На шоссе подразумевалось одностороннее движение. Объезд деревни занял меньше десяти минут., Неожиданно из кустов выскочила веселая ватага обнаженных детей и припустила через дорогу. Я даже привстал па педали тормоза, и джип с визгом остановился. Кое-кто из ребятишек удивленно застыл на месте, другие, обогнув машину, продолжали свой путь.
Вслед за детьми появились три девочки-подростка в мокрых купальниках. Их, похоже, приставили пасти эту ораву, но это было им явно не по силам.
Следом появилась четвертая девочка, в голубых джинсах, с мегафоном в руках, и начала созывать детей.
- Собираемся в круг, немедленно! Я ко всем обращаюсь. Быстрее!
У нее были темные волосы, темные глаза и темная кожа. Она скользнула по мне взглядом, поняла, что я наблюдаю за ней, и на ее лице мелькнула досада; потом она вернулась к своим обязанностям: - Дети, мне кажется, что вы недостаточно шумите! Ну-ка, какой крик мы можем поднять?
Дети, вдохновленные такой возможностью, завопили и заулюлюкали.
- Нет! Я едва слышу вас. А мне показалось, что вы хотели немного пошуметь!
Дети рассмеялись и закричали еще громче. Они подпрыгивали, размахивали руками, вопили и улюлюкали, как индейцы. Я насчитал по крайней мере четыре десятка ребятишек всех возрастов и цветов. Белых было меньше всего. Белые и азиаты во время эпидемий пострадали гораздо сильнее.
- Ну, давайте же, дети! Поднимем теперь настоящий шум! Би-Джей вас еще не слышит! Давайте! Покажем, что такое настоящий крик! Уши пока не заложило. Давайте поднимем самый великий шум на планете!
Девочка хорошо справлялась со своими обязанностями.
На мгновение я вспомнил Деландро и его Откровения. Это выглядело почти так же. Предводительница с мегафоном доводила маленькие лепечущие тельца до экстаза. Дети загоготали, как гуси, засвистели, как паровые свистки. Они радостно вопили, пока не рухнули на траву от смеха.
Круг распался, сорванцы попрыгали на девочек, образовав большую визжащую и хихикающую кучу-малу.
- Все, хватит, теперь пошли дальше!
Девочка в джинсах отдала мегафон одной из подруг, которая погнала детишек к культурному центру, и повернулась ко мне. Выражение ее лица было таким же темным, как и кожа.
- Ладно, - сказала она, подходя к джипу. - Какого черта вы здесь делаете? И как попали сюда? Ну, все увидели, что хотели? Насмотрелись?
- Я проехал по мосту.
- Мост опущен? - Да.
- Проклятье! Я убью Дэнни! Послушайте, сейчас вы развернете свой джип и отправитесь туда, откуда приехали.
- Это место называется Семьей?
- Да. Вы нарушили границы частного владения.
- Я ищу Джуаниту Уайз.
Следовало поставить эту грубиянку на место, а моя мать все-таки была замужем за Уайзом.
- Ее здесь нет. Кто вы такой?
- Я - лейтенант Джеймс Эдвард Маккарти, Армия Соединенных Штатов. Пока что эта страна находится под военной юрисдикцией. Поэтому я задам несколько вопросов. Кто ты такая?
Следует отдать ей должное: она ничуть не смутилась.
- Меня называют Маленькой Айви.
- Когда вернется миссис Уайз?
- Она не вернется. Что вам от нее надо?
- Ты знаешь, куда она уехала?
- Она умерла.
Внезапно солнце засветило нестерпимо ярко. Я ослеп. Все вокруг стало нереальным, внутренности свело судорогой.
- Ты не ошибаешься?
- Я ассистировала при вскрытии. - Ее тон был самым обычным.
- Раньше ее звали Маккарти?
- Не знаю. Кажется. Послушайте, если вы по поводу ее сына, то мы уже сто раз говорили, что его здесь нет.
- Я ее сын.
- А? О мой Бог… - Девочка выглядела так, словно я огрел ее лопатой. Ее лицо посерело. - Я… простите.
Я не слышал ее.
- От чего она умерла?
- Ее укусила тысяченожка. На материке. Здесь их нет. По животу пробежали холодные мурашки.
- Это та погань, от укуса которой в крови лопаются все эритроциты?
Она покачала головой: - Нет, ничего похожего. Стафилококковая инфекция.
- Стафилококковая? Но это же чушь! Маленькая Айви, похоже, заволновалась и смутилась.
