Подросток опять шагнул к нему и занес кулак.
Я выставил руку - запястье мальчишки ударилось о нее. Схватив его, я поднял его руку над головой, удерживая крепко и на такой высоте, чтобы ему было неудобно. Причем не только физически.
- Кончай это дело, - сказал я тихо, но внушительно. - Здесь не будет никаких драк.
- Кто это сказал? - Я.
- Ну и что?
- А вот что… - Ладно, я сыграю в эту игру, раз уж это необходимо.
Я поднял его за шиворот. Материал рубашки был достаточно прочен, чтобы выдержать его вес; ступни мальчишки едва касались земли; оставалось только сделать Подножку.
- Я так сказал - я больше тебя. - Осторожно - на этот раз очень осторожно - я выставил кулак перед его физиономией. - Намного больше. Значит, если начнется мордобой, сорву банк я.
Он притушил свою воинственность - выхода не было, - но непокорство и недоверие оставил при себе. Тут я был бессилен. Закусив нижнюю губу, мальчишка смотрел мимо меня. Я выиграл.
Отпустив его, я сунул руки в карманы и улыбнулся.
Он ногой пнул меня в живот. Вполне заслуженно: не надо терять бдительность.
Главная проблема в драке с ребенком заключается в том, чтобы не казаться со стороны зверем. Лучше всего вообще не драться. К счастью, эта мысль появилась уже после того, как я разделался с ним. Слегка, конечно.
Сперва я хлопнул его по уху, а когда он поднял для зашиты руки, легонько ткнул в живот четырьмя пальцами. Он сложился пополам, и я шлепнул ладонью по его заднице. Потом, держа его на вытянутой руке - щенок по-прежнему норовил ударить меня, - шлепнул еще раз. А после этого крепко взял за горло, и он прекратил сопротивление, боясь задохнуться.
Я пытался скрыть, что тоже запыхался. Он сражался, как маленький тигр.
- Давай договоримся об одной вещи, - предложил я. - Никогда больше не пускай в ход кулаки, о'кей?
Он сверкнул на меня глазами: - Алек - мой.
- Как «твой»? Вы братья?
- Не совсем.
- Тогда что?
- Просто… мы вместе. Всегда.
- О! - Мне следовало бы сообразить. Ослабив хватку, я спросил: - Тебя можно отпустить?
Мальчишка кивнул.
- Хорошо. - Я освободил его. - Никто не собирается разлучать вас, не бойся. Но не смей его бить.
- Он не любит разговоров. А если его маленько поколотить, то двигается шустрее.
Неужели малыш страдает аутизмом? Что ж, вполне возможно. Но опять-таки, может, и нет. Может быть, он просто задержался в развитии, как многие из тех, кто попал под молот, висевший буквально над каждым. Иногда ненормальность - лишь здоровая реакция на аномальные обстоятельства, как сказал однажды Форман.
- Ладно. - Я положил руку на плечо Алека. Кругло-глазик давно прислонился ко мне в поисках защиты, но я не замечал этого, пока не нащупал его рукой. - Ладно, у нас здесь можно молчать. - Я наклонился к малышу: - Если не хочешь говорить, то и не говори. О'кей?
Он ничего не ответил, но смотрел на меня во все глаза.
В это время к нам подлетела Бетти-Джон Тримейн - коллекция веснушек и копна красноватых волос; они словно не могли окончательно выбрать, какими им быть - желтыми или ярко-рыжими, - и потому остановились пока на ужасном бледно-розовом цвете, сиянием окружавшем ее лицо. Загар превратил ее в генератор веснушек; иногда ее называли Матерью Веснушек, правда за глаза. Когда-то Би-Джей была хорошенькой; впрочем, она и сейчас смотрелась недурно, если вам нравятся худенькие женщины.
- О, привет, Джим, рада, что ты здесь. С детьми все в порядке?
- Все отлично.
Олли, шофер, нахмурился.
- Эй вы, малышня, вам же было велено сидеть в автобусе.
- Там слишком жарко, - вступился я. - Я разрешил им выйти.
- Ну, если так…
Би-Джей не обращала на шофера внимания. Она раскусила его, как и я.
- Пойдемте, дети. Вас ждет холодный лимонад, сандвичи с колбасой, булочки и персиковое мороженое - и все это надо съесть. О, кому нужно в туалет? Потом мы переоденемся в чистую одежду - о Господи, вы только посмотрите, какие среди вас есть поросята. Ладно, мы все вместе сходим на ручей и отмоем там вашу грязь. Привет, как тебя зовут, малыш? А потом мы отведем вас в ваши комнаты отдохнуть и… Кто любит кино? Поднимите руки. Отлично, и кино мы тоже посмотрим.
