тивной), но и в сфере нравственности. Экзальтированная жертвенность,
ориентированная на завышенные рубежи, не получая подкрепления,
неизбежно срывается в свою противоположность - в предельно безот-
I ветственный эгоизм или в предельную апатию.
Глава V.
ОЖИДАЕТ ЛИ РОССИЮ ВОЕННАЯ ДИКТАТУРА?
Слово "диктатура" очень часто употребляется в современной рос-
сийской политической жизни вместе с такими ее менее благозвучными
псевдонимами, как "авторитаризм", "неоавторитаризм", "пиночетовская
модель" и др. Причем понятие диктатуры, ее лик на уровне политиче-
ской элиты как бы двоится. С одной стороны, он, если можно так выра-
зиться, "официозный" - отражает тревоги власти, теряющей массовую
опору из-за откровенных неудач своей экономической политики. С
другой - "теневой", оппозиционный, или "реставрационный". Одни
празднуют освобождение страны от оков тоталитаризма, другие скорбят
1 Вебер М. Избр. произв. М., 1990. С. 183.
343
по поводу поражения ее в "холодной" войне с Западом, ощущая опас-
ное сужение нашего геополитического пространства.
С позиций современной демократии, декларируемых сегодня самой
властью, вроде бы должен действовать принцип невмешательства воен-
ных в политику. Однако, если посмотреть на положение страны со сто-
роны оскорбленного национально-патриотического чувства, то принцип
невмешательства армии теряет свою бесспорность. В самом деле, если
страна потерпела поражение, то не означает ли такое невмешательство
позорное капитулянтство или даже коллаборационизм?
С этих позиций, как видим, открывается совсем другая система от-
счета. Таким образом, анализируя проблему диктатуры, в частности ее
крайнего выражения - военной диктатуры, мы попадаем в неэвклидово
многомерное пространство, где "параллельные прямые" могут неожи-
данно пересекаться. Линия "низового" патриотического порыва, под-
линного в своих чувствах и тревогах за Отечество, может пересечься,
например, с реставрационными замыслами "бывших" - "коммунистов",
"империалистов", "демократических централистов", тоскующих не по
Родине, а по власти.
Но не менее двусмысленным оказывается и "верхнее" пространство
"правящей демократии". И здесь готовы пересечься две линии: линия
защиты первых демократических завоеваний с линией защиты номенк-
латурно-приватизированной собственности и номенклатурно-мафиоз-
ного монополизма, на глазах захватывающего все позиции.
Что же является первопричиной этих неожиданных пересечений,
безнадежно запутавших страну? Для объяснения этого феномена следу-
ет обратиться к западным "эталонам".
В молодых демократиях Запада демократическая идея в целом сов-
падала с национальной идеей - с делом строительства крупных суве-
ренных государств. Это обеспечивало демократии и массовую социаль-
ную базу, и связь с национальной культурной традицией. Молодую аме-
риканскую демократию конца XVIII в., например, воодушевляла и идея
беспрепятственной массовой самодеятельности во всех областях жизни
(в первую очередь экономической), и идея национальной независимости.
Это же относится и к другим обществам (Франция, Германия, Ита-
лия...).
У России сегодня демократическая и национальная идеи существен-
но разошлись. "Демократизация" в России отождествляется с насаждае-
мой сверху модернизацией, а эта последняя, в свою очередь, с вес-
тернизацией - с уподоблением "отсталой страны" "передовому Западу".
В перспективе модернизации-вестернизации национальная культурная
традиция оценивается по преимуществу негативно - как помеха для
беспрепятственной пересадки заимствованных на стороне учреждений
344
на местную почву, которую в этих целях предстоит основательно
"расчистить".
Следовательно, классический демократический образ массовой са-
модеятельности, избавленной от оков, от феодальных перегородок и
привилегий, бюрократического и теистического надзирательства, у нас
подменяется идеей модернизации, осуществляемой просвещенной
элитой вопреки сопротивлению "косной туземной массы". Официаль-
ная демократия грозит неисправимым теократическим высокомерием,
т.е. политические "авангардные" партии наследуют принцип старой
папской церкви: клир посвященных, вооруженный одному ему доступ-
ным великим учением и потому лучше знающий интересы паствы, не-
жели сама паства, имеет священное право вести ее, не спрашивая со-
гласия.
В самом деле, имеет ли право партия, знающая "подлинные интере-
сы народа" лучше самого народа, уступать воле неразумных избирате-
лей, подверженных влиянию случая или пропаганде безответственных
популистов? Именно здесь мы имеем противостояние демократического
принципа суверенного народного "обыденного сознания" (избиратель,
как и потребитель, всегда прав) и высокомерного теократического соз-
нания, являющегося опорой авторитарной государственной педагогики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63