Рядом лежали "Известия", "Правда" и "Трудовая
правда", а за ними шариковые ручки немецкой фирмы "Вульф".
-- Что это? -- Сагайдак ткнул в блок с телефонами на маленьком столе.
-- Связь с любым пунктом страны.
-- А кнопочки? Их тут штук пятьдесят...
-- Верхние -- любой член Политбюро, ниже -- секретариат ЦК, остальные
-- Совмин, Госплан, министры...
-- Ясно! А вон тот красный аппаратик? -- Сизиф Антович повернулся во
вращающемся кресле.
-- Красный телефон -- прямая связь с руководителями стран Варшавского
договора.
-- А это?
Под стеклом лежали две трубки -- серая и красная. А ниже -- раз, два,
три... пятнадцать кнопочек. Хозяин замялся.
-- У-у! -- не обиделся Сагайдак. -- Да вы, я вижу, имеете связь с самим
Господом и его апостолами...
-- Вот именно!
-- Ну а я? Гожусь на это место?
-- Сидеть в кресле -- годишься, Сизиф Антоныч, -- охотно согласился
хозяин. -- А дальше что? Как управлять? Что конкретно делать? Дома в кресле
легко анекдоты про вождей рассказывать. А вот как крутить руль? Чуть что --
сам знаешь... Пойдем-ка лучше выпьем по чашечке кофе, дорогой мой доктор!
Он раздвинул гардины и открыл потайную дверь, похожую на книжный шкаф.
В соседней комнате по-домашнему стояли кровать, лакированные кресла,
зеркало. Диван был застелен цветастым ковром. На коричневой тумбочке во
зле
телевизора лежали зажигалка и сигареты. Алла взяла со стола цветную
фотографию. На ней был изображен человек с густыми бровями в очках за
рабочим столом. Он что-то писал.
-- На фотографиях они меня омолаживают, -- сказал хозяин. -- Но ведь
это неправда!
-- Бывает! -- неопределенно протянул Сагайдак.
-- Бывает? Но кто их заставляет писать чепуху? Мы требуем,
прорабатываем, а толку чуть! Ведь иной раз в газете и почитать нечего.
Осторожно постучав в дверь, вошел официант и стал быстро сервировать
стол.
-- Коньячок ставить?
-- Ни в коем случае! Можешь быть свободен...
Хозяин проводил его глазами, приложил палец к губам и только тогда
подошел к дверце сейфа, скрытой в стене.
-- Пить не будем, -- строго сказал он. -- Но по глоточку, по случаю
встречи... Ведь еще недавно много пил, много ел и был здоров, как бык. А ты
смотришь на меня с укором: толстеть нельзя, сидеть целый день нельзя! А ка
к
же руководить страной?
Сизиф Антонович в тон собеседнику предложил:
-- Может, руководить стоя?
Генсек усмехнулся и погладил ногу, в которой у него сидела пуля.
Сагайдак знал о ее происхождении. На героической Малой Земле полковник
а, у
которого тогда еще не было таких величественных бровей, другой офицер
застукал на диване со своей женой. Полковник хотел выпрыгнуть в окно, но
пуля его догнала.
-- Болит? -- заботливо спросил Сизиф Антонович.
-- Поднывает...
-- Тогда перейдем от международных дел к внутренним.
-- Сагайдак поднялся, открыл "дипломат" и вынул оттуда мятый белый
халат. -- Где тут у вас раковина? Помочитесь! Я проверю напор струи.
-- Разве это важно? -- с опаской спросил хозяин, покосившись на Аллу.
-- Очень! Она отвернется. Так... Напор пока ничего, неплохой...
-- Ну вот! Я говорю, я еще кое-что могу! Послушай, Сизиф Антоныч, скажи
мне как другу: а какой напор у... ну, ты знаешь, того, который всегда в
тенечке?
-- Так ведь... -- начал было Сагайдак.
-- Знаю, знаю! Медицинская этика... Но мне-то, по дружбе, можешь
сказать? Хуже или лучше? Я ведь никому!
-- Что поделаешь? Конечно... -- стал выкручиваться доктор. И наконец
нашелся. -- Должен прямо сказать: у вас у обоих с этим делом хорошо. Оба вы
готовы хоть сейчас на субботник... Впрочем, посмотрим... Снимайте штаны -- и
на четвереньки, как всегда в позу лошадки. Алла, девочка, мне перчатку и
вазелин.
Покорно спустив брюки, больной взобрался на диван. Верхняя его часть в
рубашке и галстуке все еще оставалась Генеральным секретарем, а нижняя
,
покрытая бледной кожей, оказалась обыкновенной частью рядового члена п
артии.
