Формы человеческого общежития
поражали их лицемерием и мелочностью. Подобно тому,
как больные после острого шизофренического психоза с
трудом возвращаются на землю, к обычной жизни, и все
представляется им серым и банальным сравнительно с
тем, что они пережили в психозе, так и люди <оттуда>
многие месяцы и даже годы не могли снова привыкнуть к
нормальной жизни.
Существуют определенные границы человеческих пе-
реживаний и их нельзя переходить безнаказанно; если
случится выйти <за пределы>, то уже нет возврата к
прежнему. Что-то изменяется в основной структуре; чело-
век уже не тот же самый, что был когда-то Эта <инако-
вость> определяется как <изменение личности>, а в слу-
чае шизофрении часто используется техническое и для
человека не слишком подходящее определение <дефект>.
Наблюдаемые у бывших узников изменения личности
касаются, главным образом, трех измерений: 1 - общей
жизненной динамики, субъективно ощущаемой как на-
строение; 2 - отношения к людям и 3 - способности
сдерживаться. Чаще всего встречается снижение настрое-
ния, недоверчивое отношение к людям, снижение способ-
301
ности сдерживаться (повышенная возбудимость и раздра-
жительность). Случаются, однако, изменения в противопо-
ложном направлении: повышенной жизненной динамики,
повышенного доверия к людям, граничащего с наивно-
стью, повышенной сдержанности в форме <каменного спо-
койствия>.
Те, у кого есть родственники или друзья среди бывших
узников, иногда с неудовольствием чувствуют, что как бы
не находят с ними общего языка; они значительно лучше
чувствуют себя среди своих товарищей по лагерю, нежели
в кругу семьи или долагерных приятелей. Среди <своих>,
т. е. товарищей по лагерю, неожиданно оживляются, ста-
новятся непосредственными; исчезают всякие иерархии и
связанные с ними формы, появляется своеобразный лагер-
ный юмор. Не все бывшие узники поддерживают контакт
с прежними товарищами; есть такие, которые подобных
контактов избегают, как и любых воспоминаний на эту
тему. Это преимущественно те, которые еще не смогли <пе-
реварить> лагерь; лагерные переживания все еще слишком
болезненны для них, чтобы они могли к ним возвращаться.
У каждого человека существуют <островки> воспоми-
наний, к которым он охотно возвращается сам или кото-
рые даже вопреки его воли сами всплывают в его памяти.
Это разные островки, большие или меньшие, красивые и
некрасивые. Появляются они в зависимости от настроения
и актуальной ситуации, а иногда неизвестно почему. Для
бывших узников лагерные переживания стали не остров-
ками, но огромным островом, который своей массивностью
заслоняет все другие. Этот остров стал системой отсчета в
послелагерной жизни бывших узников. Она изменила их
отношение к жизни, шкалу ценностей, отношение к людям
и влияет на определение жизненных целей, с мучительной
регулярностью возвращается в сновидениях. От нее уже
нельзя освободиться.
На втором общепольском съезде врачей 28-29 мая
1948 г. было выдвинуто предложение о том, чтобы ввиду
своеобразия болезненного, так называемого послелагер-
ного синдрома (КЛ-синдрома), который стал, бесспорно,
302
признан в научном мире, включить этот синдром в <меж-
дународную классификацию болезней и обозначить соот-
ветствующим статистическим номером, что, между про-
чим, имело бы существенное значение в медицинских за-
ключениях>.
Анализируя послелагерные болезненные последствия,
следует вернуться в период пребывания в лагере. В этой
статье была сделана попытка показать, что три фактора
играют здесь важную роль: размах переживаний (<ад> и
<рай> лагеря), психофизическое единство, которое in
extremis лагерной жизни обнаруживалось совершенно
драматически, и своеобразный аутизм, состоящий в нахож-
дении в самом себе точки опоры, позволяющей пережить
лагерь. Своеобразие гитлеровских концентрационных ла-
герей влияет также на специфику болезненных послела-
герных изменений. Несмотря на многие общие черты, они
не идентичны изменениям, встречаемым у людей, побывав-
ших в лагерях военнопленных (так называемая <болезнь
колючей проволоки>), поэтому термин КЛ-синдром, по
крайней мере, временно является наиболее подходящим
для их определения.
