— А для этого нужно только… — Рохан с трудом проглотил готовый сорваться у него с языка упрек, что достаточно просто объяснять и показывать, а не кричать, и вместо этого закончил: — терпение.
— Ну, у вас его явно больше, чем у меня. Так что в будущем, когда надо будет обсуждать стратегию, я предоставлю генерала Тассера вам.
— Тассер рад, — объявил трясинный житель из своего угла.
Однако он взял цепь с медальоном, которая лежала рядом с тем местом, где он сидел, и повесил ее себе на шею. Рохан увидел, что этот знак дает ему такой же ранг, как и Горину, только на медальоне был изображен трясинный лаппер.
— Где моим людям можно поставить палатки? — поспешно спросил Рохан. — Конечно, мы много времени будем проводить на кораблях, но у морской пехоты есть дела и на суше. Большинство моих товарищей уже наметили для себя место в передовых отрядах, когда настанет время битвы.
— И они его получат, если обстоятельства позволят, — отозвался Горин. — Пойдем, я покажу тебе место, которое мы отвели для Морских Бродяг. Время уже позднее, а мне не мешало бы размять ноги.
Они с Гиннелом переглянулись, и Рохан обратил внимание на то, что Гиннел едва заметно кивнул. Рохан понял: Горин позаботился о том, чтобы в его отсутствие с Тассером обращались уважительно.
Они нырнули под занавес, закрывавший вход в палатку, и пошли по дорожкам, прорытым в снегу. Рохану показалось, что лагерь построен по городскому принципу. Вдоль каждой дорожки стояли ряды палаток, стенки которых были высоко засыпаны рыхлым снегом для защиты их обитателей от северных ветров.
— Теперь мы живем в роскоши, — сказал Горин. — У всех есть кров и горячая еда хотя бы один раз в день.
— Харуз, похоже, нервничает, — заметил Рохан. — Или мне просто показалось?
— Нет, я тоже это заметил, юный Рохан. Не знаю, что его гложет, но он явно обеспокоен. Возможно, он просто тревожится в ожидании начала боев.
— Возможно, — согласился Рохан. — Мы все тревожимся.
Но про себя он подумал, что дело не только в этом. Более того, ему показалось, что Горин разделяет его мнение, но не хочет об этом говорить, и потому он перевел разговор на другую тему.
— Как Ясенка и твоя супруга?
— Когда я уезжал, обе были здоровы и уже начали по нам скучать. Но держатся мужественно. Перед моим отъездом Ясенка переселила Анамару в свои апартаменты, чтобы обеим было не так одиноко. Анамара начала называть ее «госпожа матушка».
— Замечательно. Будем надеяться, что наше отсутствие будет недолгим. Мне кажется, что уже годы пролетели, хотя прошло всего несколько дней.
Они подошли к пересечению дорожек.
— Погоди минутку, — сказал Горин. — Я хочу посмотреть, как поживают Раджиш и Финола. И я присматривал вместо тебя за Келтином и Биттой.
— За кем?
— За твоими боевыми котами, конечно, — с улыбкой ответил Горин. — Тебе достались те, что были предназначены Харузу. А еще тебе нужно взять свой знак командования. — Он постучал ногтем по медальону у себя на груди. На нем был изображен личный герб Горина — снежный барс в серебряном ошейнике. — Твой знак — заместителя командующего, как у Гиннела. Я распорядился, чтобы на нем изобразили прибой. На знаке Снолли — корабль под парусами. Мы присвоили твоему деду звание первого адмирала. Мы решили, что ему это будет приятно, и я был уверен, что ты возражать не станешь.
— Конечно не стану. Снолли будет в восторге. Мне передать ему медальон?
— Нет никакой нужды. Я отправил посла, как только узнал, что корабли прибыли.
— Спасибо. Горин, я не уверен, что смогу ужиться с боевыми котами…
Улыбка Горина стала шире.
— Они — очень хорошая компания, — сказал он. — Конечно, когда к ним привыкнешь. А они — к тебе.
— Постараюсь, — с сомнением отозвался Рохан.
Рохан узнал палатку Горина по ярко-зеленому флагу с его эмблемой — снежным барсом с серебряным ошейником. Рядом лежали боевые коты. К изумлению Рохана, Горин представил его животным так серьезно, словно они были знатными посланцами далекой страны.
— Келтин, Битта, — сказал он. — Это — Рохан. Он будет вашим новым другом. Когда он на суше, вы должны за ним присматривать. Когда его не будет, вы будете жить со мной, или с Гиннелом, или с Себастьяном.
