) программные установки большевиков, он
не мог.
Ленин, разумеется, сознавал, что вздумай большевики пойти в Октябре на ре
ализацию своей программы, Россия (а Россия того времени на три четверти
Ц крестьянская страна) неминуемо отвернулась бы от них. В случае же наси
льственного внедрения большевистской программы крестьянство ответил
о бы войной (как это и было доказано позднейшими событиями). Поэтому тот фа
кт, что в данном пункте социальных преобразований политика большевиков
прямым курсом вела к гражданской войне (впрочем, к гражданской войне она
вела отнюдь не только в этом пункте), был очевиден для многих, и именно в ра
звязывании гражданской войны обвиняли Ленина еще в канун Октября.
(К слову сказать, драматург М.Шатров, утверждая, что тогда, в семнадцатом, б
ыла только одна альтернатива: либо Ленин, либо Корнилов, не договаривает
того, что сам Корнилов был прямым порождением ленинского курса в социали
стическом движении и не будь ленинщины, не смогла бы возникнуть и корнил
овщина.)
Но вот действительно талантливый ход, позволивший временно нейтрализо
вать крестьянство как носитель в принципе несовместимой с большевизмо
м силы: Ленин по его собственному признанию целиком, без малейшего изъят
ия, принимает (крадет?) программу эсеров. Ход блистательный! Ведь им не тол
ько нейтрализуется крестьянство, но и автоматически обеспечивается по
ддержка самой могущественной по тем временам партии Ц партии эсеров. В
самом деле, выступить в этих обстоятельствах против большевиков, значит
, показать, что им дороги не столько народные интересы, сколько соображен
ия собственного политического престижа; если эсеры стояли и в самом деле
за то, чтобы дать народу землю, они были бы нравственно обязаны поддержат
ь это мероприятие даже в том случае, если бы все лавры доставались бы одни
м большевикам.
Многие идеи в истории духа остаются нетленными памятниками человеческ
ому гению. Уже одна только эта идея могла бы обессмертить имя Ленина… есл
и бы было дозволительно венчать лаврами человека, добывшего победу нече
стным путем. Правда, боксера, неожиданно бьющего ниже пояса, немедленно д
исквалифицируют Ц победившего же политика пропагандистский аппарат т
ут же обряжает в белоснежные ризы.
Впрочем, при всей блистательности этого запрещенного приема победа отн
юдь не гарантировалась вероломно сделанным ходом, он давал лишь определ
енную оттяжку времени Ц и не более того. При сложившемся повороте событ
ий перспектива гражданской войны становилась даже более осязаемой. Вду
маемся. Пойти до конца по пути честной реализации чужой программы, означ
ало бы потерпеть поражение: ведь целью любого политического движения яв
ляется осуществление своей. Поэтому во имя исключения перспективы неиз
бежной трансмутации партии возврат к первоначальным лозунгам большеви
зма рано или поздно встал бы на повестку дня. Отсюда маневр с украденной п
рограммой ни в коем случае не мог рассматриваться как подлинное изменен
ие собственных лозунгов большевизма под давлением реальной действител
ьности, это был лишь временный маневр, дающий возможность собраться с си
лами и заставить-таки крестьянство принять именно большевистскую прог
рамму.
Ленину как политическому деятелю была бы и в самом деле грош цена, если бы
он заранее не «просчитал» все следствия, закономерно вытекающие из этог
о вероломного шага. Прямым же следствием его должна была стать гражданск
ая война (правда, развязанная уже в более благоприятных для овладевших м
ощью государственной власти большевиков обстоятельствах). Именно созд
ание этих, более благоприятных, условий развязывания гражданской войны,
строго говоря, и было целью программного маневра.
Иными словами, умысел налицо, и самое большее, что можно сделать здесь, Ц
это низвести прямой умысел до степени косвенного. Отрицать наличие умыс
ла в этих обстоятельствах означало бы одно из двух: либо полностью отказ
ать Ленину во всякой способности предвычисления следствий из предприн
имаемых им политических шагов, либо согласиться с тем, что Ленин полност
ью и безоговорочно капитулировал перед обстоятельствами, согласившись
на честную реализацию программы, против которой он сражался всю свою жи
знь. Ясно, что ни то, ни другое предположение не может выдержать никакой кр
итики: все, что мы знаем о Ленине, прямо вопиет против таких чудовищных пре
дположений.
