Я вывалился на драный ковер и заплакал, уткнувшись лицом в пол. Почему я такой псих? Почему я плачу? Джейсон прав. Джейсон не прав. Я - сумасшедший.
Покопавшись в аптечке, я наелся транквилизаторов до полного бесчувствия.
И делал это в течение трех суток, поддерживая себя в состоянии зомби. Даже двигался с трудом. Лежал в спальном мешке, дрожа, потея и замирая от страха. Я знал, что меня преследуют. Знал, что меня разыскивают. Знал, что меня найдут. Знал, что я мертв.
Я заставил себя поесть. Включил радио и послушал новости. Результаты выборов еще продолжали уточняться, но президента, по-видимому, уже переизбрали на новый срок. Спутник связи потерпел аварию, однако подробности не сообщались. Воинские подразделения уничтожили большую часть лагерей ренегатов на территории Калифорнии. Заражение красными слизнями достигло берегов Вирджинии. Розовая облачность над Техасом проясняется, но местное авиасообщение возобновится не раньше, чем через неделю. Ребенок Циммерманов найден живым.
Я слушал музыку. Бетховен, Пятая симфония, Шестая симфония, Седьмая симфония. Брамс, Первая симфония. Моцарт, «Маленький ноктюрн». Дворжак, симфония «Из Нового Света». Бах, Токката и Фуга ре-минор. Знакомые отрывки, способные вернуть меня назад.
Включил телевизор и посмотрел повтор «Я люблю Люси». Знакомые эпизоды смотрелись словно впервые. «Ага, это я уже видел…» А как смотрится теперь? Я насильно топил себя в мире, который отвергал. Включил компьютер с играми «Ад» и «Мозговой штурм». Я знал эти игры. Их написал мой отец.
В «Ад» вы проигрывали сразу. Игра начиналась с вашей смерти и появления в аду. Надо было найти дорогу обратно, но ее покрывали дьвольские западни.
«Мозговой штурм» разыгрывался внутри человеческого мозга. Надо было найти комнату с тайнами. С помощью ключа вы могли вызывать из подсознания чудовищ. Это была игра, полная старых шуток и ошеломляющих сюрпризов. Как правило, отец придумывал серьезные игры, но эту он написал для откровенной потехи. Если вы ошибались, программа делала вам лоботомию, и тогда все участки логического мышления отключались. Программа ничего не подсказывала, решения вы должны были принимать сами, Дрожа, я сел перед терминалом.
Мне больше никто никогда ничем не поможет при принятии решений.
Даже отец - он мертв.
Как говорил Джейсон? Ах да. Помощь унижает личность, лишает ее возможности роста. Ты должен управлять собой сам.
Я был по-настоящему одинок.
Наедине с вопросом, который оставил мне Джейсон: в чем заключается цель моей жизни?
В убийстве червей.
Но что, если они больше не представляют угрозы?
И только мы упорно продолжаем видеть в них врагов.
Но ты ошибаешься, Джейсон. Они - реальная угроза. Они жрут людей. Ты сам говорил об этом, Джейсон. Мы - хорошая пища для них.
А мне чертовски не хотелось быть жратвой.
В биологии существует только один закон. Фундаментальный закон. Выжить!
Если ты не выживаешь, то больше ничего не можешь делать.
Будь ты проклят, Джейсон Деландро, - что ты сделал со мной?
Как мне теперь распрограммировать себя от сумасшествия?
Я забрался обратно в спальный мешок. И онанировал до потери сознания. Проснувшись, я поел и поплакал без всякой причины.
Я оставался в разрушенном доме, ожидая конца. Ждал Сайта-Клауса. Или трупного окоченения…
Я устал от ожидания.
Появилась мысль о самоубийстве.
Нет. Не раньше, чем я продырявлю пулей мозги Джейсона Деландро.
Вот цель моей жизни.
Нет.
Не знаю.
Его смерть ничего не значила.
Хторране все равно отберут у нас планету.
Эти мохнатые жирные розовые колбасы были мне поперек горла.
Вот она - рифма, которая мне нужна.
Жила однажды леди по имени Лиса. Заблудилась леди в розовых лесах С парнем по имени Джим, Горевшим желаньем одним: Чтоб ей до гланд достала его колбаса.
Не очень-то складно, но для начала сойдет.