Сизиф Антонович опытными движениями натянул на правую руку резинову
ю
перчатку. Алла открыла баночку. Зачерпнув указательным пальцем порци
ю
вазелина и пошлепав другой рукой больного, доктор заставил его подвинут
ься и
присел на край дивана. Пальцем он провел по телу, разделяя его вдоль на дв
е
половины, будто намечая место для резекции, затем нащупал нужную точку
и
резким движением ввел палец.
-- Ого!
-- Тяжело в леченье -- легко в гробу, -- пошутил Сизиф Антонович. --
Ну-с, поглядим, как там дела... Знаете анекдот? Уролог говорит больному:
"Прошу вас наклониться". А тот ему: "Слушай, дорогой! В такую интимную
минуту говори мне "ты"!" Больно?
-- Не очень...
-- А так?
-- Ox! Больно!
-- Кстати, у меня к вам небольшая просьба. Есть такой Макарцев,
редактор "Трудовой правды".
-- Знаю, как же!
Врач ласково водил пальцем поперек предстательной железы.
-- Так вот, его сын в милиции.
-- У Щелокова?
-- Ну, может быть, не лично у него... Нельзя ли дело закрыть и мальчика
выпустить?
Сизиф Антонович нажал посильнее.
-- Ой-ой! Больно же!
Доктор краем глаза глянул на телефон, соединяющий со странами
Варшавского договора. Хорошо, что до него сейчас не дотянуться, а то еще
неизвестно, чем бы этот массаж кончился!
-- Понимаю, что больно, -- вдруг жестоко сказал он. -- Но массаж
необходим, дорогой! Будет лучше работоспособность и общий тонус. Так ка
к
насчет мальчика Макарцева? И нажал еще сильнее.
-- Постараюсь...
-- Вот и хорошо, -- палец Сагайдака обмяк и ласково заходил поперек. --
Ну, на сегодня хватит... Девочка моя, сделай укольчик новокаина.
Алла быстро извлекла шприц, отбила головку у ампулы. Потерев кожу чуть
пониже спины ваткой, смоченной в спирте, она ловко сделала укол и поцелов
ала
потертое место.
-- Можете одеваться, -- сорвал резиновые перчатки Сагайдак. -- Я
доволен.
-- Спасибо, Сизиф Антоныч, министерский ты ум. Послушай, раз речь пошла
о Макарцеве. Ведь это он поднял идею, и сейчас все ведомства хотят получит
ь
деньги от субботника. А ты бы куда их использовал?
-- Если не шутите, давайте на импотентологию, а? Ведь будущее
человечества от этого зависит!
-- Знаю, знаю, от чего зависит будущее человечества! -- хозяин похлопал
доктора по плечу. -- Это по-твоему -- от женилки. А вот министр обороны
считает -- от ракет. Кому мне верить? Ox, Сизиф Антоныч, если бы я мог сам
решать! Все приходится пробивать, протаскивать, согласовывать. Иногда р
уки
опускаются! Власть нынче у всех. Каждая кухарка власть имеет. Не захочет --
не накормит, и ничего ей не сделаешь. У всех власть, потому что демократия.
Один я без власти. От всех завишу. Вот я тебе пообещал насчет макарцевског
о
сынка. Макарцев -- наш человек. А как это сделать, и не знаю еще. Крутишься,
как белка в колесе...
В воротах Спасской башни загодя засветились зеленые светофоры, и
часовые напрягли спины. Машина промчалась через Красную площадь мимо Ло
бного
места и памятника Минину и Пожарскому к улице Куйбышева.
Сизиф Антонович молча глядел на дорогу. Чем больше пользовал он
человека с густыми бровями, тем большей симпатией к нему проникался.
Конечно, ко мне он относится лучше, чем к другим. Все Четвертое Главное
управление Минздрава дежурит возле него днем и ночью. А лечу его я, им он н
е
доверяет! И что мне за дело до других? Он веселится, шутит, но не от
радости. Это пляски на похоронах. Все несчастны в стране, а он даже более
несчастлив, чем остальные. Ему в жизни не повезло. Все люди, а он вождь. Я
по сравнению с ним -- свободен! Он по сравнению со мной -- раб. Тот, который
в тени, стоит за спиной и дергает этого, но и тот не главней. Боже, какая
страшная власть! Все скованы цепями и постоянно тянут друг друга, не зна
я
куда идти. Рап прав: эта клетка постороена для всех. Не так ли, девочка моя?
В знак согласия Алла опустила ресницы. Она всегда читала его мысли и
чаще всего принимала их без возражений.
_60. "777"_
Усевшись за стол, товарищ с густыми бровями пошевелил кожей на
переносице и помассировал пальцами брови, что помогало бороться с перхо
тью.