Они устремили на Рохана сверкающие умом глаза, сглотнули и облизнулись. По совету Горина Рохан осторожно почесал им шею под подбородком. Они приняли эту фамильярность, и, слушая их басовитое мурлыканье, Рохан начал понимать, Что ему действительно будет приятно их общество вдали от родного дома. Конечно, они не могут заменить ему Анамару или даже Вейзе — но ни его жены, ни странного маленького существа из Трясины поблизости не было, и ему не хотелось бы, чтобы они подвергали свою жизнь опасности здесь, на открытой местности за крепостью Билф.
— А они действительно такие кровожадные? — спросил он, когда Битта начала тереться об него и толкнула головой, чуть не сбив его с ног этим дружелюбным движением.
— В бою — да. Похоже, им нравится сражаться.
— Трудно себе представить.
— Они едят ту пищу, которую мы им даем, хотя могут охотиться сами. Я дам тебе жесткую щетку, чтобы ты мог их чесать. Это они тоже любят. Эта пара молода, как и ты. Ну, пошли. Тебе еще предстоит оборудовать свою часть лагеря.
Два боевых кота направились следом за людьми, которые шли в место, отведенное для Морских Бродяг. Однако они не шагали за ними по пятам, а то и дело отбегали в сторону и начинали гоняться друг за другом, взрывая снег и подбрасывая его в воздух явно просто из ребяческого удовольствия. Один раз Келтин поймал грызуна, спрятавшегося под сугробом, и проглотил его залпом, пока Битта не успела лишить его добычи. Рохан начал понимать, что эти независимые создания считают себя ровней человеку, который о них заботится. И ему показалось почти невероятным, что они снисходят до того, чтобы сражаться бок о бок с людьми.
— А что помешает нашим противникам тоже иметь боевых котов? — спросил он у Горина. — Разве захватчики идут не оттуда, где раньше обитали боевые коты?
— Боевые коты всегда сами выбирали, с кем заключать союз, — ответил Горин. — Хотя они — хищники, но не агрессивны и не одобряют, когда одни люди проявляют агрессию к другим. Или, как было бы правильнее сказать о многих пришельцах с севера, полулюди. Большинство пехотинцев захватчика — это фридийцы, кочевники, которые всегда жили в самых ужасающих условиях, потому что не доверяют тем, кого считают выше себя. По крайней мере, так было до недавнего времени. Они беспрекословно подчиняются всадникам драконов.
— Возможно, фридийцы считают, что получат награду.
— Очень может быть. Боевые коты их ненавидят. Ты увидишь, что у Тассера нет боевых котов — в соответствии с его желанием и, полагаю, их тоже. В любом споре они еще никогда не становились на сторону тех, кто не защищается.
— Поразительно! — заметил Рохан.
— Да, точно. А, вот мы и пришли.
Предназначенное для людей Рохана место оказалось северной стороной лагеря, в соответствии с тягой Морских Бродяг к опасностям, однако все равно в пределах ограды. Неподалеку Гиннел руководил сооружением укрытий из душистых темно-зеленых ветвей. Заметив Рохана и Горина, он помахал им рукой. Потом снова повернулся, чтобы проверить, правильно ли идет строительство, и направился к ним.
— Трясинные жители не принесли с собой палаток, — сказал он. — Нам придется обойтись охотничьими укрытиями.
— В них им будет не хуже, чем в Трясине. Вижу, что Харуз разместил армию Трясины неподалеку от людей Рохана.
Рохан решил, что это сделано для того, чтобы даже такая небольшая группа (их было около ста человек) находилась подальше от ренделцев. Вслух же он сказал только:
— Ну что ж, договор был заключен между нами.
— Можешь быть уверен в том, что с твоими союзниками будут обращаться справедливо, — заверил его Горин. — Раз уж заботу об их благополучии доверили моему родичу.
Небрежным жестом попрощавшись с Горином, Гиннел снова вернулся к своему занятию. На пространстве, отведенном Морским Бродягам, моряки уже поставили палатку Рохана и подняли его боевой флаг. Теперь они были заняты установкой собственных палаток. Из кухни уже доносились аппетитные запахи. Рохан узнал аромат рыбной похлебки — обычной пищи Морских Бродяг во время боевых походов.
Рохан завел Келтина и Битту в палатку и по совету Горина дал им немного похлебки. Боевые коты с удовольствием принялись ее лакать.
