Так Макарцев попал в группу первых награждений военного времени. В
конце войны, когда налаживалась идеологическая работа и выпуск газет
в
областях, ранее оккупированных немцами, его провели инструктором в сек
тор
газет аппарата ЦК.
Ему шел тридцать девятый год, когда он стал вдруг до болезненности
серьезно задумываться над тем, что он одинок. Не в друзьях тут было дело и

не в подругах для отдыха. В этом Макарцев не был ханжой и принимал участи
е
во всех мероприятиях, которые имели место в его кругу. Без этого он не
считался бы там своим человеком. Но у людей, его окружающих, дома был уют,

дети, а он, сирота казанская, этой радости не вкусил. Еще чуть-чуть и поздно

будет. И потому что страна, потерявшая на войне больше двух десятков
миллионов живой силы, спешила воспроизводиться (а Макарцев был сыном св
оей
страны), и потому что приспела пора, он решил жениться.
Зина, с которой он познакомился на скамеечке возле пруда в Барвихинско
м
санатории ЦК, уже была однажды замужем. По ее красоте и уму это было
неудивительно. Он был тактичным и не расспрашивал ее о первом муже. Мест
о
знакомства было вполне приличное, они сходили два раза в Большой театр и
раз
во МХАТ. Стремясь жениться, он полюбил Зину.
Игорь приезжал домой поздней ночью, как было принято в те годы. Он
подолгу стоял у кроватки, радостно прислушиваясь к ровному сопению мал
ыша.
Он так много работал, что даже поиграть с подрастающим сыном не оставало
сь
времени.
В середине февраля 53-го в отделе руководящих кадров его попросили
заполнить новую анкету. Внимательно прочитав ее, коллега спросил:
-- Какая девичья фамилия у вашей жены?
-- Жевнякова.
-- А ее фамилия по первому мужу?
Макарцев не знал (разойдясь с первым мужем, Зина вернула себе девичью
фимилию). Но сказать, что не знает, не мог и растерялся.
-- Разве это имеет значение?
-- Я ведь просто исполнитель, -- ответил инструктор. -- Ее фамилия по
первому мужу -- Флейтман...
-- Но она русская! -- он пробовал защищаться, чувствуя, как страх
покрывает лицо румяным налетом вины.
По обязанности Игорь Иванович сталкивался с этой проблемой, подбирая

кадры для областных газет в соответствии с духом времени. Однако сам не

ощущал в этом потребности, даже, напротив, неприятное чувство виноватос
ти
каждый раз овладевало им. Сам по себе он объяснял данное явление местным
и
пережитками, делом малокультурных кадров, наводнивших партию после чис
тки.
Сталин об этом, конечно, не знал.
-- Она чистокровная Жевнякова! -- повторил он.
-- Дело не в этом. Вы знакомы с ее бывшим мужем?
-- Нет! Не видел и не спрашивал... А что случилось?
-- Знаете ведь, что дан ход делу врачей, которые пытались неправильно
лечить руководство. А бывший профессор Флейтман работал в клинике с Вов
си и
консультировал Когана.
-- Но жена тут ни при чем, я знаю абсолютно точно.
-- Пока абсолютно точно одно: по поводу дела врачей Рюмин получил новое
указание.
Генерал госбезопасности Рюмин был заместителем Берии и начальником

следственного отдела по особо важным делам.
-- Можно мне позвонить Рюмину? -- тихо спросил Игорь Иванович.
С Рюминым он встречался не раз, когда готовились для газет материалы о

борьбе с врагами народа.
-- Вы не хотите понять: указание получено, -- инструктор надавил
голосом на последнее слово. -- Даже Лаврентий Палыч ничего не сумеет.
Макарцев сидел в оцепенении. Мысль лихорадочно бежала по нехитрому
кругу, со всех сторон утыканному шипами. В безответности была его погибе
ль.
Он уже представил себе, что жену уводят от него, а может, предложат с ней
развестись. Он подумал позвонить референту Молотова, но Вячеслав Михайл
ович
уже проявил высокую принципиальность, сообщив, что его жена Жемчужина --

