Не случайно даже подзорные
трубы вызывали у средневековых ученых подозрение и недоверие; такое же
недоверие несколько столетий спустя Гете высказывает по отношению к
классическим экспериментам новой науки - экспериментам Ньютона по
разложению светового луча. И по той же причине: природа в первом и во
втором случае "искажается", насилуется, в результате чего созданный
"монстр" не может претендовать на то, чтобы по нему устанавливались законы
протекания явлений в их естественном состоянии.
Вторжение в естественный ход развития природы с помощью экспериментов, по
мнению Бэкона, представляет самый плодотворный путь к познанию законов,
потому что, так же как и из человека, тайны из природы надо вырывать силой.
А что природа, как и люди, имеет достаточно оснований, чтобы хранить свои
тайны, в этом у Бэкона нет никакого сомнения. "Ведь подобно тому как
характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он
приходит в раздражение, и Протей принимает обычно различные обличья лишь
тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее раздражить и
потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда ее
предоставляют самой себе". Под пытками и природа, и человек должны выдать
свою тайну - таково убеждение буржуазной цивилизации на заре ее истории.
Проектируя создание естественной истории, Бэкон по понятным причинам больше
всего внимания уделяет истории искусств, т.е. "истории покоренной и
преобразованной природы", - ведь раньше история техники вообще мало
интересовала исследователей. Бэкон поэтому подчеркивает необходимость дать
историю не только отдельных - наиболее удивительных и впечатляющих -
изобретений и усовершенствований человеческой деятельности, но и самых
"известных и распространенных опытов в тех или иных практических
дисциплинах", потому что для познания природы они нередко дают больше, чем
вещи менее распространенные. Кроме того, по мнению Бэкона, в механическую и
экспериментальную историю надо включить "не только собственно механические,
но и практическую часть свободных наук, а также и многообразные формы
практической деятельности, чтобы ничто не было пропущено из того, что
служит развитию человеческого разума".
Если история техники составляет, по Бэкону, раздел естественной истории, то
история науки - раздел истории гражданской. Невозможно создать подлинную
гражданскую историю, не включив в нее как неотъемлемую ее часть - и притом
часть самую лучшую и достойную - историю науки. "Действительно, если бы
история мира оказалась лишенной этой области, то она была бы весьма похожа
на статую ослепленного Полифема, так как отсутствовало бы именно то, что
как нельзя более выражает гений и талант личности". До сих пор, указывает
Бэкон, история науки как самостоятельная дисциплина не была создана, ибо те
сведения, которые даются при изложении основного содержания отдельных наук
- математики, юриспруденции и т.д. - относительно истории этих наук, как
правило, представляют собой "сухое перечисление различных школ, учений,
имен ученых или же поверхностное изложение хода развития этих наук" и
потому не могут претендовать на подлинное звание истории науки. "Я с полным
правом заявляю, что подлинной всеобщей истории науки до сих пор еще не
создано", - не без основания говорит Бэкон.
Как же представляет себе Бэкон настоящую всеобщую историю науки? Поскольку
соображения Бэкона здесь носят программный характер, мы остановимся на них
подробнее, тем более, что влияние идей Бэкона именно в области истории
науки невозможно переоценить. Не только первые истории науки XVIII в.
написаны под влиянием идей Бэкона, но и обширная "История индуктивных наук"
У. Уэвелла, и даже некоторые современные исследования, например, работы
такого крупного историка науки, как Кромби, еще несут на себе следы
бэконовской историко-научной программы. Именно Бэкон, как мы уже отмечали,
предложил кумулятивную модель истории науки и определил тем самым характер
ее развития на протяжении более чем двух столетий.