— Думаю, они могут пока побыть здесь, — сказал он Горину. — Я возвращаюсь на корабли. С рассветом я собираюсь провести «Пенную деву» вдоль берега на несколько лиг вперед. Посмотрю, что там. Это наш самый быстрый корабль, а его капитан, бывало, качал меня на руках.
— Очень хорошая мысль, — одобрил Горин. — Буду с нетерпением ждать твоего доклада.
После того как Горин увел Рохана, Харуз дал Гиннелу и Тассеру понять, что их совещание закончено.
— Мы сделали достаточно много, — сказал он Гиннелу. — Предлагаю вам пойти с генералом трясинной армии и позаботиться о размещении его людей. Проследите, чтобы они были хорошо устроены. Нам нужно постараться отдохнуть, пока есть возможность: может быть, совсем скоро придется взять в руки оружие.
Гиннел отсалютовал и сразу же ушел. К немалому удивлению Харуза, Тассер не стал спорить, хотя прежде только этим и занимался — с первой же минуты, когда явился в лагерь со своей крохотной, нелепой, оборванной «армией». А теперь трясинный житель послушно вышел с Гиннелом из палатки, хотя и не удостоил лорда-маршала вежливым прощанием. Они ничем не лучше фридийцев, решил Харуз. Они совершенно одинаковые, если не считать того, что трясинные жители проводят всю жизнь в сырости, а фридийцы бродят по глубоким снегам. Разница лишь в том, что трясинные жители встали на сторону ренделцев, а фридийцы — нет.
Такие мысли развеселили Харуза, и он решил не обращать на трясинную армию особого внимания. После этого он приказал, чтобы жаровню перенесли в его личное помещение, располагавшееся в задней половине палатки.
Он мог бы потребовать две жаровни: его ранг позволял ему такую привилегию в числе многих других. Однако он считал, что для поддержания боевого духа ему следует отказаться от мелких удовольствий. По правде говоря, одной жаровни было вполне достаточно: за считанные минуты небольшое помещение хорошо прогрелось. Даже пол в палатке не был особенно холодным, поскольку состоял из двух слоев досок, между которыми осталась воздушная прослойка.
Харуз снял верхнюю одежду и лег на походную койку, заложив руки за голову. Такую роскошь, как раскладная койка, он все-таки себе позволил. Рядовые солдаты завертывались в одеяла или меховые плащи или спали одетыми на том покрытии, которое им удалось найти для пола палаток.
Он подсчитал, сколько дней прошло с момента его отъезда из крепости Крагден. Более чем достаточно для того, чтобы результат выпитого на дорогу вина уже дал себя знать, если бы Маркле каким-то образом удалось второй раз поменять кубки. Или… — он задним числом вдруг испугался — если она предвидела, что он захочет их поменять, и в ожидании этого отравила собственный кубок. Способна ли она на подобную хитрость? Немного подумав, Харуз решил, что на это у нее хватило бы предусмотрительности. С нее сталось бы даже отравить оба кубка ядом, от которого она заранее себя защитила.
Нет, думать так было бы потворством воображению, и притом больному воображению. Ему вообще хотелось отвергнуть мысль о том, что она что-то добавила в вино. Однако подозрение упорно не оставляло его.
Ему казалось, что он вполне здоров. Он чувствовал себя хорошо. Возможно, все это было плодом разыгравшейся фантазии. Он сказал себе, что утром сам отправится осмотреть эти проходы в горах. Возможно, ему удастся найти подходящее место для будущей битвы. И он поедет один: он слишком устал от постоянного общества других людей. По правде говоря, ему вообще надоел Рендел.
Харуз убедился в том, что свеча на столике у его кровати горит ровно, а потом натянул на себя подбитый мехом плащ, повернулся на бок и заснул.
6
ЛЕДИ МАРКЛА проснулась от упорной тупой боли в животе. Было еще темно, глубокая ночь. Свеча у кровати вот-вот должна была догореть. Она с трудом встала, пытаясь вспомнить, не ела ли за ужином чего-то такого, от чего ей могло стать нехорошо. Возможно, она совершила ошибку, позволив себе отпраздновать отъезд Харуза и съесть хорошую порцию мяса, которого обычно избегала. Она нашла новую свечу, зажгла ее и подошла с ней к туалетному столику.
Она выглядела ужасно — просто ужасно! Под глазами — темные круги, лицо мертвенно-бледное. И пока она продолжала разглядывать в зеркале свое отражение, к ней пришло понимание происшедшего.