Он выдвинул средний ящик, вынул из него пачку сигарет. Он сражался с собой
,
оберегая голосовые связки, которые теперь пребывали в состоянии хронич
еского
воспаления. Ему велели ограничить себя одной сигаретой в час и привезл
и
импортный автоматический портсигар, часовой механизм которого откры
вал
крышку раз в час. Но уже через двадцать минут он не мог дождаться, когда он
а
откроется снова. Пришлось пойти на хитрость. В другом кармане пиджака и
в
столе он стал держать резервную пачку сигарет и в промежутках курил их.
А
врачам говорил, что благодаря автоматическому портсигару курит меньше
. От
сигареты его отвлек телефонный звонок. Услышав голос, он обрадовался, гл
аза
засветились.
-- Папа, когда домой собираешься?
-- Здравствуй, дочка. У меня очень много работы... Только сейчас
заканчиваю...
Он был рад, что она позвонила. Домой не хотелось. Такие минуты полного
покоя удавались редко.
-- Приезжай скорей! Братец прилетел. И я тебя не дождусь.
-- Дождешься! Раз вся семья в сборе, скажи матери, сейчас буду...
Жена дремала, сидя на кухне, но не ложилась. Она услышала, как хлопнула
дверь лифта, и открыла сама, не дожидаясь звонка. Две собаки -- дог и
сибирская лайка -- бросились с визгом в прихожую, обгоняя хозяйку. Обе
подпрыгивали, норовя лизнуть хозяина в лицо. Он успокаивал их, ласково
гладил, трепал за уши.
-- Прошу тебя, не сердись на дочь, -- быстро заговорила жена, опережая
возможную реакцию. -- Просит денег три с половиной тыщи -- в долг. Надо
дать...
-- Знаю я ее "в долг"! -- засмеялся он.
Жена повесила его плащ на тонкой меховой подкладке.
-- Ты плохо выглядишь. Опять курил? Ужинать будешь?
-- Некогда. Я привез документы, придется поработать... Он смотрел на ее
доброе, круглое лицо с некрасиво торчащими в разные стороны зубами.
-- Дай ей денег. Конечно, дай. Что с ней делать, раз у нее бес в одном
месте!
-- Уже дала.
Он переживал, что дочь относилась к нему потребительски и доставляла
немалые огорчения. Родила девочку, оставила у нас и вовсе по рукам пошла.
Скандалит, куролесит, пьет. Хорошо хоть за границу ездит инкогнито. Тепер
ь
доложили, что познакомилась и встречается с подполковником МВД. Нужно, ч
тобы
он на ней женился, хватит меня позорить. Ведь сама-то не девочка -- сорок!
Поцеловав дочь, разговаривать с ней он не стал, а направился в свою
комнату, где у него стоял стол и диван, намереваясь лежа прочитать нескол
ько
бумаг. На диване лежал, подняв ноги в ботинках на спинку, сын. Возле дивана
на полу стояли бутылка и рюмка. Coбаки приплелись следом, улеглись на ковре
,
постукивая хвостами об пол.
-- Пьешь, значит, по-прежнему, сынок?
-- А, батя, здоров! Совсем ты загулял.
-- Дай-ка я прилягу на диван, а ты посиди -- отец нагнулся и поцеловал
его, а нагнувшись, увидел, что бутылка на полу -- минеральная вода. --
Надолго в Москву?
-- Дня на два, если не поможешь остаться подольше...
-- Надоела Швеция? А чего бы ты хотел?
Почему дети не спросят у меня, как мое самочувствие, как дела? Почему
вспоминают про отца, только когда нужна помощь? Это моя вина. Какими бы он
и
ни были -- моя. Я в его годы грудью пробивался, а он на всем готовеньком.
Но, в сущности, он добрый.
-- Как там мои внуки?
-- Отлично. Тебя велели целовать. Летом привезу сюда на дачу.
-- И какой же помощи ты ждешь от меня, сынок?
Тем временем отец растянулся на диване, а сын примостился в кресле.
-- Да ничего особенного... Я думаю, это и тебе выгодно...
-- Что именно?
-- Проведи меня на пост председателя КГБ, батя.
-- Тебя?
-- А что?.. Не глупей же я Кегельбанова. Он тебя при первой заварушке
продаст. А тут тебе же спокойнее...
-- Ну, что ж... Неплохая мысль, сынок. А справишься? Тогда давай
попробуем. С понедельника, чтобы не откладывать, прямо и выходи работать
на
Лубянку.
-- Серьезно или шутишь?
