В этом смысле его родословие было более зна
тным, нежели родословие самого Иоанна. Но примем же во внимание и возраст
князя, ведь роль советника во все времена при всех формах правления треб
овала известной мудрости, глубокого знания жизни и способности разбира
ться в людях. Поэтому при всей знатности его происхождения уже сама моло
дость не давала ему права (во всяком случае Ц неоспоримого) занять место
государева советника. Заметим, что были здесь и другие представители луч
ших фамилий: Курлятов, Воротынский, Одоевский, Серебряный, Горбатый, Шере
метевы, Морозовы, Лобанов-Ростовский. Но, как это очень часто бывает, номи
нальный состав какого-то органа управления далеко не всегда совпадает с
составом тех лиц, которые фактически определяют его политику. Так и в сег
одняшней Государственной Думе России заметны лишь немногие, остальные
выступают в роли своеобразных статистов, а есть и такие, которые система
тически отсутствуют и в зале пленарных заседаний и в кабинетах думских к
омитетов и комиссий. Что же касается Избранной Рады, то поговаривали даж
е о дуумвирате Сильвестра и Адашева.
Словом, получилось так, что на самый верх чиновничьей иерархии вдруг при
шли люди, не связанные теми веками складывавшимися кастовыми узами и обя
зательствами, которые объединяли и сплачивали в своих претензиях высши
й нобилитет нации. Меж тем известно, что отстранение одних людей и замена
их другими всегда сопровождается какими-то переменами стратегической
линии государства. Поэтому в определении подобных перестановок именно
как государственного переворота нет, пожалуй, никакого преувеличения.
Но обратим внимание и на другое.
Радикальная смена состава тех лиц, которые участвуют в разработке и прин
ятии стратегических управленческих решений, Ц вещь совсем не новая в и
стории любой державы. Вообще говоря, каждый новый властитель со временем
формирует свой собственный круг ближайших советников. Но именно их подб
ор во все времена представлял собой одно из, может быть, самых трудных и от
ветственных дел правителя, ибо здесь требуется высший род знания, которо
е не дается никаким образованием, Ц знание людей. И даже не просто знание
людей, но и способность предугадать, как именно проявятся все (и хорошие и
плохие) присущие им качества в повседневной работе единой команды. Жизн
енный опыт и мудрость Ц вот залог успешного решения этой многотрудной з
адачи. Какой же юноша способен самостоятельно справиться с ней? Так, може
т, в действительности в основе свершившейся замены лежала вовсе не ответ
ственность за судьбы врученного государства, вовсе не проникновение в т
айны человеческой природы и высшей геополитики, а нечто иное?
Время покажет, что практически с каждым из тех, кто вошел в состав Избранн
ой рады, которая сумела оставить неизгладимый след не только в истории е
го собственного правления, но и в истории самой России, Иоанн расстанетс
я легко и непринужденно. Все они будут небрежно отброшены им, как мы отбра
сываем использованную гигиеническую салфетку, многие же и вообще подве
ргнутся репрессиям.
Так, например, Сильвестра осудит Церковный собор и приговорит его к зато
чению на Соловках. По-видимому, там он и кончит свои дни, ибо с тех пор его и
мя навсегда исчезает из русских летописных источников. Адашев будет взя
т под стражу и перевезен в Дерпт, где и умрет в заточении в 1561 году. Князь Кур
бский, ожидая расправы, будет вынужден бежать за рубеж.
В чем причина этой неблагодарности Ц душевная черствость, следствие вр
ожденной жестокости царя?
Может быть, ответ как раз и состоит в том, что все эти люди с самого начала б
ыли для юного Иоанна не более чем средством сведения давних счетов со вс
ем люто ненавидимым им окружением?
Обратим внимание на один парадокс неизъяснимой человеческой природы: в
любой, даже самой острой ненависти очень часто (если вообще не всегда) мож
но разглядеть столь же острую жажду любви и поклонения. Потребность отмщ
ения чаще всего обнаруживает в своей основе скрытое желание развернуть
какие-то ключевые события прошлого вспять и заставить того, кому адресо
вана месть, горько раскаяться в когда-то содеянном и полюбить-таки неспр
аведливо оцененного или обиженного им. Полюбить Ц и поклониться ему. Ил
и вернее даже так: сначала поклониться, а затем уж и полюбить, ибо поклонит
ься любя Ц ничего не стоит, но ведь и принужденное поклонение без любви с
тоит недорого, поэтому здесь и ждут в первую очередь искреннего раскаяни
я, а потом уже и любви.
