ради исполнения упомянутой цели, что он был и продолжает
быть виновником, творцом и продолжателем указанной противоестественн
ой, жестокой и кровавой войны и тем самым… виновен в государственной изм
ене, убийствах, грабежах, погромах, насилиях, опустошениях, во вреде и несч
астии нации, совершенных в названную войну.
Настоящий суд решил, что за все эти измены и преступления он, Карл Стюарт,
как тиран, изменник, убийца и как враг добрых людей этой нации должен быть
предан смерти через отсечение головы от тела.»
Но, во-первых, это будет еще не скоро, во-вторых, Россия Ц не Англия, и свойс
твенное западноевропейскому менталитету еще долгое время будет чуждо
ей. В последнем утверждении нет и тени морализаторства по поводу нашей о
тсталости или неразвитости; на самом деле все куда как глубже Ц здесь фу
ндаментальное различие культур, различия же культур Ц слишком серьезн
ая материя, чтобы ее можно было объяснить примитивной ссылкой на простую
задержку в развитии народов. Больше того, подобные объяснения сами спос
обны свидетельствовать о неполной интеллектуальной состоятельности т
акого резонерства. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что и в
России того времени раздавались довольно громкие голоса против опричн
ых казней. Так, например, московский митрополит Филипп (Колычев Федор Сте
панович, 1507Ц 1569) публично выступил против Иоанна, за что, собственно, и был н
изложен в 1568 году и вскоре задушен по приказу царя. Да и уже приводившиеся з
десь письма беглого князя Курбского Ц это ведь тоже свидетельство прот
еста. Но причиной подобной диссиденции служило не сомнение в праве верхо
вной власти на насилие по отношению к своим подданным, но скорее то, что зд
есь русским царем была преступлена некая мера, перейден некий незримый,
но вместе с тем абсолютный даже для государя предел.
В самом деле: с правом вершить суд над своим народом в те поры еще готовы б
ыли примириться многие, но вот право быть его палачом могло быть принято
только при какой-то внезапной нравственной мутации всего национальног
о менталитета.
В уникальном произведении российской словесности, «Верном Руслане», оп
исан бунт конвойных собак. Бессловесные существа, они привыкли смотреть
на своих хозяев как на богов. А это значит, что они вообще были не способны
подвергнуть сомнению право или неправомерность никакого их действия, т
ем более действия по отношению к лишенным всяких прав рабам Ц заключенн
ым сталинских концентрационных лагерей. Но случилось невозможное Ц их
боги, которым, казалось, разрешено все, вдруг преступили меру .
И тогда вспыхнул бунт. Но не как порыв к восстановлению попранной ими спр
аведливости, а скорее как рефлекторный протест против какого-то мучител
ьного напряжения своего собственного, убогого собачьего, рассудка, кото
рый оказывается неспособным вместить вопиющее противоречие между всем
огуществом своих повелителей и внезапно открывающейся истиной, что даж
е им может быть дозволено не все. Выступления против преступлений опричн
ины Ц это во многом бунт именно такого рода, и объяснять его с помощью иде
ологем, рождавшихся через столетия было бы ошибочным.
Но как бы то ни было, запаленное униженной гордыней самодержавного власт
ителя пламя уже не могло быть локализовано в границах того внутреннего м
ира, который строит самосознание каждого из нас, оно обязано было выплес
нуться наружу и выжечь дотла все вокруг него. И вот Иоанн, в сопровождении
опричников, стрельцов и других ратных людей, выступает против своей земл
и.
