И здесь, в рассматриваемом нами предмете, проявляется точно такое же отч
уждение: доведенная до степени Абсолюта воля простых смертных, которые в
сущности и являются подлинными субъектами Большой Истории, самоотчужд
аясь от них, возрождается в ими же создаваемом кумире. Ничто не обращаетс
я в ничто, равно как и ничто из ничего не возникает Ц гласит старая филосо
фская истина. Так и здесь: отнюдь не из ничего возникает потрясающее разу
м обывателя величие несмертного героя, отнюдь не в ничто обращается отчу
ждаемый миллионами суверенитет их собственного «Я»…

Итак, есть два предела: за одним Ц вселенская тяжесть абсолютной ответс
твенности не только за себя Ц за Род Человеческий. За другим Ц абсолютн
ое бесправие перед в сущности фальшивыми идолами. Но вовсе не между ними
пролегает магистральная линия восхождения человеческого духа. Действи
тельная цель человеческого бытия (если она вообще есть эта конечная цель
) лежит отнюдь не в этом створе, который образуют очерченные здесь предел
ы. В чем конкретно состоит подлинное назначение человека, известно, пожа
луй, только Богу, но уже сегодня a posteriori шеститысячелетнего существования че
ловеческой цивилизации Ц можно категорически утверждать, что единств
енным ориентиром на пути достижения этой, неведомой нам, цели является п
реодоление той нравственной бездны, бегство от которой рано или поздно р
ождает палачей, принятие на себя всей тяжести неделимой абсолютной отве
тственности.
В сущности это и есть единственный путь к полной свободе, ибо именно своб
ода Ц настоящее имя этому состоянию: «Ибо будучи свободен от всех, я всем
поработил себя, дабы больше приобресть:\ Для иудеев я был как иудей, чтобы
приобресть иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрест
ь подзаконных;\ Для чуждых закона Ц как чуждый закона, Ц не будучи чужд з
акона пред Богом, но подзаконен Христу, Ц чтобы приобресть чуждых закон
а;\ Для немощных был как немощный, чтобы приобресть немощных. Для всех я сд
елался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых.»


Часть II
ИОАНН ГРОЗНЫЙ

1. Воцарение

В 1668 году молодой Людовик XIV явился в Парижский парламент и собственноручн
о вырвал из книги протоколов все листы, относившиеся ко времени Фронды. Т
ого страшного для него времени, когда во Франции шаталась королевская вл
асть, когда он сам был вынужден бежать из ставшего ненавистным ему «гнез
да мятежей» Парижа. Времени, навсегда оставившего в его памяти не только
хорошо знакомое и всем претендентам на королевский престол, и многим обл
адателям короны чувство страха, но и неслыханное для венценосцев чувств
о голода.
Напомним. Ему еще не исполнилось и пяти лет, когда скончался его отец Людо
вик XIII. Королева-мать Ц та самая Анна Австрийская, бриллиантовые подвеск
и которой через два столетия составят сердцевину самой блистательной и
нтриги, может быть, самого знаменитого европейского авантюрного романа,
Ц вручила государственную власть кардиналу Мазарини, великому преемн
ику великого Ришелье. Долгое время Францией будет править первый минист
р, его энергия, его авторитет совершенно заслонят собой и личность корол
я, и саму корону. Но в 1661 году, когда Людовику исполнится 22 года, Мазарини ото
йдет в иной мир, и молодой король заявит, что отныне он «сам станет своим п
ервым министром».
С этого времени он, прямая противоположность своего отца, Людовика XIII, уже
никогда не выпустит власть из своих рук. Отныне именно он выходит на перв
ый план и продолжает оставаться на авансцене французской истории более
полувека до самой своей смерти, последовавшей в 1715 году. Для многих истори
ков сама его личность до некоторой степени заслонит собой историю Франц
ии тех лет, и еще долго то время, на которое пришлось его царствование, буд
ет называться «веком Людовика».