Так женщина флиртует с одним, для того чтобы, вызвав ревность другого, кре
пче привязать его к себе. Уже завтра она, может быть, даже не вспомнит о том,
кто вчера послужил простым инструментом ее интриги. Не напоминает ли пов
есть об Избранной раде именно такой флирт?
Но чьей же любви вожделел Иоанн, кто должен был поклониться ему?
Да именно те, на кого вдруг и обрушилась его месть.
Вот только не следует сводить все к каким-то отдельным персоналиям. Опре
деленная поправка на возраст русского государя должна, разумеется, быть
внесена и здесь. Ведь высокая абстракция всего того бездонного и многоме
рного, что в старое время обозначалось понятием мира, у молодого человек
а, как правило, воплощается в сравнительно узком круге тех, кто составляе
т его непосредственное окружение; и едва ли мужающий Иоанн был исключени
ем из этого всеобщего правила. Должны пройти годы и годы, для того чтобы ещ
е очень отвлеченная категория, к которой в своих схоластических поисках
и возвышенных мечтах так любят апеллировать подающие надежды честолюб
ивые юноши, наполнилась, наконец, каким-то конкретным, но вместе с тем и бо
лее широким содержанием. До поры же именно этот круг ближних и фокусируе
т в себе весь социальный макрокосм, в который вплетается становление и р
азвитие человека. Поэтому любое обращение к этому кругу и есть обращение
к миру в целом. Именно по этой же причине любой импульс, обращенный к посл
еднему, до поры замыкается лишь на тех, кто физически доступен осязаемом
у контакту.
Заметим и другое. Это только сегодня для того, чтобы почувствовать себя «
звездой», вполне достаточно признания лишь своих братьев по цеху: матема
тиков, программистов, музыкантов, и так далее. Едва ли какой программист (м
атематик, музыкант) испытывает комплекс неполноценности, или даже вообщ
е какое-то неудобство, оттого что он абсолютно неизвестен профессиональ
ным историкам или правоведам, инженерам или военным. Но все это только по
тому, что сегодня существует бессчетное множество совершенно различны
х видов деятельности, каждый из которых требует от человека каких-то сво
их, специфических, дарований. Но должен же существовать и талант, который
остается талантом, независимо от цеховой принадлежности человека. Изве
стность в одних кругах при полной неизвестности в каких-то других Ц это
ведь тоже род ущербности. В умных книгах, трактующих о философии, говорит
ся, что эта ущербность Ц суть прямой результат так называемого всеобщег
о разделения труда, Ц глобального явления, которое уже на самой заре чел
овеческой истории определило магистральные пути развития всей нашей ц
ивилизации. Меж тем в те времена, о которых говорится здесь, следствия это
го всеобщего разделения еще только начинали проявляться. В шестнадцато
м веке уже высоко ценилась ученость, докторский диплом уже возводил чело
века в рыцарское достоинство, прежнее презрение к людям искусства сменя
лось на глубокое почитание… Но все же подлинное признание могло быть тол
ько там, где существовали общие для всех ценности. Подлинное признание с
уществовало только там, где появлялись основания для посмертной канони
зации. Святость Ц вот истинная вершина всех тогдашних человеческих дел
. Святость Ц вот давно уже забытый тайный идеал честолюбивых.
Но здесь, в сфере общих для всех ценностей, притязания на избранность Ц э
то уже не обращение к узкому кругу односторонне, «подобно флюсу», развит
ых профессионалов. Слепого поклонения одних при полном безразличии дру
гих на поприще этих абсолютов уже недостаточно. А значит, и ожесточеннос
ть против всех отказывающих в признании оказывается направленной вовс
е не узкому ограниченному рамками какого-то цеха кругу. Месть Иоанна Ц э
то месть всему миру, так и не сумевшему Ц или не пожелавшему Ц разглядет
ь в нем то, чем он сам представлялся себе.