DULCE ET DECORUM...
Тема героизма, как известно, поднимается часто, начиная
со школьных уроков польского языка, истории и граждан-
ского воспитания, через многочисленные публикации и
кончая серьезнейшими научными заседаниями.
По мере увеличения публикаций, посвященных меди-
цинско-психолого-социологическим проблемам минувшей
войны, достаточно часто появляются работы рефлексив-
ные, глубокие и оригинальные, иногда также дискуссион-
ные; многие из них потребуют в дальнейшем уточнения в
более широком контексте новых работ.
Однако уже и сейчас нельзя отказываться от попыток
сформулировать некоторые мысли и высказать определен-
ные замечания и комментарии. Подобные общие интерпре-
тации, которые волнуют многих занимающихся данной про-
блематикой, часто охватывают большие временные интер-
валы и вызывают воспоминания, относящиеся к периоду
еще до начала второй мировой войны. В этом нет ничего
удивительного, поскольку период оккупационной ночи -
только отрезок в жизни людей, которые были непосред-
ственно захвачены вихрем драматических событий, а мно-
гие годы спустя испытывают потребность вспоминать и
размышлять, живя уже в иной, современной эпохе.
Темой экзаменационных работ по польскому языку
перед последней войной достаточно часто была максима
Горация: Dulce et decorum est pro patria mori.1 Смерть за
отчизну была окружена ореолом романтического героиз-
ма. И с такой установкой многие молодые люди шли на
войну. Смерть за отчизну считалась наивысшим критери-
Счастлива и благородна смерть за родину (лат.)
304
ем собственной ценности. Это патриотическое воспитание
порождало образцы героических деяний и подвигов моло-
дых солдат и офицеров на фронте и в подполье. Некото-
J> рых из этих людей постигла страшная участь: они оказа-
лись в тюрьмах гестапо и гитлеровских застенках, вместо
того чтобы сражаться с врагом в боях за отчизну.
Стоит вспомнить, что не только крайний ужас гитле-
ровских концентрационных лагерей, но также история
войны указывают на существенные элементы, которые
раскрывают чрезвычайную важность проблемы.
В своем эссе о <мнимом озверении> солдат на фронте,
поддающихся <гашишу битвы>, Мельхиор Ванькович
приходит к заключению, что литература, посвященная
войне, является <литературой закомплексованной. Такую
закомплексованную литературу дали нам переживания
бывших узников. Ремарк был тем же отражением этих
комплексов второй мировой войны, когда писал о ее жес-
токости>. Но также Ванькович утверждает, что и <чело-
века в человеке не убьет даже нечеловеческая индоктри-
нация. [...] Элементы человеческого волнения? Они по-
давляются там, где требуется, чтобы солдат убивал. Но,
словно путем компенсации, они регенерируются с умно-
женной силой там, где солдат психически может себе это
позволить>.
Выделяющийся как один из особенных мотивов в про-
блеме героизма лозунг <Прекрасно и почетно умереть за
отчизну> нашел в Польше во второй половине XVIII века
благодатную почву в связи с расширяющимся чувством
польской национальной принадлежности, на фоне патрио-
тических тенденций, усилившихся особенно под конец ста-
ниславовской эпохи. Однако уже в первые десятилетия
XIX в. так понимаемый патриотизм стал восприниматься,
как не соответствующий ситуации. Дело не является, сле-
довательно, совершенно новым и имеет свою историчес-
кую аналогию.
Характерным доводом является известное стихотворе-
ние Адама Мицкевича, написанное в июле 1830 г., <К ма-
305
тери-Польше>. Осознавая, что конспираторам придется
бороться в иных, более трудных условиях, великий поэт
пророчески писал:
Твой сын живет, чтоб пасть в бесславном бое,
Всю горечь мук принять без воскресенья.
Пусть с думами своими убегает
Во мрак пещер; улегшись на рогоже,
Сырой холодный воздух там вдыхает
И с ненавистным гадом делит ложе.