- Это Берди сказала - она наш доктор. Но у нас не всегда бывают под рукой необходимые медикаменты. Эй, послушайте, лейтенант. Мне ужасно жаль. Ну, того, как я обошлась с вами… Я не знала. Мы привыкли, что сюда приходит масса посторонних и…
Жестом отчаяния я остановил ее: - Избавь меня от извинений.
Я пытался собраться с мыслями. В голове стоял ужасный шум. Она не могла умереть так глупо. Только не это, от этого больше не умирают.
Но, даже пытаясь убедить себя, что это неправда, я знал, что девочка не солгала.
Но я не могу заплакать. Не буду плакать.
По моим щекам текли слезы, но они не были моими. Меня здесь не было. Я не плакал. Не я плакал. Пока не я.
Ширли, зрелая и опытная дама,
Юному любовнику сказала прямо:
«Не хочу я минета, Подай мне котлету».
(Этот лимерик - котлет реклама.)
МЕДВЕДЬ
Люди, живущие в стеклянных домах, могли бы и отвечать на стук в дверь.
Соломон Краткий
Вообще-то следовало сесть в джип и уехать куда-нибудь.
Но ехать было некуда. А кроме того, Бетти-Джон сказала, что я могу оставаться здесь сколько захочу. У них была свободная комната. Они не возражали.
Каких-то особых забот Семья не доставляла. По крайней мере, мне. Она пестовала сто семнадцать детей - от шестимесячных до тех, кто уже достиг возраста, когда человек перестает быть ребенком и становится помощником. В городишке проживал тридцать один взрослый - ладно, на самом деле, девятнадцать взрослых и двенадцать подростков, но подростки считались взрослыми, потому что выполняли взрослую работу. Шестнадцать женщин, трое мужчин, восемь девочек и четыре мальчишки - это и была та ось, на которой держалась Семья.
Три женщины были матерями трех самых маленьких детей, правда, это трудно было заметить. Ко всем младенцам здесь относились абсолютно одинаково - вне зависимости от того, были у них родители или нет. Здесь никто, будь он взрослым или ребенком, не демонстрировал своего родства с кем бы то ни было. Все дети относились ко всем взрослым так, словно они все были их родителями. Но, разумеется, в этом и заключался смысл поселения: окружить родительской заботой столько сирот, сколько возможно.
Я чувствовал себя здесь таким же полезным, как пятое колесо в телеге.
И старался не путаться под ногами. День-два бесцельно слонялся по библиотеке; сначала просто искал что-нибудь почитать и как-то незаметно закончил тем, что стал перебирать книги и наводить порядок на полках, где царила полная неразбериха. Между прочим, ничто так сильно не разъедает любовь к книгам, как необходимость переставлять с места на место и рассортировывать тонны пыльных томов.
Некоторое время я болтался по вестибюлю столовой в поисках компаньона для домино, но, похоже, у всех были более важные дела.
Как я уже говорил, мне следовало сесть в джип и куда-нибудь уехать.
Но это - место, где моя мать провела свои последние дни, и… это вызывало у меня странное ощущение. Словно она не умерла по-настоящему. То есть я потерял ее, но на сердце не было кровоточащей раны, которая болела бы каждый раз, как только я думал о ней.
То, что я чувствовал, была вина - за то, что я не слишком страдаю.
Напротив, я испытывал злобу.
Да, она отказалась от материнства. Она отказалась от сына, от меня - во что я, ради собственного спокойствия, отказывался верить. Я сел в джип и отправился на ее поиски, сам не зная, зачем это делаю, но отправился.
На самом же деле мне хотелось, чтобы она встретила меня с распростертыми объятиями, прижала к груди и сказала, что все будет хорошо.
Но вместо этого… она снова отказалась от меня. На этот раз - окончательно. На этот раз возможности попросить прощения не было. И уже никогда не будет.
Будь она проклята за то, что покинула меня!
И будь проклят я - за все!
Я не знал, что делать. Единственное, что приходило в голову, - сохранять нынешнее равновесие. Чем я и занимался.
Так я переползал из одного дня в следующий, помогая Бетти-Джон и другим в повседневных заботах и ожидая, что все утрясется само собой.
И конечно же ничего не утряслось. И никогда не утрясется. Джейсон всегда говорил…
К черту Джейсона!
Итак, большую часть времени я околачивался в общей столовой. Ел их еду - ее здесь было вдоволь. Протирал им полы. Мыл тарелки. Может быть, я смогу остаться здесь на какое-то время. Я мог бы затеряться среди книг, бутербродов, видеодисков и игр. Этим я довольно сильно напоминал ребенка.