Впрочем, видеть в формировании Избранной рады только специфическую фор
му мести, наверное, было бы неправильно. Сильный на бранном поле и мудрый в
суде Ц вот в лоне христианской культуры идеал правителя всех времен. На
верное, редкий государь вообще не видел в себе Давида и Соломона (или, по м
еньшей мере, не мечтал о том, чтобы в нем увидели хоть что-то от этих вечных
на все времена героев). Само положение (noblesse oblige) обязывает, Ц гласит старая п
ришедшая к нам из французского языка истина, и всякий новый монарх, вступ
ая во власть, как кажется, всегда полон горячего стремления принести бла
го своему народу. Едва ли исключением в этом ряду был Иоанн. Поэтому новый
государственный совет Ц это, конечно же,
«…пока сердца для чести жив
ы…»
и искренний порыв к добру и свету все еще не потерянного для мира юноши.
Но все же в какой-то мере и месть.
Вероятно, в глазах любого мэтра от теории государственного управления, м
ожет быть, даже в глазах самого Никколо Макиавелли такая ее форма могла б
ы удостоиться самой высокой оценки. Ведь она позволяла добиться нужного
при полном сохранении лица, облечь скрытую политическую интригу в некую
безупречную цивилизованность, в торжество настоящей справедливости. Н
о это только на первый непосвященный взгляд стороннего наблюдателя, ибо
даже этот великий флорентиец мог судить лишь о скрытых пружинах чисто че
ловеческих дел Ц мелкой ряби на поверхности океана, глубинные же тайны
абсолютной власти не могли раскрыться перед ним.
Всякая месть должна приносить какое-то удовлетворение, иначе зачем вооб
ще она нужна. Однако именно эта легкая доступность ее скрытой логики раз
уму простого обывателя и не давала искомого, больше того, в принципе не мо
гла дать. Именно это рациональное, «слишком человеческое» ее обличие и б
ыло самым большим ее недостатком, если не сказать органическим пороком.
Ведь то, чем может довольствоваться толпа, далеко недостаточно тому, кто
ослепительной горной вершиной возвышается над нею.
В конечном счете все дело в глубине отличий, которые пролегли между ним, И
оанном, и теми, кто был обязан повиноваться ему, Богом избранному венцено
сцу. Настоящая избранность Ц это ведь совсем не выделение одного из как
ого-то бесконечного множества ему подобных, И даже не возглавление неко
торой когорты лучших. В едином людском торжище слишком многое зависит от
неожиданных сюрпризов быстро меняющихся мнений, и самый первый здесь оч
ень легко может оказаться Ц и часто оказывается Ц последним: «И вот, ест
ь последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последни
ми». (Лука. 13-30). Когда-то каприз всего одной женщины привел к отсечению голо
вы самого Крестителя, минутный настрой еще недавно рыдающей от счастья т
олпы отдал на растерзание Христа. Так что подлинная исключительность в к
онечном счете может существовать лишь только там, где нет даже и слабой т
ени подобия всей этой неразумной людской массы тому , кто приз
ван стоять высоко над нею, где нет даже и следа какой-то их соприродности.
Словом, только там, где обнаруживается какой-то иной и абсолютно непости
жный ни рассудком обывателя, ни даже разумом мыслителя генезис.
Таким образом, как ни крути, но уже самая способность понять сторонним (пу
сть даже и весьма незаурядным) умом источник и механизм государева замыс
ла неизбежно умаляет достоинство самого помазанника: ведь понять и оцен
ить что-то Ц всегда означает собой, хотя бы на миг возвыситься над тем, чт
о подлежит нашей оценке. А это значит, хотя бы на миг подняться и над самим
венценосцем. Вот так и здесь: даже частичная прозрачность мотивов, опред
елявших решения юного государя, была способна только унизить абсолют ве
рховной власти. Воспитанное же Иоанном понятие о правах, воспринятых им,
не допускали даже и мысли о каком бы то ни было Ц пусть даже минутном Ц в
озвышении над нею. Подлинная, абсолютная, власть всегда обязана стоять о
причь людской природы, парить над толпою ничтожеств; ничто вершимое ею н
е может быть вмещено и объято убогим мозжечком обязанного лишь к слепому
повиновению земного червя.