Пусть учится таить и гнев и радость,
Мысль сделает бездонною пучиной,
И речи даст предательскую сладость,
А поступи - смиренный ход змеиный.
Мицкевич отдавал себе отчет относительно того, в
какой ситуации может оказаться современный боец за
свободу своего униженного народа; поэт советует мате-
ри-Польше, чтобы она предуведомила будущего борца за
независимость о самых грозных, часто унижающих опас-
ностях:
О Полька-мать! Пускай свое призванье
Твой сын заране знает.
Заране руки скуй ему цепями,
Заране к тачке приучай рудничной,
Чтоб не бледнел пред пыткою темничной,
Пред петлей, топором и палачом.
Могучий враг произнесет решенье,
И памятник ему один могильный,
Столб виселицы с петлей роковою,
А славой - женский плач бессильный,
Да грустный шепот земляков порою.
В течение 130 лет это стихотворение ошибочно интер-
претировалось как свидетельство утраты веры в целесооб-
разность жертв. В то время как в действительности сти-
<К матери-Польше>. Перевод К. Михайлова.
306
хотворение <К матери-Польше> есть выражение понима-
ния Мицкевичем необходимости изменения форм борьбы,
на что обратил внимание лишь в 1961 г. в своем исследо-
вании Вацлав Кубацки.
С точки зрения лагерной литературы, а среди нее сотни
рассказов, опубликованных в <Медицинском обзоре -
Освенцим>, поражают аналогии цитированного стихотво-
рения Мицкевича, почти буквальные, с ситуациями и рек-
визитами концлагеря. Подобную необычайную антиципа-
цию обнаруживает сопоставление дантевского Ада с фраг-
ментами воспоминаний бывших узников.
Очевидно, перед второй мировой войной такого рода
наблюдения не могли прийти на ум поколению, пишуще-
му тогда экзаменационные работы на тему Dulce et
decorum..., тогда преобладал, как упоминалось, образ ро-
мантического героя. Вообразим себе, что молодой чело-
век, воспитанный в атмосфере и в школах междувоенного
периода, питающий восхищение перед героической смер-
тью с оружием в руках, попадает в гитлеровский концен-
трационный лагерь, где смерть лишена героического оре-
ола, поражая своей массовостью, случайностью и отврати-
тельностью. Смерть в лагере - это груда трупов, это
люди, гибнущие в грязи, унижении, от крайнего истоще-
ния, среди побоев, проклятий и экскрементов. Человек в
лагере напрягал последние силы, чтобы такой смерти из-
бежать, чтобы выжить любой ценой, а жизнь продлить
хотя бы на ближайший час, либо на следующий день. Это
стремление было условием выживания; если узник начи-
нал фантазировать о смерти, обычно его трагическая, от-
чаянная мысль об освобождении от невыносимых страда-
ний быстро исполнялась.
Анализируя проблему с медицинско-психологической
точки зрения, следует подчеркнуть, что вид трупа вызыва-
ет отвращение у человека, а возможно, и у животных, по
крайней мере, у высших. Это - вид, противостоящий при-
роде; как правило, он возбуждает чувство отвращения,
страха и стремление не видеть его. С самых ранних пери-
307
одов своего культурного развития человек противодей-
ствовал рефлексу отвращения, создавая разного рода ри-
туалы, связанные со смертью и утешая себя верой, что со
смертью не все кончается. На основе удивительного пара-
докса то, что сохранилось от древних культур и то, что до
сих пор не раз свидетельствует о их величии, связывается
именно, прежде всего, с культом умерших, который в неко-
торых культурах доходит до демонических масштабов
(напр., в древнеегипетской культуре).
Напрашивается вопрос, в какой степени развитие куль-
туры шло против здравого рассудка. Ибо то, что сохрани-
лось от разных культур и оставило след в развитии обще-
человеческой культуры, выходило обычно за границы здра-
вого рассудка повседневной жизни, не было непосред-
ственно полезным, часто было фантазированием, отры-
вом от реальности и конкретности жизни, абстракцией
(abstraho = <отрываю>, в смысле противоположном к
concresco = <развиваюсь вместе с чем-то>).