В приливе ярости, смешанной с ужасом, Маркла схватила серебряную с позолотой коробочку пудры и швырнула ее в зеркало. Стекло разлетелось на мелкие осколки, коробочка раскрылась, и пудра облачком поднялась в воздух, оседая на столике.
— Нет… — прошептала она, а потом уже громче повторила: — Нет!
Услышав этот панический возглас, ее горничная Рюта поспешно вошла в спальню.
— Что случилось, леди?
— Ничего страшного, — успокоила ее Маркла. — Я просто сделала неловкое движение, вот и все. Можешь снова лечь, а уберешь все завтра.
— Хорошо, леди.
Маркле сейчас совершенно не нужно было, чтобы кто-нибудь крутился возле нее, предлагая помощь. Зная, что, скорее всего, ей помочь уже невозможно, она все-таки перешла со свечой к сундучку, в котором хранила некоторые лекарственные средства, и быстро приготовила себе рвотное. Не без труда она заставила себя его выпить в надежде изгнать отраву из своего тела.
Этот предатель Харуз! Но дурой-то оказалась она сама. Если бы только она не стала пить из того прощального кубка! Она и планировала не пить ни капли — на тот случай, если ему удастся поменять посуду. Но она так самоуверенно решила, что все в порядке! Он не прикасался к подносу с того момента, когда поставил его, чтобы дождаться, пока нальют вина всем, кто стоял во дворе. Как ему это удалось?
Маркла ощутила прилив тошноты и едва успела доковылять до умывального тазика. Когда ей удалось поднять голову снова, она действительно почувствовала себя немного лучше. Следующие несколько дней все решат. Если она успела вовремя, то будет сильно болеть, но останется жива. Если опоздала…
Маркла вернулась в постель, но заснуть уже не смогла.
«Я не отравлена, — говорила она себе. — Сейчас еще слишком рано. Наверное, просто мясо было не совсем свежим, а я не привыкла есть мясо. Я уверена, что к утру мне станет лучше. Если бы я выпила яд, то его действие почувствовалось бы гораздо позже».
Однако она приготовила дозу в расчете на сильного и энергичного мужчину, а не на хрупкую женщину. Харуз несколько дней чувствовал бы легкое недомогание, а потом… Потом никто уже не увидел бы связи между выпитым на дорогу кубком вина и его болезнью, а он бы стремительно потерял силы, еще какое-то время боролся бы с недугом, но, увы, в конце концов скончался бы.
«Думаю, если дело в прощальном кубке, то я успела вовремя, — успокоила себя Маркла. — И почему я не положила яд ему в еду, в миску с утренней кашей? Почему мне понадобилось так торопиться и рисковать, чтобы дать ему яд в присутствии всех его людей?»
Может быть… может, он все-таки выпил отравленное вино и уже сейчас чувствует его действие.
«Мне просто нехорошо от мяса, — сказала она себе. — Дело только в этом».
В конце концов, она уже очень давно собственноручно никого не травила. Ее последней жертвой была настоящая леди Маркла, но это было сделано далеко отсюда, на самом востоке страны, в Валваджере.
Она вдруг вспомнила, как вдовствующая королева Иса описывала эту аристократку, предлагая, чтобы Мэрфи (так ее тогда называли) заняла ее место. В ту пору сама Иса была королевой, женой короля Борфа, который еще цеплялся за жизнь.
«У нее черные волосы. У левого уголка губ маленькая черная родинка: говорят, она делает ее еще привлекательнее. Она грациозна, прекрасно танцует и ценит хорошо сложенных мужчин. Ее любимые цвета: фиолетовый, темно-розовый, золотой и персиковый — оттенок диких лилий, которые она очень любит и вдевает в волосы всегда, когда может. А еще она использует духи, приготовленные из этих цветов».
Маркла хорошо знала ту женщину, но все-таки попросила ее портрет. За многие годы внешность могла сильно измениться. Глядя на миниатюру, она убедилась в том, что их сходство друг с другом — вплоть до родинки, которую Мэрфи обычно замазывала косметикой, — нисколько не уменьшилось. Даже Иса его заметила.
Что было не удивительно, если учесть, что настоящая Маркла была ее единокровной сестрой. У них был общий отец. Марфи, или Дариа, или Вира, или как еще решала называться женщина, ставшая королевой шпионов, еще малышкой была увезена из Валваджера и росла далеко от родных мест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37