враг народа.
-- С кем же мне закрыть вопрос?
-- С кем закроешь, -- вопросом ответил инструктор, -- когда есть
указание?
-- Чье указание?
-- Не понимаете? -- инструктор поднял глаза к небу и посмотрел на
Макарцева с сочувствием.
Игорь Иванович представил себе, что добился приема у Поскребышева.
Поскребышев, сгорбясь, двинется на него и обматерит. "Закрывать" вопрос бы
ло
не с кем. Потому и был сделан им нелепый шаг -- от отчаяния, наверно. Он
попросился в отпуск, в санаторий, поскольку не отдыхал лет пять и неважн
о
себя чувствует. Там улыбнулись: арест в санатории считался более удобны
м,
чем на работе.
Взяв путевки на Кавказ, он отбыл с женой и сыном. В Курске Игорь
схватил чемодан, вытолкал недоумевающую Зину из поезда, объяснив провод
нице,
что должен вернуться в Москву. Через час они уже ехали в общем вагоне, в
духоте, среди людей с мешками, и Зинаида расширенными зрачками смотрела
на
мужа. Он понимал: рано или поздно его найдут везде, не хотел только, чтобы

сейчас. Из Воронежа добрались до Тамбова. На рынке, заполненном оборванн
ыми
людьми, попался старик-лесничий, приехавший в город купить поросенка.

Макарцев назвался другой фамилией и пожаловался, что больному ребенку, в
рачи
сказали, нужен лесной воздух. Заплатит он хорошо.
В избе лесника пахло кислым молоком и куриным пометом: кур зимой
держали в избе. По ночам Макарцев ждал. Но никто ими не интересовался. Жил
и
-- не шиковали, ели хлеб и сало, спали на нарах. Игорь томился без дела.
Газет лесничий не получал, а радио играло, сообщая о грандиозных свершен
иях
и ширящемся размахе соцсоревнования в странах социализма и о забастовк
ах в
других странах, что, безусловно, свидетельствовало о скором крахе
капиталистической системы. Однообразно ведется пропаганда, мало гибко
сти,
думал Макарцев, слушая. Мысли о приближающемся окончании отпуска он отг
онял
с душевным трепетом. Когда хозяин разбудил под утро и шепотом сказал, чт
о
передали, будто Сталин помирает, Макарцев испугался еще больше.
-- Это конец! -- сказал он жене.
-- Какой ты неиспорченный, Гарик! Плевать я хотела на Сталина, ты мне
дорог!
-- Замолчи, Зина! -- он закрыл ей рот рукой, но она оттолкнула его,
встала с нар.
-- Да неужели не понимаешь: только это наше спасение!..
Макарцев попросил старика отвезти его в город. Оттуда он позвонил
заведующему.
-- Ты куда делся? -- удивился тот. -- Тебя искали...
-- Сын у меня заболел по дороге.
-- Возвращайся скорей, ты нужен... В том деле ошибка...
По дороге в лесничество он выхватил у старика вожжи и сам понукал и бил

кнутом лошадь.
-- Дело врачей отменяется! -- крикнул он Зине с порога.
-- А я что говорила?
Макарцевы вернулись. В ЦК внешне было спокойно, но нервы у всех
напряжены. В процессе подготовки к XX съезду Макарцев оказался одним из

самых активных. Работал с подъемом, энергией и опять с чистой совестью.

Когда многих, в связи с сильно запятнанным при культе прошлым, переводил
и из
ЦК на другую работу, его не тронули.
Люди, которым он подчинялся, не вызывали у него симпатии. Мир
перевернулся вверх дном, и они поднялись со дна. Они стояли вокруг немог
о
Сталина, когда тот лежал с инсультом на полу и плакал. Теперь трон оставал
ся
свободным. Остерегаясь друг друга, они заговорили о коллективном
руководстве. Никто не хотел проиграть, и от них Макарцев зависел всецело
.
Прошлое в одну минуту могло стать уликой, а могло выдвинуть вперед. Бери
я
попытался использовать момент и достичь полной власти, но сгорел. Отпра
вили
на пенсию Кагановича. Убрали Молотова послом в Монголию. Макарцев постар
ался
не вспоминать контактов с ним. Жуков поддержал танками Хрущева. Иван Сер
ов,
командир отделения расстрела, лично уничтожавший прославленных марша
лов,
теперь, после убийства Берии, возглавил КГБ, и Макарцев часто видел его н
а
совещаниях в ЦК. Он знал, что Серов -- родственник Хрущева. Жизнь менялась,