Формальным поводом послужил анонимный подметный донос о том, что новгор
одцы замышляют измену и мечтают о том, чтобы отдаться под власть Литовск
ого княжества. Никаких объективных подтверждений этому, как кажется, не
было и нет. Правда, когда-то, в 1470 Новгород действительно вел переговоры о с
оюзе с Литвой, но уже через несколько лет, в 1478, в результате Шелонской битв
ы и осады он лишился своего вечевого колокола, и pеспублика окончательно
вошла в состав Московского царства. И потом, с тех пор минуло целое столет
ие, сменилось не одно поколение людей, которые выросли и воспитались в ус
ловиях совершенно нового государственного устройства. Так что единств
енными свидетельствами могли быть только те показания, которые выбивал
ись под пыткой, когда уже вершилась расправа. Но ведь под пыткой чаще всег
о показывают вовсе не то, что было в действительности, а то, что хочется ус
лышать самому следствию. Что же касается тех или иных умонастроений, то о
ни, конечно же были; была и ностальгия о старых, теперь уже утраченных, при
вилегиях древнего города, было и определенное «литовофильство». Точно т
ак же, впрочем, как и в самой Литве не могло не существовать определенного
тяготения к России. В каждой стране во все времена существовало подобное
тяготение друг к другу, его порождали и продолжают порождать бытовые, ро
дственные, этнические, культурные, хозяйственные связи Ц ведь народы не
существуют в абсолютной изоляции друг от друга. Так что какое-то «ино-фи
льство» существует всегда, в любой нации, но это нисколько не мешает при н
еобходимости даже воевать с теми, чей образ жизни, культура, обычаи часто
служат образцом для подражания. Кстати, если мы обратимся к истории наше
й собственной страны, то обнаружим, что вся дворянская Россия в свое врем
я была просто помешана на всем французском, однако это нисколько не поме
шало плохо знавшему по-русски русскому же дворянству встать на защиту с
воего отечества от наполеоновского нашествия. Причем зачастую рафинир
ованные французской культурой русские офицеры обращались с врагом вов
се не так, как требовал манерный рыцарский кодекс, Ц история партизанст
ва хранит в себе много такого, о чем не принято упоминать в патриотически
х изданиях.
Словом, никакой измены (во всяком случае массовой, народной) в подобных ум
онастроениях нет и в помине, но если очень хочется, то ее можно обнаружить
где угодно и когда угодно. Вот так и здесь, видно очень уж хотелось.
Ведомое царем и его сыном Иоанном войско подвергает все на своем пути от
кровенному ограблению и опустошению.
«По русским обычаям только
пожарища…»
Но здесь пожарища оставались хоть и за спиной, но отнюдь не отступающей р
ати, они выжигали вовсе не то, что могло достаться супостату. Тактика «выж
женной земли», как оказывается, применима не только по отношению к инове
рцу, не только как средство обороны от иноземного вторжения, но и как форм
а устрашения непокорных.
Сначала была опустошена Тверская область; опричники брали у жителей все
, что можно было унести с собой, и уничтожали остальное. «Иоанн, Ц пишет Ка
рамзин, Ц велел смертоносному легиону своему начать войну, убийства, гр
абеж там, где никто не мыслил о неприятеле, никто не знал вины за собою, где
мирные подданные встречали государя как отца и защитника. Домы, улицы на
полнились трупами; не щадили ни жен, ни младенцев. От Клина до Городни и да
лее истребители шли с обнаженными мечами, обагряя их кровию бедных жител
ей, до самой Твери… Иоанн не хотел въехать в Тверь и пять дней жил в одном и
з ближних монастырей, меж тем как сонмы неистовых воинов грабили сей гор
од, начав в духовенства и не оставив ни одного дома целого: брали легкое, д
рагоценное; жгли, чего не могли взять с собой; людей мучили, убивали, вешал
и в забаву; одним словом, напомнили несчастным тверитянам ужасный 1327 год, к
огда жестокая месть хана Узбека совершалась над их предками.»
За Тверью уничтожительному опустошению подверглись Торжок, Вышний Вол
очек и другие города и села, лежащие на пути: «Вышний Волочек и все места д
о Ильменя были опустошены огнем и мечом. Всякого, кто встречался по дорог
е, убивали, для того что поход Иоаннов долженствовал быть тайною
для России!»