- Тут у меня две малявки, которые еще не умеют ходить. - Олли явно обозлился - на Би-Джей или, возможно, на меня.
- Я понесу одного, а Джим… Джим, ты как?
- О, конечно, - сказал я. - Не возражаю. Я уже кое с кем подружился.
Одна из старших девочек - лет двенадцати или тринадцати, - такая же истощенная, как остальные, пропищала: - Своего я могу нести сама. Я ношу его уже целую неделю и могу потерпеть еще немного. Кажется, он чувствует себя не очень хорошо. Весь горячий и…
- Ну-ка, дай мне посмотреть… Ты права, мы отнесем его в изолятор прямо сейчас. Как тебя зовут, милая? Сьюзен? Хорошо, ты можешь нести его, а я возьму леди в розовом. Уф, какая тяжелая! Ну, дети, видите вон то желтое здание? Туда мы и пойдем.
Я шел сзади, прикрывая тылы и карауля отстающих и потенциальных беглецов, как вдруг почувствовал, что кто-то тянет меня за руку. Я посмотрел вниз и увидел круглоглазого Алека - он молча вложил свою ладошку в мою.
- Хочешь идти со мной? Отлично, пошли вместе.
Я ощутил нечто вроде гордости. Неужели мне все-таки можно довериться после всего, что я натворил? А может, он просто решил попробовать, нельзя ли приткнуться под крылышко человеку, который доказал свое право сильного? Все возможно.
Холли взяла меня за другую руку, потому что теперь она стала моим другом, а мальчик постарше, Томми, осторожно пристроился рядом с Алеком. И неспроста - в этой игре у него были все козыри.
Интересно, удастся ли мне переиграть мальчишку?
- Откуда вы все, Томми?
- Не знаю. Мы приехали из центра сбора в Сакраменто. Алек и я из Кламата, а Холли - из Оринды.
- Я знаю Оринду, - сказал я. - Там когда-то был большой литейный цех по производству «Джелл-О».
- Никогда не видела, - невыразительно сказала Холли. Для нее моя шутка была тяжеловатой.
Томми добавил: - А откуда другие, я не знаю.
- Это не важно. Теперь вы в Семье.
- Семье? А что это?
- Это - Семья. Такое имя носит это место.
- Смешное имя. - Это сказала Холли.
- Тогда Холли - тоже смешное имя. Она надула губы.
- А вот и несмешное.
- Хорошо, тогда и Семья - несмешное.
- Я думала, что семья - это папа, и мама, и все их дети.
- Правильно. Только здесь у нас много мам, и пап, и детей. А все они вместе - одна большая Семья. Так мы это называем.
Она смерила меня удивленно-недоверчивым взглядом: - Ты - папа? - Нет.
- Тогда кто?
- Я - это я. Просто помогаю здесь.
- Чем помогаешь?
- О, я должен шлепать по попке всех плохих детей и целовать всех хороших.
- О! - Холли подалась в сторону, выпустив мою руку, но спустя минуту снова ухватилась за нее. Она явно решила, что я все-таки не опасен.
- По-моему, это правильно, - сказала она. - Я могу даже помочь тебе и рассказать про всех плохих детей.
- Думаю, что я и сам разберусь.
- Но я все равно помогу, ладно?
- Ладно.
Мы вместе со всеми вошли в столовую. Би-Джей принялась рассаживать детей за длинными столами, подкда-дывая малышам диванные подушки и на ходу отдавая распоряжения Папе Котелку, поварам и помощникам. При этом она ни на секунду не выпускала из виду ни одного из семнадцати детей.
- Позовите сюда поскорее доктора и сестру Айви тоже; некоторые дети больны, но я хочу сначала покормить их. Папа, расставь суповые чашки. И еще мы обещали им сандвичи с лимонадом - нет, лимонад только после супа. У нас осталось персиковое мороженое? Отлично, но вечером придется обойтись без него. Дети важнее. Ну, что у тебя? Нет, уколы не будут делать - только тем, кому это необходимо. Доктор Берди - да, это ее настоящее имя - очень хороший врач. Она не любит делать уколы. Джим, помоги мне, пожалуйста. Сядь на тот конец и поухаживай за своей троицей.
- Алек, Холли и Том - могу я называть тебя Томом? - мы сядем вон там.
Я посадил Алека на стул. Слишком низко. Быстро оглядевшись, я схватил подушку и подсунул под него. Малыш по-прежнему держался обеими руками за своего медведя.
- Послушай, - сказал я серьезно. - Тебе будет трудно есть, если ты не положишь мишку. Никто его не тронет.
Что-то подсказывало мне, что не нужно забирать у него медведя. Он должен положить его сам. Я не мог коснуться игрушки без его разрешения. Обладание ею что-то означало.