но оставалась той же. Впрочем, исповедей никто не требовал. Оценивали по

поступкам не вчерашним, а нынешним: на кого ты ориентируешься сейчас.
К счастью, он был в ЦК рабочей лошадкой в той большой упряжке, которой
Политбюро доверяет работу, себе оставляя только одно -- власть. С группой

референтов он писал целые главы выступлений Хрущева. Именно Хрущев дол
го
смеялся, случайно узнав, как Макарцев спрятался в лесничестве. После одн
ой
из своих зарубежных поездок, во время которой Макарцев занимался
обеспечением правильной информации для прессы, Хрущев предложил Макар
цеву
"Трудовую правду". Предыдущий редактор Шлыков, член ЦК, незадолго до этого
в
узком кругу задал вопрос о том, не слишком ли часто в печати по мелким
поводам упоминается имя Никиты Сергеевича и тем снижается величие пер
вого
секретаря и его личная скромность. Шлыков был отправлен на пенсию.
Сделавшись главным редактором, Макарцев все чаще подумывал, что
сталинские репрессии были не такими уж страшными для преданных делу

партийцев, как об этом иногда поговаривают. Однако, размышляя о самом
Сталине, он постепенно убедил себя, что никогда до конца Сталину не довер
ял.
Сыну сапожника, рассуждал Макарцев, и во сне не снилось быть властителе
м
всей России, отомстить ей за угнетение Кавказа. Но, утвердившись и уничто
жив
своих врагов, он все чаще стал думать о том, чтобы он, Сталин, стал реальным

вождем трудящихся всех стран. А Гитлер в этой позиции видел себя. Двое
играли в шахматы -- мы были пешками. Я тоже!
Поняв для себя Сталина, Макарцев вздохнул облегченно и практически
Сталина забыл. Он работал на Хрущева и делал это самозабвенно, говорил се
бе,
что работает на партию. В 62-м Хрущев лично повесил Макарцеву на грудь орде
н
Ленина в связи с пятидесятилетием, похвалив: "Редактор Макарцев -- наш
человек!"
Еще в молодости Макарцев стал славен тем, что умел выделить в человеке

основную примету, и он не раз слышал, как эта кличка прилипала к владельцу
.
Именно Игорь назвал будущего сменщика Хрущева человеком с густыми бров
ями, и
эта примета пошла потом гулять, родив известный анекдот о сталинских уса
х на
более высоком уровне. В свите "человека с густыми бровями" Игорь участвов
ал
в государственных визитах.
Сам-то Макарцев догадывался, что чувствует себя твердо не потому, что
имеет старые связи в ЦК, и не потому, что помогал Молотову, Хрущеву и тепер
ь
человеку с густыми бровями. Сила Макарцева состояла в том, что он еще при

Сталине был странным образом допущен к вечному члену Политбюро. Не к
двадцать седьмому бакинскому комиссару, который никогда реальной влас
ти не
имел, и не к Первому Маршалу, которого в 56-м, по выражению Хрущева, попутал
бес, а к тому, который всегда оставался в тени.
Макарцев понимал, что старейшина аппарата, которого он про себя
именовал худощавым товарищем, -- уникальная личность на фоне остальных

членов Политбюро. Его стиль -- старомодность. Он сам считал себя ленинско
й
гвардией, хотя и не имел к ней отношения. Он был преданным сталинцем, однак
о
втайне считал, что массовые репрессии нецелесообразны, держать в повино
вении
народ можно и без этого, и оказался прав. Он единственный из них, казалось

Игорю, по-прежнему верит во что-то, -- остальные циники. Теперь он держит в
руках все нити внутренней и внешней идеологии, и эта незаметность дает е
му
особое удовлетворение.
Только догадываться мог Макарцев, чем он, рядовой инструктор, обратил

на себя внимание. Но однажды его пригласили на дачу к худощавому товарищ
у.
Тот встретил Игоря в парке. Худощавый товарищ был в длинном габардиново
м
китайском плаще, с зонтиком и в калошах, хотя стоял солнечный июнь. Калош
и
давно прекратили выпускать, но для него делали специально на резиново
й
фабрике "Красный треугольник", об этом Игорю рассказал как-то по секрету

директор фабрики.
Пили чай на воздухе, под липами. Макарцев старался показать, что он
неглуп, скромен, и гадал, зачем он мог понадобиться. Хозяин рассказывал о

