Да, крайне нагло требовать от чужого человека информации о его жизни... Но он все же задаст этот вопрос, он должен это сделать.
Стараясь ступать неслышно, он проскользнул по коридору в пустую комнату, ожидая, когда Триста пройдет мимо. Ему даже не пришло в голову, что он выглядит смешно. Он был слишком взволнован, чтобы думать об этом.
Когда она направилась по коридору, он вышел навстречу, перегородив дорогу.
– Бу-у-у! – произнес он.
Триста закрыла глаза, словно не желая его видеть.
– Не могу поверить, что ты по-прежнему ведешь себя как мальчишка.
– Почему? Я не прекращал этого никогда.
Она подняла веки, и Роман увидел то, что и ожидал, – гнев в стальных глазах.
– Ты так и не повзрослел?
– В некоторых отношениях нет. Я до сих пор люблю пугать людей. И ничего не могу с собой поделать.
Склонив голову набок, Триста какое-то время внимательно его изучала.
– Куда делось то раскаяние, которое я видела всего несколько недель назад? Должна сказать, я тебе почти поверила, но твое нахальство вернулось. Больше тебе не удается обмануть меня никогда.
– В тот день я тебе не лгал, – уязвленный, ответил он.
– Не старайся выглядеть так, словно тебя оскорбили.
Она попыталась пройти мимо него, но Роман этого ей не позволил. Отступив, она с гневом посмотрела ему в глаза. Он вздохнул:
– Ты бессердечная.
– У меня есть сердце, – подняв подбородок, возразила она. – Однако оно к тебе не расположено.
– Тогда его покрыла короста.
Она бросила на него злой взгляд:
– Знаешь, почему сердце покрывается коростой? Начинается это с маленьких шрамов. Когда с ним плохо обращаются, чрезмерно нагружают и злоупотребляют им. Появляется нарыв. Довольно болезненный, раздутый и чувствительный к прикосновениям. Но со временем нарыв проходит. На его месте появляется уплотнение, чтобы предохранить сердце в будущем.
– Очень умно. Я и забыл, как умело ты все объясняешь.
– Уверена, что ты обо мне забыл вообще все. Но я тебя не осуждаю. У тебя было много женщин – зачем тебе помнить всех? Кстати, ты совсем забыл про ту, с которой... кого я не знаю.
– Сестру, – подсказал он. – Так ты ее не узнала?
Глаза Тристы округлились.
– Это Грейс? – С нее мгновенно слетела надменность. Теперь она казалась даже робкой. Триста отвела глаза в сторону. – Не знала. Я думала... Боже, как она изменилась! Она стала такой красавицей!
– Ты и впрямь ее не узнала? И похоже, начала меня ревновать?
– Ты забываешься, – предупредила она и тут же чуть скривилась: ее резкий голос не понравился ей самой.
– Может, и забываюсь, но не забыл. – Он придвинулся ближе и понизил голос: – К примеру, я очень хорошо помню шрам на твоем бедре. Ты получила его в восемь лет, когда упала с забора. Я порвал рубашку и сделал повязку. Меня тогда выпороли за порчу рубашки, а тебя посадили на хлеб и воду, чтобы не лазила по заборам.
– Ты меня на это подбил.
Роман пожал плечами:
– Я был тогда чертом, и ты это знала. Ты была вполне разумным ребенком и могла не поддаваться на мои уловки. Обычно ты так и делала.
– Мне это удавалось с трудом. Ты начинал меня дразнить и мог подбить на что угодно.
– Не помню, чтобы я тебя дразнил. Пытался убедить, это было, с помощью лести. – Его проницательные глаза смягчились, но на губах появилась дьявольская улыбка. – Я помню лесть. В этом я был очень искусен. Возможно, потому, что мне это нравилось.
Он оперся рукой о стену, так близко к ее уху, что если бы он отогнул большой палец, то коснулся бы ее.
– Я и сейчас в этом искусен. – Его голос стал тих, как мурлыканье.
– Я в этом сомневаюсь.
– Не слышу уверенности в голосе. Как и тогда, когда ты говорила о своем дорогом муже.
– Мне это не важно, – безразлично произнесла Триста. Но на него она старалась не смотреть.
– Ты отводишь глаза, Триста. Я спрашиваю себя – почему?
– Это не твое дело, вот почему. А теперь, если ты не хочешь скандала, отойди в сторону.
– Ты не будешь устраивать скандал, – уверенно сказал он. – Расскажи мне о своем храбром капитане. Где ты его повстречала?
– В деревне, куда убежала, чтобы избавиться от тебя. Странно, что ты им заинтересовался. Ты совершенно был ко мне равнодушен, когда мне на помощь пришел капитан Фэрхевен, так откуда сейчас этот интерес?
