-- Приму меры... Все?
-- Не все... Есть новые ограничения в публикации некоторых
материалов...
-- Ладно. Освобожусь -- ознакомите...
Он вызвал по селектору дежурного в отделе спорта, отчитал.
Руки его в этот момент развязывали тесемки у серой папки. Наконец он
открыл ее и обнаружил рукопись, отпечатанную на пишущей машинке. "Россия
в
1839", -- прочитал он, приблизил глаза и увидел слово "Самиздат". Дальше шел
текст.
-- Бред! -- произнес вслух Игорь Иванович.
По привычке всех людей, много читающих по обязанности, он перво-наперво

заглянул в конец. В рукописи было свыше семисот страниц. Макарцев положи
л
под язык таблетку валидола. Неожиданное появление Анны Семеновны заста
вило
его не то чтобы вздрогнуть, но поежиться. Она ждала, пока он оторвет глаза
и
посмотрит на нее, а он принял ее неожиданный приход как акт посягательст
ва
на секретность его дел.
-- Я занят!
Ему показалось, она силилась увидеть, что лежит у него на столе.
-- Извините, Игорь Иваныч. Тут машинистке Нифонтовой плохо стало.
Беременная она, а машины все в разгоне. Можно ее на вашей домой отправить?

-- Смотря от кого беременна... -- в шутку спросил бы он в другом,
хорошем настроении, а тут кивнул, прибавив:
-- Только велите Леше, чтобы возвращался быстрей, -- он поколебался,
спрашивать ли. -- Без меня в кабинет никто не входил?
Он смотрел внимательно.
-- Никто, Игорь Иваныч! -- испугалась она. -- Полосы я сама принесла...
А что случилось-то? Не найдете чего-нибудь? Можно, я поищу? Я мигом...
Обычно такой выдержанный, он вдруг взорвался:
-- Сколько раз я просил, Анна Семеновна, чтобы у меня на столе был
порядок! Сколько раз?!
-- Но вы же сами, Игорь Иваныч, запрещаете убирать. Говорите, что после
не можете найти, что нужно. Тетя Маша, когда утром убирает, к столу не
прикасается. Я вытираю только след от чайного стакана да пепел стряхива
ю...
Что-нибудь пропало?
-- Ничего не пропало! Но в таком бардаке может и пропасть. Заходят
посетители, оставляют материалы вместо того, чтобы идти в соответствую
щие
отделы. Если я буду заниматься частными вопросами, то...
-- Я понимаю, извините...
Он выпустил пар и успокоился.
-- Знаете, -- вспомнила она и смутилась. -- Я тут без вас в буфет
бегала, там копченую колбасу выбросили. На пять минут, не больше. Но Леша в

это время на моем месте сидел... Сейчас уточню...
Она выбежала, не закрыв двери.
-- Леш! -- донеслось до него. -- Когда я уходила, в кабинет никто не
заходил?
-- Не, никто.
-- Вот пойди об этом сам скажи. И вези Нифонтову. Но скорей обратно,
понял?
Леша в кабинет никогда не заходил. Он откашлялся и постучал о косяк
кабинета редактора.
-- Вы меня звали, Игорь Иваныч?
-- Да я уже слышал, слышал!
Анечка вернулась в кабинет, чтобы окончательно ликвидировать конфлик
т.
Покраснев, она дышала от волнения чаще. Она стояла возле него, невысоког
о
роста, ладно сложенная, чуть полноватая -- но это даже ей шло.


_7. ЛОКОТКОВА АННА СЕМЕНОВНА_

_ИЗ АНКЕТЫ ПО УЧЕТУ КАДРОВ_

Должность: технический секретарь редакции "Трудовая правда".
Девичью фамилию не меняла.
Родилась 16 декабря 1926 г. в Москве.
Русская.
Партийность: беспартийная. Ранее в КПСС не состояла, партийных
взысканий не имеет.
Образование незаконченное высшее (семь классов, курсы машинописи,
десять классов вечерней школы, два курса экономико-статистического

института, один курс библиотечного института, полтора курса филологиче
ского
факультета МГУ). В 1965 г. окончила вечерний университет марксизма-ленинизм
а
при МГК КПСС.
Состав семьи: незамужем, детей нет.
Военнообязанная, рядовая. Военный билет -- No ДЯ 5532843.
Окончила курсы медсестер. Занятия по ПВО посещает ежегодно.
Общественная работа: член месткома -- оргсектор и касса взаимопомощи.
Паспорт: IV СН No 422341, выдан 96 о/м Москвы 12 октября 1965 г.
Прописана постоянно: Теплый Стан, микрорайон 8а, корпус 13, кв. 16. Тел.
нет.