-- Шучу?.. А что, очень утомляют люди Кегельбанова, которые тебя
охраняют и не дают тебе попасть в лапы буржуазной прессы? А здесь прячут
твоих баб от жены, платят за тебя, возят, берегут...
-- Как не пожить, пока есть возможность? Ты ведь тоже время зря не
терял. И не меня они берегут, а тебя, па!
-- Пусть меня. А кто бы ты был, если б не я? И не кричи тут. Наверху
все слышно.
-- Кегельбановы на даче, отец, я заходил. Тебе бы давно надо переехать
в особняк. Пятикомнатная квартира на пятом этаже... Да в Швеции работяги
лучше живут! Рассказать на Западе стыдно...
-- А я, сынок, не для Запада живу. Я русский, служу народу. Кегельбанов
слушается каждого слова, а сделай я тебя председателем КГБ, ты же отца
родного посадишь! Шучу, конечно. Но не будет тебе этого поста!
-- Брось, батя, я пошутил... Не надо мне этой должности. Сам буду
расти. Давай за это выпьем.
-- За это -- давай...
Из серванта была принесена бутылка коньяку и рюмки налиты до краев. Они
чокнулись.
-- Домой поедешь или у нас переночуешь?
-- Домой поеду, батя. Высплюсь, а с утра начну расти.
-- Тогда езжай, и мне дай отдохнуть. Дело к часу ночи...
Отец глянул в щель между портьерами в окно. Он подождал, пока сын сел в
машину, отъехал. За ним вырулила вторая черная "Волга" и скрылась под аркой
.
Междоу прочим, дальнейший рост сына происходил так. Он подговорил свои
х
друзей гебешников, и в поезде Москва -- Хельсинки они напоили его начальни
ка
-- управляющего объединением "Промсырьеимпорт" Министерства внешней тор
говли
Седого, направлявшегося в Финляндию. Пьяного Седого спровоцировали н
а
высказывания, затем на драку, а потом высадили из поезда. После этого
министр Патоличев упросил Генерального секретаря разрешить перевести
на эту
должность торгпреда в Швеции сына Генсека. В западных газетах стали пис
ать:
"Сын помогает в гешефте отцу". К семидесятилетию человека с густыми бровя
ми
его сын был назначен заместителем министра внешней торговли.
Отец прилег на диван, притянув к себе японский транзистор. Вялой рукой
он покрутил ролик, наткнулся на музыку, потом услышал, как помянули его
по-русски: "Кремлевский владыка трезво рассуждает, что..." В это время
раздалось непрерывное завывание глушилки, и он так и не узнал, о чем
рассуждает трезво.
Он попытался задремать, но почувствовал легкую боль в паху. Поноет и
само пройдет. Тут вспомнилась просьба Сагайдака. Завтра закрутят, затян
ут
дела -- будет не до нее. Как бы это сделать получше, на принципиальной
основе? Он тихо встал с дивана, и обе собаки мгновенно поднялись и
прошастали к двери, следуя за хозяином.
-- Тс-с-с! -- он погрозил им пальцем.
В квартире все спали. Дочь не уехала, осталась ночевать, на вешалке
висел ее плащ. "Решила поспать одна", -- ворчливо подумал отец, взял пальто,
не надевая его, отодвинул тяжелый засов и отжал два замка.
-- Ты чево надумал? -- услышал он позади себя ворчливый шепот.
-- Те чаво поднялась, мать? Не лезь не в свое дело!
Мать в свои восемьдесят два была крепкой, никаких болезней не знала и
сына держала в строгости, считая, что дети -- всегда дети и дай им одну
поблажку, а уж бегут за другой.
-- Это в какое ж не в свое? -- прошептала она. -- Как с твоими собаками
в дождь таскаться -- это мое, а тут не лезь? А ну, вертайся! Куды это
собрался на ночь-то глядя!
Он стоял и смеялся. Ему было приятно, что мать на него кричала, как на
маленького. От этого он чувствовал себя моложе, энергичнее. Он обнял ее з
а
плечи, поцеловал в белые волосы.
-- Ложись, маманя, спать, не волнуйся. У меня государственные дела...
Она отстранилась и продолжала строго:
-- Это ж какие государственные -- ночью? Знаю! Вертайся, говорю!
Собаки зарычали, чувствуя, что назревает конфликт, но не могли своим
простым умом решить, серьезен ли он, чью сторону принять, и потому рычали
неопределенно. Хозяин между тем уже отворил дверь; псы, всегда готовые
гулять, выскользнули на площадку и таким образом приняли его сторону, ры
ча
теперь на мать. Дверь он притворил за собой поспешно, чтобы мать не выходи
ла
на площадку.