Так что век Избранной рады не мог быть долгим уже «по определению». Очень
скоро все должно было измениться. И очень скоро все действительно измени
тся, вернее сказать, встанет на свои места.
6. Последние испытания
«Вы мнили, что вся Русская земля под ногами вашими?», спросит Иоанн, в свое
м послании князю Курбскому бросая обвинение былым советникам из Избран
ной рады и тем самым как бы оправдывая разрыв с нею. Правда, слова эти буду
т написаны много позднее, но можно не сомневаться, что нечто подобное зву
чало и в самом начале разрыва. Знаменитый демарш Людовика XIV: «Вы думали, го
спода, что государство Ц это вы?…» Ц едва ли не калька с них. Дело не тольк
о в лексико-семантическом сходстве Ц слова одного и слова другого знам
енуют собой решительное отъединение центральной власти от своих подда
нных.
Во Франции это выразится не только в виде создания нового аппарата центр
альной власти, но и в заложении новой национальной столицы Ц Версаля. На
Руси за столетие до того было все то же (историческая легенда гласит, что д
аже столицу царь хотел перенести в Вологду, но выпавший из свода собора к
амень, чуть не убив его, послужил знаком того, что этот перенос неугоден Бо
гу) но это «все то же» приняло дикую форму опричнины.
Какой логикой, какой высшей государственной потребностью, какими закон
ами формирования и функционирования верховной власти может быть объяс
нен этот чудовищный институт?
«Какому дьяволу, какому псу
в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном?…»
Какой монарх мог придумать такое для своего народа? Только одно разумное
объяснение могло быть всей этой фантасмагории Ц решительная неспособ
ность водительствуемых стать хотя бы отчасти достойными своего велико
го вождя.
Можно, конечно, быть слепым, и в неразумии своем не различать в поставленн
ом над ними государе то, что обязано бросаться в глаза каждому. Но ведь все
му же есть предел, и нельзя не понимать, что даже здесь, на самой вершине лю
дской пирамиды, пролегает бездонная бездна между тем, кому венец дается
по простому праву рождения, и у кого это право возводится в степень его со
бственной исключительности. Не понимать эту истину, Ц значит, святотат
ствовать над той сокрытой даже от многих властителей тайной, что связует
совсем не рядового помазанника с Тем, Кто только и способен отличить Ц
его . Единственного из людей. Да, Бог и в самом деле дарует каждо
му талант и свободу. Да, убоясь и того и другого, слабые зарывают талант в з
емлю и отчуждают свою свободу в пользу кого-то сильного. Но ведь есть же в
се-таки среди всех недостойных Его даров и тот , кто способен с
ам собрать и умножить все, чего так пугливо сторонятся слабые. Так неужел
и же верховная власть, ниспосылаемая ему , изначально равна то
й, которая дается обыкновенной посредственности, единственным достоин
ством которой служит лишь зачатие на царском ложе?