Наконец, пришла очередь и Новгорода. «2 генваря передовая многочисленная
дружина государева вошла в Новгород, окружив его со всех строн крепкими
заставами, дабы ни один человек не мог спастись бегством. Опечатали церк
ви, монастыри в городе и в окрестностях: связали иноков и священников; взы
скивали с каждого из них по двадцати рублей; а кто не мог заплатить сей пен
и, того ставили на правеж: всенародно били, секли с утра до вечера. Опечата
ли и дворы всех граждан богатых; гостей, купцов, приказных людей оковали ц
епями; жен, детей стерегли в домах. Царствовала тишина ужаса. Никто не знал
ни вины, ни предлога сей опалы. Ждали прибытия государева.
6 генваря, в день Богоявления, ввечеру, Иоанн с войском стал на Городище, в д
вух верстах от посада. На другой день казнили всех иноков, бывших на праве
же: их избили палицами и каждого отвезли в свой монастырь для погребения.
Генваря 8 царь с сыном и дружиною вступил в Новгород…»
«Судили Иоанн и сын его таким образом: ежедневно представляли им от пяти
сот до тысячи и более новгородцев; били их, мучили, жгли каким-то составом
огненным, привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхов
а, где сия река не мерзнет зимою, и бросали с моста в воду, целыми семейства
ми, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами. Ратники московские езди
ли на лодках по Волхову с кольями, баграми и секирами: кто из вверженных в
реку всплывал, того кололи, рассекали на части. Сии убийства продолжалис
ь пять недель и заключились грабежом общим: Иоанн с дружиною объехал все
обители вокруг города: взял казны церковные и монастырские; велел опусто
шить дворы и келии, истребить хлеб, лошадей, скот; предал также и весь Новг
ород грабежу, лавки, домы, церкви; сам ездил из улицы в улицу; смотрел, как хи
щные воины ломились в палаты и кладовые, отбивали ворота, влезали в окна, д
елили между собою шелковые ткани, меха; жгли пеньку, кожи; бросали в реку в
оск и сало. Толпы злодеев были посланы и в пятины новогородские, губить до
стояние и жизнь людей без разбора, без ответа.»
«Уверяют, что граждан и сельских жителей изгибло тогда не менее шестидес
яти тысяч. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных люд
ей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро. Голод и болезни довершили к
азнь Иоаннову, так что иереи, в течение шести или семи месяцев, не успевали
погребать мертвых: бросали их в яму без всяких обрядов.»
Новгородский летописец рассказывает, что были дни, когда число убитых до
стигало до полутора тысяч; дни, в которые избивалось 500Ц 600 человек, считали
сь счастливыми . Военно-карательные отряды посылались даже в
глубину страны, верст за 200Ц 300 от Новгорода, и там производили подобное же
опустошение. Из Новгорода Грозный отправился к Пскову и готовил ему ту ж
е участь, но почему-то ограничился казнью лишь нескольких псковичей и гр
абежом их имущества и возвратился в Москву, где снова начались розыски и
казни: искали сообщников новгородской измены…
Сегодня можно спорить по поводу масштабов кровавой резни, что была учине
на Иоанном во время той карательной акции, можно подвергать сомнению при
водимые летописцем цифры. Они и в самом деле плохо сочетаются с тогдашне
й численностью населения этого древнего великого города. Вот только нуж
но ли? Дело ведь вовсе не в точности. Летописи того времени Ц это отнюдь н
е протокол, который требует несколько отстраненного и холодного отноше
ния к фактам; они хранят в себе то, что запечатлелось в сознании самого нар
ода. Массовое же сознание никогда не бывает холодным и беспристрастным.
Больше того, зачастую потрясенное чем-то выходящим из общего ряда, оно зн
ачительно расходится с реальной действительностью, но, парадоксальным
образом, сама действительность со временем начинает мутировать под воз
действием афтершоков тех катаклизмов, которые были пережиты их прямыми
свидетелями и жертвами, и теперь истекшие события воспринимаются уже их
и только их глазами. Поэтому часто даже вооруженные документами историк
и в оценке былого уже ничего не могут исправить: стихия людской молвы ока
зывается много могущественней любого анализа, и если результаты их иссл
едований вступают в противоречие с нею, для доверия им зачастую не остае
тся места.