-- Ну, погоди, ты у меня добалуешьси! -- слышалось из-за двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
правда", а за ними шариковые ручки немецкой фирмы "Вульф".
-- Что это? -- Сагайдак ткнул в блок с телефонами на маленьком столе.
-- Связь с любым пунктом страны.
-- А кнопочки? Их тут штук пятьдесят...
-- Верхние -- любой член Политбюро, ниже -- секретариат ЦК, остальные
-- Совмин, Госплан, министры...
-- Ясно! А вон тот красный аппаратик? -- Сизиф Антович повернулся во
вращающемся кресле.
-- Красный телефон -- прямая связь с руководителями стран Варшавского
договора.
-- А это?
Под стеклом лежали две трубки -- серая и красная. А ниже -- раз, два,
три... пятнадцать кнопочек. Хозяин замялся.
-- У-у! -- не обиделся Сагайдак. -- Да вы, я вижу, имеете связь с самим
Господом и его апостолами...
-- Вот именно!
-- Ну а я? Гожусь на это место?
-- Сидеть в кресле -- годишься, Сизиф Антоныч, -- охотно согласился
хозяин. -- А дальше что? Как управлять? Что конкретно делать? Дома в кресле
легко анекдоты про вождей рассказывать. А вот как крутить руль? Чуть что --
сам знаешь... Пойдем-ка лучше выпьем по чашечке кофе, дорогой мой доктор!
Он раздвинул гардины и открыл потайную дверь, похожую на книжный шкаф.
В соседней комнате по-домашнему стояли кровать, лакированные кресла,
зеркало. Диван был застелен цветастым ковром. На коричневой тумбочке во
зле
телевизора лежали зажигалка и сигареты. Алла взяла со стола цветную
фотографию. На ней был изображен человек с густыми бровями в очках за
рабочим столом. Он что-то писал.
-- На фотографиях они меня омолаживают, -- сказал хозяин. -- Но ведь
это неправда!
-- Бывает! -- неопределенно протянул Сагайдак.
-- Бывает? Но кто их заставляет писать чепуху? Мы требуем,
прорабатываем, а толку чуть! Ведь иной раз в газете и почитать нечего.
Осторожно постучав в дверь, вошел официант и стал быстро сервировать
стол.
-- Коньячок ставить?
-- Ни в коем случае! Можешь быть свободен...
Хозяин проводил его глазами, приложил палец к губам и только тогда
подошел к дверце сейфа, скрытой в стене.
-- Пить не будем, -- строго сказал он. -- Но по глоточку, по случаю
встречи... Ведь еще недавно много пил, много ел и был здоров, как бык. А ты
смотришь на меня с укором: толстеть нельзя, сидеть целый день нельзя! А ка
к
же руководить страной?
Сизиф Антонович в тон собеседнику предложил:
-- Может, руководить стоя?
Генсек усмехнулся и погладил ногу, в которой у него сидела пуля.
Сагайдак знал о ее происхождении. На героической Малой Земле полковник
а, у
которого тогда еще не было таких величественных бровей, другой офицер
застукал на диване со своей женой. Полковник хотел выпрыгнуть в окно, но
пуля его догнала.
-- Болит? -- заботливо спросил Сизиф Антонович.
-- Поднывает...
-- Тогда перейдем от международных дел к внутренним.
-- Сагайдак поднялся, открыл "дипломат" и вынул оттуда мятый белый
халат. -- Где тут у вас раковина? Помочитесь! Я проверю напор струи.
-- Разве это важно? -- с опаской спросил хозяин, покосившись на Аллу.
-- Очень! Она отвернется. Так... Напор пока ничего, неплохой...
-- Ну вот! Я говорю, я еще кое-что могу! Послушай, Сизиф Антоныч, скажи
мне как другу: а какой напор у... ну, ты знаешь, того, который всегда в
тенечке?
-- Так ведь... -- начал было Сагайдак.
-- Знаю, знаю! Медицинская этика... Но мне-то, по дружбе, можешь
сказать? Хуже или лучше? Я ведь никому!
-- Что поделаешь? Конечно... -- стал выкручиваться доктор. И наконец
нашелся. -- Должен прямо сказать: у вас у обоих с этим делом хорошо. Оба вы
готовы хоть сейчас на субботник... Впрочем, посмотрим... Снимайте штаны -- и
на четвереньки, как всегда в позу лошадки. Алла, девочка, мне перчатку и
вазелин.
Покорно спустив брюки, больной взобрался на диван. Верхняя его часть в
рубашке и галстуке все еще оставалась Генеральным секретарем, а нижняя
,
покрытая бледной кожей, оказалась обыкновенной частью рядового члена п
артии.