Адаптация к жизни в концлагере требовала, среди
прочего, привыкания к виду отвратительной смерти при
одновременном забвении всех риуталов, связанных со
смертью и обязательных в культурном мире. Люди, осво-
божденные из лагеря, нередко реагировали шокирующим
образом на церемонии, связанные со смертью; вид похо-
рон единичного покойника и печальных мин участников
последнего пути человека не раз вызывал у бывших уз-
ников неудержимый взрыв смеха. Также и смерть на
поле боя, как свидетельствуют беседы со многими узника-
ми, утратила для большинства из них свой искушающий
ореол.
Представляется, что массовость и технизация военного
убийства, которые достигли своего апогея в Освенциме и
Хиросиме, существенным образом повлияли на изменение
отношения современного человека к проблеме героичес-
кой смерти и вообще героизма.
Проблема героизма нашла широкое отражение в после-
военной литературе, особенно в художественной. Она зас-
308
луживает особого, исчерпывающего научного исследова-
ния. Это проблема достаточно запутанная, потому что
хотя как будто бы относится, главным образом, к установ-
кам человека, взгляду па мир и поведению целых поколе-
ний, степени политической зрелости, старым счетам, воспи-
танию молодежи и т. д., но в интерпретациях чувствуется
отсутствие четкого различения и разграничения основных
понятий. Случается, что неправомерно обвиняется геро-
изм, т. е. установки и действия, свойственные герою, вмес-
то того, чтобы адресовать критические суждения к ирони-
ческому понятию геройства или стереотипно и шаблонно
понимаемому героизму. Отсюда могут проистекать вред-
ные заблуждения.
Патриотические установки и готовность к героизму не
могут быть обесценены тем фактом, что романтизм войны
стал блеклым, а ярко выявились ее массовые жестокости
и бессмысленность. Неизвестно, разумеется, удержит ли
опыт лагерей массового уничтожения и атомной бомбы
человечество в будущем от тотальных войн, можно толь-
ко питать надежду на сохранение общего, устойчивого
мира и не жалеть усилий для его поддержания. Пред-
ставляется, однако, что психическая готовность к массово-
му убийству в мире значительно ослабла. Но нельзя
забывать, что агрессию в Конго или Вьетнаме поддержи-
вали группы платных наемников, среди которых было
немало бывших эсэсовцев, искавших возможности реали-
зоваться в жестокости, как, например, знаменитый <Кон-
го>-Мюллер.
Стремление испытать себя в благородном смысле на
поле боя перестало быть общепривлекательным; наконец,
и современные методы ведения военных действий вслед-
ствие научных разработок и технизации дают индивиду
все меньше шансов в этом плане. История, которая до не-
давнего времени касалась, прежде всего, политических сра-
жений и войн, все больше обращается к проблемам эконо-
мическим и культурным. Идет поиск нового идеала ге-
роя; тот, который смело убивал других и сам рисковал
309
своей жизнью, не вписывается в современные методы вой-
ны. При этом сама война перестала быть чем-то аттрактив-
ным. Героизмом теперь начинает считаться смелость убеж-
дений, поиск новых способов видения действительности,
посвящение жизни науке или искусству и т. п. Неизвестно
еще, каким должен быть герой нашей эпохи, но известно, что
идеал героя военного уже не стоит на первом плане.
Проблема героя, однако, не стала для человека безраз-
личной. Героические тенденции существуют у каждого
человека, особенно в молодом периоде жизни, а правиль-
ное формирование идеала героя играет важную роль в
развитии личности.
Современный человек, оценивая проблему войн и геро-
изма, не может в своих размышлениях обойти стороной
ситуацию узников концлагерей. Ибо они с максимальной
силой выразили ужас захватнической и тотальной войны,
а также подвергли тяжелому испытанию отношение лю-
дей к проблеме героизма.
Жизнь в этих лагерях раскрыла правду о человеке.