Но можно взглянуть на произошедшее и несколько по-другому. Если бы число
жертв той далекой новгородской бойни простиралось не до шестидесяти ты
сяч, о которых говорят хроники того времени, но только до десяти, то что же
наше нравственное чувство было бы задето в шесть раз (или хотя бы даже на ш
естьдесят процентов) меньше?… Да нет же и тысячу раз нет! Поэтому искать в
статистических упражнениях подобного рода предлог для какого-то оправ
дания Ц дело абсолютно безнадежное: черного кобеля, Ц гласит старая ру
сская пословица, Ц добела не отмоешь.
И уж тем более не дано отмыться тому, кто прямо повинен в непоправимом. Зна
менитый монолог Бориса Годунова говорит именно об этом:
«Мне счастья нет. Я думал сво
й народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать Ц
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых.
Безумны мы, когда народный плеск
Иль ярый вопль тревожит сердце наше!
Бог насылал на землю нашу глад,
Народ завыл, в мученьях погибая;
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы Ц
Они ж меня, беснуясь, проклинали!
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
Вот черни суд: ищи ж ее любви.
В семье моей я мнил найти отраду,
Я дочь мою мнил осчастливить браком Ц
Как буря, смерть уносит жениха…
И тут молва лукаво нарекает
Виновником дочернего вдовства
Меня, меня, несчастного отца!…
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил свою сестру царицу,
Монахиню смиренную… все я!»
Разруха, Ц скажет позднее Михаил Булгаков, Ц происходит в первую очере
дь в головах людей, и уже только потом Ц в окружающей их действительност
и. Практический распад Российского государства, который произошел на ру
беже шестнадцатого Ц семнадцатого столетий Ц совсем не исключение из
этого сформулированного им закона. Но ведь именно потрясения народного
сознания и предуготовили тот политический коллапс, который еще предсто
яло пережить нашему отечеству. В «головах» же людей в числе прямых винов
ников пережитых страною потрясений навсегда остался и этот, первый и пос
ледний представитель новой династии российских вседержителей.
Так что же тогда говорить об Иоанне, вина которого перед Россией была куд
а как больше и про которого историк скажет, что он достиг «высшей степени
безумного своего тиранства; мог еще губить, но уже не мог изумлять россия
н никакими новыми изобретениями лютости». Так могут ли вообще какие бы т
о ни было исправления, задним числом вносимые в статистику его жертв, обе
лить его преступления, его черную душу?…
10. Встреча с возмездием
Все те, кто погружался в обстоятельства опричнины, в один голос утвержда
ют, что представить ее средствами беспристрастного исторического доку
мента вообще нельзя. Выразить ее можно лишь бесхитростным Ц подобным дн
евнику блокадной девочки Тани Савичевой Ц рассказом ребенка, либо разд
ирающим душу воем матери, у которой только что отняли и убили ее родное ди
тя. Наверное самое точное созвучие в русской душе всему тому, что творило
сь тогда в России, может быть найдено в пронзительных воспоминаниях очев
идцев и жертв коллективизации, свидетелей и потерпевших, дававших свои п
оказания на судебных процессах о преступлениях зондеркоманд СС. Режим о
причнины может быть сопоставим, вероятно, только с репрессиями и всеобщи
м голодом «великого» сталинского «перелома», режимом еврейских гетто в
ремен второй мировой войны, а то и просто лагерей смерти. Огромный, пусть и
не обнесенный заградительными кордонами, единый истребительный лагер
ь Ц вот во что превратила Россию клокотавшая ярость ее свирепого повели
теля.
Естественная для любого ребенка потребность в домашнем тепле и ласке Ц
и отравленное их вечным дефицитом детство; острое вожделение всенародн
ой любви Ц и неистребимый животный страх, разлитый в ядовитом воздухе в
сеобщей измены; непреходящее желание безоговорочно первенствовать над
всеми Ц и горькое одиночество в мире обыкновенных посредственностей, н
еспособных даже понять его до конца; немедленная готовность к потрясающ
им все устои дерзаниям, бессмертным подвигам, может быть, даже к великим ж
ертвам Ц и абсолютное отсутствие тех, ради кого они могли бы совершатьс
я, кого они были бы достойны…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
быть виновником, творцом и продолжателем указанной противоестественн
ой, жестокой и кровавой войны и тем самым… виновен в государственной изм
ене, убийствах, грабежах, погромах, насилиях, опустошениях, во вреде и несч
астии нации, совершенных в названную войну.
