гордый и величественный, в высшей степени надменный, безупречно имитирующий манеру поведения человека, которому он прослужил полжизни. Разумеется, подобный маскарад не сможет сохраняться слишком долго, как бы хорошо ни вжился ракх в новую роль; со временем его неизбежно выдаст неумение колдовать, на чем все и закончится. Тогда они на него и набросятся — все эти мужчины и женщины, состоящие на службе у Принца. И сам ракх прекрасно понимал, что все так и будет. И тем не менее гордо носил монаршескую одежду поверх лейб-гвардейского мундира и возложил себе на чело златой венец. Потому что, как объяснил он Дэмьену, в противостоянии темному плану Калесты страну нельзя оставлять без главы государства.« Да, душа у него истинного правителя, — подумал Дэмьен. — Если бы только его способности могли реализоваться при более благоприятных обстоятельствах «.Они взяли с собой несколько почтовых птиц, и, проведя день в пути, Дэмьен выпустил первую из них.» Мимо Сирен прошли, — значилось в его послании. — Все идет по плану «. Остальных птиц он выпустит не раньше, чем они прибудут в северное королевство и собственными глазами увидят, что за бесчинства сотворил там Калеста.В какой же изоляции чувствует себя, должно быть, Катасах и каким беспомощным — теперь, когда власть Принца не служит более связующей нитью между его народом и их северными соседями! Хрустальный дворец прекратил свое существование в качестве нервного центра империи, он превратился в крошечный островок надежды и страха, разве что не окончательно затерявшийся посреди необъятной базальтовой пустыни. Дэмьен от всей души желал ракху успеха и отчаянно молился о том, чтобы его самопожертвование увенчалось успехом задуманного, а именно сплочением разъединенного народа перед угрозой войны. С тем, чтобы когда истина наконец выплывет наружу, страна смогла адаптироваться к опасности и преодолеть ее, не погрузившись при этом в пучину хаоса.Девушка по имени Зиза отправилась в плавание вместе с ними. Едва только она со своим скудным скарбом показалась на причале, Дэмьена охватили ярость и отвращение, и он обрушился на Тарранта с однозначным требованием не брать ее на борт. Ведь единственно возможный смысл ее пребывания на корабле заключался в том, чтобы Охотник питался испытываемым ею ужасом. В ответ на все обвинения и угрозы Таррант невозмутимо заявил:— Мне нужна пища, Райс, а вы не в состоянии обеспечить ее. Мы с вами на эту тему уже говорили. Что же касается мотивов самой женщины… то расспросите-ка лучше об этом ее саму.Так Дэмьен и поступил. И хотя Зиза заверяла его в том, что отправляется в путь добровольно, в том, что Таррант никоим образом не заставляет ее поступать именно так, священник просто-напросто не смог этому поверить. Каждый раз, когда Зиза смотрела на Охотника, ее начинало трясти, каждый раз, когда речь заходила о нем или о его желаниях, она заметно бледнела. Неужели Таррант нашел истинную мазохистку, испытывающую наслаждение от переносимых страданий? Дэмьен сомневался в этом. Не потому, что таких людей не существует в природе — у него не было ни малейших сомнений в том, что они существуют, а потому, что не мог представить себе, будто глумление над настоящей мазохисткой может доставить Тарранту истинное наслаждение.— И все-таки, почему ты здесь? — спросил он у нее в первый же вечер, когда они случайно остались наедине. — Почему тебе хочется быть при нем?Поначалу священнику показалось, будто она ничего не ответит. Но когда она все-таки заговорила — опустив глаза и предельно тихим голосом, в котором звучали и нотки страха, — стало ясно, что она ему доверяет. Медленно, нехотя поведала она ему о той ночи, когда Таррант охотился на нее в Черных Землях, о ночи, когда она бежала как загнанный зверь, ни на мгновение не усомнившись в том, что ей предстоит умереть. Однако, догнав ее, посвященный вместо того, чтобы убить, предложил ей нечто иное.» Переживи мой голод, — сказал он, — и я освобожу тебя. Поддержи меня на протяжении нескольких месяцев, остающихся до моего возвращения на родину, и я дам тебе богатство и поселю тебя в стране, где нет хозяев и рабов и нет религиозных войн «. И она приняла это предложение. Главное для нее