Можно, конечно, спасая репутацию вождя, говорить о том, что расчет строилс
я на другом основании: дескать существовала уверенность в том, что завое
вав власть большевики сумеют-таки убедить крестьянство в преимущества
х именно их программных положений.
А если нет? Я не случайно говорю об умысле косвенном. Ленин мог и обязан бы
л предвидеть возможность того, что тысячелетиями складывавшаяся психо
логия крестьянина не изменится вдруг даже в состоянии эйфории от завоев
ания власти их политическим «союзником» Ц пролетариатом. В противном с
лучае говорить о нем как о реальном политике вообще нет никакой возможно
сти. Словом, как ни крути, а был, был умысел. Пусть только и косвенный. Впроче
м, за косвенный умысел «дают» ненамного меньше.
И вот здесь возникает чрезвычайно важный для характеристики Ленина воп
рос: не понимать, что ответственность за развязывание войны падает (и) на н
его, он не мог, Ц пугала ли его нравственная ответственность за предприн
имаемые действия? Нет! должен был бы сказать любой человек, знающий то, что
последовало уже через 3 месяца после захвата власти большевиками: разго
н Учредительного Собрания, расстрел рабочих демонстраций, введение ком
бедов, продотряды, заградительные отряды и т. д. и т. д. и т. д. Правда, воспитан
ная «Министерством Правды» и «Министерством Любви», официальная истор
иография утверждает, что отнюдь не Ленин несет ответственность за развя
зывание гражданской войны, но так называемые эксплуататорские классы.

Но уточню позицию.
Я говорю здесь не о какой-то объективной исторической истине, я пытаюсь п
онять чисто субъективное, может быть даже глубоко ошибочное мироощущен
ие простого человека, на долю которого выпадает принять решение, долженс
твующее изменить судьбы миллионов и миллионов. И пусть трижды права офиц
иальная историко-партийная мысль, и пусть действительно вина ложится на
Керенских и Корниловых, Ленин все равно обязан был видеть и свою ответст
венность за неизбежность кровавого исхода.
Пояснить сказанное можно, увы, нередким житейским примером. Так, даже буд
учи уверенным, что именно «Х» совершил кражу, далеко не каждый отважится
открыто обвинить его. Препятствием выступает неизбежное здесь сомнени
е, даже ничтожная доля которого обращается в категорический нравственн
ый запрет. И я говорю здесь именно об этой, пусть даже ничтожной, доле сомн
ения, а не о том, кто на самом деле похитил ту или иную вещь, Ц официальная
же историография замыкается совсем в другом измерении Ц в выяснении (а
может быть, и сокрытии) того, кто в действительности был вором.
И вот парадокс: живописуя Ленина сусальным образцом морального соверше
нства, партийная литература отказывая в самом праве на существование су
бъективно осознаваемой личной ответственности, превращает его в нравс
твенного урода!
А может быть и в самом деле не было ощущения личной ответственности и лич
ной вины? Истории памятна нерешительность Цезаря, остановившегося пере
д Рубиконом, Ц ленинского Рубикона не существует… Вот и еще один штрих к
портрету, позволяющий понять, почему именно Ленин стоял у руля партии.
Людьми, не лишенными нравственных сомнений, в критический момент истори
и показали себя Каменев и Зиновьев. Голос человеческой совести звучал в
коллективном заявлении об отставке большевиков, уже в ноябре 1917 провидев
ших преступления сталинизма.
Словом, свой Рубикон был, наверное, у каждого, кто мог бы на равных боротьс
я с Лениным за первенство, Ц и не это ли объясняет ленинскую победу над н
ими? Что-то страшное, что-то нечеловеческое стоит за этим отсутствием сом
нений. Но что именно: нравственное уродство, на котором косвенно настаив
ает историко-партийная литература, или извращенная логика? Аберрация со
вести, или аберрация сознания?