Настоящий суд решил, что за все эти измены и преступления он, Карл Стюарт,
как тиран, изменник, убийца и как враг добрых людей этой нации должен быть
предан смерти через отсечение головы от тела.»
Но, во-первых, это будет еще не скоро, во-вторых, Россия Ц не Англия, и свойс
твенное западноевропейскому менталитету еще долгое время будет чуждо
ей. В последнем утверждении нет и тени морализаторства по поводу нашей о
тсталости или неразвитости; на самом деле все куда как глубже Ц здесь фу
ндаментальное различие культур, различия же культур Ц слишком серьезн
ая материя, чтобы ее можно было объяснить примитивной ссылкой на простую
задержку в развитии народов. Больше того, подобные объяснения сами спос
обны свидетельствовать о неполной интеллектуальной состоятельности т
акого резонерства. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что и в
России того времени раздавались довольно громкие голоса против опричн
ых казней. Так, например, московский митрополит Филипп (Колычев Федор Сте
панович, 1507Ц 1569) публично выступил против Иоанна, за что, собственно, и был н
изложен в 1568 году и вскоре задушен по приказу царя. Да и уже приводившиеся з
десь письма беглого князя Курбского Ц это ведь тоже свидетельство прот
еста. Но причиной подобной диссиденции служило не сомнение в праве верхо
вной власти на насилие по отношению к своим подданным, но скорее то, что зд
есь русским царем была преступлена некая мера, перейден некий незримый,
но вместе с тем абсолютный даже для государя предел.
В самом деле: с правом вершить суд над своим народом в те поры еще готовы б
ыли примириться многие, но вот право быть его палачом могло быть принято
только при какой-то внезапной нравственной мутации всего национальног
о менталитета.
В уникальном произведении российской словесности, «Верном Руслане», оп
исан бунт конвойных собак. Бессловесные существа, они привыкли смотреть
на своих хозяев как на богов. А это значит, что они вообще были не способны
подвергнуть сомнению право или неправомерность никакого их действия, т
ем более действия по отношению к лишенным всяких прав рабам Ц заключенн
ым сталинских концентрационных лагерей. Но случилось невозможное Ц их
боги, которым, казалось, разрешено все, вдруг преступили меру .
И тогда вспыхнул бунт. Но не как порыв к восстановлению попранной ими спр
аведливости, а скорее как рефлекторный протест против какого-то мучител
ьного напряжения своего собственного, убогого собачьего, рассудка, кото
рый оказывается неспособным вместить вопиющее противоречие между всем
огуществом своих повелителей и внезапно открывающейся истиной, что даж
е им может быть дозволено не все. Выступления против преступлений опричн
ины Ц это во многом бунт именно такого рода, и объяснять его с помощью иде
ологем, рождавшихся через столетия было бы ошибочным.
Но как бы то ни было, запаленное униженной гордыней самодержавного власт
ителя пламя уже не могло быть локализовано в границах того внутреннего м
ира, который строит самосознание каждого из нас, оно обязано было выплес
нуться наружу и выжечь дотла все вокруг него. И вот Иоанн, в сопровождении
опричников, стрельцов и других ратных людей, выступает против своей земл
и.