Мысль историка, который пытается проникнуть в сплетения мотивов, опреде
лявших логику рождавшегося в России абсолютизма, как правило, видит толь
ко борьбу с оппозиционным боярством. Этот мотив, в общем-то, известен мона
рхиям всей Европы того времени, наследие средневековья во всех странах п
реодолевалось долго и болезненно. Но вспомним: абсолютизм Ц это ведь во
все не пострижение всех под одну гребенку, отнюдь не жесткое подчинение
всех и вся каким-то одним верховным государственным интересам. В действ
ительности его рождает острая необходимость устранения правовой «чере
сполосицы», ликвидации внутренних границ, таможенных барьеров, веками с
кладывавшихся на рубежах владений, еще совсем недавно практически непо
двассальных короне. Добавим сюда необходимость централизации таких го
сударственных институтов, как «силовые» и дипломатические ведомства, д
о того существовавшие при дворе любого крупного барона, дерзавшего пося
гать на независимость от политический линии своего сюзерена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
тным, нежели родословие самого Иоанна. Но примем же во внимание и возраст
князя, ведь роль советника во все времена при всех формах правления треб
овала известной мудрости, глубокого знания жизни и способности разбира
ться в людях. Поэтому при всей знатности его происхождения уже сама моло
дость не давала ему права (во всяком случае Ц неоспоримого) занять место
государева советника. Заметим, что были здесь и другие представители луч
ших фамилий: Курлятов, Воротынский, Одоевский, Серебряный, Горбатый, Шере
метевы, Морозовы, Лобанов-Ростовский. Но, как это очень часто бывает, номи
нальный состав какого-то органа управления далеко не всегда совпадает с
составом тех лиц, которые фактически определяют его политику. Так и в сег
одняшней Государственной Думе России заметны лишь немногие, остальные
выступают в роли своеобразных статистов, а есть и такие, которые система
тически отсутствуют и в зале пленарных заседаний и в кабинетах думских к
омитетов и комиссий. Что же касается Избранной Рады, то поговаривали даж
е о дуумвирате Сильвестра и Адашева.
Словом, получилось так, что на самый верх чиновничьей иерархии вдруг при
шли люди, не связанные теми веками складывавшимися кастовыми узами и обя
зательствами, которые объединяли и сплачивали в своих претензиях высши
й нобилитет нации. Меж тем известно, что отстранение одних людей и замена
их другими всегда сопровождается какими-то переменами стратегической
линии государства. Поэтому в определении подобных перестановок именно
как государственного переворота нет, пожалуй, никакого преувеличения.
Но обратим внимание и на другое.
Радикальная смена состава тех лиц, которые участвуют в разработке и прин
ятии стратегических управленческих решений, Ц вещь совсем не новая в и
стории любой державы. Вообще говоря, каждый новый властитель со временем
формирует свой собственный круг ближайших советников. Но именно их подб
ор во все времена представлял собой одно из, может быть, самых трудных и от
ветственных дел правителя, ибо здесь требуется высший род знания, которо
е не дается никаким образованием, Ц знание людей. И даже не просто знание
людей, но и способность предугадать, как именно проявятся все (и хорошие и
плохие) присущие им качества в повседневной работе единой команды. Жизн
енный опыт и мудрость Ц вот залог успешного решения этой многотрудной з
адачи. Какой же юноша способен самостоятельно справиться с ней? Так, може
т, в действительности в основе свершившейся замены лежала вовсе не ответ
ственность за судьбы врученного государства, вовсе не проникновение в т
айны человеческой природы и высшей геополитики, а нечто иное?
Время покажет, что практически с каждым из тех, кто вошел в состав Избранн
ой рады, которая сумела оставить неизгладимый след не только в истории е
го собственного правления, но и в истории самой России, Иоанн расстанетс
я легко и непринужденно. Все они будут небрежно отброшены им, как мы отбра
сываем использованную гигиеническую салфетку, многие же и вообще подве
ргнутся репрессиям.
Так, например, Сильвестра осудит Церковный собор и приговорит его к зато
чению на Соловках. По-видимому, там он и кончит свои дни, ибо с тех пор его и
мя навсегда исчезает из русских летописных источников. Адашев будет взя
т под стражу и перевезен в Дерпт, где и умрет в заточении в 1561 году. Князь Кур
бский, ожидая расправы, будет вынужден бежать за рубеж.
В чем причина этой неблагодарности Ц душевная черствость, следствие вр
ожденной жестокости царя?
Может быть, ответ как раз и состоит в том, что все эти люди с самого начала б
ыли для юного Иоанна не более чем средством сведения давних счетов со вс
ем люто ненавидимым им окружением?
Обратим внимание на один парадокс неизъяснимой человеческой природы: в
любой, даже самой острой ненависти очень часто (если вообще не всегда) мож
но разглядеть столь же острую жажду любви и поклонения. Потребность отмщ
ения чаще всего обнаруживает в своей основе скрытое желание развернуть
какие-то ключевые события прошлого вспять и заставить того, кому адресо
вана месть, горько раскаяться в когда-то содеянном и полюбить-таки неспр
аведливо оцененного или обиженного им. Полюбить Ц и поклониться ему. Ил
и вернее даже так: сначала поклониться, а затем уж и полюбить, ибо поклонит
ься любя Ц ничего не стоит, но ведь и принужденное поклонение без любви с
тоит недорого, поэтому здесь и ждут в первую очередь искреннего раскаяни
я, а потом уже и любви.