_ГОРЕСТИ И РАДОСТИ АННЫ СЕМЕНОВНЫ_

Все в редакции, даже студентки, приходившие на практику с факультета
журналистики, звали Анну Семеновну Анечкой. Исключением был Макарцев
и
теперь еще новый его зам Ягубов, не позволявшие с ней фамильярности. А
вообще Анечка ей больше подходило: она была женщина без возраста (уж соро
к
три-то точно не дашь!), тщательно ухоженная, одетая недорого, но со вкусом,

косметики -- в самую меру, скорее, плотненькая, чем полненькая, эдакий
вкусный колобок -- хочется попробовать, и незнакомые думают, что достанет
ся
колобок легко. Не тут-то было! Анечка умела постоять за свое женское
достоинство, пожалуй, даже слишком резко, с перехлестом, так что и сама себ
я
не раз в жизни обделяла, но иначе поступить не могла.
Всем она казалась неунывающей ("Анечка, ей что? Никаких забот, никаких
огорчений!"), и никто не знал, что у Анечки вечный комплекс нелепых и
неустранимых бабьих несчастий.
Разумеется, на работе она была исполнительна, иначе ее не было бы на
этом месте. Макарцев ценил ее, и она ценила свое очень важное место,
искренне (и справедливо!) уверенная, что кое в чем она может сделать больш
е
самого редактора. Она позволяла любопытства ровно столько, сколько ему
было
нужно, проглатывала его раздражительность, ничего, что поручал, не забыв
ала.
Впрочем, Макарцев заблуждался: хотя Анна Семеновна ни единым движением э
того
не выдала, она была более любопытна касаемо его личной жизни.
Анечкин отец был слесарем высокой квалификации на заводе "Красный
пролетарий". Из-за регулярных выпивок опустился он до разнорабочего и,

торопясь из магазина к товарищам с поллитровкой, погиб под маневровым

поездом. Мать Анечки работала уборщицей в школе, где была у них комната.

Материных денег хватало на первые четыре с половиной дня месяца, и посл
е
семилетки пошла Анечка зарабатывать.
С тех пор, где бы она ни появлялась, губило Анечку простодушие (она-то
считала -- женская гордость), от которого она не избавилась и к нынешним
сорока трем. Вскоре на новом месте у нее начиналась связь, для нее нервная
и
мучительная, и она была уверена -- настоящая, до конца дней. Она-то сама не
влюблялась, поддавалась чужой влюбленности, -- так по крайней мере она себ
я
уверяла. Она всегда любила одного человека, отца ее будущего ребенка,
являвшегося к ней в разных ликах. Ради ребенка, который снился по ночам --

маленький комочек, уступала она домогательствам, мечтая только об одном
--
скорей забеременеть, и тогда Его Величество Мужчина ей не нужен, расстан
ется
она спокойно и даже не скажет, что в положении.
Но от искренности, однако, слишком рано начинала Анечка при новом
знакомстве говорить, что любит детей, что никогда не сделает аборта, -- это

грех, ведь уже живой комочек.
-- А ты любишь детей, Костя (Сергей, Адик, Петя, Егорушка, -- в
вечерней школе и трех институтах; Коля, он же Калимула, Федор, Игнатий
Севастьянович, председатель месткома товарищ Прибура, старший инженер
Эдуард
Константинович)? -- спрашивала она каждого из десяти мужчин, прошедших и

переступивших через нее.
И каждый начинал говорить, что, конечно, но вообще с этим лучше не
спешить, зачем об этом сейчас думать, давай просто любить. И она любила, и

ее любили, но быстро наступало охлаждение, и отношения портились. Особен
но
портились после того, как Анечка начинала вслух размышлять о том, в како
й
позе надежнее забеременеть. И она, чтобы успокоить себя, начинала надеят
ься,
что, видимо, у Кости (Сергея, Адика, Пети и т.д.) мало опыта, но уж
обязательно получится от следующей встречи, конечно, если серьезной. Не
со
всяким-любым, нет (об этом и речи быть не может!), а с таким, кто будет
подходящим отцом, чтобы был и лицом, и телом, и умом достоин. Остальные,
недостойные, получали от ворот поворот.
И вот что Локоткова делала каждый раз: после расстроившейся любви она