Формальным поводом послужил анонимный подметный донос о том, что новгор
одцы замышляют измену и мечтают о том, чтобы отдаться под власть Литовск
ого княжества. Никаких объективных подтверждений этому, как кажется, не
было и нет. Правда, когда-то, в 1470 Новгород действительно вел переговоры о с
оюзе с Литвой, но уже через несколько лет, в 1478, в результате Шелонской битв
ы и осады он лишился своего вечевого колокола, и pеспублика окончательно
вошла в состав Московского царства. И потом, с тех пор минуло целое столет
ие, сменилось не одно поколение людей, которые выросли и воспитались в ус
ловиях совершенно нового государственного устройства. Так что единств
енными свидетельствами могли быть только те показания, которые выбивал
ись под пыткой, когда уже вершилась расправа. Но ведь под пыткой чаще всег
о показывают вовсе не то, что было в действительности, а то, что хочется ус
лышать самому следствию. Что же касается тех или иных умонастроений, то о
ни, конечно же были; была и ностальгия о старых, теперь уже утраченных, при
вилегиях древнего города, было и определенное «литовофильство». Точно т
ак же, впрочем, как и в самой Литве не могло не существовать определенного
тяготения к России. В каждой стране во все времена существовало подобное
тяготение друг к другу, его порождали и продолжают порождать бытовые, ро
дственные, этнические, культурные, хозяйственные связи Ц ведь народы не
существуют в абсолютной изоляции друг от друга. Так что какое-то «ино-фи
льство» существует всегда, в любой нации, но это нисколько не мешает при н
еобходимости даже воевать с теми, чей образ жизни, культура, обычаи часто
служат образцом для подражания. Кстати, если мы обратимся к истории наше
й собственной страны, то обнаружим, что вся дворянская Россия в свое врем
я была просто помешана на всем французском, однако это нисколько не поме
шало плохо знавшему по-русски русскому же дворянству встать на защиту с
воего отечества от наполеоновского нашествия. Причем зачастую рафинир
ованные французской культурой русские офицеры обращались с врагом вов
се не так, как требовал манерный рыцарский кодекс, Ц история партизанст
ва хранит в себе много такого, о чем не принято упоминать в патриотически
х изданиях.
Словом, никакой измены (во всяком случае массовой, народной) в подобных ум
онастроениях нет и в помине, но если очень хочется, то ее можно обнаружить
где угодно и когда угодно. Вот так и здесь, видно очень уж хотелось.
Ведомое царем и его сыном Иоанном войско подвергает все на своем пути от
кровенному ограблению и опустошению.
«По русским обычаям только
пожарища…»
Но здесь пожарища оставались хоть и за спиной, но отнюдь не отступающей р
ати, они выжигали вовсе не то, что могло достаться супостату. Тактика «выж
женной земли», как оказывается, применима не только по отношению к инове
рцу, не только как средство обороны от иноземного вторжения, но и как форм
а устрашения непокорных.
Сначала была опустошена Тверская область; опричники брали у жителей все
, что можно было унести с собой, и уничтожали остальное. «Иоанн, Ц пишет Ка
рамзин, Ц велел смертоносному легиону своему начать войну, убийства, гр
абеж там, где никто не мыслил о неприятеле, никто не знал вины за собою, где
мирные подданные встречали государя как отца и защитника. Домы, улицы на
полнились трупами; не щадили ни жен, ни младенцев. От Клина до Городни и да
лее истребители шли с обнаженными мечами, обагряя их кровию бедных жител
ей, до самой Твери… Иоанн не хотел въехать в Тверь и пять дней жил в одном и
з ближних монастырей, меж тем как сонмы неистовых воинов грабили сей гор
од, начав в духовенства и не оставив ни одного дома целого: брали легкое, д
рагоценное; жгли, чего не могли взять с собой; людей мучили, убивали, вешал
и в забаву; одним словом, напомнили несчастным тверитянам ужасный 1327 год, к
огда жестокая месть хана Узбека совершалась над их предками.»
За Тверью уничтожительному опустошению подверглись Торжок, Вышний Вол
очек и другие города и села, лежащие на пути: «Вышний Волочек и все места д
о Ильменя были опустошены огнем и мечом. Всякого, кто встречался по дорог
е, убивали, для того что поход Иоаннов долженствовал быть тайною
для России!»
Наконец, пришла очередь и Новгорода. «2 генваря передовая многочисленная
дружина государева вошла в Новгород, окружив его со всех строн крепкими
заставами, дабы ни один человек не мог спастись бегством. Опечатали церк
ви, монастыри в городе и в окрестностях: связали иноков и священников; взы
скивали с каждого из них по двадцати рублей; а кто не мог заплатить сей пен
и, того ставили на правеж: всенародно били, секли с утра до вечера. Опечата
ли и дворы всех граждан богатых; гостей, купцов, приказных людей оковали ц
епями; жен, детей стерегли в домах. Царствовала тишина ужаса. Никто не знал
ни вины, ни предлога сей опалы. Ждали прибытия государева.