Я так и не подыскал рифму для «Джейсона». Меня кое-что останавливало. Если я найду рифму, то освобожусь. Он уйдет из моей головы. Хорошо бы вытряхнуть его на бумагу, потом порвать ее на мелкие кусочки, сжечь их, а пепел собрать в банку, банку поместить в свинцовую оболочку, залить сверху бетоном и утопить на дне океана, где подводный вулкан поглотит ее, а если и этого не хватит, пусть в эту проклятую планету врежется комета, чтобы и следа не осталось от этого грязного сукиного сына…
Комета - гетто.
Нет, не подарок.
У обалдуя по имени Деннис Длинные волны куда-то делись.
Он ложился в койку И крутил настройку, Чтоб улучшить прием на пенис.
Ладно. Но что рифмовать с «Джейсоном»? Джейсон - с кейсом? Что ж, не исключено.
У леди из города Феникса Фигура была в форме пениса. А Хант холостой Вылитой был… звездой. Скоро в церкви они поженятся.
Чушь, конечно, но мне нравилось. И в рифму, и мер-зость порядочная. Хорошо бы пойти в церковь и громко прочесть это с амвона.
… С интерфейсом? Нет, плохо и не всем понятно.
Ну а если Джейс?
Рейс. Гнейс. Цейс.
Замурую гада в гнейс - Не увидишь даже в «Цейс».
Нет, только не средняя строфа. И не Джейс. Должен быть Джейсон.
Залейся?
Нет.
Это глодало мой мозг. Я слышал тысячу тихих голо-сов, ползавших вокруг в поисках ответов, но я должен справиться сам, чтобы освободиться.
Один сукин сын по имени Джин Был импотентом сальным, как блин, Даже член свой в смущенье Ввел он таким объясненьем: У него, мол, хронический сплин.
Видите, как легко?
Наверное, потому что я не знал никакого Джина.
Я знал Джейсона.
Жил-был парень по имени Джейсон. Сдохнет он смертью, подлец, наизлейшей.
Вот именно.
Джейсон оставил меня незавершенным.
Нет. Я сам остался незавершенным с Джейсоном.
Незавершенным - в том смысле, что оставалось невысказанное. Надо вылить это, чтобы получить завершенность. А я носил это в себе повсюду, и оно могло вырваться при виде первого встречного, похожего на Джейсона.
Кстати, что я собирался сказать Джейсону?,. Будь ты проклят?
Для разминки подходит.
Нет, я знал, что хочу сказать.
«Мне не нравится, когда меня обманывают, грабят, манипулируют мною и лгут».
Но Джейсон посмотрит на это иначе - просто решит, что я его предал. Он не будет видеть это моими глазами. Не будет чувствовать то, что испытываю я.
Так что вполне достаточно: «Будь ты проклят».
Суну гада хторру в пасть, Чтоб порадоваться всласть.
Только он будет рад этому. Сочтет за великую честь. Интересно, что при этом почувствуют черви.
… Подавится червь его плотью мерзейшей.
От этой мысли я улыбнулся.
Потом расхохотался.
Во весь голос, от души.
Вот будет смеху, если все, что Джейсон наплел о червях, чушь собачья.
Что, если он ошибался? Что, если червям наплевать? Что, если он для них еще один кусок жратвы - только полезной жратвы, которая удерживает другую жратву, чтобы та не разбежалась?
Ха-ха.
О Боже.
Мужчинам ни к чему вести в Париже шашни.
Француженки и так нетерпеливы страшно.
В любые часы Снимают трусы При виде вздымающейся Эйфелевой башни, Не знаю, откуда что бралось; стоило мне начать, и, уже не мог остановиться. Впрочем, какая разница откуда. Я мог сочинять лимерики, хохотать над ними и испып вать при этом удовлетворение. Как приятно чувствовав себя способным делать вещи, которые вообще не имеет никакого смысла.
И пусть остальной мир катится в тартарары!
«Боже! - леди сказала невнятно, Кучеру сев на выступ занятный, - Я престижа лишусь!
Я позора страшусь!..
Но какая, однако, штука приятная!» Я решился. Никогда ни для кого не буду жратвой.
Я принимал продолжительные мыслительные ванны.
Думал о Лиз и онанировал.
Оставив телевизор, бормочущий о челночных запусках и перспективах лунной экологии, я отвернулся от всех приборов, оставшись наедине с музыкой, словами, видениями и запахами. Я переходил из одного брошенного дома в другой, шаря по полкам в поисках компакт-дисков, записей, книги игр.
Меня не отпускала злоба.
Меня мучил страх.
Я плакал.
Я кричал. Я очень много кричал.
Спал, ел и дрожал и спустя некоторое время перестал часто плакать и сильно злиться, а в один прекрасный день даже поймал себя на том, что смеюсь над чем-то сказанным по телевизору. Там ляпнули несуразность, глупость - это было смешно, и я умилился себе.