– Капитан Фэрхевен? Ты так его называешь?
– Он был капитаном, – неуверенно пролепетала Триста.
– Да. И его имя было Фэрхевен. Но в постели, в порыве страсти, ты тоже называла его капитаном?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– Конечно же, не будешь. Не будешь говорить человеку, чье имя ты произносила снова и снова в порыве страсти.
Триста толкнула его в грудь. Она бы ударила его по щеке, если бы могла. Наверное, следовало все же попытаться, поскольку от ее толчка пользы не было никакой. Он насмешливо вскинул бровь.
Роман сказал:
– Прости мою настойчивость, но я просто хочу знать. Дорогая Триста, твои колени сейчас выдали тебя с головой. Они трясутся, как у пони, когда его пускают в галоп. Ты так и не ответила, каким было имя. В конце концов, ты знаешь его?
– Конечно. Эндрю.
– Эндрю. Ты назвала в честь его своего сына.
– Я назвала сына в честь отца – что тут необычного?
– Ты звала его Дрю? Нет, не гляди за мое плечо. На этот раз никто не придет тебя спасти.
– Ты говорил, что оставишь меня в покое. – Ее голос звучал жалобно, почти отчаянно. – Я ничем не заслужила такого отношения.
– Нет, заслужила. Ты лгала. – Он сделал шаг ближе. – Должен сказать, я очень интересуюсь этим человеком, капитаном Эндрю Фэрхевеном. И еще больше – почему ты не хочешь о нем говорить даже этим сочувствующим матронам, которые просто обожают романтические истории.
– Это не секрет. Он был моим мужем. Его потеря для меня до сих пор очень болезненна.
– Для человека в горе ты чересчур сердита. От горя, моя дорогая, у людей отвисают вниз уголки рта – а у тебя губы побелели, до того ты их сжала. В глазах должна быть грусть, а не ярость. Люди становятся мягкими, бледными, а ты вся полна огня и прямо переливаешься всеми цветами радуги. Посмотри на свои щеки! Но больше всего, дорогая Триста...
– Прекрати меня так называть!
– ...человек лишается сил, сгибается и чувствует себя подавленным, оплакивая потерю близкого. А у тебя при упоминании о муже начинают дрожать колени, и это выдает тебя с головой.
– Ты просто помешался на моих коленях!
– Не только на коленях, дорогая, на лодыжках и – о! – на твоих ногах. Я отчетливо помню грациозную линию твоей ноги и аккуратные маленькие ступни. Мне нравилась и твоя талия. Она была такой тонкой, что это меня просто изумляло. И я любил твои плечи. Любил осанку... Да, я был совершенно помешан на всем этом. У тебя была восхитительная спина, а на твою шею можно было смотреть часами.
Триста несколько секунд лишь разевала рот, не в силах произнести ни звука.
– Ты развращенный.
– А, – произнес он улыбаясь, – так ты помнишь и это. Да, я был развращенным, но тебе это нравилось. Скажи мне, капитан Эндрю Фэрхевен был изобретателен в постели?
– Не говори о нем. Ты отвратителен.
– Как замечательно ты изображаешь негодование! Я очерняю его память?.. Но каждый мужчина хочет, чтобы его любящая жена помнила, как непревзойден он был в постели, так что, поверь мне, мы не оскорбим его. Ну а теперь скажи мне: он знал, как следует дотрагиваться до тебя, чтобы ты начала часто дышать и бормотать бессвязные слова, поскольку ты так теряла разум, что была не в состоянии логично мыслить?
Она глядела на него молча. Роман был убежден, что это из-за того, что она потеряла дар речи. Это польстило ему, и он продолжал:
– Ты пускала ногти в его спину? Думаю, полученные от тебя шрамы я буду носить вечно. И укусы – Боже, я словно чувствую эти острые маленькие зубки, вонзающиеся в мои плечи, когда ты теряешь над собой контроль!
– Хватит, – произнесла Триста. – Ты...
– Да, развращенный, я знаю. Ты помнишь...
– Нет! – резко выкрикнула она так громко, что это его удивило.
Только тут Роман подумал, что он делает. И зачем это ему надо? Он замолчал. Триста смотрела на него со злостью.
– Нет, Роман. Остановись. Я не помню. Ничего. И не хочу помнить.
Он поднял голову, чтобы не ощущать ее духи. Впрочем, не только духи, но еще и какое-то магическое влияние, и ее образ, и память о том, что у них было, и невыносимость непреодолимого желания.
Он сделал шаг назад, чувствуя себя отвратительно. Она лгала ему. Она лгала. О капитане Эндрю Фэрхевене. Но хуже всего было то, что она яростно защищала своего мужа и вряд ли стала бы столь же яростно защищать его.