Первый уровень изучения истории науки - это, по Бэкону, уровень фактов:
"какие науки и искусства, в какие эпохи, в каких странах мира
преимущественно развивались. Здесь нужно сказать о состоянии науки в
древности, о ее развитии, распространении по разным частям света (ведь
знания путешествуют так же, как и сами народы); далее следует сказать о тех
или иных ошибках, периодах забвения и возрождения". Фактическая сторона
дела должна быть понята шире, чем она рассматривалась в прежних -
средневековых и возрожденческих - экскурсах в историю отдельных наук: нужно
излагать не только состояние самих наук, содержание научного знания,
полученного в разных странах в разные эпохи, но не упускать из виду и
человеческую, и социальную сторону научной жизни, а также - что особенно
существенно и ново - организационные формы научной деятельности. "Важно
также, - пишет Бэкон, - назвать отдельные школы и наиболее известные споры,
возникавшие среди ученых, рассказать о том, какую клевету приходилось
терпеть ученым и какой славой и почестями они бывали увенчаны. Должны быть
названы основные авторы, наиболее значительные книги, школы, традиции,
университеты, общества, колледжи, ордены, наконец, все, что имеет отношение
к состоянию и развитию науки". Наука у Бэкона впервые с такой
определенностью и так осознанно выступает прежде всего как социальный
институт, и это не случайно: именно человек типа Бэкона, прежде всего
государственный деятель, имевший не только специально юридическое
образование, но и большой опыт общественной и политической деятельности,
мог так трезво и практически подойти к науке как в настоящем, так и в
историческом ее развитии. А насколько вопрос о практической организации
научной деятельности, о социальном положении и материальном обеспечении
ученых волновал Бэкона, мы увидим ниже.
Однако историк науки, по Бэкону, не должен ограничиваться только
фактической стороной дела. Его задача, как и гражданского историка вообще,
установление причинной связи исследуемых фактов, рассмотрение поводов
возникновения тех или иных отдельных открытий и теорий, источников
происхождения знаний, а также причин недостаточного развития науки и,
соответственно, помех, которые были тому причиной. "...Мы хотим, чтобы было
восполнено то, что составляет достоинство и как бы душу гражданской
истории, а именно, чтобы одновременно с перечислением событий говорилось и
о причинах, их порождавших, т.е. чтобы было сказано о природе стран и
народов, об их больших или меньших способностях и дарованиях к тем или иным
наукам, о тех или иных исторических обстоятельствах, способствовавших или
мешавших развитию науки, о ревности и вмешательстве религий, о законах,
направленных против науки, и о законах, благоприятствовавших ее успехам и,
наконец, о замечательных качествах и деятельности отдельных лиц,
способствовавших развитию науки и просвещения и т.п.".
Средством изучения науки и ее истории должно быть, по Бэкону, тщательное
изучение первоисточников, а не обращение к сведениям из вторых и третьих
рук. Фактический материал для истории науки, подчеркивает Бэкон, следует
искать не только у историков и комментаторов, но "привлечь к изучению
важнейшие книги, написанные за все время существования науки, начиная с
глубокой древности...". В результате такого изучения самих источников,
наблюдения не только над их содержанием, но и над стилем и методом
изложения, будет возможность реконструировать не только отдельные "сухие
сведения", как делалось до сих пор, но, как говорит Бэкон, сам дух науки
того времени, которое мы изучаем. Это требование английского философа и по
сей день еще остается не вполне реализованным, хотя многое в этом плане
было сделано в истории науки во второй половине XIX и в ХХ вв. Однако
задача, поставленная Бэконом, весьма актуальна именно сегодня: исследование
науки в системе породившей ее культуры должно и может, по-видимому,
приблизить нас еще на один шаг к решению этой задачи.