Шаг за шагом на протяжении шестидесятых годов семнадцатого столетия он
будет последовательно укреплять и свою личную, и королевскую власть воо
бще, и, наконец, в 1668 году в парижском парламенте, согласно историческому пр
еданию, на весь мир прозвучат адресованные парламентским чиновникам зн
аменитые, ставшие исповеданием европейского монархизма, слова: «Вы дума
ли, господа, что государство Ц это вы? Государство Ц это я».
Говоря современным языком, это был государственный переворот. Ведь этим
вошедшим в историю актом закреплялся переход к принципиально новому дл
я Франции образу правления. Долгое время до того королевская власть была
вынуждена оглядываться и на могущественных феодалов, не желавших мирит
ься с их подвассальным отношением к короне, и на социальные институты, пр
едставлявшие интересы слоев, которые впоследствии составят собой так н
азываемую буржуазию. Но все когда-то дерзавшие бросать вызов королю бар
оны уже были приведены к покорности, а вот теперь и возможность парламен
тов ограничивать его права сокращается до абсолютного по меркам Европы
минимума.
Правда, это еще вопрос, звучали ли подобные слова на самом деле. Ведь вовсе
не секрет, что многие остающиеся в памяти поколений афоризмы и лозунги в
действительности рождаются вовсе не теми, кому они приписываются, а людс
кой молвой. Способные творить историю фигуры далеко не всегда отличаютс
я красноречием, да и обстоятельства, обрамляющие собой поворотные для ми
ровой истории события, очень редко способствуют рождению «величием рав
ного Богу» глагола, способного «жечь сердца людей». (Говорят, что даже не у
боявшийся взойти на Аркольский мост Наполеон был близок к обмороку на вт
орой день переворота, 19 брюмера 1799 года, когда незадавшаяся речь в Совете п
ятисот чуть не привела к объявлению его вне закона.) Впрочем, ничего плохо
го в таком приукрашении когда-то произошедших событий нет. И в самом деле
все значимые для поколений факты воспитывают честолюбивое юношество к
уда как лучше, если они маркируются не какими-то косноязычными речениям
и, но возвышающимся до символа словом. «Гвардия умирает, но не сдается!», «
Мертвые сраму не имут!», «Велика Россия, а отступать некуда!» Ц что бы мы п
омнили о свершенных когда-то подвигах, когда б не эти слова?
В общем, не так уж и важно, кто в действительности произнес то, что приписы
вается Людовику XIV. Важно другое Ц то, что и вправду прозвучало в тот день в
стенах парламента, было своеобразной декларацией, которая обозначила с
обой весьма существенные перемены, произошедшие во французском общест
ве.
Но повторим, все это произойдет только в 1668 году.
А между тем еще за целое столетие до этого события, 16 января 1547 года, в Успенс
ком соборе Московского Кремля состоялось торжественное венчание на ца
рство великого князя Иоанна IV. Согласно обряду в тот день на него были воз
ложены знаки царского достоинства: крест Животворящего Древа, бармы и ша
пка Мономаха.
После приобщения Святых Тайн и обряда миропомазания новый государь при
нял новый для того времени титул царя Ц и это тоже не осталось не услышан
ным историей.
Дипломатический церемониал и протокол Ц «дело тонкое», и никакое измен
ение в принятом титуловании высших государственных лиц никогда не прои
сходит без достаточных на то оснований. Ведь пышность титула прямо пропо
рциональна величию той материальной силы, которая в решающий момент спо
ра может быть приведена в действие его носителем, и никому не позволено п
осягать на эту незыблемую пропорцию. Впрочем, это соотношение справедли
во не только в политике, Ц в той или иной форме существующая здесь зависи
мость проявляется в любой сфере человеческого бытия. «Табель о рангах» н
е позволено нарушать никому; лейтенант не вправе именоваться полковник
ом, простой ассистент Ц профессором, а мелкий жулик Ц вором в законе. Поэ
тому когда князь Ц пусть даже и великий Ц вдруг начинает именоваться ц
арем, то чуткое ко всем геральдическим новациям ухо явственно различает
обнаруживающееся здесь изменение геополитического статуса подвластн
ой ему державы. А это обстоятельство уже не может быть игнорировано проф
ессионалом. Словом, свершившаяся перемена могла означать собой только о
дно Ц далеко идущие претензии все еще таинственной для многих Московии
, а значит, должна была повлечь за собой весьма серьезные дипломатически
е последствия.