Он возненавидел капитана Фэрхевена. Для Романа не играло роли, что он не знал его, не имело значения, что его ненависть была бессмысленной и этот человек ничего ему не сделал. Важно было только то, что этот человек женился на Тристе и имел от нее ребенка.
Это причиняло такую боль, что Роман с силой вдохнул, и именно в этот момент собственной слабости он услышал шелест юбок и легкий ветерок на своей горячей щеке. Триста уходила, и он не стал ее задерживать.
Но его мысли продолжали крутиться вокруг одного и того же. Эндрю Фэрхевен. Капитан... морской капитан, армейский капитан? Кто он? Почему Триста так таинственно держится? Из-за того, что она его сильно любила и переживает его потерю? Нет. Что-то здесь не так. Он знал ее достаточно хорошо – свое горе она явно изображала.
Шестое чувство подсказывало ему, что здесь скрыта какая-то тайна, какой-то глубоко спрятанный секрет – и очень, очень важный. И черт побери, он собирался узнать, что это был за секрет!
Глава 7
Мэй тихо рассмеялась, наблюдая за играющим Эндрю, и подивилась воображению мальчика. Какое-то время он прыгал, затем принялся за сооружение из подручных материалов домика для игрушечной лошадки. Три остальные лошадки стояли в разных местах ковра – им уже выпала своя доля приключений и разговоров друг с другом.
Он протянул руку за лошадкой каштанового цвета. Раскрашенные деревянные лошадки принадлежали брату Мэй, когда он был мальчиком. Недавно она вспомнила о них и подарила Эндрю.
– Теперь тебя мучает жажда, и тебе нужно выпить воды.
Поставив лошадку на свое колено, Мэй произнесла тонким голосом:
– О, я так хочу пить! Дай мне немного воды.
Эндрю побежал за лошадкой с белой звездой на лбу. Голосом, который должен был выражать отвагу, он произнес:
– Здесь вода, Мисти. Можешь попить.
Мэй изобразила звук, словно она пьет, и Эндрю хихикнул.
– О, Ураган, – произнесла Мэй. – Это так замечательно. Спасибо.
Просияв, он отправился за Клинком, серой лошадкой. Они находились в передней гостиной, предназначенной для приема официальных гостей. Эту комнату Эндрю предпочитал всем остальным, поскольку здесь был узорчатый ковер, больше подходивший для его воображаемого мира. Однако сейчас кто-то начал бить дверным кольцом у входа. Эндрю остановился. Когда дворецкий направился к дверям, Эндрю побежал за ним и спрятался за углом.
Мэй молча наблюдала за ним, удивляясь, почему он себя так повел. Гостем оказался джентльмен, с которым Мэй недавно познакомилась. Когда он вошел, Эндрю вытянул шею, чтобы из-за угла его разглядеть. Однако человек оставил свою карточку и поспешно вышел. Мальчик тут же перебежал к окну, чтобы посмотреть, как тот уходит.
– Эндрю, – мягко произнесла Мэй, – подойди сюда.
Он побрел через комнату на своих коротких ножках, чтобы встать перед ней, опустив голову вниз.
Мэй похлопала по сиденью рядом с собой:
– Сядь сюда.
Он уселся. Улыбнувшись, Мэй погладила его волосы:
– Ты кого-то ждешь?
– Я не хочу, чтобы приходил плохой человек, – сдавленным голосом произнес Эндрю.
Мэй чуть отстранилась, чтобы расслышать его лучше.
– Кто этот плохой человек?
– Это высокий человек, который приходил поговорить с мамой. Она не любит его. Она из-за него плачет.
Эндрю направил печальный взгляд на дверь. В эту минуту он выглядел очень маленьким и вместе с тем очень сердитым. У Мэй буквально перевернулось сердце.
– Я не хочу, чтобы он к нам приходил.
Нахмурившись, Мэй погладила его шелковые волосы. Она не сомневалась, что мужчиной, о котором говорил мальчик, был лорд Эйлсгарт. Триста всегда странно реагировала на этого человека, когда встречала его в обществе. Она как-то упомянула, что он заходил к ней. Это из-за него она плакала?
Леди Мэй почувствовала растущий интерес. Когда они посетили леди Виолу, она узнала в этом человеке того же, которого видела на балу в Линхоуп-Болле. Но знакома она с ним не была, а это было странно. У нее была прекрасная память на лица.
Леди Мэй поцеловала мальчика в макушку.
– А если я поговорю с твоей мамой об этом?
Он сжал ее руку крепче:
– Я хочу, чтобы она его прогнала. Чтобы она из-за него не плакала.