Но мне не хватало чего-то еще, чего-то большего…
Бетти-Джон, чем-то озабоченная, опрометью пролетела через столовую. Я попытался остановить ее, но она, похоже, даже не заметила меня, занятая какимито срочными списками.
- Бетти-Джон? - Я тронул ее за рукав.
- А, Джим, послушай, я сейчас ужасно занята. Твой вопрос терпит? Спасибо. Послушай, будь душкой, покарауль автобус. К нам едут новые дети. Договорились?
- Да, конечно.
Я рассердился, но надо было знать Бетти-Джон. Если она о чем-то просила, вы это делали. Было невозможно даже толком поспорить с ней; чем больше вы говорили, тем больше дел на вас взваливалось.
Дети. Они были настоящей головной болью: путавшиеся под ногами, крикливые, где-то вымазавшиеся. Сопливые носы, оцарапанные коленки с красными пятнами мербромина, грязные рожицы, липкие ладошки - и к тому же стояла жара.
Но делать было нечего, и я пошел. Предполагалось, что, несмотря на шорты и майку, я должен производить впечатление образцового начальника детского лагеря. Чисто выбритого и благоухающего. Невозможно быть солидным в шортах, особенно если у вас шишковатые колени. Кроме того, я всегда выглядел моложе своего возраста. Кстати, отчасти поэтому и пошел служить - думал, что армия сделает из меня мужчину. Но вынужден был с неохотой признать, что армия не оправдала моих надежд. Я постоянно слышал, будто бы у вернувшихся из боя появляется особая жесткость в уголках рта, а в глазах - налет некоей загадочности, на которую клюют женщины. Но в зеркале я видел лишь свою кислую, вечно недовольную физиономию. Если меня и окружала «кровавая аура смертельной опасности», то я ее не замечал.
Впрочем, все это ерунда. Я устроился поддеревом рядом с ближней баррикадой и стал ждать.
Меня разбудило бибиканье и усталый хрип мотора. От запыленного автобуса несло метиловым спиртом, а его тормоза жалобно застонали, когда он остановился перед козлами для пилки дров, перегораживающими въезд на главную улицу Семьи. К стеклам закрытых окон прижались носами ребятишки. Водитель - ему самому было едва ли шестнадцать - вылез из автобуса с блокнотом в руке.
- Эй! - довольно нахально крикнул он. Я встал и подошел к нему.
- Где здесь начальник? - требовательно спросил водитель.
- А кто вам нужен?
- Да, понимаешь, мне тут дали фамилию… - Он заглянул в блокнот. - Тримейн, что ли?
- Есть такая. - Я неопределенно махнул рукой.
- Вот дерьмо! Слушай, можно отодвинуть эти доски? Или разобрать?
- Не-а. У нас тут крутом дети. Придется обходить пешочком.
Он тяжело вздохнул, вернулся к автобусу и, открыв дверцу, распорядился: - Вы, малышня, посидите пока здесь или займитесь чем-нибудь. Я скоро вернусь.
Я наблюдал за парнишкой. Проницательности у него было не больше, чем у слизня. И примерно столько же здравого смысла. Дети моментально кучей повалили из автобуса - мне тоже следовало бы сообразить вовремя. Пусть их шофер разиня, но ребятишек никак нельзя было отнести к доверчивым. Широко раскрытыми глазами они подозрительно осматривали деревню. С любопытством, но очень настороженно. Старшему было не больше четырнадцати, а самых маленьких держали на руках две девочки. Все дети выглядели измученными.
Я вздохнул про себя и подошел ближе. Кто-то должен присмотреть за ними.
- Привет, - поздоровался я.
Они замерли и уставились на меня. Считая двух младенцев, их было семнадцать - с круглыми глазами, как у голодных щенят, которых, вместо того чтобы накормить, побили.
Я присел на корточки перед мальчиком лет четырех-пяти. С соломенными волосами, он немного напоминал мне Марка (Марка? Ах да, это же мой племянник. Неужели я действительно забыл его?) - Как тебя зовут?
Он в упор смотрел на меня самыми круглыми на свете глазами и молчал.
- Меня зовут Джим, а тебя? Опять никакого ответа.
Я показал на старую бесформенную игрушку, которую он прижимал к себе.
- Как зовут твоего мишку?
Малыш что-то прошептал. Очень тихо.
- А? Я не слышу. Как его зовут? На этот раз чуть громче: - Медведь.
- М-м, хорошее имя. Он хороший медведь? Круглоглазик медленно покачал головой.
- Тогда он плохой?..
Снова отрицательное покачивание.
- Но это твой медведь?