Новозаявленная претензия на царское достоинство давала возможность ру
сскому государю занять существенно иную позицию в дипломатических сно
шениях со всеми государствами Западной Европы. Ведь великокняжеский ти
тул до того переводили там как «принц» или даже «великий герцог». А значи
т, его носитель не мог восприниматься иерархически равным другим монарх
ам, он стоял на более низшей, нежели королевская, ступени. По воззрениям те
х лет, только римско-германские императоры могли даровать кому бы то ни б
ыло королевское достоинство. Впрочем, это право присвоили себе также и п
апы: известно, что папа прислал королевский венец Даниилу Романовичу Гал
ицкому. По существовавшей тогда классификации короли считались ниже им
ператора, но выше великих герцогов, герцогов и уж тем более князей (имеютс
я в виду «просто» князья, а не «великие», подобно русским), графов, баронов.
Символически все они были подвластны более высокому звену этой единой и
ерархии. Средневековый мир Ц это строго систематизированное и упорядо
ченное образование, нечто вроде пирамиды, каждая ступень которой обязан
а была подчиняться вышестоящей. Из далекой же Московии одновременно с но
вым титулом в дипломатический оборот входило и новое слово «самодержец
», которое категорически исключало любую форму и степень вассалитета.
Сопряженный с абсолютным отрицанием даже символической зависимости от
кого бы то ни было, новый титул устоявшегося лексического аналога в друг
их языках не имел. Поэтому первое время его или совсем не переводили, или
Ц неслыханная вещь Ц переводили как… «император». А вот это уже не могл
о не сказаться и на статусе мало кому в Европе того времени известной дер
жавы: дисциплина слова со времен Рима была одним из определяющих качеств
западного менталитета.
Не составляло большого секрета, что впервые вводимое в оборот поименова
ние шло от Византии. «Царь» Ц это ведь просто усеченная словоформа Цеза
ря.
Правда, Н.М.Карамзин оспаривает это: «Сие имя не есть сокращение латинско
го Caesar, как многие неосновательно думали, но древнее восточное, которое сде
лалось у нас известно по славянскому переводу Библии и давалось императ
орам византийским, а в новейшие времена ханам монгольским, имея на языке
персидском смысл трона или верховной власти; оно заметно также в окончан
ии собственных имен монархов ассирийских и вавилонских: Фаллассар, Набо
нассар и проч.» Но, думается, пришедшее к нам из империи, наследие которой
ассимилировало в себе культуру не одного только Востока, но и дух Запада,
это слово, в смысловой своей ауре, как в капле воды, отразило в себе память
не об одних только ассиро-вавилонских владыках, но и о римских император
ах. Больше того, для основной массы, то есть для тех, кто, в отличие от Карамз
ина, не обладал глубокими филологическими познаниями, оно Ц в первую и, п
ожалуй, единственную очередь Ц вызывало в сознании ассоциации именно с
римским наследием. Поэтому в умах наверное подавляющего большинства эт
о понятие восходит к имени римского консула.
После кончины Цезаря цезарями стали именоваться все властители Рима, эт
о великое имя стало общепризнанной формой утверждения преемственности
его громкой славы, составной частью их державного титула. Но принявшая к
рещение Европа отказывалась не только от языческих богов, но и от язычес
ких же кумиров. Поэтому и в титулование венценосных особ со временем вхо
дит имя уже совсем иного Ц прославившегося на стезе христианизации Евр
опы Ц героя. Имя Карла, основателя Священной Римской империи заменяет с
обой громкое имя Цезаря, и однопорядковое с титулом царя вошедшее в наш л
ексический обиход слово «король» несет в себе отзвук именно его имени. В
изантия же, даже приняв христианство, не порвала со своим прошлым и береж
но хранила все, оставшееся в нем (может быть, именно это обстоятельство вп
оследствии, когда угроза турецкого завоевания вызвала исход греческой
интеллигенции, и сделало возможным Ренессанс, возрождение погребенных
под наслоениями средневековья пластов великой культуры), поэтому имя Це
заря продолжало жить.