У Клаузевица в его знаменитых рассуждениях о войне есть одна прямо потря
сающая своей парадоксальностью мысль: «Если мы философски подойдем к пр
оисхождению войны, то увидим, что понятие войны возникает не из наступле
ния, ибо последнее имеет своей целью не столько борьбу сколько овладение
, а из обороны, ибо последняя имеет своей непосредственной целью борьбу, т
ак как очевидно, что отражать и драться Ц одно и то же.
Клаузевиц “О войне”
т. 2, Воениздат НКО, 1941 г., с. 28.

Замечу, что Клаузевица Ленин знал: объемистое произведение выдающегося
военного мыслителя было изучено Лениным, что говорится, с карандашом в р
уках. Правда, Клаузевиц (отдадим ему должное) говорит вовсе не о нравствен
ной ответственности за развязывание военных действий, он исследует лиш
ь логические начала науки о войне, ищет отправной пункт своих теоретичес
ких построений…
Да, это так, обиходный портрет Ленина несет на себе заметные следы ретуши:
официальная мысль никогда не ограничивала себя в усилиях изобразить че
ловека, лишенного и тени сомнения в своей правоте, или, скажем более «обте
каемо», в «правоте своего дела». Но в том-то и дело, что в данном пункте лени
нской характеристики сходятся не только идеологи, что стоят на службе у
созданного им режима, но и исследователи, исповедующие совершенно иное с
оциальное (и нравственное) Credo.
Так что же все-таки в основе: аберрация совести, или аберрация сознания? Н
и с точки зрения общечеловеческой нравственности, от века верной абсолю
там «не убий», «не укради», «не сотвори свидетельства ложна», ни с точки зр
ения обычного человеческого сознания образ, запечатленный в миллионах
и миллионах книг, изваяний, портретов, не обнаруживает себя как образ чел
овека. Скорее, это подобие существа, стоящего вне рода человеческого. Но н
ечеловеческим началом может быть только машина, и не машино-ли подобный
характер носят такие его качества, как возводимые до степени абсолюта ре
шимость, воля, отсутствие сомнений. Впрочем, машина Ц это не очень благор
одно, что ли. Но вот другое, куда более пристойное для вождя мирового проле
тариата, измерение: ведь многое, очень многое в определениях Ленина спос
обно соперничать и с выкладками богословов, веками оттачивавших мысль, п
ытающуюся дать определение Бога. Но, увы, и здесь образ, по многим приписыв
аемым ему качествам вполне укладывающийся в теологический канон, вызыв
ает в сознании не столько евангельские мотивы, сколько Ц по горьком, но т
резвом размышлении Ц откровения Книги Иова, но только с усеченным финал
ом, т е. с точкой, поставленной перед вознаграждением страстотерпца за ве
ру…
Может ли человек противостать лишенной нравственного начала машине? Мо
жно ли, подобно Иову, противостать существу, самый разум которого, подобн
о разуму его гонителя, может быть настолько иным, что уже простое соприко
сновение с ним способно вызвать у смертного психическую (и нравственную
) травму?
Все те черты ленинской личности, которые явственно вырисовываются при в
нимательном анализе его политических выступлений (понятых в самом широ
ком смысле, т е. не только как печатные, но и как организационные политичес
кие действия) позволяют понять, почему при явном отсутствии бесспорного
интеллектуального превосходства над своими Ц в том числе и потенциаль
ными Ц противниками этот человек сумел создать и практически полность
ю подчинить своей воле партию поистине нового, ранее невиданного типа. П
артию, которая, в свою очередь, в течение весьма короткого срока сумела по
давить в побежденной ею стране решительно все, что хоть в малейшей степе
ни не устраивало ее. Однако представляется, что главной, определяющей ха
рактеристикой, чертой, которая, собственно, и делала Ленина тем Лениным, ч
то уже с апреля 1917 года из мало кому, кроме политических вождей и специалис
тов из охранного отделения, известного эмигранта стал превращаться в фи
гуру, состоящую в самом центе политической жизни России, была все-таки др
угая. Не ум, не воля, не пренебрежение сложившимися нормами общечеловече
ской нравственности (да и корпоративного кодекса чести, ибо маневр с эсе
ровской программой и последовавшие сразу же после Октября репрессии пр
отив недавних товарищей по борьбе красноречиво свидетельствуют о том, ч
то и он не служил для него каким-то препятствием) Ц совсем другое определ
ило действительно исключительную, уникальную роль Ленина во всем социа
листическом движении. Имя этому все определяющему качеству ленинского
характера Ц политический экстремизм, нередко граничащий с откровенны
м авантюризмом. Именно это качество стало, выражаясь имманентным тому же
ленинизму языком, базисным в интегральной характеристике вождя. Все ост
альное: и ум, и воля, и решимость, не сдерживаемая чувством личной ответств
енности перед чем бы то ни было, кроме абстрактно-теоретических схем, да,
может быть, личных амбиций, Ц все это было как бы «надстроечным» в опреде
лении его как политического деятеля. Но в целом все эти качества отлили х
арактер, противостоять которому было решительно невозможным делом, ибо
экстремизм, соединенный с ленинским умом, ленинской волей, наконец, беше
ной ленинской энергией, превращается в нечто несокрушимое, в нечто, спос
обное смести со своего пути все.