Сизиф Антонович опытными движениями натянул на правую руку резинову
ю
перчатку. Алла открыла баночку. Зачерпнув указательным пальцем порци
ю
вазелина и пошлепав другой рукой больного, доктор заставил его подвинут
ься и
присел на край дивана. Пальцем он провел по телу, разделяя его вдоль на дв
е
половины, будто намечая место для резекции, затем нащупал нужную точку
и
резким движением ввел палец.
-- Ого!
-- Тяжело в леченье -- легко в гробу, -- пошутил Сизиф Антонович. --
Ну-с, поглядим, как там дела... Знаете анекдот? Уролог говорит больному:
"Прошу вас наклониться". А тот ему: "Слушай, дорогой! В такую интимную
минуту говори мне "ты"!" Больно?
-- Не очень...
-- А так?
-- Ox! Больно!
-- Кстати, у меня к вам небольшая просьба. Есть такой Макарцев,
редактор "Трудовой правды".
-- Знаю, как же!
Врач ласково водил пальцем поперек предстательной железы.
-- Так вот, его сын в милиции.
-- У Щелокова?
-- Ну, может быть, не лично у него... Нельзя ли дело закрыть и мальчика
выпустить?
Сизиф Антонович нажал посильнее.
-- Ой-ой! Больно же!
Доктор краем глаза глянул на телефон, соединяющий со странами
Варшавского договора. Хорошо, что до него сейчас не дотянуться, а то еще
неизвестно, чем бы этот массаж кончился!
-- Понимаю, что больно, -- вдруг жестоко сказал он. -- Но массаж
необходим, дорогой! Будет лучше работоспособность и общий тонус. Так ка
к
насчет мальчика Макарцева? И нажал еще сильнее.
-- Постараюсь...
-- Вот и хорошо, -- палец Сагайдака обмяк и ласково заходил поперек. --
Ну, на сегодня хватит... Девочка моя, сделай укольчик новокаина.
Алла быстро извлекла шприц, отбила головку у ампулы. Потерев кожу чуть
пониже спины ваткой, смоченной в спирте, она ловко сделала укол и поцелов
ала
потертое место.
-- Можете одеваться, -- сорвал резиновые перчатки Сагайдак. -- Я
доволен.
-- Спасибо, Сизиф Антоныч, министерский ты ум. Послушай, раз речь пошла
о Макарцеве. Ведь это он поднял идею, и сейчас все ведомства хотят получит
ь
деньги от субботника. А ты бы куда их использовал?
-- Если не шутите, давайте на импотентологию, а? Ведь будущее
человечества от этого зависит!
-- Знаю, знаю, от чего зависит будущее человечества! -- хозяин похлопал
доктора по плечу. -- Это по-твоему -- от женилки. А вот министр обороны
считает -- от ракет. Кому мне верить? Ox, Сизиф Антоныч, если бы я мог сам
решать! Все приходится пробивать, протаскивать, согласовывать. Иногда р
уки
опускаются! Власть нынче у всех. Каждая кухарка власть имеет. Не захочет --
не накормит, и ничего ей не сделаешь. У всех власть, потому что демократия.
Один я без власти. От всех завишу. Вот я тебе пообещал насчет макарцевског
о
сынка. Макарцев -- наш человек. А как это сделать, и не знаю еще. Крутишься,
как белка в колесе...
В воротах Спасской башни загодя засветились зеленые светофоры, и
часовые напрягли спины. Машина промчалась через Красную площадь мимо Ло
бного
места и памятника Минину и Пожарскому к улице Куйбышева.
Сизиф Антонович молча глядел на дорогу. Чем больше пользовал он
человека с густыми бровями, тем большей симпатией к нему проникался.
Конечно, ко мне он относится лучше, чем к другим. Все Четвертое Главное
управление Минздрава дежурит возле него днем и ночью. А лечу его я, им он н
е
доверяет! И что мне за дело до других? Он веселится, шутит, но не от
радости. Это пляски на похоронах. Все несчастны в стране, а он даже более
несчастлив, чем остальные. Ему в жизни не повезло. Все люди, а он вождь. Я
по сравнению с ним -- свободен! Он по сравнению со мной -- раб. Тот, который
в тени, стоит за спиной и дергает этого, но и тот не главней. Боже, какая
страшная власть! Все скованы цепями и постоянно тянут друг друга, не зна
я
куда идти. Рап прав: эта клетка постороена для всех. Не так ли, девочка моя?
В знак согласия Алла опустила ресницы. Она всегда читала его мысли и
чаще всего принимала их без возражений.
_60. "777"_
Усевшись за стол, товарищ с густыми бровями пошевелил кожей на
переносице и помассировал пальцами брови, что помогало бороться с перхо
тью.