уходила работать в другое место. Обязательно в другое! Тут уже всем все

известно, и другая любовь будет заранее обречена на кратковременность. И
з-за
этого все может произойти опять безрезультатно. Она приходила на другу
ю
службу, снова, как правило, секретарем -- ладненькая, стройная, грудь
торчком (лифчик только искажает). Шила она себе сама и не ленилась пороть
и
переделывать по десяти раз, чтобы сидело идеально. Туфли она покупала, хо
тя
и ношеные, но обязательно импортные, отдавая за них три четверти зарплат
ы. А
на остальные деньги сохраняла фигуру.
И наступала новая любовь после недолгого ее выбора, обязательно
наступала. Хотя сверстников Анечкиных посекла война, ее поклонников он
а
будто не коснулась. И старше, и моложе мужчины к ней ластились -- она ведь
без возраста! Одно слово -- колобок -- не трудно и на десяток лет ошибиться.
Она любила, лежа в постели и отдыхая, загадку загадывать и вдруг смутить

правдой. А чего ей скрывать -- замуж ведь она не требует. Ей бы только
ребеночка, маленький комочек!
Почему-то ребенка не получалось. В поликлинике районной сидела
Локоткова в очередях, терпела боль несусветную, когда трубы ей продувал
и.
Четыре года подряд ездила на грязи в Кисловодск по профсоюзным путевкам
: два
раза бесплатно, а два -- с пятидесятипроцентной скидкой. Все-то ей твердил
и
про непроходимость труб. Старик один, профессор-частник, к которому ее

записали по великому блату, взяв двадцать пять рублей, обещал, что,
возможно, получится, главное -- не терять надежду, сильней стараться
забеременеть.
Она старалась изо всех сил, но надежд на успех оставалось все меньше.
Когда Анечка пришла в "Трудовую правду" на место ушедшей на пенсию из-за

глухоты секретарши Макарцева, она сразу сказала себе: "Игорь Иваныч лучш
е
всех, кого она знала. Он будет последним!"
Для этого она сразу постаралась сделаться для него незаменимой. Он без

нее шагу шагнуть не мог. Если бы она хоть раз из-за простуды заболела, она

уверена, газета бы в тот день не вышла. Локоткова горела на работе, не
щадила себя. Он еще только палец к кнопке подносит, а она уже открывает
дверь и смотрит с готовностью. Она безошибочно угадывала, когда он
проголодался, или хочет пить, или болит голова, и тут же несла чай с
бутербродом, боржоми или тройчатку, покупая все из своих скудных средств
. Он
не вникал -- некогда ему о мелочах думать.
Его жена нисколько не смущала Анечку. Наоборот, Локоткова радовалась,

что он и в ее отсутствие не без присмотра, накормлен и рубашка каждый ден
ь
сменена. Конечно, она бы лучше погладила воротничок и про борта пиджака н
е
забыла, и новую тесьму на брюки нашила (старая пообтрепалась, нитки на лев
ой
брючине видать).
-- Зинаида Андреевна, -- говорила она полушепотом, перед тем как
соединить с мужем, -- у Игоря-то Иваныча после обеда бок закололо, я ему на
всякий случай аллохол дала. Вечером его жирным не балуйте!
Локоткова передавала жене Макарцева эстафетную палочку, чтобы снова

взять ее в свои цепкие маленькие руки с утра.
-- Вы какого года рождения, простите за нескромность? --
поинтересовался Игорь Иванович, когда она решилась принести ему заявле
ние на
квартиру (давно бы надо, другие-то несли, не стеснялись!).
-- Мы с вашей женой почти сверстницы, -- едва порозовев, ответила она;
не удержалась и добавила, чтобы обратил внимание на "почти". -- Она
мартовская, а я в декабре следующего...
А фактически Анечка была уверена, что и в душе, и физически она
значительно моложе, и характер у нее мягче, и заботливей она.
Когда Макарцев засиживался, Локоткова оставалась допоздна и по первом
у
намеку бежала в кабинет, плотно прикрывая обе двери. На работу ходила, как
в
театр, -- с большим декольте, а когда стало модно -- в максимальном мини.
Если он что-нибудь спрашивал, заходила за стол, как бы невзначай нагибала
сь,
сдувала со стола пепел от его сигареты. И трепеща так, что голосовые связк
и
сжимались в спазме, чувствовала, как он поворачивает глаза, заглядывая н
а ее
шею и ниже. Она ждала, что вот рука прикоснется к ее талии, и тогда она,
задрожав, скажет:
-- Ой, что вы, Игорь Иваныч! Я боюсь... здесь...
И слышала:
-- Сбегайте-ка в наборный, пусть тиснут еще одну гранку!
И она бежала в наборный, потерявшаяся от непонимания и измученная
отсутствием хоть какой-нибудь перспективы.
Ей хотелось приблизиться к Игорю Ивановичу в понимании международног
о и
внутреннего положения. С одобрения Макарцева Локоткова в городской До
м
политпросвещения стала ходить по вечерам и честно отсиживала на лекци
ях,
когда другие, отметившись, смывались в магазин. А когда оттрубила два год
а в
университете марксизма-ленинизма, он даже не похвалил.
Такое у нее в жизни было в первый раз, и это серьезно, и она была
глубоко несчастна. Анечка даже гордилась тайно своим несчастьем. Все ж
е
такой человек, что и сравнить его не с кем, не то что променять. Ни на кого
больше она и смотреть не может. Но ведь она стареет, неужели она зря четыр
е
раза лечилась в санаториях? Ведь и проверить, помогли ли продувания и гря
зи,
нельзя!
Так продолжалось семь лет, безо всякого движения. В позапрошлом году в