заключалось сейчас в том, чтобы не сойти с ума, а мечта о предстоящих свободе и богатстве помогала ей в этом. И, помогая, заставляла ее претерпевать все новые и новые страдания, подумал Дэмьен. И тем самым кормить Тарранта. Подобно тем женщинам в Запретном Лесу, которые бежали от Охотника в надежде на то, что успешное противостояние на протяжении трех дней гарантирует им безопасность на всю оставшуюся жизнь. Таррант в своем садизме отличался чрезвычайной методичностью и последовательностью. И еще Дэмьен подумал:» Интересно, выдержит ли эта женщина испытание, на котором провалились бесчисленно многие?» И помолился за то, чтобы она выдержала.Что же касается Тарранта…Поздно ночью — а это была вторая ночь плавания — он подошел к стоявшему на палубе священнику. Других людей на палубе не было, море оставалось спокойным, поверхность — гладкой. Это была как раз одна из тех ночей, в которые хочется постоять на борту вдвоем, любуясь морем, думая о конечной точке маршрута и о новых испытаниях, поджидающих их за причалом. Одна из тех ночей, в которые священник может обратиться к своему темному спутнику с вопросом: «Почему?» — искренне надеясь получить на него честный ответ.Долгое время Охотник молча простоял, глядя на море, и Дэмьен понимал, что обращаться к нему с вопросами не имеет смысла.— Все произошло именно так, как я вам и объяснял, — заговорил Таррант в конце концов. — У нас не было и шанса. Ни малейшего шанса. Поскольку нам противостояли один из Йезу и такого масштаба колдун. Я понял, что единственный способ подкрасться достаточно близко для нанесения удара состоит в капитуляции перед ним, поэтому я и пошел на предательство. Мне хотелось ввести вас в курс дела… — Эти слова прозвучали с редкой искренностью и убедительностью. — Хотелось, чтобы мы приняли это решение совместно. Но мне уже было совершенно очевидно, что между Принцем и нашей противницей из страны ракхов существует несомненная связь, и я предположил, что и к стратегии они прибегнут одинаковой. Хозяйка Лема, как вы, возможно, помните, подвергла меня Познанию с тем, чтобы выяснить, что предпримете или же способны предпринять вы; я предположил, что и Принц поступит точно так же. А это, преподобный Райс, означало, что вас ни в коем случае нельзя посвящать в мой план. Все, к моему глубокому сожалению, основывалось именно на вашем неведении. — Произнося это, он смотрел не на Дэмьена, а в даль ночного моря. Словно разговаривал с водой. — Мне хотелось облегчить вам испытание. Я попытался организовать высадку в Вольном Береге с тем, чтобы нас взяли в плен как можно раньше. Я хотел, чтобы мы как можно раньше попали в засаду. Я хотел избавить вас от превратностей пути в Избытие, но вы, к сожалению, боролись со мной буквально на каждом шагу. Так что прошу прощения.— Да я не об этом, — тихо произнес Дэмьен.Охотник заморгал.— А о чем же?— Он посулил вам бессмертие. Говоря вашими собственными словами, подлинное бессмертие. — Дэмьен покачал головой. — Я же знаю вас, Джеральд. Прекрасно знаю. И я знаю, что означает для вас смерть. Я знаю, что стремление избежать смерти является глубинной сутью всего вашего существования и что ничто: ни семья, ни моральные обязательства, ни даже страх Божественного отвержения — не может отвлечь вас от этой сути. — Он посмотрел на Тарранта, стараясь заглянуть ему в глаза. — Так что же произошло? Почему вы не предали нас по-настоящему? Конечно, я благодарен вам за это и навсегда останусь благодарен, но этого я просто-напросто не понимаю. Абсолютно.Таррант поморщился, а мгновение спустя отвернулся, словно испугавшись чрезмерной проницательности Дэмьена.— За всю свою жизнь, — торжественно начал он, — я создал лишь одну вещь, оказавшуюся по-настоящему долгоживущей. Вещь настолько прекрасную и многообещающую, что даже спустя столь долгое время после того, как я предал свою душу тьме, я не устаю восхищаться ее ростом, ее разветвлениями, открывающимися перед ней перспективами. Эта вещь — ваша Церковь, преподобный Райс. Мое самое драгоценное творение. Бессмертие, предложенное мне Принцем, было основано на извращении ее духа. Он унаследовал бы мое дело — и извратил его, то есть, по сути, разрушил; он превратил бы Истинную Веру в новое язычество, заботящееся лишь о поддержании собственного могущества. А этого я допустить не мог, не говоря уж о том, чтобы в этом участвовать. В конце концов, мое тщеславие слишком велико, моя гордыня чересчур всеохватна, чтобы смиренно принять бессмертие на таких условиях. Это было бы равнозначно тому, чтобы я позволил себе умереть ради того, чтобы выжило нечто, присущее мне, но второстепенное, чтобы не сказать ничтожное. Так что, сами понимаете, это предложение лишь окончательно настроило меня против него, — тихо закончил он.