6 генваря, в день Богоявления, ввечеру, Иоанн с войском стал на Городище, в д
вух верстах от посада. На другой день казнили всех иноков, бывших на праве
же: их избили палицами и каждого отвезли в свой монастырь для погребения.
Генваря 8 царь с сыном и дружиною вступил в Новгород…»
«Судили Иоанн и сын его таким образом: ежедневно представляли им от пяти
сот до тысячи и более новгородцев; били их, мучили, жгли каким-то составом
огненным, привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхов
а, где сия река не мерзнет зимою, и бросали с моста в воду, целыми семейства
ми, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами. Ратники московские езди
ли на лодках по Волхову с кольями, баграми и секирами: кто из вверженных в
реку всплывал, того кололи, рассекали на части. Сии убийства продолжалис
ь пять недель и заключились грабежом общим: Иоанн с дружиною объехал все
обители вокруг города: взял казны церковные и монастырские; велел опусто
шить дворы и келии, истребить хлеб, лошадей, скот; предал также и весь Новг
ород грабежу, лавки, домы, церкви; сам ездил из улицы в улицу; смотрел, как хи
щные воины ломились в палаты и кладовые, отбивали ворота, влезали в окна, д
елили между собою шелковые ткани, меха; жгли пеньку, кожи; бросали в реку в
оск и сало. Толпы злодеев были посланы и в пятины новогородские, губить до
стояние и жизнь людей без разбора, без ответа.»
«Уверяют, что граждан и сельских жителей изгибло тогда не менее шестидес
яти тысяч. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных люд
ей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро. Голод и болезни довершили к
азнь Иоаннову, так что иереи, в течение шести или семи месяцев, не успевали
погребать мертвых: бросали их в яму без всяких обрядов.»
Новгородский летописец рассказывает, что были дни, когда число убитых до
стигало до полутора тысяч; дни, в которые избивалось 500Ц 600 человек, считали
сь счастливыми . Военно-карательные отряды посылались даже в
глубину страны, верст за 200Ц 300 от Новгорода, и там производили подобное же
опустошение. Из Новгорода Грозный отправился к Пскову и готовил ему ту ж
е участь, но почему-то ограничился казнью лишь нескольких псковичей и гр
абежом их имущества и возвратился в Москву, где снова начались розыски и
казни: искали сообщников новгородской измены…
Сегодня можно спорить по поводу масштабов кровавой резни, что была учине
на Иоанном во время той карательной акции, можно подвергать сомнению при
водимые летописцем цифры. Они и в самом деле плохо сочетаются с тогдашне
й численностью населения этого древнего великого города. Вот только нуж
но ли? Дело ведь вовсе не в точности. Летописи того времени Ц это отнюдь н
е протокол, который требует несколько отстраненного и холодного отноше
ния к фактам; они хранят в себе то, что запечатлелось в сознании самого нар
ода. Массовое же сознание никогда не бывает холодным и беспристрастным.
Больше того, зачастую потрясенное чем-то выходящим из общего ряда, оно зн
ачительно расходится с реальной действительностью, но, парадоксальным
образом, сама действительность со временем начинает мутировать под воз
действием афтершоков тех катаклизмов, которые были пережиты их прямыми
свидетелями и жертвами, и теперь истекшие события воспринимаются уже их
и только их глазами. Поэтому часто даже вооруженные документами историк
и в оценке былого уже ничего не могут исправить: стихия людской молвы ока
зывается много могущественней любого анализа, и если результаты их иссл
едований вступают в противоречие с нею, для доверия им зачастую не остае
тся места.