Одна леди ночами не спала, Щедро клумбу свою поливала.
Бедняжка все ждет, Что садовник придет.
Но клумба ее, увы, давно завяла.
Я учился снова быть обыкновенным.
И чувствовал себя потрясающе! Я мог быть обыкновенным.
А потом опять загрустил, не знаю почему.
Но теперь я знал, что происходит: я выздоравливал.
Из глубин памяти всплыла на поверхность одна вещь. Я уже кое-что слышал о подобных Откровениях - задолго до того, как в Африке и Индии разразились эпидемии. Кто-то удрал из племени ревилеционистов и написал книгу о том, что ему пришлось пережить. Изо дня в день он жил там на пике такого невероятного эмоционального напряжения, что, лишившись постоянного раздражителя, впал в глубочайшую физическую и умственную депрессию.
Сейчас то же самое происходило со мной. Все закономерно.
Это - часть процесса.
Когда депрессия пройдет, я снова стану самим собой.
Кем бы я ни оказался.
Но, по крайней мере, теперь все ясно: во мне снова просыпается настоящая ответственность за свою личность.
Впервые за эти дни я вышел погулять. На улице моросило. Холодные капли летели в глаза. Это было прекрасно. В первый раз за многие месяцы по моим щекам стекала вода, которая не была соленой.

Леди, познакомившись с фрейдизмом,
Перестала заниматься онанизмом,
Мужской пригласила секстет
И натирает с ними паркет -
Живет по Фрейду генитальным солипсизмом.

СЕМЬЯ
Страдание любит тольку одну компанию - одиночество.
Соломон Краткий
Мне надо было ехать на север. К Сан-Франциско.
Я отправился на юг.
Я не знал точно, где находится это место, - даже не знал, зачем еду туда, - но куда-то надо было ехать, а туда я смогу найти дорогу.
Вдоль прямой как стрела автострады 101 сплошь тянулись высокие деревья и сгоревшие дома. По этому шоссе люди ринулись из Сан-Франциско на юг, распространяя мор на своем пути. Каждый сожженный дом или брошенный автомобиль стал памятником.
Теперь на автостраде не было ни души.
Брошенные машины оттащили на обочину. Многие дома бульдозерами сровняли с землей. Кое-где пробивалась молодая поросль, но асфальт скоростной трассы попрежнему выглядел бледным шрамом на черной корке выжженной земли.
Теперь такими стали все дороги Америки.
Эти люди знали, что они умрут, но все равно бежали, а бегство только ускоряло распространение эпидемий. Национальный научный центр в Денвере до сих пор так и не идентифицировал все болезни. Не каждая поражала лишь людей; животные и растения тоже болели и умирали.
В Сан-Хосе я свернул на запад, к горам. Здесь прошли лесные пожары. На склонах холмов торчали почерневшие стволы деревьев. Не скоро эти раны затянутся. Я заметил, что кое-где молодая поросль была розовой. Плохой знак.
Хторранские растения были агрессивнее земных. Там, где земная растительность и пришельцы имели абсолютно равные шансы, хторранская флора всегда одерживала победу. Так что выжигать ее не имело смысла. Она возрождалась снова и снова. Еще одна проблема, которой следовало бы безотлагательно заняться.
Я добрался до прибрежного шоссе. Тихий океан сверкал под солнцем. Скоростная трасса повторяла изгибы берега, рассекая зеленеющие поля. Остановив джип, я привстал и посмотрел поверх ветрового стекла. Дул пронизывающий холодный ветер. Высоко в небе кружила чайка, оглашая окрестности резким криком. Я даже ощущал запах соли и гниющих на берегу водорослей.
На какое-то время я почти забыл, что идет война. Почти забыл о смятении, царящем в моей голове. О Джей-соне…
Но он-то не забудет.
Он сдержит свое слово, можно не сомневаться.
Он разыщет меня и убьет.
Если еще жив.
Может быть, я первым доберусь до него. А может быть, нет. Кто знает…
Нет!
Я должен опередить Деландро. Логически рассуждая - а я обязан рассуждать логически, - он не имел шансов найти меня. С точки зрения логики повода для беспокойства не было.
Забудь его.
Все уже кончилось.
Забейся в какую-нибудь щель, осмотрись и реши, что Делать дальше.
Я включил зажигание и поехал к югу.
Через несколько километров на обочине шоссе появился щит с надписью: «Поворот на Новый полуостров - направо». Я свернул.