приемную решительно вошел посетитель невысокого роста, с папкой под мыш
кой,
и хотел проникнуть прямо в кабинет главного редактора. Анечка вскочила
и
решительно заслонила собой дверь.
-- Игорь Иваныч занят. Вы по какому вопросу, молодой человек?
-- По вопросу непорядочности. Отойдите!
-- Как это отойдите? Здесь я распоряжаюсь. Пока не скажете, для чего,
не смогу доложить, а пока не смогу, он не примет... Из какой организации?
-- Я литератор, -- прокричал он. -- Понимаете, что это такое? Доложите
вашему редактору: я хочу сказать ему, что я о нем думаю!
-- Скажите мне, я ему передам...
Он захохотал ей в лицо, забрызгал слюнями. Потом вдруг остановился.
Анечка поняла, что понравилась.
-- Ладно, -- смирился он. -- Только из уважения к тому, что вы...
-- Это к делу не относится, -- она опустила долу ресницы.
-- Как знать... А если я женюсь?
-- При чем здесь я?
-- Женюсь-то я на вас!
-- Послушайте, -- проговорила она. -- У нас вон сколько молодых
девочек. Они все готовы дружить с молодыми людьми...
-- Мне не нравятся молодые, -- сказал он. -- Они только берут, но
ничего не могут дать взамен...
-- А что вы хотите брать?
-- Душу.
-- Вы что, дьявол?
-- Это ваш редактор -- дьявол!
-- Ну, это бросьте!
-- Точно, дьявол! Заказали статью, сперва хвалили, потом заставили три
раза переделывать. Все, что я хотел сказать, вычеркнули, что не хотел --
вставили, а теперь морочат голову "завтраками": завтра, завтра...
-- Редактор не знает. Если бы знал, принял меры.
-- Что вы-то его защищаете? -- он посмотрел так, что Анечка покраснела.
-- Можно подумать, вам перепадает! Да он вам не пара!
-- А... кто же мне пара?
-- Я!
В тот день путеводная нить оборвалась. До Анны Семеновны вдруг дошло,
что с Игорем Ивановичем у нее все как-то глупо. Да ведь, в сущности, и нет
ничего! Она действительно ему не пара. Не такой он породы, чтобы заводить

отношения. Это же ясней ясного, как она раньше не поняла? Поняв, она весь
день и всю ночь думала: что же ей теперь делать? Уходить, как она делала
всегда? Но, с другой стороны, ведь ничего не было! Да и куда ей пойти с
незаконченным высшим образованием после такой солидной организации? Р
азве
что на понижение. И нехорошо так -- ведь недавно комнату ей дали от редакци
и
в Теплом Стане, и они с матерью туда переехали из школьной каморки. Далеко
,
конечно, у черта на куличках, но если б Игорь Иванович не позвонил в
Моссовет, и этого бы не дали. Он еще пожалеет, что не получил от нее
радостей за эти семь лет. Пожалеет, ан будет поздно.
И она осталась.
На другой день настойчивый молодой человек (он оказался, к невезению,
на целых шестнадцать лет моложе Анечки) позвонил и предложил встретить
ся.
Поскольку ее любовь к Игорю Ивановичу вчера окончилась, Локоткова дал
а
согласие. Они сходили в шашлычную. Шашлыка там не было, съели люля-кебаб,

выпили бутылку "Гамзы". И Сема (надо же, его, по роковому стечению, звали
Семеном, как Анечкиного отца) предложил зайти к нему в скромные апартаме
нты
попить чайку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68