Но можно взглянуть на произошедшее и несколько по-другому. Если бы число
жертв той далекой новгородской бойни простиралось не до шестидесяти ты
сяч, о которых говорят хроники того времени, но только до десяти, то что же
наше нравственное чувство было бы задето в шесть раз (или хотя бы даже на ш
естьдесят процентов) меньше?… Да нет же и тысячу раз нет! Поэтому искать в
статистических упражнениях подобного рода предлог для какого-то оправ
дания Ц дело абсолютно безнадежное: черного кобеля, Ц гласит старая ру
сская пословица, Ц добела не отмоешь.
И уж тем более не дано отмыться тому, кто прямо повинен в непоправимом. Зна
менитый монолог Бориса Годунова говорит именно об этом:
«Мне счастья нет. Я думал сво
й народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать Ц
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых.
Безумны мы, когда народный плеск
Иль ярый вопль тревожит сердце наше!
Бог насылал на землю нашу глад,
Народ завыл, в мученьях погибая;
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы Ц
Они ж меня, беснуясь, проклинали!
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
Вот черни суд: ищи ж ее любви.
В семье моей я мнил найти отраду,
Я дочь мою мнил осчастливить браком Ц
Как буря, смерть уносит жениха…
И тут молва лукаво нарекает
Виновником дочернего вдовства
Меня, меня, несчастного отца!…
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил свою сестру царицу,
Монахиню смиренную… все я!»
Разруха, Ц скажет позднее Михаил Булгаков, Ц происходит в первую очере
дь в головах людей, и уже только потом Ц в окружающей их действительност
и. Практический распад Российского государства, который произошел на ру
беже шестнадцатого Ц семнадцатого столетий Ц совсем не исключение из
этого сформулированного им закона. Но ведь именно потрясения народного
сознания и предуготовили тот политический коллапс, который еще предсто
яло пережить нашему отечеству. В «головах» же людей в числе прямых винов
ников пережитых страною потрясений навсегда остался и этот, первый и пос
ледний представитель новой династии российских вседержителей.
Так что же тогда говорить об Иоанне, вина которого перед Россией была куд
а как больше и про которого историк скажет, что он достиг «высшей степени
безумного своего тиранства; мог еще губить, но уже не мог изумлять россия
н никакими новыми изобретениями лютости». Так могут ли вообще какие бы т
о ни было исправления, задним числом вносимые в статистику его жертв, обе
лить его преступления, его черную душу?…
10. Встреча с возмездием
Все те, кто погружался в обстоятельства опричнины, в один голос утвержда
ют, что представить ее средствами беспристрастного исторического доку
мента вообще нельзя. Выразить ее можно лишь бесхитростным Ц подобным дн
евнику блокадной девочки Тани Савичевой Ц рассказом ребенка, либо разд
ирающим душу воем матери, у которой только что отняли и убили ее родное ди
тя. Наверное самое точное созвучие в русской душе всему тому, что творило
сь тогда в России, может быть найдено в пронзительных воспоминаниях очев
идцев и жертв коллективизации, свидетелей и потерпевших, дававших свои п
оказания на судебных процессах о преступлениях зондеркоманд СС. Режим о
причнины может быть сопоставим, вероятно, только с репрессиями и всеобщи
м голодом «великого» сталинского «перелома», режимом еврейских гетто в
ремен второй мировой войны, а то и просто лагерей смерти. Огромный, пусть и
не обнесенный заградительными кордонами, единый истребительный лагер
ь Ц вот во что превратила Россию клокотавшая ярость ее свирепого повели
теля.
Естественная для любого ребенка потребность в домашнем тепле и ласке Ц
и отравленное их вечным дефицитом детство; острое вожделение всенародн
ой любви Ц и неистребимый животный страх, разлитый в ядовитом воздухе в
сеобщей измены; непреходящее желание безоговорочно первенствовать над
всеми Ц и горькое одиночество в мире обыкновенных посредственностей, н
еспособных даже понять его до конца; немедленная готовность к потрясающ
им все устои дерзаниям, бессмертным подвигам, может быть, даже к великим ж
ертвам Ц и абсолютное отсутствие тех, ради кого они могли бы совершатьс
я, кого они были бы достойны…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26