Он выдвинул средний ящик, вынул из него пачку сигарет. Он сражался с собой
,
оберегая голосовые связки, которые теперь пребывали в состоянии хронич
еского
воспаления. Ему велели ограничить себя одной сигаретой в час и привезл
и
импортный автоматический портсигар, часовой механизм которого откры
вал
крышку раз в час. Но уже через двадцать минут он не мог дождаться, когда он
а
откроется снова. Пришлось пойти на хитрость. В другом кармане пиджака и
в
столе он стал держать резервную пачку сигарет и в промежутках курил их.
А
врачам говорил, что благодаря автоматическому портсигару курит меньше
. От
сигареты его отвлек телефонный звонок. Услышав голос, он обрадовался, гл
аза
засветились.
-- Папа, когда домой собираешься?
-- Здравствуй, дочка. У меня очень много работы... Только сейчас
заканчиваю...
Он был рад, что она позвонила. Домой не хотелось. Такие минуты полного
покоя удавались редко.
-- Приезжай скорей! Братец прилетел. И я тебя не дождусь.
-- Дождешься! Раз вся семья в сборе, скажи матери, сейчас буду...
Жена дремала, сидя на кухне, но не ложилась. Она услышала, как хлопнула
дверь лифта, и открыла сама, не дожидаясь звонка. Две собаки -- дог и
сибирская лайка -- бросились с визгом в прихожую, обгоняя хозяйку. Обе
подпрыгивали, норовя лизнуть хозяина в лицо. Он успокаивал их, ласково
гладил, трепал за уши.
-- Прошу тебя, не сердись на дочь, -- быстро заговорила жена, опережая
возможную реакцию. -- Просит денег три с половиной тыщи -- в долг. Надо
дать...
-- Знаю я ее "в долг"! -- засмеялся он.
Жена повесила его плащ на тонкой меховой подкладке.
-- Ты плохо выглядишь. Опять курил? Ужинать будешь?
-- Некогда. Я привез документы, придется поработать... Он смотрел на ее
доброе, круглое лицо с некрасиво торчащими в разные стороны зубами.
-- Дай ей денег. Конечно, дай. Что с ней делать, раз у нее бес в одном
месте!
-- Уже дала.
Он переживал, что дочь относилась к нему потребительски и доставляла
немалые огорчения. Родила девочку, оставила у нас и вовсе по рукам пошла.
Скандалит, куролесит, пьет. Хорошо хоть за границу ездит инкогнито. Тепер
ь
доложили, что познакомилась и встречается с подполковником МВД. Нужно, ч
тобы
он на ней женился, хватит меня позорить. Ведь сама-то не девочка -- сорок!
Поцеловав дочь, разговаривать с ней он не стал, а направился в свою
комнату, где у него стоял стол и диван, намереваясь лежа прочитать нескол
ько
бумаг. На диване лежал, подняв ноги в ботинках на спинку, сын. Возле дивана
на полу стояли бутылка и рюмка. Coбаки приплелись следом, улеглись на ковре
,
постукивая хвостами об пол.
-- Пьешь, значит, по-прежнему, сынок?
-- А, батя, здоров! Совсем ты загулял.
-- Дай-ка я прилягу на диван, а ты посиди -- отец нагнулся и поцеловал
его, а нагнувшись, увидел, что бутылка на полу -- минеральная вода. --
Надолго в Москву?
-- Дня на два, если не поможешь остаться подольше...
-- Надоела Швеция? А чего бы ты хотел?
Почему дети не спросят у меня, как мое самочувствие, как дела? Почему
вспоминают про отца, только когда нужна помощь? Это моя вина. Какими бы он
и
ни были -- моя. Я в его годы грудью пробивался, а он на всем готовеньком.
Но, в сущности, он добрый.
-- Как там мои внуки?
-- Отлично. Тебя велели целовать. Летом привезу сюда на дачу.
-- И какой же помощи ты ждешь от меня, сынок?
Тем временем отец растянулся на диване, а сын примостился в кресле.
-- Да ничего особенного... Я думаю, это и тебе выгодно...
-- Что именно?
-- Проведи меня на пост председателя КГБ, батя.
-- Тебя?
-- А что?.. Не глупей же я Кегельбанова. Он тебя при первой заварушке
продаст. А тут тебе же спокойнее...
-- Ну, что ж... Неплохая мысль, сынок. А справишься? Тогда давай
попробуем. С понедельника, чтобы не откладывать, прямо и выходи работать
на
Лубянку.
-- Серьезно или шутишь?