Так женщина флиртует с одним, для того чтобы, вызвав ревность другого, кре
пче привязать его к себе. Уже завтра она, может быть, даже не вспомнит о том,
кто вчера послужил простым инструментом ее интриги. Не напоминает ли пов
есть об Избранной раде именно такой флирт?
Но чьей же любви вожделел Иоанн, кто должен был поклониться ему?
Да именно те, на кого вдруг и обрушилась его месть.
Вот только не следует сводить все к каким-то отдельным персоналиям. Опре
деленная поправка на возраст русского государя должна, разумеется, быть
внесена и здесь. Ведь высокая абстракция всего того бездонного и многоме
рного, что в старое время обозначалось понятием мира, у молодого человек
а, как правило, воплощается в сравнительно узком круге тех, кто составляе
т его непосредственное окружение; и едва ли мужающий Иоанн был исключени
ем из этого всеобщего правила. Должны пройти годы и годы, для того чтобы ещ
е очень отвлеченная категория, к которой в своих схоластических поисках
и возвышенных мечтах так любят апеллировать подающие надежды честолюб
ивые юноши, наполнилась, наконец, каким-то конкретным, но вместе с тем и бо
лее широким содержанием. До поры же именно этот круг ближних и фокусируе
т в себе весь социальный макрокосм, в который вплетается становление и р
азвитие человека. Поэтому любое обращение к этому кругу и есть обращение
к миру в целом. Именно по этой же причине любой импульс, обращенный к посл
еднему, до поры замыкается лишь на тех, кто физически доступен осязаемом
у контакту.
Заметим и другое. Это только сегодня для того, чтобы почувствовать себя «
звездой», вполне достаточно признания лишь своих братьев по цеху: матема
тиков, программистов, музыкантов, и так далее. Едва ли какой программист (м
атематик, музыкант) испытывает комплекс неполноценности, или даже вообщ
е какое-то неудобство, оттого что он абсолютно неизвестен профессиональ
ным историкам или правоведам, инженерам или военным. Но все это только по
тому, что сегодня существует бессчетное множество совершенно различны
х видов деятельности, каждый из которых требует от человека каких-то сво
их, специфических, дарований. Но должен же существовать и талант, который
остается талантом, независимо от цеховой принадлежности человека. Изве
стность в одних кругах при полной неизвестности в каких-то других Ц это
ведь тоже род ущербности. В умных книгах, трактующих о философии, говорит
ся, что эта ущербность Ц суть прямой результат так называемого всеобщег
о разделения труда, Ц глобального явления, которое уже на самой заре чел
овеческой истории определило магистральные пути развития всей нашей ц
ивилизации. Меж тем в те времена, о которых говорится здесь, следствия это
го всеобщего разделения еще только начинали проявляться. В шестнадцато
м веке уже высоко ценилась ученость, докторский диплом уже возводил чело
века в рыцарское достоинство, прежнее презрение к людям искусства сменя
лось на глубокое почитание… Но все же подлинное признание могло быть тол
ько там, где существовали общие для всех ценности. Подлинное признание с
уществовало только там, где появлялись основания для посмертной канони
зации. Святость Ц вот истинная вершина всех тогдашних человеческих дел
. Святость Ц вот давно уже забытый тайный идеал честолюбивых.
Но здесь, в сфере общих для всех ценностей, притязания на избранность Ц э
то уже не обращение к узкому кругу односторонне, «подобно флюсу», развит
ых профессионалов. Слепого поклонения одних при полном безразличии дру
гих на поприще этих абсолютов уже недостаточно. А значит, и ожесточеннос
ть против всех отказывающих в признании оказывается направленной вовс
е не узкому ограниченному рамками какого-то цеха кругу. Месть Иоанна Ц э
то месть всему миру, так и не сумевшему Ц или не пожелавшему Ц разглядет
ь в нем то, чем он сам представлялся себе.