<Король оказался голый>. И этот поиск правды под по-
кровом гладких социальных форм и разного рода масок,
которые человек вынужден носить в повседневной жизни,
можно наблюдать у многих бывших узников. Более того,
можно рискнуть выдвинуть утверждение, что такая уста-
новка распространилась на современное молодое поколе-
ние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
поражали их лицемерием и мелочностью. Подобно тому,
как больные после острого шизофренического психоза с
трудом возвращаются на землю, к обычной жизни, и все
представляется им серым и банальным сравнительно с
тем, что они пережили в психозе, так и люди <оттуда>
многие месяцы и даже годы не могли снова привыкнуть к
нормальной жизни.
Существуют определенные границы человеческих пе-
реживаний и их нельзя переходить безнаказанно; если
случится выйти <за пределы>, то уже нет возврата к
прежнему. Что-то изменяется в основной структуре; чело-
век уже не тот же самый, что был когда-то Эта <инако-
вость> определяется как <изменение личности>, а в слу-
чае шизофрении часто используется техническое и для
человека не слишком подходящее определение <дефект>.
Наблюдаемые у бывших узников изменения личности
касаются, главным образом, трех измерений: 1 - общей
жизненной динамики, субъективно ощущаемой как на-
строение; 2 - отношения к людям и 3 - способности
сдерживаться. Чаще всего встречается снижение настрое-
ния, недоверчивое отношение к людям, снижение способ-
301
ности сдерживаться (повышенная возбудимость и раздра-
жительность). Случаются, однако, изменения в противопо-
ложном направлении: повышенной жизненной динамики,
повышенного доверия к людям, граничащего с наивно-
стью, повышенной сдержанности в форме <каменного спо-
койствия>.
Те, у кого есть родственники или друзья среди бывших
узников, иногда с неудовольствием чувствуют, что как бы
не находят с ними общего языка; они значительно лучше
чувствуют себя среди своих товарищей по лагерю, нежели
в кругу семьи или долагерных приятелей. Среди <своих>,
т. е. товарищей по лагерю, неожиданно оживляются, ста-
новятся непосредственными; исчезают всякие иерархии и
связанные с ними формы, появляется своеобразный лагер-
ный юмор. Не все бывшие узники поддерживают контакт
с прежними товарищами; есть такие, которые подобных
контактов избегают, как и любых воспоминаний на эту
тему. Это преимущественно те, которые еще не смогли <пе-
реварить> лагерь; лагерные переживания все еще слишком
болезненны для них, чтобы они могли к ним возвращаться.
У каждого человека существуют <островки> воспоми-
наний, к которым он охотно возвращается сам или кото-
рые даже вопреки его воли сами всплывают в его памяти.
Это разные островки, большие или меньшие, красивые и
некрасивые. Появляются они в зависимости от настроения
и актуальной ситуации, а иногда неизвестно почему. Для
бывших узников лагерные переживания стали не остров-
ками, но огромным островом, который своей массивностью
заслоняет все другие. Этот остров стал системой отсчета в
послелагерной жизни бывших узников. Она изменила их
отношение к жизни, шкалу ценностей, отношение к людям
и влияет на определение жизненных целей, с мучительной
регулярностью возвращается в сновидениях. От нее уже
нельзя освободиться.
На втором общепольском съезде врачей 28-29 мая
1948 г. было выдвинуто предложение о том, чтобы ввиду
своеобразия болезненного, так называемого послелагер-
ного синдрома (КЛ-синдрома), который стал, бесспорно,
302
признан в научном мире, включить этот синдром в <меж-
дународную классификацию болезней и обозначить соот-
ветствующим статистическим номером, что, между про-
чим, имело бы существенное значение в медицинских за-
ключениях>.
Анализируя послелагерные болезненные последствия,
следует вернуться в период пребывания в лагере. В этой
статье была сделана попытка показать, что три фактора
играют здесь важную роль: размах переживаний (<ад> и
<рай> лагеря), психофизическое единство, которое in
extremis лагерной жизни обнаруживалось совершенно
драматически, и своеобразный аутизм, состоящий в нахож-
дении в самом себе точки опоры, позволяющей пережить
лагерь. Своеобразие гитлеровских концентрационных ла-
герей влияет также на специфику болезненных послела-
герных изменений. Несмотря на многие общие черты, они
не идентичны изменениям, встречаемым у людей, побывав-
ших в лагерях военнопленных (так называемая <болезнь
колючей проволоки>), поэтому термин КЛ-синдром, по
крайней мере, временно является наиболее подходящим
для их определения.