-- Шучу?.. А что, очень утомляют люди Кегельбанова, которые тебя
охраняют и не дают тебе попасть в лапы буржуазной прессы? А здесь прячут
твоих баб от жены, платят за тебя, возят, берегут...
-- Как не пожить, пока есть возможность? Ты ведь тоже время зря не
терял. И не меня они берегут, а тебя, па!
-- Пусть меня. А кто бы ты был, если б не я? И не кричи тут. Наверху
все слышно.
-- Кегельбановы на даче, отец, я заходил. Тебе бы давно надо переехать
в особняк. Пятикомнатная квартира на пятом этаже... Да в Швеции работяги
лучше живут! Рассказать на Западе стыдно...
-- А я, сынок, не для Запада живу. Я русский, служу народу. Кегельбанов
слушается каждого слова, а сделай я тебя председателем КГБ, ты же отца
родного посадишь! Шучу, конечно. Но не будет тебе этого поста!
-- Брось, батя, я пошутил... Не надо мне этой должности. Сам буду
расти. Давай за это выпьем.
-- За это -- давай...
Из серванта была принесена бутылка коньяку и рюмки налиты до краев. Они
чокнулись.
-- Домой поедешь или у нас переночуешь?
-- Домой поеду, батя. Высплюсь, а с утра начну расти.
-- Тогда езжай, и мне дай отдохнуть. Дело к часу ночи...
Отец глянул в щель между портьерами в окно. Он подождал, пока сын сел в
машину, отъехал. За ним вырулила вторая черная "Волга" и скрылась под аркой
.
Междоу прочим, дальнейший рост сына происходил так. Он подговорил свои
х
друзей гебешников, и в поезде Москва -- Хельсинки они напоили его начальни
ка
-- управляющего объединением "Промсырьеимпорт" Министерства внешней тор
говли
Седого, направлявшегося в Финляндию. Пьяного Седого спровоцировали н
а
высказывания, затем на драку, а потом высадили из поезда. После этого
министр Патоличев упросил Генерального секретаря разрешить перевести
на эту
должность торгпреда в Швеции сына Генсека. В западных газетах стали пис
ать:
"Сын помогает в гешефте отцу". К семидесятилетию человека с густыми бровя
ми
его сын был назначен заместителем министра внешней торговли.
Отец прилег на диван, притянув к себе японский транзистор. Вялой рукой
он покрутил ролик, наткнулся на музыку, потом услышал, как помянули его
по-русски: "Кремлевский владыка трезво рассуждает, что..." В это время
раздалось непрерывное завывание глушилки, и он так и не узнал, о чем
рассуждает трезво.
Он попытался задремать, но почувствовал легкую боль в паху. Поноет и
само пройдет. Тут вспомнилась просьба Сагайдака. Завтра закрутят, затян
ут
дела -- будет не до нее. Как бы это сделать получше, на принципиальной
основе? Он тихо встал с дивана, и обе собаки мгновенно поднялись и
прошастали к двери, следуя за хозяином.
-- Тс-с-с! -- он погрозил им пальцем.
В квартире все спали. Дочь не уехала, осталась ночевать, на вешалке
висел ее плащ. "Решила поспать одна", -- ворчливо подумал отец, взял пальто,
не надевая его, отодвинул тяжелый засов и отжал два замка.
-- Ты чево надумал? -- услышал он позади себя ворчливый шепот.
-- Те чаво поднялась, мать? Не лезь не в свое дело!
Мать в свои восемьдесят два была крепкой, никаких болезней не знала и
сына держала в строгости, считая, что дети -- всегда дети и дай им одну
поблажку, а уж бегут за другой.
-- Это в какое ж не в свое? -- прошептала она. -- Как с твоими собаками
в дождь таскаться -- это мое, а тут не лезь? А ну, вертайся! Куды это
собрался на ночь-то глядя!
Он стоял и смеялся. Ему было приятно, что мать на него кричала, как на
маленького. От этого он чувствовал себя моложе, энергичнее. Он обнял ее з
а
плечи, поцеловал в белые волосы.
-- Ложись, маманя, спать, не волнуйся. У меня государственные дела...
Она отстранилась и продолжала строго:
-- Это ж какие государственные -- ночью? Знаю! Вертайся, говорю!
Собаки зарычали, чувствуя, что назревает конфликт, но не могли своим
простым умом решить, серьезен ли он, чью сторону принять, и потому рычали
неопределенно. Хозяин между тем уже отворил дверь; псы, всегда готовые
гулять, выскользнули на площадку и таким образом приняли его сторону, ры
ча
теперь на мать. Дверь он притворил за собой поспешно, чтобы мать не выходи
ла
на площадку.
-- Ну, погоди, ты у меня добалуешьси! -- слышалось из-за двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68