Таррант вновь отвернулся и отошел от поручней; возможно, он решил, что после такого признания лучше всего уйти. Но уже когда он уходил от Дэмьена практически беззвучным шагом, священник окликнул его:— Еще два вопроса, Джеральд.Таррант в изумлении повернулся:— Что такое?— Вы сказали, что подарили миру одну долгоживущую вещь. Но ведь на самом деле не одну, а две. Церковь Единого Бога… и лошадей. — Дэмьен вяло улыбнулся. — И есть люди, которые с пеной у рта будут доказывать, что второе в долгосрочной перспективе важнее первого.— Язычники, — пренебрежительно отмахнулся Охотник.Но Дэмьену показалось, что он тоже не сдержал улыбки, да и вообще простился со священником в несколько менее мрачном настроении, чем то, что владело им на протяжении последних долгих и трудных ночей.« Ты еще можешь на что-то надеяться, Охотник «.На север. Туда, где небо ярче, а море теплее.В сущий кошмар.Принц умер — и вместе с ним исчезла вся система Установлений, обеспечившая вторжение ракхов надежной Иллюзией. А теперь Иллюзии не стало. И теперь участники вторжения, утратившие обманчивое человекоподобие, предстали в своем подлинном виде: грубые захватчики, ужаснувшие страну кровавым истреблением населения.Но теперь все перевернулось с ног на голову.В каждой деревне, возле которой бросало якорь их судно, в каждом городе, в каждом протекторате свирепствовал дух беспощадного возмездия. Самые» везучие» из ракхов просто погибали со вспоротым животом или перерезанным горлом, когда на них накидывались толпы жаждущих крови людей. Им некуда было бежать, им негде было спрятаться. Принц, умерев, более не оказывал им колдовскую помощь; Катасах, не зная об их бедствиях, не присылал подкреплений. Люди быстро распознали их слабости, и ракхи, сперва наводившие ужас на небольшие человеческие поселения, теперь сами бежали от своих недавних (а теперь объединившихся и восставших с оружием в руках) жертв, охваченных яростью и жаждой мщения. И на протяжении всего этого времени Калеста питался страданием, Калеста вдохновлял и подстрекал на новые зверства, Калеста торжествовал: жуткая резня разразилась в самом благословенном из владений Святой Церкви.Сущий кошмар.Тела ракхов в Эспеции — ракхов, выставленных живыми под лучи беспощадного солнца. Головы ракхов на частоколе возле въезда в Транквилу. Когти ракхов, используемые как украшения в Шалоне. И повсюду страдания ракхов, муки ракхов… но не только это. Все еще более ужасно, еще более чудовищно. Опьяненные ненавистью и охваченные жаждой мести, человеческие толпы переступили через незримую грань, отделяющую справедливое возмездие от слепого уничтожения. В Инфините замучили до смерти человеческое дитя, оказавшееся чувствительным к свету. В Вердазе заподозренного в колдовстве взрослого поджидала точно такая же участь. Каждый мужчина превратился в подозреваемого, каждая женщина — в объект агрессии. Ходили слухи о межвидовых совокуплениях, приведших к появлению на свет совершенно немыслимого потомства: детей, выглядящих самыми настоящими людьми, но верных в душе ракханской традиции. Теперь любого ребенка всего лишь за мимолетное сходство с ракхами, проступающее в играх, отрывали от родителей и казнили у них на глазах. Другие становились сиротами только из-за того, что на их родителей падала тень подозрения, что они принимали участие в каких-нибудь запретных забавах. И все это, как утверждали убийцы, происходило затем, чтобы избавить мир от жестокости, чтобы сделать благословенный Богом край воистину благословенным.