DULCE ET DECORUM...
Тема героизма, как известно, поднимается часто, начиная
со школьных уроков польского языка, истории и граждан-
ского воспитания, через многочисленные публикации и
кончая серьезнейшими научными заседаниями.
По мере увеличения публикаций, посвященных меди-
цинско-психолого-социологическим проблемам минувшей
войны, достаточно часто появляются работы рефлексив-
ные, глубокие и оригинальные, иногда также дискуссион-
ные; многие из них потребуют в дальнейшем уточнения в
более широком контексте новых работ.
Однако уже и сейчас нельзя отказываться от попыток
сформулировать некоторые мысли и высказать определен-
ные замечания и комментарии. Подобные общие интерпре-
тации, которые волнуют многих занимающихся данной про-
блематикой, часто охватывают большие временные интер-
валы и вызывают воспоминания, относящиеся к периоду
еще до начала второй мировой войны. В этом нет ничего
удивительного, поскольку период оккупационной ночи -
только отрезок в жизни людей, которые были непосред-
ственно захвачены вихрем драматических событий, а мно-
гие годы спустя испытывают потребность вспоминать и
размышлять, живя уже в иной, современной эпохе.
Темой экзаменационных работ по польскому языку
перед последней войной достаточно часто была максима
Горация: Dulce et decorum est pro patria mori.1 Смерть за
отчизну была окружена ореолом романтического героиз-
ма. И с такой установкой многие молодые люди шли на
войну. Смерть за отчизну считалась наивысшим критери-
Счастлива и благородна смерть за родину (лат.)
304
ем собственной ценности. Это патриотическое воспитание
порождало образцы героических деяний и подвигов моло-
дых солдат и офицеров на фронте и в подполье. Некото-
J> рых из этих людей постигла страшная участь: они оказа-
лись в тюрьмах гестапо и гитлеровских застенках, вместо
того чтобы сражаться с врагом в боях за отчизну.
Стоит вспомнить, что не только крайний ужас гитле-
ровских концентрационных лагерей, но также история
войны указывают на существенные элементы, которые
раскрывают чрезвычайную важность проблемы.
В своем эссе о <мнимом озверении> солдат на фронте,
поддающихся <гашишу битвы>, Мельхиор Ванькович
приходит к заключению, что литература, посвященная
войне, является <литературой закомплексованной. Такую
закомплексованную литературу дали нам переживания
бывших узников. Ремарк был тем же отражением этих
комплексов второй мировой войны, когда писал о ее жес-
токости>. Но также Ванькович утверждает, что и <чело-
века в человеке не убьет даже нечеловеческая индоктри-
нация. [...] Элементы человеческого волнения? Они по-
давляются там, где требуется, чтобы солдат убивал. Но,
словно путем компенсации, они регенерируются с умно-
женной силой там, где солдат психически может себе это
позволить>.
Выделяющийся как один из особенных мотивов в про-
блеме героизма лозунг <Прекрасно и почетно умереть за
отчизну> нашел в Польше во второй половине XVIII века
благодатную почву в связи с расширяющимся чувством
польской национальной принадлежности, на фоне патрио-
тических тенденций, усилившихся особенно под конец ста-
ниславовской эпохи. Однако уже в первые десятилетия
XIX в. так понимаемый патриотизм стал восприниматься,
как не соответствующий ситуации. Дело не является, сле-
довательно, совершенно новым и имеет свою историчес-
кую аналогию.
Характерным доводом является известное стихотворе-
ние Адама Мицкевича, написанное в июле 1830 г., <К ма-
305
тери-Польше>. Осознавая, что конспираторам придется
бороться в иных, более трудных условиях, великий поэт
пророчески писал:
Твой сын живет, чтоб пасть в бесславном бое,
Всю горечь мук принять без воскресенья.
Пусть с думами своими убегает
Во мрак пещер; улегшись на рогоже,
Сырой холодный воздух там вдыхает
И с ненавистным гадом делит ложе.