Я пошел к плите, взял поднос и поставил на него суп, печенье, хлеб, масло, немного сельдерея и моркови - и что там еще покажется привлекательным для голодных неумытых детей? Сандвичи? Без сомнения. И яблоки тоже. Я вернулся к столу и принялся расставлять тарелки.
Холли уже не сомневалась, что мне можно доверять. Она сразу начала есть. Томми сначала глянул на меня, понюхал свой суп и только потом принялся за еду - не спеша и даже соблюдая правила приличия. Алек просто во все глаза смотрел на тарелку.
Я оглянулся. Остальные дети набрасывались на еду, как только получали ее от Папы Котелка, его помощников, Би-Джей и всех остальных, кто оказался под рукой. Казалось, что над каждым ребенком кто-нибудь склонился, но это всего лишь обман зрения - мы были просто не в состоянии выделить так много взрослых. На мою долю, например, приходилось сразу трое малышей. Я вздохнул. Потом повернулся к Алеку: - Надо положить мишку.
Он отрицательно мотнул головой.
Я оценил ситуацию. Он мне доверяет, хотя и не до конца. Однако новая обстановка смущает его и пугает. Я погладил Алека по голове. Волосы, несмотря на грязь, были пушистые и мягкие. Гладя малыша по голове, испытываешь какое-то щемящее чувство. И дело тут не только в ребячьем доверии, а в непосредственном ощущении детских волос - ощущении, которое, как я думаю, восходит к нашим животным корням и инстинктам.
У меня возникла идея - из моего собственного детского опыта. Я наклонился и нежно поцеловал его в лоб, а потом поцеловал медведя.
От удивления его глаза распахнулись до предела.
Я сделал вид, что ничего не замечаю, пододвинул тарелку и, зачерпнув суп, поднес ложку к его рту.
Он скосил глаза на суп. Потом на меня. Потом на медведя. Старенького бесформенного медведя. А потом повторил все снова.
- Ладно, если ты не хочешь есть, давай посмотрим, не захочет ли мишка. - Я предложил суп медведю. - М-м-м, видишь, ему нравится. Ну как, вкусно? Что тебе, Миша? Добавки? Хорошо, только подожди минутку, может быть, Алек тоже съест немножко. Придется вам есть по очереди. - Я зачерпнул суп и протянул ложку Алеку. - Сейчас твоя очередь.
Рот Алека раскрылся раньше, чем он успел подумать. Я быстро влил туда суп.
- Вот и хорошо.
Его глаза расширились от неожиданности. Суп оказался вкусным. Я скормил ему вторую ложку, третью, прежде чем малыш понял, что он сделал. Он было надулся, но на него смотрела четвертая ложка - с мясом.
Алек немного подумал, потом осторожно поцеловал своего медведя и протянул его мне.
- Подержи, ладно?
Я протянул руку, но в последний момент остановился.
- Ты уверен? Уверен, что ему будет хорошо?
Он закусил губу. Может быть, не следовало спрашивать?
- Он очень напуган, - объяснил Алек. - Возьми его и скажи ему, что он хороший медведь.
- Ладно.
Я осторожно посадил мишку себе на колено. У него сохранились только торс и одна лапа. Голова отсутствовала. Но и этого было достаточно, чтобы любить. Сколько надо потерять, прежде чем утратишь душу? Наверное, больше, чем голову и три лапы.
Алек забрал у меня ложку, решив поесть самостоятельно. Он приблизил ложку к лицу и, наклонившись, ухватил зубами фрикадельку, а потом торопливо влил в рот горячий овощной отвар и оглянулся, словно боялся, что кто-нибудь отнимет у него еду. Он постоянно посматривал на меня и на медведя. В основном на медведя. Я устроил некое шоу, поглаживая мишку и кормя его печеньем через дырку в шее - это было наиболее подходящее отверстие. Алек управлялся со следующей фрикаделькой, когда вспомнил, что сейчас очередь медведя, но мишка уже был сыт печеньем, в буквальном смысле по горло, так что Алеку пришлось доедать суп самому.
- Ну как, вкусно? - спросил я.
Алек был занят едой, а у медведя печенье торчало из шеи, и я удовлетворился таким «ответом».
На середине нашего стола кто-то разлил молоко и заплакал.
- О-о-ох, у нас происшествие! - Вездесущая Би-Джей уже подбегала с полотенцем. Прямо за ее спиной маячил Папа Поттс с новым стаканом молока. - Все хорошо, милая, не плачь. Там, откуда мы берем молоко, его еще много. Джим! - Она посмотрела на меня. - Нужна швабра.
Я привстал, но вдруг меня остановил пристальный взгляд Алека.
- Э… я не могу. - Что?