Медленный осторожный кивок. Ребенок не знал, как относиться ко мне. Взрослым полагалось быть хорошими, но я - незнакомец. Один только Бог знал, откуда он приехал и что ему пришлось пережить. Мне хотелось погладить его по голове или прижать к себе - показать, что теперь его ожидает только добро, но Бетти-Джон предупреждала, что не все дети любят ласку. Их нельзя трогать, не попросив прежде разрешения.
- Ты пожмешь мне руку? - Я протянул ему ладонь, но мальчику нужно было до нее дотянуться.
Он посмотрел на мою руку. Потом на меня.
Дети наблюдали за нами. Причем в основном за мной, а не за ним. Вдруг одна маленькая девочка сказала: - Давай я пожму тебе руку.
Ее тон подразумевал: «Что я получу за это?» - Хорошо, - согласился я и протянул руку ей. На ней было вылинявшее коричневое платье. Где я мог ее видеть? Может, она сбежала откуда-то? Ей было лет семь или восемь, а возможно, и девять. Она так исхудала, что судить наверняка было трудно.
Она с серьезным видом пожала мне руку, ни на миг не отрываясь от моих глаз.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Холли, - важно ответила она.
- Ну, здравствуй, Холли. Я - Джим. - Я попытался выдавить приветливую улыбку. Мне говорили, что, если все время улыбаться, дети тоже улыбнутся в ответ, так как еще не умеют контролировать чисто инстинктивные человеческие реакции. Но эти уже научились контролю, и улыбка не сработала. Они относились ко мне как к продавцу подержанных автомобилей. Они вели себя настороженно и были явно напуганы: какого подвоха можно ждать от этой каланчи? Хотел бы я знать, через что им довелось пройти, чтобы так реагировать.
- У меня тоже был дядя Джим… - сообщила Холли. Это был робкий намек: она словно спрашивала, не буду ли я претендовать на «вакантное» место?
Я попробовал другую тактику. Би-Джей не советовала копаться в детской памяти, особенно в неподходящих ситуациях. Ребенок прежде должен почувствовать, что находится действительно в безопасном месте, и только потом ему можно напомнить о пережитом. Я сказал: - Хорошо. Ты будешь дружить со мной? Она удивленно уставилась на меня: - Разве у тебя нет друзей?
Я отрицательно покачал головой, медленно и очень выразительно. Она заподозрила обман, но ведь взрослые никогда не врут. Или почти никогда.
- Ни одного? - ужаснулась Холли. - Ну хоть один…
- Даже медведя у меня нет, - стоял я на своем.
Тут она окончательно убедилась, что я говорю правду. Если взрослые на чемто настаивают, значит, так оно и есть.
- Ну… - Девочка задумалась, принимая очень важное решение, важнее даже, чем выбор жениха для взрослой девушки. Она немного поколебалась и решила: - Я буду с тобой дружить.
- Отлично. - Я снова посмотрел на круглоглазика. - А у тебя есть друг?
Он наблюдал за переговорами с несвойственным детям напряженным вниманием. А когда я повернулся к нему, только покрепче прижал медвежонка и отодвинулся. Мне захотелось притянуть его поближе, но вместо этого я лишь переменил позу. Все эти поклоны и сидение на корточках для разговора с метровым человечком плохо сказывались на моей спине.
- Его зовут Алек, - сообщила Холли.
- Какой Алек?
- Я не знаю.
Вперед вышел мальчик лет, наверное, двенадцати или тринадцати, а может, и старше - большинство этих детей были слишком маленькими для своего возраста. Его взгляд был несколько жестче.
- Вы кто? - подозрительно спросил он. - Здешний босс?
- Меня зовут Джим.
- Это я знаю. Но кто вы?
- Друг Холли. - Я попытался отвлечь его, протянув руку.
Не помогло.
- Угу. А что вы здесь делаете? Нам запретили разговаривать с незнакомыми.
- Выходить из автобуса вам тоже запретили. Он проигнорировал и это.
- Я хочу пить.
- Как тебя зовут?
- Зачем вам это нужно?
Я пожал плечами и снова сменил позу, окончательно разогнувшись и опершись спиной на автобус, теплый и пыльный. Майка уж точно измазана.
- Чтобы я знал, как к тебе обращаться.
Я посмотрел на паренька сверху вниз. Рост давал мне больше чем просто психологическое преимущество, но я чувствовал, что сейчас неподходящий момент для игр типа: «Я больше тебя». Вместо этого я улыбнулся.
- Ты ведь не хочешь, чтобы я звал тебя «Эй ты», не так ли?
Он сморщил нос и отошел к остальным детям, окончательно потеряв ко мне интерес.