Теперь остается посмотреть, какую же цель, по мнению Бэкона, должна
выполнять таким образом построенная история науки. Цель эта двойная: с
одной стороны, история науки углубляет теоретические знания современных
ученых и понимание ими собственного предмета изучения; с другой - она имеет
практическую цель. Последняя состоит в том, чтобы найти наилучший способ
организации науки, при котором научная деятельность могла бы давать самые
богатые плоды. "...С помощью такого изложения, какое мы описали, можно
значительно увеличить мудрость и мастерство ученых в самой научной
деятельности и в организации ее и, кроме того, оттенить движения и
изменения, недостатки и достоинства в истории мысли в такой же мере, как и
в гражданской истории, а это в свою очередь даст возможность найти
наилучший путь руководства ими. Ведь, по нашему мнению, труды блаженного
Августина и блаженного Амвросия не могут принести такой пользы для
образования епископа или теолога, какую может принести тщательное изучение
церковной истории. Мы не сомневаемся, что аналогичный результат даст ученым
история наук".
Поскольку наука выступает у Бэкона как сфера деятельности, которая может и
должна способствовать экономическому и социальному развитию человечества,
то ее общественное значение превращает ее в такой институт, который
общество не может больше представлять самому себе или благотворительности
отдельных меценатов, как это было раньше. Общество должно найти средства
руководства наукой и содействия ее развития - но развития, конечно, по тому
пути, которое общество считает верным.
Бэкон одним из первых понял, в чем общественное значение науки и каким
образом общество должно стимулировать отныне ее рост и развитие. Наука не
должна оставаться частным делом отдельных ученых и небольших научных
сообществ. В средние века научная деятельность велась главным образом в
монастырях и позднее - в университетах, но ориентация университетской
науки, как это подчеркивает Бэкон, была преимущественно неправильной -
слишком теоретически-созерцательной и потому схоластической: опыты в ней
заменялись как правило диспутами. Нужно создать новые, обеспечиваемые
государством объединения ученых, а также учредить научные журналы для того,
чтобы ученые оповещали друг друга о своих новых опытах и открытиях.
Не случайно цитированное нами сочинение Бэкона, вышедшее в свет в 1623 г.,
было встречено с огромным интересом и выдержало целый ряд переизданий: в
1624, 1635, 1652, 1662 гг. оно вышло на латинском языке, в 1632, 1634, 1640
- на французском, а в 1674 - на английском. Это - период, предшествующий
институциональному оформлению новой науки, науки опытно-экспериментальной.

5. НАУКА ОБЩЕСТВО: СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОРГАНИЗАЦИИ НАУКИ

Тезис Бэкона предельно прост и ясен: науки могут принести обществу огромную
пользу, прежде всего пользу чисто практическую. Но это требует ответных мер
со стороны общества: если оно хочет содействовать развитию наук, оно должно
прежде всего обеспечить научные сообщества материально. А это значит:
обеспечить "строительство зданий, выделение денежных средств,
предоставление привилегий, утверждение уставов и положений - все это должно
прежде всего содействовать достижению необходимого покоя и освободить
ученых от посторонних забот и неприятностей". Покровительствовать науке -
значит укреплять и обеспечивать - причем не только в материальном, но и в
моральном плане - деятельность научных учреждений, ибо они являются
хранителями знания и способствуют его приумножению. "...Драгоценнейшая
влага знания... очень скоро целиком погибла бы и исчезла, если бы ее не
сохраняли в книгах, преподавании, беседах и главным образом в определенных
местах, предназначенных для этого, - в академиях, коллегиях, школах, где
науки получают как бы постоянное местожительство и сверх того возможности и
средства для своего роста и укрепления".
Необходимо, далее, поощрять деятельность ученых и преподавателей, повышая
как оплату их труда, так и их социальный статус. Нужно позаботиться также о
создании библиотек, "в которых хранятся книги, как в усыпальницах хранятся
мощи древних святых, обладающие чудодейственной силой", и об издании книг
старых ученых, в более точном переводе, с основательными - новыми! -
комментариями. Но самое главное, о чем больше всего беспокоится Бэкон, -
это о необходимости выделения средств для развития экспериментальных наук.