Пусть учится таить и гнев и радость,
Мысль сделает бездонною пучиной,
И речи даст предательскую сладость,
А поступи - смиренный ход змеиный.
Мицкевич отдавал себе отчет относительно того, в
какой ситуации может оказаться современный боец за
свободу своего униженного народа; поэт советует мате-
ри-Польше, чтобы она предуведомила будущего борца за
независимость о самых грозных, часто унижающих опас-
ностях:
О Полька-мать! Пускай свое призванье
Твой сын заране знает.
Заране руки скуй ему цепями,
Заране к тачке приучай рудничной,
Чтоб не бледнел пред пыткою темничной,
Пред петлей, топором и палачом.
Могучий враг произнесет решенье,
И памятник ему один могильный,
Столб виселицы с петлей роковою,
А славой - женский плач бессильный,
Да грустный шепот земляков порою.
В течение 130 лет это стихотворение ошибочно интер-
претировалось как свидетельство утраты веры в целесооб-
разность жертв. В то время как в действительности сти-
<К матери-Польше>. Перевод К. Михайлова.
306
хотворение <К матери-Польше> есть выражение понима-
ния Мицкевичем необходимости изменения форм борьбы,
на что обратил внимание лишь в 1961 г. в своем исследо-
вании Вацлав Кубацки.
С точки зрения лагерной литературы, а среди нее сотни
рассказов, опубликованных в <Медицинском обзоре -
Освенцим>, поражают аналогии цитированного стихотво-
рения Мицкевича, почти буквальные, с ситуациями и рек-
визитами концлагеря. Подобную необычайную антиципа-
цию обнаруживает сопоставление дантевского Ада с фраг-
ментами воспоминаний бывших узников.
Очевидно, перед второй мировой войной такого рода
наблюдения не могли прийти на ум поколению, пишуще-
му тогда экзаменационные работы на тему Dulce et
decorum..., тогда преобладал, как упоминалось, образ ро-
мантического героя. Вообразим себе, что молодой чело-
век, воспитанный в атмосфере и в школах междувоенного
периода, питающий восхищение перед героической смер-
тью с оружием в руках, попадает в гитлеровский концен-
трационный лагерь, где смерть лишена героического оре-
ола, поражая своей массовостью, случайностью и отврати-
тельностью. Смерть в лагере - это груда трупов, это
люди, гибнущие в грязи, унижении, от крайнего истоще-
ния, среди побоев, проклятий и экскрементов. Человек в
лагере напрягал последние силы, чтобы такой смерти из-
бежать, чтобы выжить любой ценой, а жизнь продлить
хотя бы на ближайший час, либо на следующий день. Это
стремление было условием выживания; если узник начи-
нал фантазировать о смерти, обычно его трагическая, от-
чаянная мысль об освобождении от невыносимых страда-
ний быстро исполнялась.
Анализируя проблему с медицинско-психологической
точки зрения, следует подчеркнуть, что вид трупа вызыва-
ет отвращение у человека, а возможно, и у животных, по
крайней мере, у высших. Это - вид, противостоящий при-
роде; как правило, он возбуждает чувство отвращения,
страха и стремление не видеть его. С самых ранних пери-
307
одов своего культурного развития человек противодей-
ствовал рефлексу отвращения, создавая разного рода ри-
туалы, связанные со смертью и утешая себя верой, что со
смертью не все кончается. На основе удивительного пара-
докса то, что сохранилось от древних культур и то, что до
сих пор не раз свидетельствует о их величии, связывается
именно, прежде всего, с культом умерших, который в неко-
торых культурах доходит до демонических масштабов
(напр., в древнеегипетской культуре).
Напрашивается вопрос, в какой степени развитие куль-
туры шло против здравого рассудка. Ибо то, что сохрани-
лось от разных культур и оставило след в развитии обще-
человеческой культуры, выходило обычно за границы здра-
вого рассудка повседневной жизни, не было непосред-
ственно полезным, часто было фантазированием, отры-
вом от реальности и конкретности жизни, абстракцией
(abstraho = <отрываю>, в смысле противоположном к
concresco = <развиваюсь вместе с чем-то>).