- А ну-ка залезайте обратно в автобус, пока Олли не вернулся. - Он потянулся, чтобы схватить Алека, но тот увернулся. Мальчик снова попытался поймать его, и снова Алек отступил, на этот раз с заметным оттенком непокорства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Вслед за детьми появились три девочки-подростка в мокрых купальниках. Их, похоже, приставили пасти эту ораву, но это было им явно не по силам.
Следом появилась четвертая девочка, в голубых джинсах, с мегафоном в руках, и начала созывать детей.
- Собираемся в круг, немедленно! Я ко всем обращаюсь. Быстрее!
У нее были темные волосы, темные глаза и темная кожа. Она скользнула по мне взглядом, поняла, что я наблюдаю за ней, и на ее лице мелькнула досада; потом она вернулась к своим обязанностям: - Дети, мне кажется, что вы недостаточно шумите! Ну-ка, какой крик мы можем поднять?
Дети, вдохновленные такой возможностью, завопили и заулюлюкали.
- Нет! Я едва слышу вас. А мне показалось, что вы хотели немного пошуметь!
Дети рассмеялись и закричали еще громче. Они подпрыгивали, размахивали руками, вопили и улюлюкали, как индейцы. Я насчитал по крайней мере четыре десятка ребятишек всех возрастов и цветов. Белых было меньше всего. Белые и азиаты во время эпидемий пострадали гораздо сильнее.
- Ну, давайте же, дети! Поднимем теперь настоящий шум! Би-Джей вас еще не слышит! Давайте! Покажем, что такое настоящий крик! Уши пока не заложило. Давайте поднимем самый великий шум на планете!
Девочка хорошо справлялась со своими обязанностями.
На мгновение я вспомнил Деландро и его Откровения. Это выглядело почти так же. Предводительница с мегафоном доводила маленькие лепечущие тельца до экстаза. Дети загоготали, как гуси, засвистели, как паровые свистки. Они радостно вопили, пока не рухнули на траву от смеха.
Круг распался, сорванцы попрыгали на девочек, образовав большую визжащую и хихикающую кучу-малу.
- Все, хватит, теперь пошли дальше!
Девочка в джинсах отдала мегафон одной из подруг, которая погнала детишек к культурному центру, и повернулась ко мне. Выражение ее лица было таким же темным, как и кожа.
- Ладно, - сказала она, подходя к джипу. - Какого черта вы здесь делаете? И как попали сюда? Ну, все увидели, что хотели? Насмотрелись?
- Я проехал по мосту.
- Мост опущен? - Да.
- Проклятье! Я убью Дэнни! Послушайте, сейчас вы развернете свой джип и отправитесь туда, откуда приехали.
- Это место называется Семьей?
- Да. Вы нарушили границы частного владения.
- Я ищу Джуаниту Уайз.
Следовало поставить эту грубиянку на место, а моя мать все-таки была замужем за Уайзом.
- Ее здесь нет. Кто вы такой?
- Я - лейтенант Джеймс Эдвард Маккарти, Армия Соединенных Штатов. Пока что эта страна находится под военной юрисдикцией. Поэтому я задам несколько вопросов. Кто ты такая?
Следует отдать ей должное: она ничуть не смутилась.
- Меня называют Маленькой Айви.
- Когда вернется миссис Уайз?
- Она не вернется. Что вам от нее надо?
- Ты знаешь, куда она уехала?
- Она умерла.
Внезапно солнце засветило нестерпимо ярко. Я ослеп. Все вокруг стало нереальным, внутренности свело судорогой.
- Ты не ошибаешься?
- Я ассистировала при вскрытии. - Ее тон был самым обычным.
- Раньше ее звали Маккарти?
- Не знаю. Кажется. Послушайте, если вы по поводу ее сына, то мы уже сто раз говорили, что его здесь нет.
- Я ее сын.
- А? О мой Бог… - Девочка выглядела так, словно я огрел ее лопатой. Ее лицо посерело. - Я… простите.
Я не слышал ее.
- От чего она умерла?
- Ее укусила тысяченожка. На материке. Здесь их нет. По животу пробежали холодные мурашки.
- Это та погань, от укуса которой в крови лопаются все эритроциты?
Она покачала головой: - Нет, ничего похожего. Стафилококковая инфекция.
- Стафилококковая? Но это же чушь! Маленькая Айви, похоже, заволновалась и смутилась.
- Это Берди сказала - она наш доктор. Но у нас не всегда бывают под рукой необходимые медикаменты. Эй, послушайте, лейтенант. Мне ужасно жаль. Ну, того, как я обошлась с вами… Я не знала. Мы привыкли, что сюда приходит масса посторонних и…
Жестом отчаяния я остановил ее: - Избавь меня от извинений.