Между тем Византия всегда была империей, причем когда-то даже такой, что и
мировое господство не могло быть ей в тягость. Но сложилось так, что истор
ические судьбы Восточной и Западной Европы давно уже разошлись.
Византия Ц это восточная часть Римской империи, которая в начале Средни
х веков пережила и падение самого Рима, и утрату западных провинций. Она п
росуществовала вплоть до завоевания Константинополя (ее столицы) турка
ми в 1453 году. Был период, когда она простиралась от Испании до Персии, но осн
ову ее всегда составляли Греция и другие балканские земли, а также Малая
Азия. Вплоть до середины XI века она была самой могущественной державой вс
его христианского мира, а Константинополь Ц крупнейшим городом всей Ев
ропы. Византийцы называли свою страну «Империей ромеев» (греческое слов
о «ромей» означает римлянин), однако она чрезвычайно сильно отличалась о
т Римской империи времен Августа. Она сохранила римскую систему управле
ния и римские законы, но по языку и культуре была, скорее, греческим госуда
рством, имела монархию восточного типа, а самое главное Ц ревностно хра
нила христианскую веру. Веками Византийская империя выступала как хран
ительница греческой культуры. Кстати, благодаря именно ей к цивилизации
приобщились и славянские народы.
Непреодолимые отличия сохранились и после того, как Запад принял христи
анство. Делались, правда, попытки достигнуть компромисса между Римской и
Восточной церквами. Одно время даже казалось, что раскол преодолен, но вс
е же Рим и Константинополь продолжали отдаляться друг от друга в вероуче
нии, богослужении и церковной организации. Прежде всего, Константинопол
ь возражал против притязаний папы на главенство над всей христианской ц
ерковью. Периодически возникали раздоры, приведшие в 1054 к окончательному
расколу (схизме) христианской церкви на Римско-католическую и Восточную
Православную.
Различия культур (а любая идеология Ц это неотъемлемая часть националь
ной культуры) способны порождать самые глубокие разногласия, больше тог
о Ц вражду. Поэтому нет ничего удивительного в том, что долгое время, несм
отря на прямое родство, они воспринимали друг друга с большой неприязнью
. В 1204 году крестоносцы уже не испытывали, наверное, никаких угрызений сове
сти, когда штурмовали Константинополь, и с чистым сердцем грабили его, ка
к какую-нибудь вражескую твердыню, которую жестокий военный обычай тех
лет на время отдавал в полную власть победителя. Кончилось же тем, что Зап
ад вообще отказал Византии в помощи, когда той угрожал общий и для него са
мого враг. Известно, что инерция турецкой экспансии будет продолжаться е
ще долгое время, ее остановят только под стенами Вены. Но тогда, в середине
XV столетия, восторжествование этого врага на Западе воспринималось куд
а меньшим злом, чем существование угасающей державы. Впрочем, и в самой Ви
зантии многие, включая даже высших военачальников, предпочитали видеть
на Босфоре турецкую чалму, нежели папскую тиару.
Все это способствовало тому, что единая сложившаяся к середине XVI века, то
есть ко времени воцарения Иоанна, иерархия западных держав как бы исключ
ала из себя это, казалось бы, братское, но все же столь чужое по духу госуда
рственное образование. Так и сегодня самосознание европейца все еще иск
лючает из Европы большую часть того, что на самом деле обнимается единым
раскинувшимся от Атлантики до Урала континентом. Поэтому всегда считав
шийся только с самим собой западный мир и в те поры знал лишь одну Ц основ
анную Карлом Великим Священную Римскую империю. К тому же Византийская и
мперия еще задолго до падения Константинополя утратила былое величие, а
с его захватом и вообще исчезла с политической карты.
Строгая иерархия всех структурных образований, формировавших пеструю
политическую карту Европы того времени, Ц это вовсе не дань бездушной б
юрократии. В ее основе всегда лежало общее инстинктивное стремление нар
одов к порядку, к обеспечению своей собственной безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26