Адаптация к жизни в концлагере требовала, среди
прочего, привыкания к виду отвратительной смерти при
одновременном забвении всех риуталов, связанных со
смертью и обязательных в культурном мире. Люди, осво-
божденные из лагеря, нередко реагировали шокирующим
образом на церемонии, связанные со смертью; вид похо-
рон единичного покойника и печальных мин участников
последнего пути человека не раз вызывал у бывших уз-
ников неудержимый взрыв смеха. Также и смерть на
поле боя, как свидетельствуют беседы со многими узника-
ми, утратила для большинства из них свой искушающий
ореол.
Представляется, что массовость и технизация военного
убийства, которые достигли своего апогея в Освенциме и
Хиросиме, существенным образом повлияли на изменение
отношения современного человека к проблеме героичес-
кой смерти и вообще героизма.
Проблема героизма нашла широкое отражение в после-
военной литературе, особенно в художественной. Она зас-
308
луживает особого, исчерпывающего научного исследова-
ния. Это проблема достаточно запутанная, потому что
хотя как будто бы относится, главным образом, к установ-
кам человека, взгляду па мир и поведению целых поколе-
ний, степени политической зрелости, старым счетам, воспи-
танию молодежи и т. д., но в интерпретациях чувствуется
отсутствие четкого различения и разграничения основных
понятий. Случается, что неправомерно обвиняется геро-
изм, т. е. установки и действия, свойственные герою, вмес-
то того, чтобы адресовать критические суждения к ирони-
ческому понятию геройства или стереотипно и шаблонно
понимаемому героизму. Отсюда могут проистекать вред-
ные заблуждения.
Патриотические установки и готовность к героизму не
могут быть обесценены тем фактом, что романтизм войны
стал блеклым, а ярко выявились ее массовые жестокости
и бессмысленность. Неизвестно, разумеется, удержит ли
опыт лагерей массового уничтожения и атомной бомбы
человечество в будущем от тотальных войн, можно толь-
ко питать надежду на сохранение общего, устойчивого
мира и не жалеть усилий для его поддержания. Пред-
ставляется, однако, что психическая готовность к массово-
му убийству в мире значительно ослабла. Но нельзя
забывать, что агрессию в Конго или Вьетнаме поддержи-
вали группы платных наемников, среди которых было
немало бывших эсэсовцев, искавших возможности реали-
зоваться в жестокости, как, например, знаменитый <Кон-
го>-Мюллер.
Стремление испытать себя в благородном смысле на
поле боя перестало быть общепривлекательным; наконец,
и современные методы ведения военных действий вслед-
ствие научных разработок и технизации дают индивиду
все меньше шансов в этом плане. История, которая до не-
давнего времени касалась, прежде всего, политических сра-
жений и войн, все больше обращается к проблемам эконо-
мическим и культурным. Идет поиск нового идеала ге-
роя; тот, который смело убивал других и сам рисковал
309
своей жизнью, не вписывается в современные методы вой-
ны. При этом сама война перестала быть чем-то аттрактив-
ным. Героизмом теперь начинает считаться смелость убеж-
дений, поиск новых способов видения действительности,
посвящение жизни науке или искусству и т. п. Неизвестно
еще, каким должен быть герой нашей эпохи, но известно, что
идеал героя военного уже не стоит на первом плане.
Проблема героя, однако, не стала для человека безраз-
личной. Героические тенденции существуют у каждого
человека, особенно в молодом периоде жизни, а правиль-
ное формирование идеала героя играет важную роль в
развитии личности.
Современный человек, оценивая проблему войн и геро-
изма, не может в своих размышлениях обойти стороной
ситуацию узников концлагерей. Ибо они с максимальной
силой выразили ужас захватнической и тотальной войны,
а также подвергли тяжелому испытанию отношение лю-
дей к проблеме героизма.
Жизнь в этих лагерях раскрыла правду о человеке.
<Король оказался голый>. И этот поиск правды под по-
кровом гладких социальных форм и разного рода масок,
которые человек вынужден носить в повседневной жизни,
можно наблюдать у многих бывших узников. Более того,
можно рискнуть выдвинуть утверждение, что такая уста-
новка распространилась на современное молодое поколе-
ние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38