Я пытался собраться с мыслями. В голове стоял ужасный шум. Она не могла умереть так глупо. Только не это, от этого больше не умирают.
Но, даже пытаясь убедить себя, что это неправда, я знал, что девочка не солгала.
Но я не могу заплакать. Не буду плакать.
По моим щекам текли слезы, но они не были моими. Меня здесь не было. Я не плакал. Не я плакал. Пока не я.
Ширли, зрелая и опытная дама,
Юному любовнику сказала прямо:
«Не хочу я минета, Подай мне котлету».
(Этот лимерик - котлет реклама.)
МЕДВЕДЬ
Люди, живущие в стеклянных домах, могли бы и отвечать на стук в дверь.
Соломон Краткий
Вообще-то следовало сесть в джип и уехать куда-нибудь.
Но ехать было некуда. А кроме того, Бетти-Джон сказала, что я могу оставаться здесь сколько захочу. У них была свободная комната. Они не возражали.
Каких-то особых забот Семья не доставляла. По крайней мере, мне. Она пестовала сто семнадцать детей - от шестимесячных до тех, кто уже достиг возраста, когда человек перестает быть ребенком и становится помощником. В городишке проживал тридцать один взрослый - ладно, на самом деле, девятнадцать взрослых и двенадцать подростков, но подростки считались взрослыми, потому что выполняли взрослую работу. Шестнадцать женщин, трое мужчин, восемь девочек и четыре мальчишки - это и была та ось, на которой держалась Семья.
Три женщины были матерями трех самых маленьких детей, правда, это трудно было заметить. Ко всем младенцам здесь относились абсолютно одинаково - вне зависимости от того, были у них родители или нет. Здесь никто, будь он взрослым или ребенком, не демонстрировал своего родства с кем бы то ни было. Все дети относились ко всем взрослым так, словно они все были их родителями. Но, разумеется, в этом и заключался смысл поселения: окружить родительской заботой столько сирот, сколько возможно.
Я чувствовал себя здесь таким же полезным, как пятое колесо в телеге.
И старался не путаться под ногами. День-два бесцельно слонялся по библиотеке; сначала просто искал что-нибудь почитать и как-то незаметно закончил тем, что стал перебирать книги и наводить порядок на полках, где царила полная неразбериха. Между прочим, ничто так сильно не разъедает любовь к книгам, как необходимость переставлять с места на место и рассортировывать тонны пыльных томов.
Некоторое время я болтался по вестибюлю столовой в поисках компаньона для домино, но, похоже, у всех были более важные дела.
Как я уже говорил, мне следовало сесть в джип и куда-нибудь уехать.
Но это - место, где моя мать провела свои последние дни, и… это вызывало у меня странное ощущение. Словно она не умерла по-настоящему. То есть я потерял ее, но на сердце не было кровоточащей раны, которая болела бы каждый раз, как только я думал о ней.
То, что я чувствовал, была вина - за то, что я не слишком страдаю.
Напротив, я испытывал злобу.
Да, она отказалась от материнства. Она отказалась от сына, от меня - во что я, ради собственного спокойствия, отказывался верить. Я сел в джип и отправился на ее поиски, сам не зная, зачем это делаю, но отправился.
На самом же деле мне хотелось, чтобы она встретила меня с распростертыми объятиями, прижала к груди и сказала, что все будет хорошо.
Но вместо этого… она снова отказалась от меня. На этот раз - окончательно. На этот раз возможности попросить прощения не было. И уже никогда не будет.
Будь она проклята за то, что покинула меня!
И будь проклят я - за все!
Я не знал, что делать. Единственное, что приходило в голову, - сохранять нынешнее равновесие. Чем я и занимался.
Так я переползал из одного дня в следующий, помогая Бетти-Джон и другим в повседневных заботах и ожидая, что все утрясется само собой.
И конечно же ничего не утряслось. И никогда не утрясется. Джейсон всегда говорил…
К черту Джейсона!
Итак, большую часть времени я околачивался в общей столовой. Ел их еду - ее здесь было вдоволь. Протирал им полы. Мыл тарелки. Может быть, я смогу остаться здесь на какое-то время. Я мог бы затеряться среди книг, бутербродов, видеодисков и игр. Этим я довольно сильно напоминал ребенка.
Но мне не хватало чего-то еще, чего-то большего…
Бетти-Джон, чем-то озабоченная, опрометью пролетела через столовую. Я попытался остановить ее, но она, похоже, даже не заметила меня, занятая какимито срочными списками.
- Бетти-Джон? - Я тронул ее за рукав.