Политический экстремизм Ленина с особой наглядностью проявился в посл
ефевральское время, т е. по возвращении его из эмиграции. Так, уже «апрельс
кие тезисы» вызвали едва ли не шок у его же товарищей по партии: их явное н
есоответствие тому, что происходило в то время в Петрограде, давало пово
д обвинить Ленина в том, что за годы эмиграции он полностью оторвался от р
оссийской почвы, потерял всякое чувство политической реальности. Готов
ность Ленина уже в июне взять всю полноту власти в свои руки наверное для
подавляющего большинства тех, кто определял политическую атмосферу те
х дней, выдавало лишь честолюбие человека, не желавшего считаться ни с тр
езвым анализом обстоятельств, ни с собственными возможностями, ни с возм
ожностями своей партии.
Здесь уместно привести одно весьма знаменательное место из воспоминан
ий В.В.Шульгина, фигуры, воистину всероссийского масштаба, человека, пуст
ь и откровенно реакционных (по представлениям того времени) убеждений, н
о тем не менее пользовавшегося вполне заслуженным уважением у всех, начи
ная с самого царя и кончая эсерами и меньшевиками. Шульгин пишет о том, что
правительство уже шаталось и на повестку дня вставал вопрос о замене ег
о, но кем?… «Мы вот уже полтора года, Ц пишет этот убежденный монархист, Ц
твердим, что правительство никуда не годно. А что, если «станется по слову
нашему»? Если с нами, наконец, согласятся и скажут: «Давайте ваших людей».
Разве мы готовы? Разве мы можем назвать, не отделываясь общей формулой, «л
юдей, доверием общества облеченных», конкретных, живых людей?… Я полагаю,
что нам необходимо теперь уже, что это своевременно сейчас, Ц составить
для себя для бюро блока («Прогрессивного блока» Ц Е.Е.) список имен, т е. люд
ей, которые могли бы быть правительством. Последовала некоторая пауза. Я
видел, что все почувствовали себя неудобно. Слово попросил Шингарев и вы
разил, очевидно, мнение всех, что это пока еще невозможно. Я настаивал, утв
ерждая, что время уже пришло, но ничего не вышло, никто меня не поддержал, и
списка не составили… Таковы мы, русские политики.»
В.В.Шульгин “Дни. 1920” М
.: 1989, с. 170.
И это в самый канун февральской революции! Ниже Шульгин вспоминае
т, как рождалось само Временное правительство: «…Бог наказал нас за наше
бессмысленное упрямство. Если старая власть была обречена благодаря то
му, что упрямилась, цепляясь за своих Штюрмеров, то так же обречены были и
мы, ибо сами сошли с ума и свели с ума всю страну мифом о каких-то гениальны
х людях, Ц „общественным доверием облеченных“, которых на самом деле во
все не было… Так на кончике стола в этом диком водовороте полусумасшедши
х людей, родился этот список из головы Милюкова, причем и эту голову пришл
ось сжимать обеими руками, чтобы она хоть что-нибудь могла сообразить. Ис
торики в будущем, да и сам Милюков, вероятно, изобразят это совершенно не т
ак, изобразят как плод глубочайших соображений и результат „
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26