Двадцать три года назад одна строительная компания установила у берегов Калифорнии пять гигантских подводных турбин. С тех пор они снабжали электроэнергией большую часть города Санта-Круз. Но в часы минимального потребления электричества - с полуночи до шести утра - избыток подавали на затопленные на мелководье металлические блоки и металлолом. В результате электролиза из морской воды выщелачивались соли, оседавшие на поверхности металла; отмель росла, как коралл, только коралл этот был крепче бетона.
Спустя годы здесь появился настоящий полуостров. На бетонную основу насыпали тонны земли. Со всего штата сюда свозили твердые отходы. Полуостров декорировали соответствующим пейзажем и на самой оконечности выстроили небольшую курортную деревушку.
Деревня должна была стать моделью новой концепции жилищного строительства. Электроэнергию она в избытке получала от океанских турбин. Эта же энергия шла на опреснение морской воды. Избыточное тепло использовалось для обогрева домов и подачи горячей воды. Существовала и развитая сеть подводно-подземных коммуникаций и причалов.
До сих пор я лишь читал о деревне в «Санди фичерс».
Свернув за поворот, я увидел это воочию, правда пока издалека. На перешейке - там, где полуостров соединялся с берегом, - возвышалась искусственная гора.
Полуостров имел форму запятой, вытянутой к югу. Над огромным заливом между ним и материком аркой нависал длинный бетонный мост - только так и можно было попасть в деревню.
Въехав на мост, я понял, как здорово продумана вся эта штука. Меня бы не удивило, если бы выяснилось, что в проектировании принимали участие диснеевские инженеры. В первое мгновение возникло чувство, будто я еду прямо в океан. Потом мост повернул - и я уже летел над водой в блистательную сказку морского курорта. Деревушка вся сверкала под полуденным солнцем - купола и шпили, арки и сводчатые галереи переливались всеми оттенками розового, золотого и белого. Картина была ослепительная. Я знал ее секрет: все здесь построено из вспененного стеклобетона. При застывании на нем образовывалась блестящая, похожая на гипс корка, гладкая как кафель. Даже если поскоблить се, под верхним слоем обнаружится такая же блестящая поверхность. Но знание сущности эффекта не умаляло его магии.
Мост пошел под уклон, и я снизил скорость.
Въездом в деревню служила обычная арка; и, хотя я подозревал, что она напичкана охранными устройствами, арка была так элегантно спроектирована, что выглядела радушным приглашением.
Я катил мимо широких газонов. Три робота-садовника подравнивали живые изгороди. Еще пара подстригала траву с помощью лазерных газонокосилок. На такую лужайку мог бы сесть самолет.
Прямо напротив меня рос лес, и все деревья в нем были зелеными - восхитительно, недозрело зелеными. Пальмы покачивали широкими зелеными веерами листьев, сучковатые монтерейские сосны шевелили скрюченными, как когти дракона, ветвями, а желтые осины дрожали, сверкая под полуденным солнцем своими золотистыми листочками. На фоне ярко-синего неба четко прорисовывались стройные силуэты эвкалиптов. Грациозные вязы, кряжистые дубы и густые ивы окаймляли улицы. У каждого дома был либо сад. либо бассейн, либо тенистый уголок. По стенам каскадом струились огромные папоротники. Нигде не было и следа красного или розового. Хторранское заражение еще не коснулось этого места. Если у вас в руках власть, то вы можете многое себе позволить.
Казалось, я нашел рай или, по крайней мере, крошечный его кусочек. Даже воздух здесь пахнул зеленью.
Вот только улицы пустовали. Рая без людей не бывает, но я не встретил ни одной машины.
Шоссе вилось петлей по периметру полуострова. В центре петли царило буйство зелени - километр в ширину и семь километров в длину; вокруг была выстроена деревня, скрытая в густом парке. Неглубокий ручей, стекающий с горы, питал систему пресноводных прудов. То здесь, то там виднелись вычурные горбатые японские мостики. Каждый участок парка, казалось, имел свое собственное лицо. Тут широкая поляна, там тенистая рощица, а вон там - скала. Они манили стороннего наблюдателя, приглашали познакомиться с ними поближе.
Южная оконечность петли вела мимо того, что когда-то было средоточием ресторанов, театров и культурных центров. Снова поворачивая на север, шоссе проходило около отелей, многоквартирных домов и пансионов. Через два-три квартала их сменили частные домики и. наконец, виллы.
Северный участок петли вплотную подходил к подножию рукотворной горы, через которую шла пешая тропа, а затем шоссе снова поворачивало на север - к другому жилому району, больнице, курзалу и резиденции шерифа - и обратно на мост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57