Впрочем, видеть в формировании Избранной рады только специфическую фор
му мести, наверное, было бы неправильно. Сильный на бранном поле и мудрый в
суде Ц вот в лоне христианской культуры идеал правителя всех времен. На
верное, редкий государь вообще не видел в себе Давида и Соломона (или, по м
еньшей мере, не мечтал о том, чтобы в нем увидели хоть что-то от этих вечных
на все времена героев). Само положение (noblesse oblige) обязывает, Ц гласит старая п
ришедшая к нам из французского языка истина, и всякий новый монарх, вступ
ая во власть, как кажется, всегда полон горячего стремления принести бла
го своему народу. Едва ли исключением в этом ряду был Иоанн. Поэтому новый
государственный совет Ц это, конечно же,
«…пока сердца для чести жив
ы…»
и искренний порыв к добру и свету все еще не потерянного для мира юноши.
Но все же в какой-то мере и месть.
Вероятно, в глазах любого мэтра от теории государственного управления, м
ожет быть, даже в глазах самого Никколо Макиавелли такая ее форма могла б
ы удостоиться самой высокой оценки. Ведь она позволяла добиться нужного
при полном сохранении лица, облечь скрытую политическую интригу в некую
безупречную цивилизованность, в торжество настоящей справедливости. Н
о это только на первый непосвященный взгляд стороннего наблюдателя, ибо
даже этот великий флорентиец мог судить лишь о скрытых пружинах чисто че
ловеческих дел Ц мелкой ряби на поверхности океана, глубинные же тайны
абсолютной власти не могли раскрыться перед ним.
Всякая месть должна приносить какое-то удовлетворение, иначе зачем вооб
ще она нужна. Однако именно эта легкая доступность ее скрытой логики раз
уму простого обывателя и не давала искомого, больше того, в принципе не мо
гла дать. Именно это рациональное, «слишком человеческое» ее обличие и б
ыло самым большим ее недостатком, если не сказать органическим пороком.
Ведь то, чем может довольствоваться толпа, далеко недостаточно тому, кто
ослепительной горной вершиной возвышается над нею.
В конечном счете все дело в глубине отличий, которые пролегли между ним, И
оанном, и теми, кто был обязан повиноваться ему, Богом избранному венцено
сцу. Настоящая избранность Ц это ведь совсем не выделение одного из как
ого-то бесконечного множества ему подобных, И даже не возглавление неко
торой когорты лучших. В едином людском торжище слишком многое зависит от
неожиданных сюрпризов быстро меняющихся мнений, и самый первый здесь оч
ень легко может оказаться Ц и часто оказывается Ц последним: «И вот, ест
ь последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последни
ми». (Лука. 13-30). Когда-то каприз всего одной женщины привел к отсечению голо
вы самого Крестителя, минутный настрой еще недавно рыдающей от счастья т
олпы отдал на растерзание Христа. Так что подлинная исключительность в к
онечном счете может существовать лишь только там, где нет даже и слабой т
ени подобия всей этой неразумной людской массы тому , кто приз
ван стоять высоко над нею, где нет даже и следа какой-то их соприродности.
Словом, только там, где обнаруживается какой-то иной и абсолютно непости
жный ни рассудком обывателя, ни даже разумом мыслителя генезис.
Таким образом, как ни крути, но уже самая способность понять сторонним (пу
сть даже и весьма незаурядным) умом источник и механизм государева замыс
ла неизбежно умаляет достоинство самого помазанника: ведь понять и оцен
ить что-то Ц всегда означает собой, хотя бы на миг возвыситься над тем, чт
о подлежит нашей оценке. А это значит, хотя бы на миг подняться и над самим
венценосцем. Вот так и здесь: даже частичная прозрачность мотивов, опред
елявших решения юного государя, была способна только унизить абсолют ве
рховной власти. Воспитанное же Иоанном понятие о правах, воспринятых им,
не допускали даже и мысли о каком бы то ни было Ц пусть даже минутном Ц в
озвышении над нею. Подлинная, абсолютная, власть всегда обязана стоять о
причь людской природы, парить над толпою ничтожеств; ничто вершимое ею н
е может быть вмещено и объято убогим мозжечком обязанного лишь к слепому
повиновению земного червя.