«Никому не спасти эту страну», — объявил Кэррил. Оглушенный зрелищем, свидетелем чего ему довелось стать, Дэмьен был готов поверить в это. Здесь оказались поколеблены сами устои, на которых зиждется человеческое общество, и уже в скором времени все это должно было разрастись до таких размеров, что ничего не смогут изменить в лучшую сторону и последующие поколения. А осознают ли сами жители здешних мест, что с ними происходит? Или, может быть, хотя бы догадываются? Но если кто-нибудь и догадывается, то выраженные вслух сомнения наверняка проводят по ведомству вражеской пропаганды. Понятно, что любого священника, которому вздумалось бы обратиться к пастве с проповедью терпимости и смирения, просто-напросто разорвали бы на куски. Поэтому, должно быть, никто и не осмеливается увещевать толпу.В протекторате Кирстаад, где ракхи вырезали местное население целыми деревнями, ответный удар был особенно основателен и сопровождался наиболее страшными эксцессами. Некогда гордый замок протектора сожгли дотла, и лишь камни стен остались немыми свидетелями разыгравшейся там бойни. Кости и скелеты валялись повсюду, у многих были отсечены кисти рук, ступни или целые конечности; должно быть, несчастных нарочно сделали калеками и оставили умирать в огне. Один из балконов, выходящий на море, был устлан толстым слоем битого стекла, как будто здесь нарочно и методично подвергли разрушению нечто прекрасное. Дэмьен вспомнил, как Йенсени описывала хрустальный сад своей матери, и погрустил об этой утрате.Тело Йенсени они привезли с собой; Таррант своим могуществом оберег его от распада. Им хотелось похоронить девочку у нее на родине. Но Дэмьен не захотел оставить ее здесь, посреди нескончаемого зла. Поэтому они отъехали от замка примерно на милю по побережью, нашли место, осененное тенистыми деревьями, с густой травой на земле, и где, на памяти у людей, до сих пор еще ни разу не проливалась чья-нибудь кровь. Здесь они ее и оставили с обломком хрусталя из материнского сада в одной руке и с отцовским перстнем на пальце другой. Дэмьен вслух прочитал над могилой молитву, хотя никто из небольшого судового экипажа не был его единоверцем, — тем больше оснований дать им почувствовать, что Бог добр и что Он непременно позаботится об усопшей девочке. По сравнению со всеми здешними ужасами это было, конечно, ничтожной малостью, но уж это-то он обязан был сделать в любом случае.«Покойся в мире, милое дитя. Бог оберег тебя от зрелища этой бойни, за что я не устаю благодарить Его. Бог оберег тебя от осознания того, какие ужасы таятся в человеческой душе, дожидаясь малейшего повода, чтобы заговорить о себе во весь голос».Знакомая рука опустилась ему на плечо, сильная и холодная. Утешая? Предостерегая?.. Кивнув, Дэмьен позволил увести себя. К кораблю, который доставит их на север. В столицу этой охваченной неистовством империи, к людям, которые еще могли бы спасти ее. Если им такое удастся. Если кому-нибудь такое удастся.Путь лежал в Мерсию.Закат. Небеса красны и оранжевы, с багровыми тучами, низко и тяжело нависшими над линией горизонта. Прямо над головой — Кора, одевающая все предметы червонным золотом. Посреди зеленого луга квадратная площадка, выложенная камнем. На площадке выставленное на всеобщее обозрение тело.Объятое пламенем.На главной площади города Мерсия собралось почти пятьдесят тысяч человек, и только особые способности Тарранта позволили ему с Дэмьеном беспрепятственно подойти к самому краю площадки. Ветер стоял вроде бы западный, но он то и дело менял направление, принося с собой запах горения, едкий запах паленого человеческого тела. Даже Тарранту было не по себе — из-за запаха или из-за того, что под этим запахом подразумевалось.Здесь жгли — а вернее, уже сожгли — городскую Мать.Дэмьен знал, что точно то же самое происходило и в других городах. До путешественников доходили такие слухи, а однажды они сами успели побывать на пожарище. Но никогда еще не становились свидетелями ничего подобного. Никогда не видели многотысячных толп, охваченных такой жаждой причинять страдания. Никогда еще общий дух порчи, витающий над здешним краем, не проступал так зримо и явственно, сам по себе преобразуя Фэа, причем настолько мощно, что Дэмьену порой казалось, будто он вот-вот задохнется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36