– Я знаю. – Она обняла малыша, но он тут же начал сопротивляться и высвободился. Ей стало горько, что у нее нет своего ребенка, чтобы его обнять.
Ее брак в этом отношении оказался неудачен. О замужестве леди Мэй вспоминала только с болью, а потому и сейчас постаралась изгнать из памяти прошлое.
Впрочем, то, что от такого брака, какой был у нее, не осталось детей, можно было даже назвать благословением.
– Хочешь еще поиграть? – спросила леди Мэй.
Эндрю отрицательно покачал головой, глядя на разбросанных по ковру лошадок. И вдруг он сделал жест, который объяснил леди Мэй все. Это было и в том, как он поджал губы, и в наклоне его головы. Словно пелена слетела с глаз леди Мэй.
– О Боже! – пробормотала она, откидываясь на сиденье. Она молча смотрела, как Эндрю собирает игрушки и бредет к двери.
Она должна немедленно разыскать Тристу. Та была в саду позади дома, наблюдая за посадкой декоративных кустов. Поскольку работа в шляпном магазине была в прошлом, Триста удовлетворяла свою потребность в творчестве в саду. Сейчас ее деятельность по преобразованию парка была в самом разгаре.
Когда Мэй пришла в сад и предложила Тристе пойти в дом выпить стаканчик лимонада, та согласилась.
– В самом деле, мне пора перевести дух, – сказала она, после чего стянула с рук рабочие перчатки, разгладила юбку и направилась в дом.
Бросив взгляд на изменившееся лицо тетки, она удивленно спросила:
– Что-то случилось?
– Пойдем в дом, – просто ответила Мэй. Больше она не произнесла ни звука, пока они не сели в семейной гостиной. На столике между ними стоял покрытый каплями кувшин с лимонадом. – Я хочу задать тебе деликатный вопрос, Триста. Возможно, я не права, подозревая тебя во лжи. И тем не менее... не думаю, что я не права.
Лицо Тристы стало непроницаемым. Мэй пришло в голову, что обе дочери Вулрича похожи на своего отца. Но если Мишель повторяет его и в поведении, то Триста была полной загадкой. По всей видимости, характер Триста унаследовала от матери, о которой Мэй не знала ничего, кроме того, что было написано в дневниках Вулрича. Судя по этим записям, Джуди Нэш была упрямой, гордой, вежливой, веселой, но очень скрытной. Все эти качества в точности повторились и у ее дочери.
Мэй нерешительно вздохнула, раздумывая, не испортит ли их отношения то, что она собирается сказать.
– Является ли лорд Эйлсгарт отцом Эндрю?
Триста от изумления разинула рот, но тотчас же отвела глаза в сторону.
– Не бойся и расскажи мне правду. Я тебя не выдам.
Триста ответила не сразу.
– Как вы узнали?
– Когда я думала о лорде Эйлсгарте, я как раз смотрела на твоего сына и тут поняла свою глупость, поскольку он точная копия этого человека. Когда я в первый раз увидела Эйлсгарта, я подумала, что где-то его видела. Теперь я понимаю, что именно из-за сходства с Эндрю он показался мне знакомым.
Триста нервно сжала руки, тревога охватила ее.
– Бог мой, неужели это бросается в глаза? Я думала, только я вижу, как они похожи. – Она в отчаянии осмотрела комнату, словно разыскивая кого-нибудь, кто бы пришел ей на помощь. – Мне страшно, тетя. Что, если Роман обнаружит...
– Он не знает, – констатировала Мэй.
Триста отрицательно покачала головой:
– Все это очень сложно, тетя Мэй. Но я никогда не говорила Роману, что Эндрю – его сын.
– Конечно, я не знаю, что у вас было в прошлом, – осторожно начала Мэй, – но мне кажется, что лорд Эйлсгарт более чем... интересуется тобой. Как я догадываюсь, у вас были близкие отношения, раз он тебя преследует.
– Он хочет возобновить наши отношения, но я отвергла его. – Видя сомнение на лице тети, она объяснила: – Да, он кажется культурным человеком и внешне привлекателен. Но он лгал мне, предал меня. Он обещал жениться. Он меня соблазнил, воспользовавшись моими к нему чувствами. Но женился на богатой наследнице.
Мэй спокойно посмотрела на Тристу:
– Но это бывает часто...
– Потом он предложил – нет, умолял меня стать его любовницей.
Мэй вздохнула и на пару секунд отвлеклась, чтобы разгладить свои юбки.
– Из дневников Були я знаю, что он предлагал то же твоей матери, и я могу понять, что ты, как и она, отнеслась к этому без восторга. Но, дорогая, это предложение совсем не предательство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35