- А, Джим, послушай, я сейчас ужасно занята. Твой вопрос терпит? Спасибо. Послушай, будь душкой, покарауль автобус. К нам едут новые дети. Договорились?
- Да, конечно.
Я рассердился, но надо было знать Бетти-Джон. Если она о чем-то просила, вы это делали. Было невозможно даже толком поспорить с ней; чем больше вы говорили, тем больше дел на вас взваливалось.
Дети. Они были настоящей головной болью: путавшиеся под ногами, крикливые, где-то вымазавшиеся. Сопливые носы, оцарапанные коленки с красными пятнами мербромина, грязные рожицы, липкие ладошки - и к тому же стояла жара.
Но делать было нечего, и я пошел. Предполагалось, что, несмотря на шорты и майку, я должен производить впечатление образцового начальника детского лагеря. Чисто выбритого и благоухающего. Невозможно быть солидным в шортах, особенно если у вас шишковатые колени. Кроме того, я всегда выглядел моложе своего возраста. Кстати, отчасти поэтому и пошел служить - думал, что армия сделает из меня мужчину. Но вынужден был с неохотой признать, что армия не оправдала моих надежд. Я постоянно слышал, будто бы у вернувшихся из боя появляется особая жесткость в уголках рта, а в глазах - налет некоей загадочности, на которую клюют женщины. Но в зеркале я видел лишь свою кислую, вечно недовольную физиономию. Если меня и окружала «кровавая аура смертельной опасности», то я ее не замечал.
Впрочем, все это ерунда. Я устроился поддеревом рядом с ближней баррикадой и стал ждать.
Меня разбудило бибиканье и усталый хрип мотора. От запыленного автобуса несло метиловым спиртом, а его тормоза жалобно застонали, когда он остановился перед козлами для пилки дров, перегораживающими въезд на главную улицу Семьи. К стеклам закрытых окон прижались носами ребятишки. Водитель - ему самому было едва ли шестнадцать - вылез из автобуса с блокнотом в руке.
- Эй! - довольно нахально крикнул он. Я встал и подошел к нему.
- Где здесь начальник? - требовательно спросил водитель.
- А кто вам нужен?
- Да, понимаешь, мне тут дали фамилию… - Он заглянул в блокнот. - Тримейн, что ли?
- Есть такая. - Я неопределенно махнул рукой.
- Вот дерьмо! Слушай, можно отодвинуть эти доски? Или разобрать?
- Не-а. У нас тут крутом дети. Придется обходить пешочком.
Он тяжело вздохнул, вернулся к автобусу и, открыв дверцу, распорядился: - Вы, малышня, посидите пока здесь или займитесь чем-нибудь. Я скоро вернусь.
Я наблюдал за парнишкой. Проницательности у него было не больше, чем у слизня. И примерно столько же здравого смысла. Дети моментально кучей повалили из автобуса - мне тоже следовало бы сообразить вовремя. Пусть их шофер разиня, но ребятишек никак нельзя было отнести к доверчивым. Широко раскрытыми глазами они подозрительно осматривали деревню. С любопытством, но очень настороженно. Старшему было не больше четырнадцати, а самых маленьких держали на руках две девочки. Все дети выглядели измученными.
Я вздохнул про себя и подошел ближе. Кто-то должен присмотреть за ними.
- Привет, - поздоровался я.
Они замерли и уставились на меня. Считая двух младенцев, их было семнадцать - с круглыми глазами, как у голодных щенят, которых, вместо того чтобы накормить, побили.
Я присел на корточки перед мальчиком лет четырех-пяти. С соломенными волосами, он немного напоминал мне Марка (Марка? Ах да, это же мой племянник. Неужели я действительно забыл его?) - Как тебя зовут?
Он в упор смотрел на меня самыми круглыми на свете глазами и молчал.
- Меня зовут Джим, а тебя? Опять никакого ответа.
Я показал на старую бесформенную игрушку, которую он прижимал к себе.
- Как зовут твоего мишку?
Малыш что-то прошептал. Очень тихо.
- А? Я не слышу. Как его зовут? На этот раз чуть громче: - Медведь.
- М-м, хорошее имя. Он хороший медведь? Круглоглазик медленно покачал головой.
- Тогда он плохой?..
Снова отрицательное покачивание.
- Но это твой медведь?
Медленный осторожный кивок. Ребенок не знал, как относиться ко мне. Взрослым полагалось быть хорошими, но я - незнакомец. Один только Бог знал, откуда он приехал и что ему пришлось пережить. Мне хотелось погладить его по голове или прижать к себе - показать, что теперь его ожидает только добро, но Бетти-Джон предупреждала, что не все дети любят ласку. Их нельзя трогать, не попросив прежде разрешения.