Так что век Избранной рады не мог быть долгим уже «по определению». Очень
скоро все должно было измениться. И очень скоро все действительно измени
тся, вернее сказать, встанет на свои места.
6. Последние испытания
«Вы мнили, что вся Русская земля под ногами вашими?», спросит Иоанн, в свое
м послании князю Курбскому бросая обвинение былым советникам из Избран
ной рады и тем самым как бы оправдывая разрыв с нею. Правда, слова эти буду
т написаны много позднее, но можно не сомневаться, что нечто подобное зву
чало и в самом начале разрыва. Знаменитый демарш Людовика XIV: «Вы думали, го
спода, что государство Ц это вы?…» Ц едва ли не калька с них. Дело не тольк
о в лексико-семантическом сходстве Ц слова одного и слова другого знам
енуют собой решительное отъединение центральной власти от своих подда
нных.
Во Франции это выразится не только в виде создания нового аппарата центр
альной власти, но и в заложении новой национальной столицы Ц Версаля. На
Руси за столетие до того было все то же (историческая легенда гласит, что д
аже столицу царь хотел перенести в Вологду, но выпавший из свода собора к
амень, чуть не убив его, послужил знаком того, что этот перенос неугоден Бо
гу) но это «все то же» приняло дикую форму опричнины.
Какой логикой, какой высшей государственной потребностью, какими закон
ами формирования и функционирования верховной власти может быть объяс
нен этот чудовищный институт?
«Какому дьяволу, какому псу
в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном?…»
Какой монарх мог придумать такое для своего народа? Только одно разумное
объяснение могло быть всей этой фантасмагории Ц решительная неспособ
ность водительствуемых стать хотя бы отчасти достойными своего велико
го вождя.
Можно, конечно, быть слепым, и в неразумии своем не различать в поставленн
ом над ними государе то, что обязано бросаться в глаза каждому. Но ведь все
му же есть предел, и нельзя не понимать, что даже здесь, на самой вершине лю
дской пирамиды, пролегает бездонная бездна между тем, кому венец дается
по простому праву рождения, и у кого это право возводится в степень его со
бственной исключительности. Не понимать эту истину, Ц значит, святотат
ствовать над той сокрытой даже от многих властителей тайной, что связует
совсем не рядового помазанника с Тем, Кто только и способен отличить Ц
его . Единственного из людей. Да, Бог и в самом деле дарует каждо
му талант и свободу. Да, убоясь и того и другого, слабые зарывают талант в з
емлю и отчуждают свою свободу в пользу кого-то сильного. Но ведь есть же в
се-таки среди всех недостойных Его даров и тот , кто способен с
ам собрать и умножить все, чего так пугливо сторонятся слабые. Так неужел
и же верховная власть, ниспосылаемая ему , изначально равна то
й, которая дается обыкновенной посредственности, единственным достоин
ством которой служит лишь зачатие на царском ложе?
Мысль историка, который пытается проникнуть в сплетения мотивов, опреде
лявших логику рождавшегося в России абсолютизма, как правило, видит толь
ко борьбу с оппозиционным боярством. Этот мотив, в общем-то, известен мона
рхиям всей Европы того времени, наследие средневековья во всех странах п
реодолевалось долго и болезненно. Но вспомним: абсолютизм Ц это ведь во
все не пострижение всех под одну гребенку, отнюдь не жесткое подчинение
всех и вся каким-то одним верховным государственным интересам. В действ
ительности его рождает острая необходимость устранения правовой «чере
сполосицы», ликвидации внутренних границ, таможенных барьеров, веками с
кладывавшихся на рубежах владений, еще совсем недавно практически непо
двассальных короне. Добавим сюда необходимость централизации таких го
сударственных институтов, как «силовые» и дипломатические ведомства, д
о того существовавшие при дворе любого крупного барона, дерзавшего пося
гать на независимость от политический линии своего сюзерена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26