Я поднял мишку.
- Я сторожу медведя.
Она озадаченно посмотрела на меня, готовая вот-вот взорваться, но, увидев глаза Алека, сдержалась: - О, конечно.
Я начинал понимать Би-Джей. Дети - самое важное. Что бы там ни было, дети прежде всего. Мы не знали, что им пришлось пережить, да и времени не хватало копаться в каждой судьбе. Надо было кормить их, купать, играть с ними, присматривать за ними, лечить их раны - физические и душевные - и делать все остальное, в чем они нуждались немедленно. Этим детям прежде всего была Необходима только одна вещь: уверенность в безопасноети. Каждое их желание должно было удовлетворяться сейчас, а не через неделю и даже не через час. Они не знали слова «потом». Не важно, что пришлось пережить каждому из них, но они боялись, что то еще продолжалось, что эта… эта иллюзия, которую мы называем Семьей, - только временная и нереальная Страна Оз и вскоре их всех отошлют обратно в пыльный, ураганный Канзас, к голодной беспросветной действительности. Они жадно хватали все, что мы могли им дать, ибо были чертовски напуганы, что это долго не продлится и им снова придется голодать дни напролет, или их могут побить, или у них не будет угла, где можно поспать в тепле или просто спрятаться. Но больше всего они боялись, что никто никогда не обнимет их и не скажет, что они хорошие и что все образуется, - даже если они знали, что все это не так. Ребятишки были умными - все дети умные. Они знают, когда дела плохи, но все равно им нужен родитель, который сказал бы, что все хорошо, - потому что само присутствие родителей исправляет любую беду; рядом должен находиться кто-то сильный, на кого можно положиться. В чем они нуждались больше всего, так это в человеке, который позаботится о них, возьмет на себя ответственность, пусть даже ненадолго. Ответственность за себя старит ребенка раньше времени, заставляет забыть, что такое смех и веселье. И если для его счастья надо сидеть и держать рассыпающегося на части медведя, в то время как на пол пролилось молоко по три двадцать за галлон, то надо сидеть и нянчить медведя. Молоко можно вытереть в любой момент. Алеку нужно, чтобы я держал его медведя. Это и означало «сейчас». И речь шла не о медведе, а об Алеке.
Каким это обозначают словом? Проекция личности? Пусть даже и так. Учебник учебником, а здесь живой человек. Алек не мог позволить себе выказать свою слабость. Ни в коем случае. Поэтому в объятии сильных рук нуждался медведь. Поэтому я сидел и прижимал игрушку; к себе.
Холли и Томми были заняты сандвичами. Алеку никак не удавалось справиться со своим, но тем не менее он отказался от помощи Холли. Я взял у малыша развалившийся сандвич - он соглашался только на мою помощь - и, сложив половинки, плотно сжал их обеими руками. Сандвич с тунцом и салатом был очень неудобный, но вкусный. Я облизал пальцы. Лишь недавно тунец вернулся из разряда деликатесов в разряд обычных продуктов. Я пропустил этот момент. Инфляция имела не только дурную сторону. Алек смотрел на меня: «От тебя ожидают, что ты его только поправишь, но не съешь».
Сложив сандвич заново, на сей раз я исподтишка вытер руки о шорты. Заскочу на кухню и покормлю моего собственного медведя попозже.
Би-Джей тихонько считала.
- Семнадцать, - бормотала она как бы про себя. - Трех - в изолятор, четырнадцать - спать… Черт возьми. Ладно, Бетти-Джон, давай посчитаем, что тебе надо сделать до восьми. Купание - прямо сейчас. Пусть побултыхаются в ручье, а мы подпустим туда мыла. Понадобятся трусы, сандалии, рубашки, шорты и, конечно, бинты…
Вдруг закричала какая-то маленькая девочка. Она вскочила на стул и рукой показывала на дверь.
- О, это всего лишь старая Лентяйка, - улыбнулась Бетти-Джон. - Она не кусается.
Лентяйка была чесоточной, костлявой - все ребра налицо - старой желтой собакой с языком, свисавшим почти до земли. Казалось, она была собрана из случайных фрагментов разных собак: дурацкая ухмылка, узловатые суставы, вывернутые наружу лапы, большие коричневые глаза, бегающие туда-сюда в ожидании подачки или хотя бы дружеской ласки, и заплетающаяся Неуклюжая походка, глядя на которую оставалось только Удивляться, как она не наступает на собственные уши. Голова ее ныряла и моталась, словно держалась на одной нитке. Доктор Франкенштейн, должно быть, начинал свои эксперименты на четвероногих тварях.
Маленькая девочка уже билась чуть ли не в истерике, большинство других детей тоже встревожились, по-видимому думая: «Правильно ли она делает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57