том, как он по настоянию врачей бросил курить. Игорь тут же погасил
сигарету. Худощавый товарищ усмехнулся и предложил должность помощник
а.
-- Мне нужен работник, который умеет писать и понимает, зачем пишет.
Это было тем более неожиданно: считалось, что худощавый товарищ --
единственный, кто пишет свои доклады сам. Игорь, конечно, согласился; отка
з
мог стать концом его биографии. Однако будущий шеф вдруг был назначен

Сталиным редактором "Правды". Он снова пригласил Макарцева, и они опять

хорошо поговорили. С тех пор Игорь стал периодически бывать на чаях (ниче
го
более крепкого хозяин не пил). С годами чаи стали реже, но сохранялись.
Отношения эти не были ни дружбой, ни обязательными, как у подчиненного

с начальником, скорее -- взаимовыгодным симбиозом. За чаем Макарцев угады
вал
некоторые предстоящие поветрия наверху, а товарищ, предпочитающий быт
ь в
тени, узнавал дуновения снизу. Макарцев был для него партийцем того уров
ня,
ниже которого он не опускался. Были тут и недоговоренности, но они обоих

устраивали. Эту связь Макарцев скрывал даже от Зинаиды. Ему казалось,
чаепития под липами чем-то унижают его, а чем -- не хотел себе объяснять.
Не только отдел пропаганды ЦК руководил "Трудовой правдой", но и
худощавый товарищ во время чаепитий, хотя об этом никто не говорил. Именн
о
им Макарцев был включен в группу подготовки наиболее важных выступлен
ий
человека с густыми бровями. А затем, на XXIII съезде, -- в список кандидатов
в члены ЦК.
Однако чем дольше не было сучков, тем навязчивей становилась мысль об

их скором появлении. Взлеты увеличивали риск падения. Макарцеву шел шес
той
десяток, и ему было что терять. Материальные блага он не очень ценил, но
положение по-прежнему его волновало. Стабильность он мог чувствовать то
лько
в движении вверх, но в последнее время оно замедлилось. А ведь стоит
остановиться, и начнешь катиться вниз. Здоровье стало не то. Каждый день,

хотя и старался об этом не думать, у него что-нибудь болело: то спина
(отложение солей, как говорили врачи), то печень. Он любил поесть -- и
переедал, любил выпить. Что касается женщин, то, когда заходил о них в
мужской компании разговор, он с улыбкой говорил, что к старости понял одн
у
простую истину: конституция у них у всех одинакова. Как говорил
старик-лесничий из-под Тамбова, сколько ни ищи, у которых поперек, -- не
найдешь.
Разумеется, Макарцев понимал, что занятый им пост -- не предел, но
некая апатия и внешние причины, ему неясные, не позволяли быть активнее.

"Меня порядочность погубит", -- хвалил он себя за то, что не двигался
вперед, как некоторые, наступая на ноги соперникам.
Несмотря ни на что, Игорь Иванович верил в торжество коммунизма. Не в
средства (они себя изрядно скомпрометировали), а в результат, в счастье,

которое должно наступить когда-нибудь. Не для него -- для других.
В дни чешских событий прошлого 68-го Макарцев думал: не пойдем на
крайность, не введем войска. Даже при Сталине с Югославией не смогли так

поступить. Будь я наверху, я бы не допустил. Он симпатизировал Дубчеку, но

так глубоко в душе, что и себе не признавался. Игорь Иванович не разделял

самодовольства нынешних руководителей, для которых партийные функции
выше
человеческих. Послабления страшат их. Он бы наверняка действовал иначе
,
интеллигентнее. Впрочем, неизвестно, какие соображения возникли бы у

Макарцева, пройди он оставшиеся четыре ступени: член ЦК, кандидат в член
ы
Политбюро, член Политбюро, член группы сильных в Политбюро. Нет, нет! Его

программа-максимум -- еще одна ступень.
Внешне это раздумье никак не проявлялось. Он боялся отторжения даже
внутри себя, а уж тем более вовне. Не столько инерция, сколько здравый смыс
л
стал сильнее его самого, диктовал поступки, линию поведения. Кто-кто, а уж

Макарцев не мог не предвидеть подводных течений.
У него дважды выясняли, сколько лиц еврейской национальности в
"Трудовой правде". Он понимал: идеологические мышцы после чешских событи
й
напрягаются. Он успокаивал себя, что это необходимо, что он будет соблюда
ть
меру. Однако в середине декабря 68-го Макарцеву пришлось понервничать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68