"...Следует твердо помнить, - пишет Бэкон, - что едва ли возможен
значительный прогресс в раскрытии глубоких тайн природы, если не будут
предоставлены достаточные средства на эксперименты, будь то работы Вулкана
или Дедала (т.е. требующие печей или машин) или эксперименты какого-нибудь
другого рода. И поэтому если королевским секретарям и эмиссарам разрешается
представлять счета и получать компенсацию за средства, потраченные на
обнаружение заговоров и раскрытие государственных тайн, то точно таким же
образом следует компенсировать расходы исследователей и разведчиков
природы, потому что в противном случае мы никогда не узнаем о великом
множестве вещей, достойных нашего познания. Ведь если Александр предоставил
Аристотелю огромные деньги, на которые тот смог нанять охотников,
птицеловов, рыбаков и прочих, с тем чтобы приступить к написанию истории
животных... то, конечно же, еще большего заслуживают те, кто не бродит по
ущельям и лесам, но прокладывают себе путь в лабиринтах науки".
Экспериментальные исследования ученых, как видим, имеют, с точки зрения
Бэкона, для государства и общества не меньшее значение, чем работа
следователей и тайной полиции, предотвращающей социальные потрясения и
угрозу для государственной власти. И если даже ради описания природных
явлений были затрачены Александром большие средства, то что же говорить об
исследователях настоящих, которые "не бродят по ущельям и лесам", - как с
легким пренебрежением замечает Бэкон, - а умеют вырывать у природы ее самые
сокровенные тайны с помощью искусно задуманных экспериментов.
Не забыл Бэкон и о необходимости научной подготовки людей, которые должны
заниматься государственной деятельностью. До сих пор, говорит он, "ни в
одном колледже не дается общего образования, необходимого для
государственной деятельности, нет колледжа, где бы люди, самой природой
предназначенные к такой деятельности, могли бы изучить прежде всего (помимо
остальных наук) историю, новые языки, политические книги и трактаты для
того, чтобы приступить к государственной службе более подготовленными и
образованными". Для управления обществом и людьми тоже надобна наука -
наука о человеческой природе. Человек должен быть познан, тайны его природы
- раскрыты, и только тот, кто глубоко проникает в эти тайны, сможет
по-настоящему властвовать над людьми. В этом смысле Бэкон толкует
знаменитый античный миф о Сфинксе. "Миф очень тонкий и умный; мне кажется,
что он рассказывает о науке, в особенности о ее связи с практикой". Сфинкс
предлагает людям различные загадки, которые она узнала у Муз. Сами Музы, по
толкованию Бэкона, символизируют науку, но науку отвлеченную,
теоретическую, не имеющую иной цели, кроме самой себя. Сфинкс - это
практически ориентированная наука, разрешение ее загадок поэтому необходимо
для принятия тех или иных жизненных решений, а потому и сами загадки
превращаются в тягостные и страшные, они терзают и мучают человеческий ум.
"...В загадках Сфинкс (по-гречески слово "Сфинкс" женского рода. - П.Г.), -
продолжает свою аллегорию Бэкон, - всегда предполагаются два условия: тех,
кто не разрешит их, ожидают терзания духа, тех, кто разрешит, - власть.
Ведь тот, кто знает свое дело, тот достигает своей цели, и всякий мастер -
повелитель своего творения. Вообще же загадки Сфинкс делятся на два рода:
загадки о природе вещей и загадки о природе человека, и соответственно в
награду за их решение предлагается два рода власти: власть над природой и
власть над людьми" (курсив мой. - П.Г.).
Повод к толкованию мифа о Сфинксе как аллегории науки, ориентированной
практически, Бэкону совершенно очевидно, дало то обстоятельство, что Эдип,
разгадав тайны Сфинкса, получил власть над Фивами. А власть над людьми -
подчеркивает Бэкон - может получить лишь тот, "кто поймет до конца природу
человека". Потому Бэкон и рекомендует тем, кто готовится занять
государственные должности, получить серьезную научную подготовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63