- Ты пожмешь мне руку? - Я протянул ему ладонь, но мальчику нужно было до нее дотянуться.
Он посмотрел на мою руку. Потом на меня.
Дети наблюдали за нами. Причем в основном за мной, а не за ним. Вдруг одна маленькая девочка сказала: - Давай я пожму тебе руку.
Ее тон подразумевал: «Что я получу за это?» - Хорошо, - согласился я и протянул руку ей. На ней было вылинявшее коричневое платье. Где я мог ее видеть? Может, она сбежала откуда-то? Ей было лет семь или восемь, а возможно, и девять. Она так исхудала, что судить наверняка было трудно.
Она с серьезным видом пожала мне руку, ни на миг не отрываясь от моих глаз.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Холли, - важно ответила она.
- Ну, здравствуй, Холли. Я - Джим. - Я попытался выдавить приветливую улыбку. Мне говорили, что, если все время улыбаться, дети тоже улыбнутся в ответ, так как еще не умеют контролировать чисто инстинктивные человеческие реакции. Но эти уже научились контролю, и улыбка не сработала. Они относились ко мне как к продавцу подержанных автомобилей. Они вели себя настороженно и были явно напуганы: какого подвоха можно ждать от этой каланчи? Хотел бы я знать, через что им довелось пройти, чтобы так реагировать.
- У меня тоже был дядя Джим… - сообщила Холли. Это был робкий намек: она словно спрашивала, не буду ли я претендовать на «вакантное» место?
Я попробовал другую тактику. Би-Джей не советовала копаться в детской памяти, особенно в неподходящих ситуациях. Ребенок прежде должен почувствовать, что находится действительно в безопасном месте, и только потом ему можно напомнить о пережитом. Я сказал: - Хорошо. Ты будешь дружить со мной? Она удивленно уставилась на меня: - Разве у тебя нет друзей?
Я отрицательно покачал головой, медленно и очень выразительно. Она заподозрила обман, но ведь взрослые никогда не врут. Или почти никогда.
- Ни одного? - ужаснулась Холли. - Ну хоть один…
- Даже медведя у меня нет, - стоял я на своем.
Тут она окончательно убедилась, что я говорю правду. Если взрослые на чемто настаивают, значит, так оно и есть.
- Ну… - Девочка задумалась, принимая очень важное решение, важнее даже, чем выбор жениха для взрослой девушки. Она немного поколебалась и решила: - Я буду с тобой дружить.
- Отлично. - Я снова посмотрел на круглоглазика. - А у тебя есть друг?
Он наблюдал за переговорами с несвойственным детям напряженным вниманием. А когда я повернулся к нему, только покрепче прижал медвежонка и отодвинулся. Мне захотелось притянуть его поближе, но вместо этого я лишь переменил позу. Все эти поклоны и сидение на корточках для разговора с метровым человечком плохо сказывались на моей спине.
- Его зовут Алек, - сообщила Холли.
- Какой Алек?
- Я не знаю.
Вперед вышел мальчик лет, наверное, двенадцати или тринадцати, а может, и старше - большинство этих детей были слишком маленькими для своего возраста. Его взгляд был несколько жестче.
- Вы кто? - подозрительно спросил он. - Здешний босс?
- Меня зовут Джим.
- Это я знаю. Но кто вы?
- Друг Холли. - Я попытался отвлечь его, протянув руку.
Не помогло.
- Угу. А что вы здесь делаете? Нам запретили разговаривать с незнакомыми.
- Выходить из автобуса вам тоже запретили. Он проигнорировал и это.
- Я хочу пить.
- Как тебя зовут?
- Зачем вам это нужно?
Я пожал плечами и снова сменил позу, окончательно разогнувшись и опершись спиной на автобус, теплый и пыльный. Майка уж точно измазана.
- Чтобы я знал, как к тебе обращаться.
Я посмотрел на паренька сверху вниз. Рост давал мне больше чем просто психологическое преимущество, но я чувствовал, что сейчас неподходящий момент для игр типа: «Я больше тебя». Вместо этого я улыбнулся.
- Ты ведь не хочешь, чтобы я звал тебя «Эй ты», не так ли?
Он сморщил нос и отошел к остальным детям, окончательно потеряв ко мне интерес.
- А ну-ка залезайте обратно в автобус, пока Олли не вернулся. - Он потянулся, чтобы схватить Алека, но тот увернулся. Мальчик снова попытался поймать его, и снова Алек отступил, на этот раз с заметным оттенком непокорства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57